ГЛАВА 35
Подсознательно Майк ожидал встретить кого-то похожего на Сэм в мужском обличье: высокого, консервативно одетого человека с поджарой фигурой, поддерживающего форму с помощью утренних пробежек и послеобеденных матчей в сквош, мужчину, отрывающегося в выходные вместе со своими приятелями Престоном и Эштоном на палубе яхты, которую держит на пристани у своего летнего дома где-нибудь в Хайаннисе.
— Вы спрашиваете себя, как могло получиться, что еврейский парнишка выглядит, как Тони Сопрано, верно? — улыбнулся Вайнштейн, демонстрируя крупные лошадиные зубы. Вес его приближался к добрым тремстам фунтам, но на теле не было ни капли жира. — Моя мать — стопроцентная итальянка, а отец — чистокровный еврей. Я и мои младшие братья унаследовали внешность матери и ум отца. Я женился на итальянке, а у моих двоих детей кожа бледная, как у ирландцев. Причуды генетики, вот что я вам скажу.
— Вот ваши деньги, — сказал Майк и перебросил конверт с купюрами Вайнштейну. — Я хочу повидаться с ним наедине.
— Вы тоже весь в отца, сразу берете быка за рога. Что ж, мне это по душе. Идемте. Я отведу вас к нему.
Двое охранников, старых служак с пивными брюшками и двойными подбородками, приказали Майку выложить содержимое карманов на пластиковый поднос.
— Ремень и шнурки тоже, — добавил один из них.
Вайнштейн пояснил:
— Потенциальное оружие. Не беспокойтесь, вам все вернут в целости и сохранности.
После того как Майк сдал все лишнее, другой охранник обшарил его палочкой металлодетектора, попросил снять ботинки и тщательно осмотрел каблуки и стельки, прежде чем вернуть их обратно.
Охранник кивнул своему напарнику, прозвенел зуммер, и решетка с металлическим лязгом поползла в сторону.
Они двинулись по коридорам. Двери открывались и вновь запирались за их спиной. Вайнштейн показывал дорогу, а Майк снова мысленно прокручивал предстоящий разговор с Лу.
Тюремный охранник кивнул, завидев Вайнштейна, вынул ключи и отпер дверь. Сквозь стеклянную панель Майк увидел Лу, сидящего на стуле и одетого в оранжевую тюремную робу. Опустив голову, он изучал наручники, сковывавшие запястья, цепь от которых обхватывала его талию.
— У вас есть пятнадцать минут, — сказал Вайнштейн, а потом, наклонившись к уху Майка и обдав его мятным запахом жевательной резинки, добавил: — И будьте с ним помягче, ладно? Ваш отец не спал всю ночь, его рвало и буквально колотило от озноба. Им пришлось даже вызывать врача. Похоже, он где-то подцепил простуду.
«Это не простуда. Правильный диагноз — клаустрофобия».
Адвокат открыл дверь. В небольшой комнате стояли лишь стол и два стула, здесь пахло мылом и кремом для бритья. Лу заговорил, по-прежнему не поднимая головы:
— Он передал тебе деньги, Мартин?
— Все в порядке, — ответил Вайнштейн. — Лу, если тебе что-нибудь понадобится, я буду за дверью.
Вайнштейн вышел и притворил за собой дверь. Майк придвинул стул и сел.
— Рассказывай.
— О Джесс или о фотографиях, которые ты нашел в сейфе? Ты ведь нашел их, верно?
— Нашел, — не стал Майк отрицать очевидного. — А еще я нашел фотографии Сары на твоем комоде. Когда ты их сделал?
При упоминании внучки Лу прищурился.
— А что говорит Джесс о своем романе выходного дня?
— Кто этот человек на фотографиях?
Лу поднял голову и улыбнулся. В свете флуоресцентных ламп лицо его выглядело серым, под глазами набрякли мешки от недосыпания, а в тонких губах не было ни кровинки. На лбу у него блестели мелкие капельки пота.
— У тебя не хватило духу расспросить ее, верно?
— Мы будем говорить о маме, и ты начнешь с того, что расскажешь, как узнал, где она скрывается.
— Скрывается… — повторил Лу. — Ты что, и впрямь настолько подзадержался в умственном развитии?
— Господом Богом клянусь, если ты намерен шутки шутить..
— Арнольд Макей.
— Это еще кто?
— Почтальон О'Мэлли. Макей регулярно захаживал к МакКарти каждую пятницу по вечерам. Однажды подходит он ко мне и спрашивает, дескать, почему письма для тебя приходят домой к О'Мэлли? Он видит, что я ничего не понимаю, и рассказывает о посылке, которую ты получил из Парижа. Мы разговорились, я поставил ему пару пива и попросил проследить, не будет ли еще писем на твое имя. А если будут и он принесет их мне вместо тебя, то я дам ему двести долларов.
— Значит, она прислала вторую посылку?
— Скорее, открытку. Дорогую, на плотной бумаге. Твоя мать всегда питала слабость к дорогим вещам. Я никогда не рассказывал тебе, как однажды она едва не разорила меня? Поначалу с деньгами у нас было негусто, но это не мешало твоей матери бывать в дорогих ресторанах и вообще развлекаться в Бостоне от души. Покупая вещи, она прятала их в доме. Ты никогда не замечал за ней ничего подобного?
— Что было написано в той открытке?
— Она говорила тебе, откуда у нее тот голубой шарфик?
— Не помню.
— А я-то думал, что ты пришел узнать правду, Майкл. Или ты ждешь, чтобы я подтвердил твою версию событий?
— Она сказала, что его подарил ей отец.
Лу откинулся на спинку стула и скрестил руки на животе.
— Ее отец работал официантом, так что им едва хватало даже на еду. А мать умерла, когда Мэри было четыре года.
Майк напряг память, пытаясь вспомнить, что рассказывала ему о своих родителях мать, надеясь опровергнуть слова Лу и уличить его во лжи. Так ничего и не вспомнив, он спросил:
— Что было написано в открытке?
— Я не помню в точности ее слова, но там было что-то о том, что она очень скучает по тебе, что она все время думает о тебе — ну, ты меня понимаешь, все эта сентиментальная чушь.
— И все? Она больше ничего не написала?
— Ты хочешь сказать, написала ли она, когда приедет за тобой? Помню, она назвала свой адрес, но номер телефона не указала. Я еще удивился, почему она не дала тебе его. — Лу улыбался с видом победителя. На лице его было написано выражение полного удовлетворения, какое появлялось всегда, когда он загонял собеседника в угол. — Знаешь, а я ведь сохранил ту открытку.
Майк почувствовал, как учащенно забилось сердце.
— Хочешь знать, где она? — осведомился Лу.
Лу предоставлял ему выбор — отступить или идти дальше.
— Ступай домой, Майкл.
— Где открытка?
— Внизу, в подвале, — ответил отец. — В верхнем ящике «Герстнера».
«Герстнером» был старый дубовый верстак для инструментов, сработанный компанией «X. Герстнер и сыновья». Именно там Лу хранил все свои драгоценные инструменты. Майк сказал:
— Значит, в открытке она указала обратный адрес. Вот так ты ее и нашел.
Лу подмигнул.
— В самую точку.
— А как только ты узнал ее адрес, то сел в самолет и полетел в Париж.
— Правильно.
— С фальшивым паспортом.
— В то время у меня с властями вышло одно недоразумение. Они почему-то решили, будто я имею какое-то отношение к краже электронных штучек со склада в Южном Бостоне.
— Вот только ты боишься летать, потому что страдаешь клаустрофобией.
— Я не летаю, потому что не доверяю аэропланам.
— Тогда почему ты не позвонил ей? Если уж у тебя был адрес, то узнать номер телефона было проще простого. К чему создавать себе проблемы и лететь на самолете?
— Мальчику нужна мать, — ответил Лу, и Майк ощутил в его голосе сдерживаемую ярость.
Почему он так уверенно ведет себя?
«Он водит тебя за нос».
Но ради чего?
— Ты всегда считал свою мать святой, — вновь заговорил Лу. — А как насчет меня? Все эти игры в мяч, велосипеды и машина, твое обучение у Святого Стефана. Когда вы с Биллом начали свое дело, я предложил тебе денег, даже направил к вам нескольких клиентов. Ты всегда получал то, что хотел.
— Включая побои.
— Тебе нужна была некоторая закалка. Приходская школа и вся эта церковная чушь сделали тебя мягкотелым. В этом и состоит проблема твоего поколения. Вам нравится нянчить самые пустяковые болячки, которые подкидывает вам жизнь, и вы только и делаете, что скулите и причитаете. Вот почему в наши дни развелось столько слабаков и гомиков. — Лу покачал головой и подался вперед. Кандалы его лязгнули. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы я жаловался на свое положение? На то, что потерял брата па этой дерьмовой войне или провел больше года в лагере для военнопленных?
— Расскажи мне, что ты с ней сделал.
— Я попытался уговорить ее вернуться домой.
— Ты лжешь.
— Хочешь сказать, мы поссорились? Естественно. — В его лице и голосе не было заметно ни следа сожаления. — Несчастья случаются время от времени, верно? Как и тот вечер, когда ты пошел к Джоуне. Я больше чем уверен — ты не собирался избивать его до потери сознания.
Но когда ты услышал, как он лжет тебе в лицо, то просто нe мог сдержаться — или я что-то упустил?
— Ты недавно разговаривал со своим лучшим другом Кадиллаком Джеком?
— Я ее и пальцем не тронул. Если ты не хочешь этого признавать, дело твое. — Голос Лу звучал спокойно.
«Чересчур спокойно», — подумал Майк.
— Кто этот человек на фотографиях?
— Жан-Поль Латьер.
Майк был настолько удивлен, что не успел придать своему лицу равнодушное выражение.
— Да, я знаю, кто он такой, — продолжал Лу. — Они выросли вместе. Они были очень, очень близки, эти двое — не разлей вода, если можно так сказать. В молодости Жан-Поль и твоя мать были без ума друг от друга. Буквально неразлучны. Но потом твоя мать переехала в Штаты. Ей было пятнадцать, и она была безнадежно влюблена. Они с Жан-Полем переписывались и перезванивались — вот только звонить по большей части приходилось Жан-Полю, поскольку отец твоей матери, твой дед, не мог позволить себе роскошь названивать во Францию. Когда Жан-Полю исполнилось девятнадцать или около того, он стал прилетать сюда, чтобы повидаться с твоей матерью. Он-то вполне мог себе это позволить. Он работал в целлюлозно-бумажном бизнесе своего отца, когда твоя мать уехала из Франции. Ну, ты понимаешь, готовился стать наследником семейного предприятия и все такое. «Бумага Латьера». Крупная компания. Жан-Поль обожал осыпать твою мать дорогими подарками. Типа шарфика. В доме время от времени появлялись дорогие безделушки.
Майк потер лоб и обнаружил, что тот стал скользким от пота.
— Тебе, наверное, трудно поверить, что твоя мать, истинная святая, могла быть замешана в чем-то столь сомнительном?
— Если у нее и был роман, я не виню ее за это.
— Роман? Она любила его, когда мы встретились с ней.
— Тогда почему она вышла за тебя?
— Семья Жан-Поля была очень успешной и состоятельной. Знатное происхождение, изобретатели и политики — ну, ты понимаешь, вся эта родословная чушь, от которой кое-кто готов намочить штаны от восторга. Ничто не доставляло твоей матери такого удовольствия, как деньги. Но вся штука в том, что старик Жан-Поля не мог позволить сыну связаться с простолюдинкой, пусть даже она была такой красавицей, как твоя мать, — нужно думать о чистоте крови, понимаешь? Твоя мать очень походила на твою жену — прошу прощения, бывшую жену. Обе превыше всего ценили дорогие вещи, которые могли предложить деньги, вот только твоя мать не отличалась терпением. И я не знал, что она все еще питает надежды на брак с Жан-Полем, даже после того, как мы поженились. Я всегда знал, что те фотографии — дерьмо собачье.
— Какие фотографии?
— Твоя мать хранила фотоальбомы семейства Жан-Поля. Она наверняка показывала их тебе.
Фотоальбомы, которые она прятала в коробках в подвале, — те самые, что она забрала с собой. Майк вспомнил, как она спускалась в подвал и начинала перелистывать их. Несколько раз он заставал ее в слезах, и тогда она усаживала его рядом и рассказывала ему историю своей семьи. Своей семьи.
— Нет, — ответил он. — Не показывала.
— Он часто наезжал в Белхэм, пока я был на войне. Даже после того, как я вернулся домой, Жан-Поль продолжал бывать в Бостоне. Вы часто совершали тайные вылазки вдвоем, так что ты не мог не видеть его.
Слушая рассказ Лy, Майк рылся в памяти в поисках мужчины, которого видел на фотографиях. Но лицо француза казалось ему совершенно незнакомым. Слишком давно это было.
— Я никогда не видел его, — сказал Майк.
— Угу. Интересно знать почему. Есть идеи?
— Значит, ты знал об их романе?
— У меня были подозрения. Иногда в доме появлялись свежие цветы — она говорила, что купила их в цветочном магазине. Или безделушки типа серебряной рамочки для фотографии, или дорогие туфли, или платья — твоя мать говорила, что купила их на распродаже у «Гудвилла» или и других похожих местах. Она была очень убедительна со своим мягким, обволакивающим голоском — тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было еще. Самая искусная лгунья, которую я когда-либо встречал. Ты знал о том, что в деловой части города она арендовала почтовый ящик? Туда Жан-Поль посылал подарки и деньги.
Майк попытался представить, как мать одевается, прихорашивается и едет в деловую часть Бостона, чтобы встретиться с этим Жан-Полем где-нибудь в отеле вроде «Четырех сезонов», но перед его мысленным взором вставали ее старомодная и безвкусная одежда, ее скупая бережливость и дешевый макияж, которым она старалась скрыть своп синяки. Именно такой образ запечатлелся у него в памяти, потому что это была правда — а сейчас Лу пытается разрушить его своей ложью. Поверить Лу — значило совершить неимоверную глупость. Ложь стала для Лу образом жизни, второй натурой, и сейчас он тоже лгал.
— Твоя мать знала, что я сделал те фотографии, — сказал Лу. — Господь свидетель, как мне хотелось…
— Вот что я тебе скажу. Между нами все кончено. В следующий раз ты увидишь меня на свидетельском месте для дачи показаний, когда я буду рассказывать в суде о той ночи, когда ты пришел ко мне и признался, что побывал в доме Джоуны. Держу пари, что полиция до сих пор не нашла твои подслушивающие устройства.
Глаза Лу подозрительно заблестели.
— Мартин? — позвал он. — Мартин, мы закончили.
Майк перегнулся через стол.
— Ты больше никогда не увидишь дневного света. Обещаю.
Дверь распахнулась, и в этот момент Лу сказал:
— Проблема заключалась в том, что Жан-Поль любил твою мать, но терпеть не мог детей. И он предложил ей выбирать — жизнь в Париже или жизнь в Белхэме. Как, по-твоему, что она выбрала, Майкл?
