Глава 41

Вечером восемнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят второго года Дженнифер Сандерс, двадцативосьмилетняя медицинская сестра психиатрической лечебницы Синклера, ушла из клиники, чтобы встретиться со своей матерью в салоне для новобрачных в нижней части Бостона. Они назначили встречу на пять часов пополудни, а потом собирались вместе поужинать.

К шести вечера, когда дочь так и не появилась в салоне, Тина решила, что Дженнифер, возвращаясь в город с Северного берега, застряла в дорожной пробке. Позвонить и предупредить мать о том, что опаздывает, у дочери не было возможности. Шел тысяча девятьсот восемьдесят второй год, и в те времена сотовые телефоны были еще громоздкими, неудобными, баснословно дорогими игрушками, позволить которые могли себе лишь очень состоятельные люди.

К половине восьмого, по-прежнему не имея никаких известий о дочери, Тина Сандерс начала нервничать. Быть может, Дженнифер попала в аварию? Или у нее сломалась машина и ей пришлось отправиться на поиски телефона, чтобы вызвать техпомощь из Американской автомобильной ассоциации? Но в таком случае Дженнифер почти наверняка позвонила бы в салон, чтобы предупредить мать. Может, она получила серьезные повреждения и сейчас ее везут в больницу?

Но могло случиться и так, уговаривала себя Тина, что Дженнифер просто все перепутала. В последнее время дочка стала такой забывчивой. Она очень много работала и выглядела уставшей. Дженни испытывала нешуточный стресс и напряжение — она планировала свадьбу и готовилась к тому, что ей, скорее всего, придется сменить работу. Пожар электропроводки уничтожил часть помещений «Синклера», и в суматохе перевода пациентов в другие больницы все настойчивее звучали разговоры о том, что «Синклер» в скором времени вообще закроет двери перед больными и сотрудниками.

Воспользовавшись телефоном в салоне новобрачных, Тина позвонила дочери на работу. Ее босс все еще был у себя в кабинете, и он сказал, что Дженнифер ушла без нескольких минут пять.

Жених Дженнифер, доктор Майкл Уизерспун, врач-онколог, был дома. Они недавно купили домик в Пибоди, неподалеку от больницы, в которой работала Дженни, и решили поселиться там.

Дженни ничего не напутала с датами, уверил ее Уизерспун. А что стряслось?

Тина Сандерс рассказала будущему зятю о том, что Дженни опаздывает. Она оставалась в салоне до восьми часов вечера, пока он не закрылся, после чего поехала домой, в Белхам, убеждая себя, что всему происходящему есть рациональное объяснение и что для беспокойства нет причин.

Доктор Уизерспун отнюдь не разделял оптимизма будущей тещи. К полуночи, не имея от Дженнифер вестей, он твердо уверился в том, что случилось нечто страшное. Нервничая, он расхаживал по квартире, ожидая, что вот-вот откроется дверь или зазвонит телефон, а воображение рисовало ему всякие ужасы.

У него имелся еще один повод для беспокойства: Дженнифер была на втором месяце беременности. Она пока не хотела никому об этом говорить: срок был еще очень маленький, настаивала она, и может случиться все, что угодно. У нее было слишком много знакомых и подруг, беременность которых закончилась выкидышем.

Впрочем, существовала и еще одна причина, по которой Дженнифер не хотела рассказывать об этом матери. Дженнифер, получившая строгое католическое воспитание, стыдилась того, что забеременела до замужества.

Клиника Синклера была большой и многопрофильной, так что Дженнифер приходилось работать в атмосфере критических положений и несчастных случаев. Пациенты, которых она лечила, совершили на свободе тяжкие насильственные преступления. Иногда они убивали себя или других пациентов. Они нападали на медицинский персонал. В прошлом году произошел очень неприятный инцидент, когда параноик ударил Дженни кулаком в лицо. Молодой человек был уверен, что она пытается отравить его.

Уизерспун позвонил в больницу по телефону экстренного вызова и потребовал, чтобы его соединили с кем-нибудь из сотрудников службы безопасности. Он объяснил ситуацию и попросил мужчину, с которым разговаривал, чтобы тот занялся этим вопросом. Охранник перезвонил Уизерспуну часом позже…

— Они обнаружили ее машину на стоянке, — сказала Тина Сандерс. — И все, больше никаких следов.

— Майкл Уизерспун все еще живет в Пибоди?

— Нет, он уехал лет, должно быть, десять или пятнадцать назад. По-моему, он перебрался в Калифорнию. Мы потеряли друг друга. Поначалу, первые несколько лет, он еще поддерживал со мной связь, а потом приехал и сказал, что больше не может жить так, в полном неведении. А тут еще и полиция доставляла ему неприятности.

— Какие неприятности?

— Они считали, что он имеет какое-то отношение к исчезновению Дженни, но это полная ерунда. Он был опустошен и раздавлен. Они заставили его пройти через сущий ад. А он хотел жить дальше. Я не могла его винить. Матери лишены подобной роскоши.

— Вы с Дженни были очень близки?

— Конечно, а как же еще? — Похоже, вопрос оскорбил пожилую женщину. — Мы ведь остались вдвоем, у нас больше никого не было, и я растила Дженни одна. Отец Дженни был морским пехотинцем, служил где-то в Китае. Однажды он написал мне письмо «Дорогая Джейн», объяснив, что влюбился в какую-то китаезу. И больше я о нем ничего не слышала… Я помогала Дженни со свадебными приготовлениями. Ну, вы понимаете, о чем я: мы вместе выбирали платье, цветы, букеты. Она сама хотела заплатить за все. Дженни приходилось часто работать сверхурочно, чтобы покрыть все расходы на венчание. Господь свидетель, я не могла помочь ей, со своим-то заработком официантки! Родственники Майкла были настоящими снобами: они считали, что их дерьмо не воняет, — сообщила Тина Сандерс. — Имейте в виду, Дженни мне ничего не говорила, но я думаю, что именно Майкл настаивал на пышной свадьбе. Его родители предложили оплатить все расходы, но Дженни сказала «нет». В этом отношении она была очень гордой. Она намеревалась заплатить за все сама. Она хотела, чтобы у нее была тихая, скромная свадьба, а не какой-нибудь грандиозный бал-маскарад. И родителям Майкла это пришлось не по душе. Но сам он был славным мальчиком. Немножко задавался, не без этого, ведь он был доктором и все такое, но Дженни он любил и обращался с нею хорошо.

— А какой была Дженнифер?

Тина Сандерс судорожно стиснула пачку сигарет обеими руками.

— Она была хорошей девочкой, послушной, всегда делала то, что ей говорят. У меня никогда не было с ней никаких проблем. Она всегда стремилась во всем видеть только хорошее, никогда не жаловалась и очень любила свою работу — она искренне верила в то, что помогает людям, которые попали в «Маклин». Это лечебница стала ее первым местом работы. Она говорила, что пациенты там были намного лучше, спокойнее, с ними было легче управляться. Моя Дженни… Ей нравилось помогать людям. Ей не следовало соглашаться на эту работу в «Синклере».

— Почему вы так думаете? — спросила Дарби.

— В последний год она стала какой-то угрюмой, замкнулась в себе. У нее часто случались перепады настроения. Когда мы встречались, она говорила очень мало. Однажды она сказала, что стала плохо спать по ночам. Дженни объяснила это происходящим в клинике, тем, что ей приходилось работать сверхурочно, чтобы оплатить свадебные расходы, да еще разговорами о грядущем сокращении и о том, что «Синклер» вообще могут закрыть. Я не знала, что она была беременна, — этим объясняется и ее резкая смена настроения. — Женщина провела пальцем по распятию. — Она могла бы рассказать мне обо всем. Я бы не стала осуждать ее за то, что она залетела.

— А обычно у нее были от вас секреты?

— Нет. Нет, никаких секретов у нее от меня не было. Как я уже говорила, мы были очень близки. То, что Дженни не сказала мне о своей беременности, одно время беспокоило меня, но потом я поняла. Она хотела обвенчаться в католическом храме. А то, что она забеременела еще до свадьбы… Словом, полагаю, мне не нужно объяснять вам, как относится к таким вещам католическая церковь.

— Ваша дочь никогда не упоминала мужчину с черными глазами?

— Вы имеете в виду подбитыми, с синяками или что-нибудь в этом роде?

— Собственно, я имела в виду настоящий цвет его глаз, — пояснила Дарби. — У этого мужчины глаза абсолютно, непроницаемо черные. Он высокого роста, выше шести футов, с бледной кожей. И очень хорошо одевается.

— Я не знаю никого, кто подходил бы под такое описание.

— Прошу простить меня, мисс Сандерс, но я должна на минутку оставить вас одну.