…Я нашла этот блокнот на полу под кроватью. Под пружинки был просунут маленький карандашик. Должно быть, его выронил Уолтер — но когда, я не знаю. Может быть, в тот раз, когда мы дрались. Наверное, блокнотик выскользнул у него из кармана брюк или рубашки, а он забыл о нем. Он записывал в него продукты, которые следовало купить. А сейчас я записываю свои мысли. Если я не сделаю этого, то сойду с ума.Не знаю, сколько времени я провела взаперти. По прошествии трех месяцев я перестала отмечать дни. Время здесь, внизу, не имеет никакого значения, оно остановилось, и от одной мысли об этом меня охватывает ужас.Я больше не могу сопротивляться. У меня не осталось сил. Но теперь я решила вести себя вежливо. Я делаю все, что он просит. Когда он приносит мне подарки, я всегда благодарю его (он любит дарить мне красивую одежду). Уолтер приносит мне все, что нужно (за исключением телефона). Стоит лишь попросить. Уолтер — мой страшный и уродливый джинн из арабских сказок. Однажды утром (когда я провела здесь около месяца) мы заговорили о Рождестве, и он спросил: «А какой самый любимый подарок ты получила?» Я рассказала ему о старинном медальоне на платиновой цепочке с фотографией матери внутри. Отец подарил его мне на прошлое Рождество. Уолтер поинтересовался, где он лежит, и я объяснила. Я ни на что не надеялась и не рассчитывала. Мы просто разговаривали.Спустя неделю он вручил мне медальон.— Я воспользовался твоими ключами, они лежали в сумочке, — сказал Уолтер. — Теперь ты видишь, как я люблю тебя?Уолтер никогда не бывает грустным, расстроенным или сердитым — такое впечатление, что он вообще не испытывает никаких чувств, и это пугает меня больше всего. Мне кажется, что в его глазах живет пустота. В них никогда ничего не отражается — по крайней мере, ничего такого, что мог бы распознать нормальный человек. Мысленно я представляю его в виде темного чердака, заросшего паутиной и населенного отвратительными пресмыкающимися, которые могут укусить, если подойти к ним слишком близко. А Уолтер разговаривает со мной так, словно мы с ним лучшие друзья. Я делюсь с ним всем, придумываю разные истории и все такое, только бы он ощущал близость со мной. Я играю, как бывало в драматическом кружке. Я притворяюсь, что он мне небезразличен. Я делаю вид, будто понимаю его, все время оставаясь настороже, чтобы не упустить возможности бежать отсюда.Я убедила его в том, что мне необходимо принимать ванну два раза в день. Он всегда караулит под дверью, чуть-чуть приоткрыв ее, чтобы разговаривать со мной. ЕМУ НЕОБХОДИМО РАЗГОВАРИВАТЬ. Вот что поддерживает его — разговор. Ему нужно говорить с кем-нибудь, нужно общение с человеческим существом.Уолтер только что вышел из моей комнаты. Вместе мы смотрели фильм «Красотка». Ему нравится смотреть романтические комедии после ужина. Он приносит вино (всегда в пластиковом контейнере, стекла не бывает никогда, потому что он знает, что при первой же возможности я разобью бутылку об его голову). Сегодня он сидел со мною рядом на постели. Я надела платье и туфли, которые он выбрал сам (Уолтер настаивает, что мы должны переодеваться каждый вечер, как будто мы влюбленные, отправляющиеся на свидание в ресторан). Волосы я уложила так, как нравится ему, и накрасила лаком ногти. Он даже подарил мне маленький флакончик духов «Шанель», которые я очень люблю. Для него я немного надушилась. Я превратилась в его куклу — его личную живую игрушку. А когда мы смотрели фильм, я готова была поклясться, что ему хочется взять меня за руку.Когда фильм закончился, Уолтер встал, чтобы вынуть DVD-диск из проигрывателя (разумеется, не спуская с меня глаз), и я решила воплотить в жизнь одну идею, которую вынашивала вот уже несколько недель.— Не уходи пока, — попросила я.Уолтер выглядел очень довольным. Ему нравится, когда я прошу его остаться.Я улыбнулась и постаралась отогнать страх. Как ни отвратительно было то, что я задумала, мне придется пройти через это.Я встала. Это был мой последний шанс.— Что случилось, Эмма?Я стала расстегивать платье.— Что ты делаешь? — спросил он.Я позволила платью соскользнуть на пол и осталась перед ним обнаженная, не считая цепочки с медальоном, в котором спрятана фотография матери. Я надела украшение, чтобы почерпнуть в нем силу и мужество.— Что ты делаешь?Я постаралась, чтобы в голосе не прозвучали ненависть и отвращение, которые я к нему испытываю:— Я хочу заняться с тобой любовью.Уолтер не ответил. Он просто отвернулся, смущенный и растерянный.Когда я коснулась его, он отпрянул в сторону.— Не бойся, — сказала я.— А я и не боюсь.— Тогда в чем дело?Уолтер не ответил.— Ты… девственник?— Заниматься сексом с тем, кого не любишь, — это грех, — заявил Уолтер, — мерзость и преступление в глазах Господа.Очевидно, похищение и удержание кого-либо насильно преступлением не является.— Как можно счесть грехом то, что я хочу заняться с тобой любовью?Уолтер снова не ответил, но взгляд его был прикован к моей груди. Я взяла его здоровую руку и положила себе на грудь. Он дрожал всем телом.— Люби же меня!Если я сумею уложить его в постель, он станет уязвим. Я сяду на него сверху и выдавлю его проклятые глаза. Я ненавидела его слишком сильно, чтобы сомневаться в том, что задуманное мне удастся.— Все хорошо, — сказала я, водя его рукой по своей груди. Он тяжело дышал, но дрожь не унималась. Я повела его руку вниз по своему животу, и он отдернул ее, а потом выскочил из комнаты как ошпаренный.Позже он вернулся и дал мне маленькую пластмассовую статуэтку Девы Марии. Сейчас она стоит рядом со мной на тумбочке. Он заставил меня помолиться вместе с ним о ниспослании нам силы. Теперь мы молимся вдвоем каждый вечер, стоя на коленях по разные стороны кровати, и возносим благодарность ЕГО Божьей Матери. Уолтер никогда не закрывает глаза. Разумеется, я возношу молитвы с ним вместе. Мне не хочется говорить ему о том, что я больше не верю в Бога.После того как он ушел, я взяла статуэтку в руки, надеясь, что она принесет мне утешение. Увы, этого не произошло. Раньше я считала ад местом, в котором полыхает жаркий огонь и царствуют бесконечное страдание и боль. Теперь мне кажется, что это место, где всегда остаешься в одиночестве и где ждет отчаяние. Я знаю, что умру здесь, в этой комнате. Вот только не знаю когда.