Кэти
Июнь—июль
В вагоне мы сидели друг напротив друга, держались за руки и пытались объяснить наш поцелуй как защитную реакцию на смерть того старика на пароме.
Больше – никаких поцелуев. Весь день мы дружно работали, с удовольствием пообедали, а вечером, расходясь по своим комнатам, лишь обменялись взглядами.
* * *
Пока я была в Лиссабоне, Маркуса словно подменили. Он стал со мной мягче и ласковей, приехал встретить нас в аэропорту. Когда я, толкая коляску с уснувшим Билли, вышла в зал, Маркус стоял у ограждения; вид у него был измученный. Меня кольнуло: оставила его одного как раз тогда, когда у него столько работы. Мы обнялись.
– Ты хоть иногда отдыхал?
– Работы – уйма. Мы тут можем где-нибудь пообедать? Дома есть нечего.
– И ты весь день не ел?
– Ну, практически… – Он виновато улыбнулся.
Мы нашли в аэропорту ресторан, и Маркус ел суп, мясо и яблочный пирог, не сводя глаз с Билли. Никак не мог дождаться, пока тот проснется.
– Как родители?
– Прекрасно, оба, а от Билли они просто без ума. Каждый день с ним гуляли, пока я работала. Папа считает, что катать коляску – лучше всякой зарядки.
– Фотограф хорошо справился?
– Прекрасно, весь выкладывался. Снимки будут нечто.
Мне не хотелось рассказывать о Гекторе. Я знала, что если скажу еще хоть слово, не выдержу взгляда мужа, и потому не упомянула даже о смерти старика на пароме. Это было событие из тех, которые вырываются за рамки привычной жизни и которое я запомню навсегда; наше с Гектором совместное переживание. Именно из-за него у нас возникло чувство, будто мы сто лет знакомы, и именно оно привело нас к тому незабываемому запретному поцелую.
И все же мне было неприятно, что между мной и Маркусом возникают тайны и недомолвки.
Билли наконец проснулся, и Маркус попросил:
– Дай его мне.
Он обнял сына, поцеловал в обе щеки.
– Мальчик мой, как же я по тебе соскучился!
Потом мы приехали домой и сидели на кухне. Посередине стола стоял мой любимый зеленый кувшинчик. Маркус его склеил.
– Спасибо тебе большое! Он совсем как новый.
– Ну… почти.
Я порылась в сумке, достала пакет и протянула Маркусу.
– Это тебе. Нашла в магазине в Лиссабоне.
Маркус открыл пакет и вынул прозрачный камень. Снаружи он был неровный и шершавый, а внутри весь переливался сверкающими искорками. Я нашла его в день отъезда и решила, что Маркусу понравится контраст между грубой поверхностью и сверкающей сердцевиной.
– Мне нравится. Спасибо.
– Можно его держать на столе, например, в качестве пресс-папье.
* * *
Фотографии у Гектора получились замечательные. Он прислал их тем же утром. Некоторые просто очень красивы, другие поражают необычностью – результат его своеобразного видения мира. Наш главный художник, который оформляет путеводитель, решил поместить один из этих снимков на обложку первого выпуска. Свои портреты я никому не показывала.
* * *
Накануне моего отъезда Гектор предложил опять отправиться на пароме на другой берег.
– Чтобы изгнать воспоминания о печальном событии.
Мы сидели на скамье на палубе и любовались видом Лиссабона. Из-за предстоящего отъезда город казался мне особенно желанным. Я отлично понимала, почему маме так хотелось сюда вернуться.
– Мне нравится вон та церковь. – Гектор повел рукой в сторону поблекшего фасада. – Грустно – вблизи видно, что камень крошится, а фрески внутри осыпаются.
Он отдал мне два больших конверта. В одном были контрольки Вифлеемской башни, монастыря и объектов в Порту и Синтре. В другом – шесть готовых фотографий: я на пристани на фоне Вифлеемской башни. Одна была наклеена на кусок картона.
– Вот эта мне нравится больше всех, – сказал Гектор.
Убрав фотографии в стол, я занялась правкой статьи. Путеводитель начал обретать черты, и Аиша, слава богу, вернулась из отпуска. Сотрудников моя идея воодушевила, да и сама я чувствовала себя увереннее, хотя Филип все еще держал дистанцию.
* * *
Около шести, когда я собралась уходить, в кабинет сунулась Аиша.
– Кэти, там, внизу – Эдди, спрашивает тебя.
– И как он?
Аиша была знакома с Эдди; она состроила гримасу.
– Боюсь, успел выпить.
– Черт!
Я быстро заперла дверь и поспешила вниз.
Меньше всего мне хотелось, чтобы пьяного Эдди застукал Филип или кто-нибудь из моих сотрудников.
Он с дурацкой ухмылкой раскинул руки и попытался меня обнять.
– Милая моя Кей…
Пришлось с ним обняться; от него пахло спиртным. Именно в этот миг по лестнице спустилась Хейя. Я высвободилась из его рук.
Он снова меня схватил и забормотал:
– Не уходи, не уходи…
Хейя не могла не понять, что он пьян. Она чуть задержала на нем взгляд, кивнула мне и, не сказав ни слова, вышла на улицу к своей машине. Мне было неловко и стыдно: и так ужасно не хотелось, чтобы кто-то увидел пьяного Эдди, но чтобы еще и Хейя, эта снежная королева… Я прошипела:
– Не смей заявляться ко мне на работу!
– У меня для тебя грандиозная новость!
Хейя вырулила со стоянки.
– Не здесь, – выдавила я сквозь зубы и потащила его подальше от редакции, в парк.
Мы сели на скамейку.
– Я получил шикарный заказ. Реконструкция огромного сада в Кенте. Хозяева – богатые, работы – на несколько недель. Заработаю кучу денег.
Он тщательно выговаривал слова – как человек, который выпил, но хочет казаться трезвым.
– Отличная новость, поздравляю. – Теперь я смотрела на него без обычного сочувствия. Я всерьез разозлилась, что он приперся в редакцию, разозлилась, что он опять пьян и лишает себя последнего шанса. – Только ты не справишься, если не прекратишь пить. Ты и сейчас пьян, от тебя несет.
– Вечно ты испортишь настроение! Нет бы за меня порадоваться!
– Не могу радоваться, когда вижу, как ты губишь свою жизнь. Повзрослей уже. Хватит пить. Работай как следует… И оставь меня в покое!
Я быстро ушла, едва сдерживая слезы, – от злости и одновременно от жалости. Какое знакомое чувство! Сколько раз за шесть лет нашей совместной жизни он меня позорил. Я всегда переживала из-за того, что скажут другие, вот и привыкла придумывать ему разные оправдания.
Однажды тетя Дженни пригласила нас на обед – в ту самую квартиру, где я теперь живу. Она как раз собиралась уехать в Корнуолл и хотела обсудить передачу аренды. Мы с Эдди жили в Паддингтоне, снимали втридорога апартаменты в бывших конюшнях. Дженни приготовила замечательный обед; мы любовались квартирой, и Эдди был само очарование. Мы принесли две бутылки вина, и он быстренько с ними управился. Тетя откупорила третью, и я с тревогой смотрела, как Эдди приканчивает и ее. Он без умолку болтал о своих планах, время шло, и Дженни предложила у нее переночевать. Я согласилась и, пока Эдди продолжал пить на кухне, мы пошли стелить постель.
– Извини, – прошептала я. – Он сегодня немного увлекся.
Тетя сказала, что это пустяки, и отправилась спать. Вскоре мне удалось уложить и Эдди. Он моментально отключился, а я, уже в который раз, не могла уснуть от беспокойства. Наконец уснула. Посреди ночи меня разбудил грохот. Эдди рядом не было. Ну ясно, он проснулся и, не понимая, где находится, пошел бродить по квартире, натыкаясь на мебель. Я вскочила и кинулась из комнаты; Эдди, в чем мать родила, топтался, ничего не соображая, у Дженни в спальне. Сама она сидела в кровати, перепуганная спросонья.
Я поспешила его увести.
– А… а где туалет? – спросил он.
Я отвела его в туалет, потом затолкала в постель. И остаток ночи почти не спала. Лежала, не сводила с него глаз и мучилась от стыда. Теперь тетя знает, каков он, и поймет, что он не просто любит выпить, а что у него проблемы с алкоголем.
Эдди проснулся рано, около шести, и, как часто бывало, совершенно не помнил о ночных событиях. Я ему рассказала, он пришел в ужас и быстренько собрался домой, попросив извиниться за него перед тетей.
Мне тоже хотелось уйти. На душе было очень тяжело: опять отличный вечер кончился скверно. Да, любить Эдди было нелегко, но я его любила. Я заставила себя дождаться, пока встанет Дженни, и мы с ней выпили чаю. Я начала извиняться, однако она меня сразу остановила. Она видела, в каком я состоянии, и только и сказала, что если мне понадобится собственное жилье – ее квартира к моим услугам. Да, тетя все поняла, раз заговорила о «собственном жилье».