34. День благодарения

В том, что Йоссариан двинул Нейтли по носу в День благодарения, был целиком виноват сержант Найт. Случилось это после того, как вся эскадрилья почтительно поблагодарила Милоу за фантастически обильную трапезу. Офицеры и сержантско-рядовой состав обжирались полдня. С безграничной щедростью Милоу раздавал каждому желающему непочатые бутылки виски, и еще до наступления темноты повсюду белели меловые лица упившихся молодых солдат — они валялись как трупы на каждом шагу. В нос шибало винным перегаром. А многие еще продолжали возлияния, и буйное веселье не прекращалось. Грубая, необузданная вакханалия шумно разлилась по базе, через лес докатилась до офицерского клуба, захлестнула госпиталь и расположение зенитных батарей. В эскадрилье начались драки, а один раз дело дошло до поножовщины.

В палатке разведотдела капрал Колодный, балуясь пистолетом, прострелил себе ногу. Ему тут же намазали марганцовкой десны и пальцы ног, сунули в санитарную машину, и, пока машина мчалась в госпиталь, капрал лежал на спине, а из его раны хлестала кровь. Люди с порезанными пальцами, разбитой головой, с желудочными коликами и переломанными ногами с покаянным видом ковыляли к санчасти, где Гас и Уэс мазали им десны и пальцы ног марганцовкой и выдавали таблетки слабительного, которые пациенты немедленно швыряли в кусты.

Веселый праздник затянулся далеко за полночь, ночная тишь то и дело нарушалась дикими, ликующими воплями, натужным кряхтеньем блюющих, стонами, смехом, угрозами, руганью и звоном разбиваемых о камни бутылок. Издалека доносились похабные песни. В общем, гульба была похлеще, чем в новогоднюю ночь.

Боясь, как бы чего не вышло, Йоссариан на всякий случай лег спать пораньше, и вскоре ему приснилось, будто он несется очертя голову вниз по бесконечной деревянной лестнице, выбивая каблуками громкую дробь. Тут он на мгновение проснулся и сообразил, что кто-то стреляет в него из пулемета. Первой его мыслью было, что Милоу снова атакует эскадрилью. Йоссариан скатился с койки на пол и, беззвучно молясь, лежал трепещущим комком. К горлу подступали рыдания. Сердце стучало, как паровой молот. Однако гула самолетов не было слышно. Издалека доносился пьяный счастливый смех. «С Новым годом, с Новым годом!» — знакомый, торжествующий голос злорадно кричал откуда-то сверху в перерывах между короткими, злыми пулеметными очередями. Йоссариан понял, что какой-то шкодник пробрался к пулеметным позициям: Милоу оборудовал их в горах после своего налета на эскадрилью, заботливо обложил мешками с песком и укомплектовал надежными людьми…

Гнев и ненависть охватили Йоссариана, когда он понял, что стал жертвой бессовестной шутки. Его не просто разбудили, но превратили в запуганного, скулящего пса. Ему хотелось крушить и убивать. Никогда еще он не был таким злым. Сейчас он был злее, чем когда пытался задушить Макуотта. Пулемет снова дал очередь. Опять раздался крик: «С Новым годом!» — и злорадный смех скатился во тьму с горы, точно там ведьмы справляли шабаш. В тапочках на босу ногу и комбинезоне Йоссариан выскочил из палатки, горя жаждой мести. По дороге он вогнал обойму в рукоятку пистолета, взвел затвор, спустил предохранитель и приготовился к стрельбе. Он услышал, как Нейтли, пытаясь его перехватить, бежит за ним, окликая его по имени.

Пулемет снова затарахтел. Из темноты над гаражом заскользили оранжевыми черточками трассирующие пули, Они летели над самыми крышами смутно темнеющих палаток, едва не срезая их верхушки. Между короткими очередями раздавались раскаты хамского хохота. Йоссариан почувствовал, как бурлящая ненависть кислотой обжигает ему душу: эти подонки подвергают опасности его жизнь! Охваченный слепой, лютой яростью и решимостью, он сломя голову промчался по лагерю, пронесся мимо гаража и, едва переводя дух, полез в гору по узкой извилистой тропинке. Тут-то Нейтли, все еще продолжая кричать:

«Йо-Йо! Йо-Йо!», наконец догнал его, и принялся уговаривать не ходить дальше. Он вцепился Йоссариану в плечо, пытаясь стащить его вниз. Йоссариан, ругнувшись, высвободился. Нейтли снова ухватил его, и тогда Йоссариан двинул кулаком изо всех сил по изящному мальчишескому лицу Нейтли, потом размахнулся еще раз, но Нейтли перед ним уже не было — тот лежал на земле, скорчившись, уткнув лицо в ладони. Кровь струилась между его пальцами. Йоссариан круто повернулся и, не оборачиваясь, начал карабкаться вверх по тропинке.

Скоро он увидел пулемет. Заслышав его шаги, двое вскочили — Йоссариан увидел их силуэты, — и прежде чем Йоссариан их настиг, они, издевательски хохоча, скрылись в ночи. Он опоздал. Их шаги затихли вдали. В пулеметном гнезде было пусто и тихо. Стояла свежая, безветренная, лунная ночь. Йоссариан невесело осмотрелся. Глумливый хохот снова донесся до него, на сей, раз откуда-то со стороны. Рядом хрустнул сучок. Йоссариан упал на колени к с холодным злорадством прицелился. Он услышал, как по ту сторону песчаного бруствера зашуршала листва под чьими-то осторожными шагами, и дал две короткие очереди. Ему тут же ответил хорошо знакомый пистолет.

— Данбэр? — окликнул Йоссариан.

— Йоссариан?

Оба вылезли из своих укрытий и усталые, раздосадованные вышли навстречу друг другу на поляну, держа пистолеты дулами вниз. Оба слегка дрожали от ночной свежести и дышали, как астматики, от быстрого бега в гору.

— Смылись, мерзавцы, — сказал Йоссариан.

— Они отняли у меня десять лет жизни! — воскликнул Данбэр. — А я уж было подумал: сукин сын Милоу опять бомбит нас. Сроду я так не пугался. Хотел бы я знать, кто эти мерзавцы?

— Один из них — сержант Найт.

— Давай пристукнем его! — У Данбэра стучали зубы.

— Какое он имел право так пугать нас?

Но Йоссариану уже больше никого не хотелось убивать.

— Давай-ка сначала поможем Нейтли. Мне кажется, я его основательно покалечил. Он там, внизу.

Но на тропинке Нейтли не оказалось, хотя по крови на камнях Йоссариан точно определил место их схватки. Нейтли не было и в палатке. Они не могли отыскать его до следующего утра, пока не узнали, что Нейтли лежит в госпитале со сломанным носом, и тогда они тоже легли в госпиталь. В первую секунду Нейтли испугался, когда сестра Крэмер ввела в палату его приятелей, облаченных в халаты и шлепанцы, и указала им их кровати. На носу у Нейтли красовался толстый гипсовый лубок, а под глазами темнели синяки. Когда Йоссариан подошел к нему, чтобы извиниться за вчерашнее, Нейтли залился стыдливым румянцем и стал смущенно твердить, что очень сожалеет обо всем случившемся. Йоссариан чувствовал себя ужасно. Он не мог спокойно смотреть на расквашенную физиономию Нейтли, хотя его друг выглядел настолько комично, что Йоссариан едва удерживался от хохота. Данбэру стало противно от их нежностей, и все трое испытали облегчение, когда в палату приплелся Заморыш Джо со своей замысловатой фотокамерой и липовыми симптомами аппендицита. Заморыш Джо постарался устроиться поближе к Йоссариану, чтобы запечатлеть на пленке Йоссариана, лезущего под юбку к сестре Даккит. Но он здорово просчитался, как, впрочем, и сам Йоссариан. Сестра Даккит решила выйти замуж за доктора — за любого доктора, поскольку все они неплохо зарабатывали, и поэтому не хотела рисковать своей репутацией. Заморыш Джо рассердился и горевал до тех пор, пока в палату не привели нового больного — кого бы вы думали? — капеллана, обряженного в коричневый бархатный халат. Капеллан сиял, как медный таз, тщетно пытаясь согнать со своего худого лица довольную, лучезарную улыбку. Он попал в госпиталь с жалобами на боль в сердце в связи со скоплением газов в желудке и с тяжелой формой висконсинского лишая.

— Что это еще за чертовщина такая — висконсинский лишай? — спросил Йоссариан.

— То же самое интересует и докторов! — с гордостью выпалил капеллан и разразился хохотом. Никто никогда не видел его таким озорным и таким счастливым. — Висконсинского лишая не существует в природе. Неужто вам не ясно? Я наврал. Я вступил в сделку с докторами. Я им пообещал, что сообщу, когда пройдет мой висконсинский лишай, если они мне пообещают не пытаться его лечить. А ведь прежде я никогда не лгал. Ну разве это все не чудесно?

Капеллан согрешил, но из этого вышло не зло, а добро. Общепринятая мораль подсказывала ему, что — врать и увиливать от своих обязанностей — это грех, а грех, как всем известно, есть зло. А зло не может породить никакого добра. И тем не менее капеллан чувствовал себя превосходно, точно он сотворил добро. Следовательно, из этого логически вытекало, что лгать и увиливать от исполнения своих обязанностей — вовсе не грешно. В минуту божественного просветления капеллан изобрел спасительную карманную философскую систему. Он был в восторге от своего открытия. Это была воистину чудесная система!

Он обнаружил, что даже без особой ловкости рук можно истолковать порок как добродетель, клевету как истину, импотенцию как воздержание, высокомерие как застенчивость, грабеж как филантропию, жульничество как честность, богохульство как мудрость, жестокость как патриотизм и садизм как справедливость. Пользоваться этой системой мог любой смертный, большого ума для этого не требовалось. Таким образом, капеллан, бодро и весело расправился со всем набором поступков, безнравственных с общепринятой точки зрения.

Между тем Нейтли сидел на кровати, порозовев от радостного возбуждения, пораженный тем, что оказался в окружении своих отчаянных дружков. Однако он боялся, как бы не стряслась беда: ему казалось, что сейчас обязательно появится какой-нибудь сердитый врач и вышвырнет их всех из госпиталя, как ораву лодырей. Однако никто их не беспокоил. Вечером они торжественно прошествовали в кинотеатр, где их угостили паршивым цветным голливудским кинобредом, а когда, посмотрев паршивый цветной голливудский кинобред, они прошествовали обратно, в палате лежал солдат в белом.

— Он вернулся! — завизжал Данбэр. — Он вернулся! Он вернулся! Он вернулся!

Йоссариана прошиб ледяной пот. Он окаменел — и от нечеловеческого визга Данбэра, и от хорошо знакомого, ужасающего вида солдата в белом, замурованного с ног до головы в гипс и марлю. Странные, дрожащие, булькающие звуки вырвались из горла Йоссариана.

— Он вернулся! — снова завопил Данбэр.

— Он вернулся! — с ужасом подхватил горячечный больной.

В одну секунду палата превратилась в бедлам. Толпы больных и раненых загомонили, забегали и запрыгали в проходах между койками, как во время пожара. Одноногий больной на костыле заскакал взад-вперед, панически вопя:

— Что такое? Что такое? Мы горим? Мы что, горим?

— Он вернулся! — кто-то крикнул ему. — Ты что, не слышишь? Он вернула!

— Кто вернулся? — крикнул другой. — Кто такой?

— Что это все значит? Что нам делать?

— Горим!

— Вставайте и бегите, черт вас возьми! Бегите все! Все повыскакивали из постелей и забегали по палате из конца в конец. Начался невообразимый хаос. Горячечный больной прыгнул в проход между койками и чуть не сшиб наземь одноногого, который не упал только потому, что уперся черным резиновым наконечником костыля в босую ногу горячечного, раздавив ему при этом два пальца. Горячечный свалялся на пол, взвыв от боли, а остальные обитатели палаты топтали его ногами, низводя на следующую ступень инвалидности. Слепая, всесокрушающая паника нарастала. «Он вернулся!» — кто бормотал, кто заунывно пел, кто истерически выкрикивал, мечась из угла в угол. — «Он вернулся! Он вернулся?»

Неожиданно в толпе появилась сестра Крэмер, которая, словно полицейский на перекрестке, взялась наводить порядок, но ее отчаянные усилия ни к чему не привели, и она разревелась от беспомощности.

— Ну успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, — тщетно уговаривала она всех.

Капеллан, бледный, как привидение, никак не мог взять в толк, что тут происходит. Заморыш Джо и Нейтли тоже ничего не понимали. Нейтли стоял, вцепившись в локоть Йоссариана. Заморыш Джо, сжав костлявые кулаки, поворачивал из стороны в сторону испуганное лицо, с недоумением глядя на все происходящее.

— Эй, что здесь происходит? — взывал Заморыш Джо.

— Что за чертовщина?

— Это тот самый! — трагическим голосом заорал ему в ответ Данбэр, перекрывая хриплый гомон. — Неужто ты не понимаешь? Это тот самый!

— Тот самый! — услышал Йоссариан собственный голос.

Дрожа от глубокого волнения, с которым он не мог совладать, Йоссариан прокладывал себе путь вслед за Данбэром к кровати солдата в белом.

— Не волнуйтесь, ребята, — дружески посоветовал коренастый патриот из Техаса со своей непонятной ухмылочкой. — Не из-за чего расстраиваться. Давайте не будем волноваться.

— Тот самый! — снова забормотали, запричитали и заорали остальные.

Внезапно появилась сестра Даккит.

— Что здесь происходит? — спросила она.

— Он вернулся! — завизжала сестра Крэмер, падая ей на руки. — Он вернулся! Он вернулся!

И действительно, это был тот самый солдат в белом. Правда, он укоротился на несколько дюймов, а также малость прибавил в весе, но Йоссариан сразу опознал его по негнущимся рукам и таким же негнущимся, толстым, бесполезным ногам, подтянутым вверх почти перпендикулярно двумя туго натянутыми веревками с длинным противовесом, подвешенным на блоке над койкой. Йоссариан узнал бы солдата где угодно.

— Под бинтами никого нет! — вдруг ни с того ни с сего заявил Данбэр.

Йоссариан так и замер, потрясенный.

— О чем ты толкуешь? — крикнул он со страхом Данбэру. — Ты рехнулся или что? С чего ты взял, черт побери, что под бинтами никого нет?

— Они его выкрали! — заорал в ответ Данбэр. — Они его просто вынули, а здесь оставили бинты.

— Для чего им это понадобилось?

— А для чего они все делают?

— Они его выкрали! — истошно заголосил кто-то, и вся палата подхватила: — Они его выкрали! Они его выкрали!

— Разойдитесь по своим кроватям, — упрашивала сестра Даккит Данбэра и Йоссариана и толкала слабыми руками Йоссариана в грудь. — Пожалуйста, вернитесь в кровати.

— Ты сошел с ума! — сердито крикнул Йоссариан Данбэру. — Какого дьявола ты говоришь такие вещи?

— А кто-нибудь его видел? — спросил Данбэр, нервно усмехаясь.

— Ты его видела, ведь верно? — сказал Йоссариан сестре Даккит. — Ну так подтверди Данбэру, что там внутри кто-то есть.

— Там лейтенант Шмуклер, — сказала сестра Даккит. — Он весь обгорел.

— А что, она его видела?

— Ведь ты его видела, да?

— Его видел врач, который его бинтовал.

— Иди и приведи его, слышишь? Как фамилия этого доктора?

Сестра Даккит вздохнула:

Его здесь нет. Больного доставили к нам в таком виде из полевого госпиталя.

— Вот видите! — вскрикнула сестра Крэмер. — Под бинтами никого нет.

— Под бинтами никого нет! — завопил Заморыш Джо и затопал ногами.

Данбэр рванулся вперед, вспрыгнул на постель солдата в белом и жадным, горящим глазом приник к черной с лохматыми краями, дыре в белом марлевом панцире. Он все еще стоял на четвереньках, склонившись над солдатом в белом, всматриваясь одним глазом в темный провал рта, когда в палату прибежали врачи и военная полиция. Прибывшие помогли Йоссариану оттащить Данбэра от солдата в белом. Все они были при пистолетах, прикладами карабинов и винтовок солдаты разогнали по кроватям толпу бормочущих больных. Солдата в белом они умело переложили с кровати на каталку и в считанные секунды убрали из палаты.

Сестра Даккит дернула Йоссариана за руку и украдкой шепнула, что будет ждать его в чулане в коридоре. Йоссариан обрадовался: наконец-то сестра Даккит решилась снизойти до него. Но, когда он оказался рядом с ней в чулане, она оттолкнула его прочь. У нее были важные новости, касающиеся Данбэра.

— Они хотят его… исчезнуть, — сказала она. Йоссариан недоуменно покосился на нее.

— Что они хотят сделать? — хмуро спросил он, — Что это значит?

— Не знаю. Я слышала, как они говорили за дверью.

— Кто говорил?

— Не знаю. Я их не видела. Я только слышала, как они сказали, что собираются… исчезнуть Данбэра.

— Зачем они хотят его… исчезнуть?

— Не знаю.

— Чушь какая-то! Даже с точки зрения грамматики. Что это значит, черт возьми, когда они собираются кого-нибудь… исчезнуть?

— Не знаю.

— О господи, немного же от тебя проку!

— Ну что ты на меня набросился? — обиделась сестра Даккит и зашмыгала носом, с трудом сдерживая слезы. — Я только хотела помочь. Разве я виновата, что они хотят его… исчезнуть? Мне не надо. было говорить.

Йоссариан привлек ее к себе и обнял, нежно и покаянно.

— Извини меня, — сказал он и, благодарно чмокнув ее в щеку, побежал предупредить Данбэра, но того уже и след простыл.