13
Можно подумать, что доктор был слишком утерей в своей правоте, и именно такого мнения держалась миссис Олмонд. Но, как сказал доктор Слоупер, он составил мнение о Морисе Таунзенде; это мнение он считал окончательным и менять его не собирался. Всю жизнь доктор занимался изучением окружающих (это входило в его профессию), и в девятнадцати случаях из двадцати его оценка оказывалась верной.
— Может быть, мистер Таунзенд как раз двадцатый случай, — предположила миссис Олмонд.
— Может быть, хотя и сомнительно. Однако, чтобы не вынести предвзятого суждения, я все же произведу еще одну проверку: поговорю с миссис Монтгомери. Почти уверен, что она подтвердит мою правоту; но тем не менее не исключаю и обратное — она может доказать мне, что я совершил величайшую ошибку. В таком случае я принесу мистеру Таунзенду свои извинения. Я помню твое любезное предложение. Но, право, нет нужды приглашать ее сюда, чтобы нас познакомить. Я просто напишу ей откровенное письмо, расскажу, как обстоит дело, и попрошу разрешения навестить ее.
— Едва ли она будет с тобой столь же откровенна, сколь ты с ней. Что бы ни думала эта несчастная женщина о своем брате, она примет его сторону.
— Что бы она о нем ни думала? Сомневаюсь. Сестринская любовь редко простирается так далеко.
— Когда речь идет о тридцати тысячах годового дохода… — проговорила миссис Олмонд.
— Если она примет его сторону ради денег, она — мошенница. Если она мошенница, я ее сразу раскушу. А раскусив ее, не стану тратить на нее время.
— Она не мошенница, а весьма достойная женщина. И она не даст брату подножку только потому, что он эгоист.
— Если его сестра стоит того, чтобы с ней говорить, она охотнее даст брату подножку, чем позволит ему дать подножку Кэтрин. Кстати, она встречалась с Кэтрин? Они знакомы?
— По-моему, нет. С чего бы мистер Таунзенд стал сводить их вместе?
— Не стал бы — если она действительно достойная женщина. Но мы еще посмотрим, так ли уж верно ты о ней отозвалась.
— Мне любопытно будет услышать, как _она_ отзовется о _тебе_! — со смехом воскликнула миссис Олмонд. — А как относится ко всему этому сама Кэтрин?
— Как ко всему прочему: очень спокойно.
— Не спорит? Не делает сцен?
— Сцены не в ее характере.
— Я думала, безнадежно влюбленные девицы непременно делают сцены.
— Чудаковатые вдовы делают это гораздо чаще. Лавиния произнесла передо мною речь. Обвинила меня в произволе.
— У Лавинии талант ошибаться, — заметила миссис Олмонд. — А Кэтрин мне все-таки очень жаль.
— Мне тоже. Но со временем она успокоится.
— Думаешь, она от него откажется?
— Я на это рассчитываю. Она ведь обожает своего отца.
— О да, это нам известно! Потому-то я ее и жалею; потому-то ее положение так мучительно. Выбирать между тобой и возлюбленным — что может быть труднее?
— Если она не в состоянии сделать выбор — тем лучше.
— Да, но он-то будет ее уговаривать, и Лавиния станет ему помогать.
— Рад, что не мне: она способна погубить самое лучшее начинание. Стоит Лавинии сесть в лодку, и лодка переворачивается. На сей раз пусть Лавиния поостережется. Я не потерплю предателей в своем доме!
— Подозреваю, что она и впрямь поостережется: в глубине души она трепещет перед тобой.
— Они обе передо мной трепещут, хотя я вполне безобидное существо, отозвался доктор. — На этом и построен мой план — на благотворном страхе, который я вселяю!