Глава V
МИСТЕР КОНВЭЙ ВЫСЛУШИВАЕТ ЛЕКЦИЮ ПО АТОМНОЙ ФИЗИКЕ
Мистер Конвэй плохо проспал ночь. Когда супер Сэма загрохотал утром, он уже лежал с открытыми глазами. Слушая новости, он подсознательно ожидал неприятностей: вот-вот скажут о выясненной угрозе со стороны вновь открытой кометы. Однако, ничего подобного не произошло. Мир пребывал в состоянии блаженного неведения и интересовался новой полярной экспедицией адмирала Бэрда, штормом на Караибском море и новым пятилетним планом, вводимым в Советской России.
Мистер Конвэй никогда не был смел с прекрасным полом; не произойди вчера встречи с таинственным бродягой, имевшим подозрительные письма, он, вероятно, отложил бы свой визит в Норвич на неопределенное время и подождал бы нового приглашения. Но письма жгли ему карман, а воспоминание о раскрасневшемся, покрытом жирными пятнами лице Пат, встреченной вчера — жгло его воображение, и он, позавтракав на скорую руку, вывел свой «Плимут» из гаража, включил третью скорость и не снимал ноги с педали газа до тех пор, пока, вылетев на вершину большого холма, не увидел перед собой панораму раскинувшегося в котловине Норвича. Тогда, остановив свой «Плимут» на опушке густых зарослей сосняка, которым был покрыт холм, мистер Конвэй вышел из автомобиля, уселся на подножке и, закурив трубку, принялся рассуждать вслух:
— Норвич — это только поганый рыбачий поселок, и если Мэттью Роллинг забрался сюда, чтобы расщеплять атомы или еще какие-то мелочи, как говорила Пат, это значит, что либо он нашел здесь что-то важное для своих исследований, чего нет в другом месте, либо вообще хотел укрыться с ними подальше от любопытных взоров. — Покурив немного молча, он продолжал: — А если Норвич только рыбачий поселок — то электрическая линия высокого напряжения, идущая, вероятно, от вновь построенной, для питания морской базы в Лервике, станции на водопаде Сэдж и подведенная к этому каменному дому, окруженному стеной и расположенному отдельно от строений поселка, и до которого рукой подать — может указывать, что лаборатория Роллинга находится именно в этом доме. Проверим…
У массивных железных ворот в каменной стене его встретил одноногий старик, выглядевший старым матросом, который наотрез отказался впустить его. Только предприняв энергичную диверсию, ему удалось добиться, чтобы старик вызвал кого-нибудь. Захлопнув окошечко, он удалился, и Конвэю пришлось прождать добрых 10 минут, пока ворота, наконец, распахнулись и он попал в объятия Мэттью Роллинга.
— Итак, ты приехал, старина, — сказал Роллинг, выпуская из объятий мистера Конвэя.
— Однако, не по твоему приглашению…
— Видит Бог, на днях я собирался отыскать тебя и привезти сюда, но Патриция сделала это прежде…
Дом, как успел заметить Конвэй, был разделен на две половины — жилую и рабочую. Рабочая, где помещались лаборатории, была вынесена в отдельную пристройку, накрытую застекленным металлическим каркасом, куда и были введены электрические провода высоковольтной линии. В выложенной белыми кафельными плитками галерее, соединяющей обе части, тонко пели мощные трансформаторы. Поднявшись в комнаты Роллинга, мистер Конвэй был приятно поражен, увидев, что обставлены они чрезвычайно комфортабельно и не носят следа ученого аскетизма, который он ожидал здесь встретить и заранее соболезновал Пат, которая, как он думал, вынуждена была проводить свою жизнь среди машин, книг, колб и реторт.
— Однако, ты устроился совсем недурно, — сказал он, с удовольствием откидываясь в покойную кожаную спинку кресла и протягивая ноги на пушистом ковре тунисского изделия. — Но почему здесь так пустынно? Мы не встретили ни единой живой души по дороге сюда.
— Мы живем совсем одиноко, — ответил Роллинг, придвигая Конвэю стакан и наполняя его, — нас здесь только четверо: Пат, Вилкинс, я и еще один лимфатический юноша — ассистент. Провизию нам доставляют из поселка. Слуг мы не держим, и Пат сама кормит нас.
— А где же, к слову сказать, остальные обитатели этого Эдема?
Роллинг усмехнулся и, опорожнив свой стакан, ответил:
— Что касается до Патриции, отсутствие которой тебя, я думаю, занимает более, чем отсутствие других обитателей, то я должен тебя огорчить… Сегодня ты едва ли увидишь ее. Ее глазки сегодня краснее обыкновенного… Даже медовый месяц не всегда же бывает сладким…
Мистер Конвэй нахмурился и, увидев это, Роллинг еще раз усмехнулся.
— Ее супруг дежурит в лаборатории, а ассистент высыпается после ночного дежурства.
— Я надеюсь повидать достойного мистера Вилкинса после его дежурства.
— Боже великий! Неужели дуэль? — откровенно рассмеялся Роллинг. — Право, не стоит; это удел всех супружеств.
— Поэтому, очевидно, ты и не женишься?
— Конечно. Я всегда придерживался взгляда Бисмарка, который говорил: «Учиться на своих ошибках слишком дорого. Я учусь на ошибках других»
Они сидели некоторое время молча. В тишине было слышно все тоже тонкое и неприятное пение трансформаторов, которым был наполнен каждый уголок в доме. Наконец, мистер Конвэй прервал молчание.
— Воля твоя, но теперь ты не отделаешься от меня ссылкой на работу «по технической части». Я хочу, наконец, знать, что ты делаешь в своей лаборатории? Тем более, что мне уже известно, что дело идет о проклятых атомах, одного имени которых уже достаточно, чтобы заставить мои нервы ходить ходуном. Атомная конференция не прошла даром…
— Хорошо, — становясь серьезным, ответил Роллинг. — Что тебе известно?
— Ничего решительно. Об атомах мне сказала мистрис Вилкинс.
— Язык мой — враг мой, — покачал головой Роллинг, — а вообще, что ты знаешь и понимаешь в атомной физике?
— Ровно столько, чтобы сказать — ничего…
— Отлично! Тогда тебе придется выслушать популярную лекцию, но помни, что все что ты услышишь о работах здесь и о самом факте существования моей лаборатории, — тебе придется накрепко забыть.
— Секрет?
— И очень важный. Сказать государственный — будет мало…
Мистер Конвэй подумал: не слишком ли многих тайн он становится хранителем, но ничего не ответил и, кивнув головой, приготовился слушать.
— Теперь, после войны, в которой впервые были применены атомные бомбы и было столько наговорено и написано — каждый мальчишка знает об атомной энергии больше, чем до войны знал высоко интеллигентный неспециалист. Однако, это знание чисто поверхностное. Нужно сказать, что атомная бомба, хотя и была изготовлена и применена, отнюдь не явилась полным решением вопроса освобождения внутриатомной энергии. Вот ты… — сделал паузу Роллинг, — ты был на Атомной конференции и точно помнишь, сколько на Бикини сдохло коз и сколько осталось в живых, но что ты знаешь об атоме, его строении и принципах его разрушения? Что такое атом?
— Так, мелочь, — щелкнул пальцами мистер Конвэй, но розовые пятна выступили на его щеках и глаза уперлись в собеседника.
— Мы знаем, что материя распадается. Причины нам неизвестны. При распадении разрушается ядро атома и выделяются огромные запасы энергии. Так, металл уран, распадаясь, все время выбрасывает из своих атомов, вернее, их ядер альфа, бета и гамма лучи. Альфа — это ядра атомов гелия, бета — электроны и гамма — частицы света. В процессе распада, уран превращается через ряд элементов менделеевской таблицы в свинец. Все это мы знаем…
— Постой, — прервал его Конвэй, — расскажи-ка об атоме. По твоим же словам, я никогда не дружил с точными науками.
— То-то же, он для тебя и Пат и есть мелочь! А знаешь ли ты, что сам атом, эта мелочь, радиус которой равен одной стомиллионной доле сантиметра, представляет из себя микроскопическую солнечную систему с ядром-солнцем, заряженным положительным зарядом, и планетами- электронами — нематериальными частицами, несущими отрицательный заряд, которые вращаются по своим орбитам вокруг ядра, как планеты вокруг Солнца?
— И кометы… Тоже есть?.. — поперхнулся мистер Конвэй.
— Роль комет могут выполнять те ионы, которыми мы искусственно бомбардируем ядро атома. Когда такая комета попадает в цель, она разрушает ядро и выделяет энергию. Радиус ядра атома равен одной стобиллионной доле сантиметра, радиус электронов — одной стомиллиардной.
— Эдакий микроб, — подал голос мистер Конвэй, отхлебывая из стакана.
— Эдакий невежда! — отозвался лектор. — Микроб по сравнению с атомом — земной шар по сравнению с песчинкой. И все же мы измеряем атом, исчисляем скорость вращения его электронов, его вес, массу, величину электрического заряда. Мы подбираемся к его ядру; в нем весь секрет власти над материей. Будущее человечества зависит от того, сможем ли мы овладеть полностью ядром, этой частичкой материальной энергии величиной в одну стобилионную сантиметра. Оно чудовищно прочно и представляет конгломерат из частиц водорода, вернее сказать, — протонов, связанных частицами электричества. Например: если в ядре 2 протона — это атом гелия, если их 92, — получается атом самого тяжелого металла — урана, и так далее.
Конвэй вспомнил лекцию профессора Стаффорда и покачал головой, покосившись на Роллинга. Но тот увлекся и продолжал:
— Вот тебе вкратце суть дела. Ты знаешь, что для продукции атомных бомб был использован уран, металл с максимально большим количеством протонов в ядре и металл радиоактивный, т. е. наиболее легко поддающийся распаду при искусственной бомбардировке, которая проводится с помощью сложнейших электрических машин, так называемых циклотронов и атомных башен, развивающих чудовищной мощности магнитные поля и использующих напряжения порядка сотен миллионов вольт. И то, для разрушения его ядра и для сооружения атом-бомбы требуются усилия тысяч людей, огромные оборудованные заводы, миллиардные затраты. Ты интересовался, что я делал в Натале, Бирме и Америке? Я работал в этой области с лучшими специалистами, а теперь работаю сам.
Мэттью Роллинг поднялся и прошелся по комнате.
— Мы поработили демона электричества, и он служит нам, но демон атомной энергии еще на свободе. С нашими динамо и паровыми машинами, мы — пещерные люди, почти безоружными стоящие перед непостижимыми запасами атомной энергии. Добиться регулированного распада ядер любого элемента, а не только дорогого и редкого урана, вот наша задача!.. Вообрази, мы берем этот стакан и ставим его в какой-то прибор-разрядитель, снабженный приемниками энергии. Стакан ведь тоже состоит из атомов, не правда ли? И вот я поворачиваю выключатель… То, что мы называем массой стакана, т. е. его энергия, уйдет, как молния в громоотвод, в приемники-конденсаторы. Сам же стакан мгновенно исчезнет. Вернее, он целиком превратится в гамма-лучи, невидимый радиоактивный свет, подобный лучам Рентгена. А его зарядом мы станем двигать машины, освещать города…
— И убивать себе подобных! — не выдержал мистер Конвэй, в свою очередь вскакивая с кресла.
— Можно и это. Весь вопрос в том: в чьих руках будет эта сила.
— В твоих она уже есть? Надеюсь, ты не зря трудишься здесь…
Мэттью Роллинг остановился перед собеседником и сказал очень серьезным тоном:
— Почти. Мне посчастливилось напасть на мысль…
Мистер Конвэй снова сел и закрыл глаза рукой. Действительно миру, пора погибать!.. И «Патриция» хорошо делает, что несется к нам… Конвэю стало ужасно досадно за данное профессору Стаффорду слово… Хорошо было бы огорошить Роллинга этим известием… Чтобы он прекратил свои дурацкие опыты… К чему все это!..
Мистер Конвэй с удовольствием вспомнил то блаженное время, когда он не владел еще столькими тайнами… Как хорошо светило солнце и звонко пели птицы!
— Когда-нибудь я поведу тебя в лабораторию и кое- что покажу и расскажу подробнее о моих работах и моем открытии, а теперь скажу только принципы: мы бомбардировали ядра атомов ионами дейтерия, так называемого «тяжелого водорода». Вероятность попадания при таких бомбардировках столь незначительна и снаряды настолько маломощны при их малой массе и плотности, что достигнутые успехи не были эквивалентны затраченным усилиям. Моя мысль заключалась в том, чтобы найти возможность производить бомбардировку, так сказать, снарядами управляемыми и направляемыми, и увеличить их скорость и, таким образом, их кинетическую энергию. Свойство, способное направлять снаряды и сами снаряды, во много раз превышающие своей плотностью, а потому и мощностью эти ионы — мне удалось найти в космических лучах Милликэна. Далее, мне удалось построить прибор-циклотрон, сообщающий им огромную скорость. Комбинируя его действие с действием атомной башни и используя эти новые частички, мне удалось фактически решить проблему. Следующим важным моим открытием явилось разработанное средство создавать благоприятные условия и среду для протекания так называемой цепной или лавинной реакции в каждом элементе, при которой освобожденная энергия одного разрушенного бомбардировкой ядра — используется для разрушения соседних ядер… Все, что я рассказываю звучит, конечно, очень примитивно, но я передаю суть.
— Почему же ты сейчас не покажешь мне своих опытов?
— Сейчас это невозможно. Теперь в нашей атомной башне происходит процесс, наблюдение за которым и регулирование которого является делом чрезвычайно сложным и требующим неусыпного внимания. Дежурный не должен ни на секунду отвлекать своего внимания от показаний приборов и сверения их с данными расчетов, по выработанной мною системе здесь же исправляя малейшие отклонения от предусмотренной схемы. Поэтому мы дежурим у машин по очереди и ночью. Я хотел дождаться результатов и приготовить тебя к моему триумфу…
— Что же даст тебе или человечеству успех? — слабо спросил мистер Конвэй.
— Чрезвычайно простыми и недорогими средствами получить грандиозные возможности. Я уже имею вчерне набросанные проекты автомобиля, двигаемого этой энергией, пистолета, стреляющего пулями, сила взрыва которых неограничен и по желанию может превысить силу бомбы, сброшенной на Хирошиму… И все это можно иметь из нескольких грамм угля…
— Значит, ты можешь быть неограниченным властелином Земли, владея этим секретом… — констатировал мистер Конвэй, — но в чем главный секрет? В конструкции или…
— Главный секрет в разработанной мною последовательной системе управления процессом облучения и бомбардировки и согласованием его во времени. Все это выражено в нескольких десятках листов формул и инструкций, которые должны быть постоянно под рукой оператора. Хотя, конечно, и конструкция моего циклотрона, и новооткрытые мною частички в лучах Милликэна, и способы интенсификации лавинной реакции — секреты тоже немаловажные…
Мистер Конвэй вскочил и схватил за руку Роллинга.
— Черт возьми! Ты должен быть дьявольски осторожен! Ты не боишься…
Мэттью Роллинг вынул в это время часы и перебил его на полуслове:
— Однако, мы заболтались, старина. Я украл у Вилкинса уже 5 минут. Я должен сменить его в лаборатории и тебе придется поскучать в одиночестве, пока кто-нибудь не явится тебя развлекать…
С этими словами Роллинг быстро вышел, подмигнув на прощанье мистеру Конвэю, который посчитал это вполне неуместной шуткой.
