Глава XVI
БУНТ АТОМОВ
А между тем, умирать было страшно… И это почувствовали все обитатели лаборатории в следующие же наступившие дни, во время которых Роллинг проделывал бесчисленные эксперименты с гудящей все сильнее, как бы от распиравшего ее изнутри колоссального напряжения, «атомной башней»… После каждого такого эксперимента он возвращался и на вопросительные взгляды только качал головой. Он стал рассеян и часто задумывался, что, впрочем, решительно никого не удивляло, так как каждый понимал, что задумываться ему было над чем.
Угроза со стороны «Патриции», которую все приняли фаталистически, теперь еще более отдалилась и стала как бы нереальной, когда рядом, под боком, росла новая, еще более ужасная. И это понимал каждый, даже не сведущий в атомной физике… Было ясно, что эта новая опасность неотвратима, и если атомы стали самопроизвольно распадаться, то этот процесс, захватывая все новые и новые частички окружающей материи, должен неминуемо привести к какому-нибудь апокалиптическому катаклизму… В случае-же «Патриции» — мог быть элемент надежды, базирующийся на сомнениях в правильности расчетов и вычислений ученых.
А «Патриция» — все летела и летела к роковой точке встречи. Она выросла до размеров звезды первой величины и в последние дни заблестела ярче всех остальных светил на темном бархате неба. Между этими двумя угрозами, как между поднятым молотом и наковальней, копошилось 2 миллиарда живых человеческих существ…
Обитатели лаборатории вели тревожную жизнь приговоренных к смерти. Все как-то притихли и стали серьезнее, хотя давно уже примирились с перспективой всеобщего конца. Пат была грустна, и мистеру Конвэю трудно было понять, что именно придает выражение грусти ее лицу и усиливает и подчеркивает обычную горькую складку у ее губ: близкий конец, только что пережитая личная трагедия или же еще что-то, о чем мистер Конвэй боялся даже мечтать, подолгу не спуская с нее обожающего взора. Но теперь мистера Конвэя впервые посетил страх перед смертью… И он все чаще роптал на судьбу, безжалостной рукой комкающую его хрупкую надежду; ибо как ни был он скромен, но понимал, что короткое слово «Дик» — не могло быть ничего не значащим.
Что касается полковника Нортона, то первое время он выглядел самым жизнерадостным, шутил, немного даже бравируя опасностью, и видом своим подбадривал остальных, но, уладив все формальности с полицией по поводу одного разбитого автомобиля на дороге и двух трупов и составив доклад по начальству обо всех происшествиях, понемногу притих и он, продолжая жить в лаборатории, хотя многие важные дела настоятельно требовали его присутствия в Лондоне.
Даже старый одноногий ветеран выглядел несколько пришибленным, инстинктивно чувствуя недоброе, хотя расспрашивать ни у кого и ни о чем не решался.
Однажды Роллинг позвал всех в машинный зал и, войдя в него, все были поражены царившим там разгромом… Все машины и аппараты были отключены и всевозможные приборы валялись там и здесь бесформенными кучами… Ноги путались в беспорядочно перепутанных проводах. Атомная башня стояла одиноко, возвышаясь своей громадой под аркой магнита, холодно поблескивая блестящими частями, и казалось, что внутри ее работает мощный мотор… Все поочередно заглянули в окошечко в толстостенной свинцовой камере, где разгорался бунт крошечных атомов, отказавшихся повиноваться человеку и грозивших теперь всему человечеству… Только через очень темные стекла можно было глядеть в это окошечко, ибо сила светоизлучения была такова, что ее не выдержал бы глаз.
— Вы видите материализованный сгусток энергии, которой достаточно для того, чтобы смести с лица Земли весь Норвич, как была сметена Хирошима, — сказал негромким голосом Роллинг. — И концентрация и конденсация этой энергии непрерывно и очень быстро растет за счет разрушения все новых и новых ядер…
— Ядер чего же, наконец?! — спросил мистер Конвэй.
— На этот вопрос я ответить не могу. Может быть, даже ядер кислорода или водорода, или еще какого-нибудь элемента, содержащегося в обычном воздухе… Может быть, чего-нибудь другого… Может быть, меди или железа…
— Но почему здесь, рядом с этим сгустком энергии, как ты его называешь, — продолжал свои расспросы мистер Конвэй, — почему здесь не чувствуется никакого повышения температуры?
— Энергия, которую мы видим, — находится в состоянии, до сего времени неизвестном нашей науке… Как вода может быть в различных физических состояниях — твердом, жидком или газообразном, так и энергия имеет несколько состояний. До сих пор эта энергия еще не сублимировалась ни в теплоту, ни в свет, ни во что другое. Момент этой сублимации и будет роковым, ибо тогда энергия произведет свою разрушительную работу.
— И когда этот момент наступит? — довольно безразлично поинтересовалась Пат.
— Ни когда он наступит, ни под влиянием чего до сих пор еще не наступил, ни почему он наступит — ни на один из этих вопросов никто из людей ответить не сможет…
— Весело… — буркнул полковник, все время молчавший.
— А скажите, сэр, нам в этой комнате не грозит опасность от радиоактивности? Помнится, я читал, что это самая отвратительная штука…
— Пока не грозит, — быстро взглянув на стоявшую неподвижно, прислонившись к стене, Пат, ответил Роллинг.
— Не грозит, ибо нас защищают толстые свинцовые стенки камеры, куда заключен этот сгусток. Кроме того, я обезопасил эти эксперименты одним изобретенным мною средством. Но повторяю и подчеркиваю — пока…
Все молчали, думая каждый по-своему, но об одном и том же. Роллинг, принудив себя улыбнуться, высказал вслух эти мысли:
— Итак, господа, мы имеем выбор… Умирать ли нам от радиоактивности, сгореть в сумасшедшей жаре, задохнуться ли без воздуха, распылиться при взрыве или быть расшибленными в лепешку свалившейся кометой… Такими богатыми возможностями, поистине, никто до этого времени не располагал…
— Я предпочитаю просто застрелиться, — мрачно сказал полковник.
— И очень глупо, — нервно возразил мистер Конвэй, — я предпочитаю дышать до тех пор, пока мое дыхание не будет перехвачено посторонней силой…
— Я попрошу вас, сэр, выбирать ваши выражения, — грозно уставился на него полковник…
Пат загадочно улыбнулась, а Мэттью Роллинг поспешил вмешаться, чтобы подавить в самом зародыше бунт человеческих нервов.
— Что касается до меня, то я предпочитаю просто позавтракать… Не правда ли, Пат?..
— Конечно, — ответила она, — вы заставляете вашу хозяйку краснеть за нерадивость, Мэттью. — И Пат, тряхнув своими золотыми кудрями, взяла об руку мистера Конвэя. — Может быть вы поможете мне в хозяйстве?..
Завтрак, впервые за много дней, прошел оживленно и почти весело.
На другой день прибыла группа старцев, вызванных Роллингом на «атомный консилиум»… Все это были ученые-физики, седовласые академики и профессора, лауреаты Нобелевской премии различных лет и обладатели громких ученых степеней, имена которых были гордостью и украшением науки. Они долго прохаживались вокруг гудящей все громче и напряженнее «атомной башни», прислушивались к ее голосу, глядели в окошечко, качали головами и обменивались длинными фразами, до такой степени насыщенными ученостью, что казались не английским языком… Наблюдая их, мистер Конвэй вспомнил профессора Стаффорда, выражающего полное удовлетворение тем фактом, что у него остается достаточно времени, чтобы точно определить угловую скорость летящей кометы, которая должна уничтожить всю планету… Так и эти ученые интересовались больше самим фактом, чем его последствиями. Мэттью Роллинг был, однако, практичнее и все время направлял их мысль на путь поисков метода, которым можно было бы обуздать взбунтовавшиеся силы. Ученые заперлись в одной комнате и несколько дней что-то высчитывали, чертили и спорили.
В один прекрасный день их научные занятия были прерваны самым неожиданным образом мистером Ричардом Конвэем, ворвавшимся как вихрь в их комнату и возбужденно выкрикнувшим:
— Атомная башня исчезла…
Роллинг, опережая других и едва не сбив с ног Конвэя, устремился в машинный зал… То, что он увидел там, походило на кошмарное сновидение… Атомная башня, в свинцовой камере которой до сего времени был заключен сгусток энергии, действительно больше не существовала… Не существовало также огромного циклотрона его конструкции. Не существовало даже огромной, высотой в двухэтажный дом, железной арки электромагнита… Вместо всего этого на белом кафельном полу зала растеклась огромная лужа расплавленного металла, на поверхности которой, вздрагивая и пульсируя, как вздрагивает капля воды на докрасна раскаленной плите, точно вот-вот готовая сорваться с места и взлететь — лежало что-то… Это что-то, имевшее шарообразную форму и бывшее размером с яблоко, испускало свет, по сравнению с которым видимое солнечное сияние могло показаться не ярче простой свечи… Роллинг только успел заслонить руками глаза, как почувствовал пышащий из раскрытой двери, как от доменной печи, нестерпимый жар и разобрал запах дыма… В машинном зале загорелись все способные гореть предметы… Стремительно захлопнув двери, Роллинг закричал:
— Не теряйте времени… Бегите все как можно дальше!.. Взрыв может произойти каждую секунду!..
Ученые бросились врассыпную, теряя свои портфели и пенсне и поминутно спотыкаясь по пути к воротам… Пат оказалась, все же, только слабой представительницей прекрасного пола и, слабо ахнув, опустилась на руки подбежавшего к ней мистера Конвэя.
— Бегите же!.. — вновь крикнул им Роллинг.
— А ты?! — обернулся к нему Конвэй.
— Капитан не покидает корабля, старина. Беги, покуда есть время. Прощай…
— Тогда я остаюсь тоже… — решительно сказал мистер Конвэй.
— Болван! А она?.. — и Роллинг указал на Патрицию. — Беги столько — сколько можешь пробежать.
— Роллинг, не будь ослом!.. — взмолился Конвэй, — твоя гибель не принесет пользы и ей… А живой — ты единственный, кто, может быть, что-то придумает…
Роллинг пробормотал сквозь зубы проклятие и они побежали вместе…
Конвэй нес на руках Патрицию. «Плимуту» пришлось еще раз сослужить важную службу.
Они, уложив Патрицию, уселись в него, и он рванулся, как зверь, спасающийся от погони, по направлению холма, поросшего сосняком. По дороге они подобрали полковника Нортона, ковылявшего ветерана-сторожа и нескольких запыхавшихся ученых мужей. На холме «Плимут» остановился, и все они, обернувшись, смотрели некоторое время на пылавшее как факел здание лаборатории. Сквозь желтоватые языки пламени по временам прорывался нестерпимо яркий блеск… Сильный ветер гнал клубы тяжелого дыма низко над землей и сгонял их в море, где они растекались серой, сплошной завесой…
— Чтоб черт побрал эту вашу энергию, сэр! — сказал полковник Нортон.
— Я бы хотел того же, — ответил за Роллинга мистер Конвэй, — только черт ее не возьмет…
