Зимой 1927/28 года чиновники федерального правительства провели секретное расследование неких событий, происшедших в старинном массачусетском порту Иннсмут. Население впервые узнало об этом в феврале, когда последовали многочисленные облавы и аресты, а затем в той же обстановке таинственности были взорваны и сожжены вытянувшиеся вдоль берега многочисленные ветхие и замшелые лачуги, давно уже покинутые своими хозяевами.

Некоторые из окрестных жителей по простоте душевной связывали действия властей с преследованием нарушителей сухого закона. Зато люди более или менее образованные изумлялись столь массовым арестам, не менее озадачивало их большое число привлеченных правоохранительных сил и тщательная конспирация в отношении арестованных. Печать хранила упорное молчание. Велись ли по этому делу судебные процессы? Были ли предъявлены обвинительные заключения? Так или иначе, в государственные тюрьмы не поступил ни один из обвиняемых. Ходили слухи о некой эпидемии и о специальных лагерях, а позднее – о размещении заключенных в военных тюрьмах, но ни во что определенное эти слухи так и не вылились.

Долгое время Иннсмут оставался наполовину вымершим городом, только недавно в нем появились первые признаки возрождения.

Либеральные круги выступили с протестами по поводу утаивания от общественности фактов расследования, и тогда отдельным депутациям позволено было посетить некоторые лагеря и тюрьмы. Любопытно, что после этих поездок протесты мгновенно прекратились. Труднее оказалось заткнуть рот прессе, но и она в конце концов сдалась. Только одна бульварная газетенка с неодолимой тягой ко всему скандальному проболталась, что некая подводная лодка сбросила за Рифом Дьявола несколько глубоководных бомб. Однако это сообщение, поданное со слов моряков, сочли не относящейся к делу болтовней – зловещий риф лежал не менее чем в полутора милях от Иннсмутской гавани.

Жители округи и близлежащих городов долго толковали об этих событиях, но в большой мир слухи не просочились. Впрочем, население здешних мест поговаривало о черных делах, творившихся в постепенно вымиравшем Иннсмуте вот уже почти сто лет, причем и сами рассказы, и недомолвки равно приводили в трепет. Люди здесь приучились держать язык за зубами, и никакими силами невозможно было их разговорить. Да и знали они на самом деле не так уж много: огромные солончаковые болота, где не жила ни одна живая душа, отделяли Иннсмут от ближайших поселений.

И вот теперь я решаюсь наконец пролить свет на таинственные события. Со всей этой нечистью, убежден, покончено насовсем, и потому гласность не принесет вреда, разве что заставит испытать глубокое отвращение, пережитое некогда участниками операции в Иннсмуте. Кроме того, сами события не однозначны и могут навести на иные объяснения. Уверен, что даже мне не известна вся правда, хотя, надо сказать, и у меня есть причины не копать глубже. Слишком уж близко соприкоснулся я с этим делом – ближе, чем любой из местных жителей, и то, что испытал при этом, требует и посейчас от меня крайней осторожности.

Ведь именно я в панике покинул Иннсмут ранним утром 16 июля 1927 года и затем бомбардировал правительство полными беспредельного ужаса письмами, где описывал случившееся со мной, требуя незамедлительного расследования и самых жестких мер. Пока шло следствие, я ни с кем не откровенничал. Теперь же, когда страсти утихли и все, как говорится, быльем поросло, меня тянет поведать о тех страшных часах, что я провел в этом морском порту с дурной репутацией, в городе, где свили себе гнездо смерть и безграничное зло. Сама попытка поделиться пережитым укрепляет меня в мысли, что я не безумец и не жертва чудовищной галлюцинации. Она, уверен, даст мне силы и для последнего ужасного шага, который мне предстоит совершить.

Прежде у меня не было случая побывать в Иннсмуте. Но тем летом, отмечая свое совершеннолетие, я путешествовал по Новой Англии, знакомясь с ее достопримечательностями и славным прошлым. Преследовал я и личные цели: намереваясь лучше ознакомиться со своей родословной, собирался из старинного Ньюберипорта направиться прямо в Аркхем, откуда происходило семейство матушки. Машины у меня не было, и я старательно избирал повсюду самый дешевый вид транспорта, путешествуя то автобусом, то поездом, то троллейбусом. В Ньюберипорте мне сказали, что до Аркхема ходит только поезд, проезд на нем стоил довольно дорого, и вот тут-то я впервые услышал об Иннсмуте. О нем упомянул кассир, плотный мужчина с хитроватым лицом и, судя по речи, не местный. Догадавшись о скудости моего кошелька, он отнесся к моему положению с пониманием и посоветовал добраться до Аркхема другим путем.

«Туда еще ходит автобус, – нерешительно протянул он. – На нем не любят ездить, хотя он и не петляет. Все потому, что автобус идет через Иннсмут. Водит его Джо Сарджент, сам-то он родом из Иннсмута. Странно, что автобус до сих пор не сняли с линии: ни здесь, ни в Аркхеме в него не садятся. Ни разу не видел в нем больше двух-трех человек, а ведь билеты недорогие. Только иннсмутцы и ездят. Автобус отправляется с площади, прямо от аптеки Хеммонда, в десять утра и в семь вечера, если ничего не изменилось. Старая развалина, никогда сам не ездил в нем».

Вот так я услышал впервые о загадочном Иннсмуте. Разумеется, меня сразу заинтересовал этот город, не нанесенный на карту и не упоминавшийся в последних путеводителях, а таинственные намеки кассира только разожгли мое любопытство. Город, способный пробудить такую неприязнь у соседей, думал я, наверняка таит в себе нечто необычное и заслуживает внимания путешественника. Если автобус останавливается в нем перед Аркхемом, пожалуй, сойду. Придя к такому решению, я обратился к кассиру с просьбой рассказать еще что-нибудь об этом городке. Тот, осторожно подбирая выражения, начал свой рассказ, и в тоне его чувствовалось некоторое пренебрежение к теме разговора.

«Иннсмут? Занятный городишко, расположен в устье Меньюксета. Раньше был довольно многолюдным. Известный перед войной 1812 года порт. Но за последние сто пятьдесят лет все изменилось. Поезда туда не ходят – ветка из Раули давно травой заросла.

Теперь в нем больше пустых домов, чем людей. Заняться нечем, разве что ловить рыбу или омаров. Тамошние жители ездят продавать улов сюда, в Аркхем или в Ипсвич. Раньше в городке было несколько фабрик, но теперь все они закрыты, кроме ювелирной, да и та на ладан дышит – когда работает, когда на замке.

В свое время фабрика славилась на всю округу, а ее нынешний владелец, старый Каин Марш, слыл богатым человеком – сам Крез ему в подметки не годился. Теперь же стал чудаком и затворником. Все отсиживается в своем доме. То ли из-за кожного заболевания, то ли еще какой порок открылся. Дело основал его дед, капитан Абед Марш. Мать Каина была иностранка, кажется, с Карибских островов, и поэтому многие высказывали свое неудовольствие, когда Каин пятьдесят лет назад женился на девушке из Ипсвича. С уроженцами Иннсмута не любят родниться, а те, в ком течет их кровь, стараются это скрыть. Впрочем, дети и внуки Марша ничем не отличаются от прочих людей. Они не раз покупали у меня билеты. Старшие что-то давно не появлялись. А самого старика я вообще никогда не видел.

И чем этот Иннсмут всем не угодил? Послушайте меня, молодой человек, не обращайте вы внимания на эту болтовню! Здешних людей трудно завести, зато когда заведешь, не остановишь. Об Иннсмуте всякое толкуют последние сто лет, шушукаются по углам, а у страха, сами знаете, глаза велики. Некоторые истории вообще смехотворны. Вроде того, что капитан Марш заключил сделку с дьяволом и заселил Иннсмут дьяволятами прямехонько из ада. Или басня о культе сатаны и об ужасных жертвоприношениях, воздаваемых ему где-то в районе верфи. На их следы якобы наткнулись в 1845 году. По счастью, я не местный, родом из Пентона, штат Вермонт, и в такую чепуху не верю.

А чего только не болтают старожилы об этом мрачном утесе, который они называют Рифом Дьявола! Он почти всегда выступает из воды, и все же островом его не назовешь. Рассказывают, что там видели полчища нечистой силы. Облепили весь утес, шмыгают туда-сюда из пещеры в пещеру, каких там много поближе к вершине. Торчит себе этот риф щербатым уродцем примерно в миле от берега, корабли в ту пору, когда еще был порт, делали большой крюк, только бы не пройти с ним рядом.

Со временем моряки совсем отказались заходить в Иннсмут. По их словам, капитан Марш иногда приставал к рифу во время прилива. Может, и приставал – у скалы любопытное строение. Или искал припрятанный пиратами клад. Возможно, и нашел. Но говорили другое: якобы капитан видится там с чертями. Думаю, из-за Марша такая у рифа дурная слава.

Во время страшной эпидемии 1846 года поумирало более половины иннсмутцев. Никто так и не узнал, что это за болезнь объявилась. Похоже, что-то заморское: должно быть, моряки завезли из Китая или еще откуда. Жуткое было дело. Начались волнения и прочие безобразия, о которых сами жители не очень-то распространялись перед другими. Эпидемия довела город до чудовищного состояния. В конце концов болезнь отступила и больше не возвращалась, но в городе теперь живет всего триста-четыреста человек.

Мне все-таки кажется, что за неприязнью людей к этому месту скрываются обычные расовые предрассудки. Трудно осуждать их, сам не выношу этих типов из Иннсмута. Ноги моей не будет в их городишке. Вы ведь знаете, хотя сами-то вы, судя по выговору, с Запада, что суда из Новой Англии плавают и в Африку, и в Азию, и в Южную Америку. В какие только порты они не заходят, каких только людей не видят! А иногда кого-нибудь и с собой прихватят. Может, слышали о жителе Салема, который женился на китаянке? А в районе Кейп-Кода целое поселение выходцев с островов Фиджи.

В уроженцах Иннсмута тоже ощущается что-то заморское. Трудно, правда, докопаться до истоков: место окружено болотами и рукавами реки – практически отрезано от остального мира. Думаю, это старый капитан Марш понавез разных туземцев, ведь в двадцатые-тридцатые годы он владел тремя кораблями. В жителях городка есть что-то диковинное. Не знаю, как объяснить, но иногда посмотришь на такого – и мороз по коже. Взять хоть Сарджента. Сами увидите, если сядете в его автобус. Головы у них обычно вытянутые, носы сплюснутые, а глаза так выпучены, что непонятно, как они умудряются их закрывать. Да и кожа странная – шершавая какая-то и словно паршой покрыта. На шее лежит складками. Рано лысеют. Особенно уродливы старики, но их, слава Богу, нечасто видишь. Может, помирают быстро. Посмотрят на себя в зеркало – и дух вон. Животные иннсмутцев не выносят. Трудно им было ладить с лошадьми, пока не появился автотранспорт.

Жители Аркхема и Ипсвича не хотят иметь с ними дела, да они и сами нелюдимы. В город приезжают – держатся в сторонке. И не приведи Господи ловить в их краях рыбу. А там всегда ее пропасть. Нигде нет, а там кишмя кишит. Но только попробуй пристроиться – сразу прогонят. Раньше оттуда добирались по железной дороге, шли до Раули пешком, а там садились в поезд. Но после того, как ветку прикрыли, ездят на автобусе.

Говорите, гостиница? Как же, есть. Называется «Джилмен-Хаус», но не думаю, что приличная. Не советую в ней останавливаться. Лучше проведите ночь в нашем городе, а утром садитесь на десятичасовой. А там уже пересядете на тот, что идет в Аркхем. Он отходит в восемь вечера. Пару лет назад один инспектор фабричного дела останавливался в «Джилмен-Хаус». Остался, говорят, недоволен. Там, судя по всему, собирается черт знает кто. Хотя вроде бы большинство номеров были пустыми, но он слышал в них голоса. Жуткие голоса. У него кровь в жилах застывала. Говорили не по-нашему. Один голос был особенно ужасен: какой-то неестественный, говорит – будто хлюпает. Инспектор побоялся даже ложиться, так и просидел одетый всю ночь. Только рассвело – сразу деру. А те голоса всю ночь не умолкали.

Этот человек, его имя Кейси, рассказывал, что иннсмутцы глаз с него не спускали и держались настороже. Его очень озадачило положение дел на фабрике Марша – той, что в старом здании, на нижнем берегу Меньюксета. Я об этом слышал и раньше. Бухгалтерские книги в непотребном состоянии, учет ведется как Бог на душу положит. Вечная загадка – где Марш достает золото для обработки. Он и прежде, когда вовсю торговал драгоценностями, не закупал его помногу.

На фабрике, говорят, делают разные странные штуковины, их иногда тайком продают моряки или фабричные рабочие. Может, подражают иноземным драгоценностям? Женщины из семейства Марша тоже носят диковинные украшения. Не исключено, что капитан Абед наменял их в какой-нибудь заморской гавани, ведь он всегда брал с собой в плавание стеклянные бусы и прочие дешевые безделушки, на которые так падки туземцы. Некоторые уверяют, что тут не обошлось без клада пиратов, – он его будто бы отыскал на Рифе Дьявола. Но вот что любопытно. Марши продолжали скупать всю эту стеклянную дребедень и после смерти капитана, все шестьдесят лет, а ведь после Гражданской войны ни один мало-мальски приличный корабль не покинул иннсмутского порта. Может, сами жители любят наряжаться как попугаи? Тогда они ничем не лучше африканских каннибалов и дикарей с Гвинеи.

Эпидемия сорок шестого года скосила лучшие семьи города. Теперь там живут одни отбросы. Марши и другие богачи ничем не отличаются от остальных. Я уже говорил, что в городе осталось не более четырехсот человек, хотя места хватает. Таких, как они, – ленивых, хитрых и бессовестных – на Юге зовут «белой рванью». Они ловят рыбу, омаров и развозят на грузовиках. Откуда только в их краях столько рыбы?

Никто не знает, что у них там творится; школьные инспектора и чиновники, ведающие переписью населения, просто голову с ними теряют. Иннсмут не любит соглядатаев. Слышал, что несколько человек – бизнесмены и государственные служащие – там пропали, как в воду канули. А один, побывавши у них, сошел с ума и теперь томится в денверской психиатрической лечебнице. Чем уж они его так напугали?

Будь я на вашем месте, ни за что бы не отправился туда на ночь. Не бывал там и не собираюсь, но думаю, если поехать днем, ничего не случится. Конечно, найдутся такие, что будут вас отговаривать, но не слушайте их. Если хотите увидеть настоящую старину, Иннсмут – то, что надо».

Часть вечера я провел в публичной библиотеке Ньюберипорта, отыскивая информацию об Иннсмуте. Расспрашивал и местных жителей – в магазинах, закусочных, гаражах, пожарном депо, – но, как и предупреждал кассир, все они отмалчивались. Поняв, что только зря теряю время, я прекратил расспросы: при первом же упоминании об Иннсмуте люди настораживались, словно в одном только интересе к этому городку заключалось нечто дурное. Служащий из клуба Союза христианской молодежи, где я остановился, очень удивился моему желанию побывать в столь убогом городке. Та же реакция была и у сотрудников библиотеки. По-видимому, в глазах городской интеллигенции Иннсмут являл собой пример крайнего падения нравов.

Просмотрев в библиотеке книги по истории Эссекского округа, я узнал из них крайне мало. Город был основан в 1643 году. До революции его жители занимались в основном судостроением, и в начале девятнадцатого столетия Иннсмут уже стал процветающим торговым портом. Позже получила некоторое развитие и другая промышленность: фабрики, осевшие на берегах Меньюксета, пользовались энергией реки. Об эпидемии 1846 года и последующих волнениях в документах говорилось мало, – может, считалось, что это бросает тень на весь округ?

Почти не встречалось упоминаний о последующем запустении города, хотя к такому выводу можно было прийти самостоятельно, изучив косвенные источники. После Гражданской войны вся промышленность Иннсмута свелась к деятельности ювелирной фабрики Марша, и продажа золотых изделий стала единственной статьей городского дохода, не считая извечного рыбного промысла. Однако у рыбаков скоро наступили тяжелые времена: цены на рыбу упали из-за конкуренции крупных компаний. И все же у берегов Иннсмута рыбы всегда было вволю. Сохранилось туманное свидетельство, что польских и португальских рыбаков, забросивших там как-то сети, прогнали самым жестоким образом. С тех пор чужаки редко промышляли в тех водах.

Но самым интересным для меня было мимолетное упоминание о диковинных иннсмутских украшениях. Они, видимо, производили большое впечатление на местных жителей, потому что некоторые из них заняли место в музее Мискатоникского университета в Аркхеме и в коллекции Исторического общества в Ньюберипорте. В описании драгоценностей, кратком и маловыразительном, я сумел все же уловить намек на их исключительную оригинальность. Мое воображение настолько разожглось, что я только о них и думал и, несмотря на поздний час, вознамерился увидеть один из хранившихся в городе экземпляров – массивный золотой предмет необычных пропорций, нечто вроде тиары. Во всяком случае, так он классифицировался в справочниках.

Библиотекарь дал мне записку к куратору общества, мисс Анне Тилтон, жившей неподалеку, и эта милая пожилая дама была настолько любезна, что специально для меня открыла здание и показала коллекцию. Там хранились прелюбопытные экспонаты, но мой взгляд сразу же остановился на сверкавшем в дальнем углу стенда странном предмете.

Я буквально рот раскрыл от изумления перед этим буйством фантазии – захватывающей, неземной красоты вещь лежала передо мной на алой бархатной подушечке. Даже теперь затрудняюсь сказать, что же все-таки я увидел. То есть это, конечно, была тиара, научное описание не обманывало, и все же… Ее передняя, довольно высокая часть контрастировала с асимметричными боковыми; создавалось впечатление, что она предназначена для нестандартной головы овальной формы. Изготовлена она была почти исключительно из золота, хотя странный блеск говорил о примеси неизвестного, необычайно эффектного металла. Тиара находилась в отличном состоянии, можно было часами любоваться этим удивительным, ни на что не похожим творением. Искуснейший мастер резьбы по металлу изобразил на ее поверхности тончайшие геометрические узоры, а также орнамент с морской символикой.

Чем больше я смотрел на эту вещь, тем больше околдовывался ею, и в этом гипнотическом влечении было что-то тревожное, нечто не поддающееся рациональному объяснению. Сначала я приписал свое непонятное беспокойство непривычному, нездешнему облику этого произведения искусства. Все в таком роде, виденное мною ранее, носило черты эстетической принадлежности к определенной расе или нации или же являло собой авангардистский вызов традиционным течениям. Тиару же я не мог причислить ни к одному из известных направлений. Необычайно высокая техника исполнения говорила о сложившейся, зрелой художественной школе, но фокус заключался в том, что ее не существовало в природе – ни на Востоке, ни на Западе, ни в древнем, ни в современном мире! Ни о чем подобном я не слышал и, уж конечно, не видел. Казалось, это творение заброшено с другой планеты.

Но охватившее меня волнение имело и другую, не менее важную причину. Меня будоражила странная живописная и математическая символика тиары. Она навевала мысли о непостижимых, сокровенных тайнах, о пучинах времени и пространства, а морская тематика резьбы какой-то тоской отдавалась в сердце. Среди отдельных рельефов выделялись фантастические чудовища – наполовину рыбы, наполовину жабы, злобный вид которых вызывал отвращение. Глядя на них, я, казалось, вспоминал что-то давно позабытое, испытывая при этом неприятное чувство потревоженного подсознания – псевдопамяти, как если бы они вызывали образы из самых недр клеток и тканей. Ведь их способность к запоминанию ведет свое начало от примитивных организмов и таинственным образом передается по наследству. И теперь, когда я смотрел на этих чудовищных рыболягушек, меня не покидало чувство, что каждый изгиб жуткой плоти этих тварей источает неведомое и нечеловеческое зло.

На фоне охвативших меня эмоций краткий комментарий мисс Тилтон звучал особенно прозаично. По ее словам, тиару почти за бесценок заложил в ломбарде на Стейт-стрит пьяный житель Иннсмута, вскоре погибший в драке. Общество выкупило ее у ростовщика и поместило в постоянную экспозицию, как она того и заслуживает. Согласно выдержанной в уклончивых выражениях атрибуции, происхождение тиары могло быть ост-индским или индокитайским.

Учитывая различные гипотезы о происхождении драгоценности и ее появлении в Новой Англии, мисс Тилтон склонялась к тому, что тиара была найдена капитаном Абедом Маршем вместе с пиратским сокровищем. Такая догадка подкреплялась и неоднократными предложениями со стороны семейства Маршей выкупить у музея золотой убор за солидную сумму. Несмотря на решение общества не расставаться с тиарой, Марши не унимались и регулярно возобновляли свое предложение.

На прощанье почтенная дама дала мне понять, что просвещенные жители округа не сомневаются: богатство Маршей напрямую связано с найденным кладом. Сама она относилась к Иннсмуту, где никогда не бывала, с нескрываемым отвращением. По ее словам, люди там совсем утратили человеческий облик. Она же уверила меня, что слухи о пустившем там корни культе Сатаны до некоторой степени соответствуют истине. В городе действительно существует некая секта, набравшая большую силу и основательно потеснившая официальную церковь.

Секта называлась «Тайный союз Дагона» и была, как выразилась эта почтенная дама, не чем иным, как языческой пакостью, завезенной с Востока сто лет назад, в те времена, когда у берегов Иннсмута стало меньше рыбы. Приверженность к секте простого народа вполне объяснима: ее зарождение совпало с внезапной миграцией рыбы на прежние места. Секта очень быстро приобрела огромную популярность, потеснив франкмасонов, и вскоре собрания ее членов стали проводиться в помещении Масонского общества на Нью-Черч-Грин-стрит.

Все эти обстоятельства давали благоверной мисс Тилтон прекрасный повод избегать нечестивый город, меня же услышанное еще более подстегивало к поездке. Если раньше меня привлекали там старинная архитектура и прочие исторические памятники, то теперь к этому присоединился и острый антропологический интерес, который разгорался все сильнее, так что я в своей маленькой комнатушке Христианского союза еле дождался рассвета.