Спуск занял пару минут, не больше. Если б Леха не опасался, что какая-нибудь из ступеней все-таки обломится, то успел бы спуститься побыстрее. Фонарь он зажег, уже сойдя с лестницы на твердый и на удивление сухой пол. Лехе резонно казалось, что тут, на дне колодца, должна быть вода. Однако вместо воды нога встала на твердый, тихо шуршащий под ногами гравий. В боковой стенке колодца чернел узкий и короткий подземный ход с прочной на вид

бревенчатой крепью стен и потолка. По сути дела, тот же сруб, но горизонтальный. При этом еще одно обстоятельство Леху удивило, даже скорее обрадовало: вверх из подземного хода заметно тянуло холодным сквозняком. Получалось, что подземелье проветривалось!

Не без робости Леха вошел в подземный ход. Идти надо было согнувшись — от пола до потолка всего полтора метра. Боялся случайно зацепить макушкой — вдруг сыпанется все на голову?

Но ход оказался короткий — не больше двух метров, а дальше — судя по всему, глубже в склоне оврага — оказалось что-то вроде комнаты с потолком выше двух метров и площадью примерно четыре на четыре метра.

Больше всего это было похоже на землянку или блиндаж. Леха такие видел в фильмах про войну, но никогда, даже во время службы в армии, не бывал в таких сооружениях.

Потолок был сооружен из бревен, подпертых прочными столбами. Стены — из бревен потоньше, укрепленных чурбаками. Около одной стены было что-то вроде стеллажа, заставленного какими-то ящиками. По другую сторону находились двухэтажные нары. Леха на них сперва напрямую не светил, а потому то, что он увидел, подойдя поближе, шарахнуло его по нервам так, что у Коровина сердце заколотилось и пропрыгало от жути, не в силах уняться, минут пять.

Там, на нарах, на обоих ярусах, лежали скелеты. На нижнем он сразу же увидел шесть оскаленных, желтоватых черепов в истлевшей, но еще сохранившей форму тел, одежде. На солдатских шапках даже виднелись звездочки. Кирзовые сапоги растрескались и разлезлись по швам. А на петлицах шинелей просматривались кубари и треугольники.

Еще пять таких же лежало на верхнем ярусе. Одно место было свободно. Поблизости от нар стоял стол, на нем котелки с остатками какого-то давным-давно окаменевшего варева. В углу Леха разглядел подобие ружейной пирамиды, где стояли одиннадцать проржавевших донельзя автоматов ППШ и ручной пулемет. Там же обнаружилась старинная заплечная рация, разбитая и исковерканная, должно быть, ударами приклада. Под потолком висела керосиновая лампа «летучая мышь».

Леха отшатнулся обратно к лестнице и хотел даже вылезти из страшного места. Но все-таки удержался.

Успокоился он просто. Отчего бы ни умерли эти ребята, дело было давно. Где-то в начале войны, не раньше. Раз еще без погон. Только ведь войны тут не было как будто… Может, у Митрохина тут дед лежит? Но что-то сомнительно, чтоб он из-за этого такую секретность развил. А уж тем более чтоб митрохинские ребята после его смерти так заботились насчет памяти его предка, что готовы за это дело пристрелить. Стало быть, скорее всего дело не в трупах, а в тех ящиках, что лежат на стеллажах.

Самые большие лежали внизу, их было четыре. Леха, едва осветил их смоленые бока и поглядел на то, как они сколочены, догадался, что, должно быть, в них хранилось оружие. Никакой маркировки на ящиках не проглядывалось, и они скорее всего были сооружены здесь, из подручных материалов, а не на заводе. Добротно, но грубо.

Вытянуть хотя бы один из больших ящиков со стеллажа Леха не сумел — жутко тяжелые оказались. Зато он обнаружил на стеллаже тронутый ржавчиной, но еще крепкий вороненый топорик с ухватистой резиновой ручкой. Ручка была рубчатая, и на ней имелась круглая марочка с орлом, держащим в когтях свастику. «Трофейный небось», — прикинул Леха.

Орудуя топориком, Леха, хоть и с трудом, но сумел отодрать с одного из ящиков торцевую стенку. Пахнуло знакомым — смазкой. Уже не сомневаясь, что в ящике оружие, Коровин увидел при свете фонаря нечто вроде тюка из палаточного брезента, под которым шуршала бумага и ощущались твердые предметы. Кое-как распоров брезент топором, Леха увидел, что тюк заполнен не менее чем двадцатью продолговатыми предметами, завернутыми в промасленную бумагу. Выдернув одну упаковку из плотно набитого ящика и развернув бумагу, Коровин увидел немецкий автомат, так хорошо известный ему по фильмам. Здесь же, в отдельных бумажках, лежали принадлежности для чистки оружия и три пустых магазина. Прямо как только что с завода. Смазка, конечно, слегка усохла, но металл не пострадал. Протереть его керосинчиком, смазать свежей ружейной смазкой — заработает только так. Были бы патроны…

Патроны оказались в верхних маленьких ящиках, в целехоньких зеленых цинковых коробках с немецкими надписями, ничуть не пострадавших от времени и прочих природных явлений. Леха открыл только один из этих ящиков, но догадался, что и в других то же самое. Цинки, правда, решил не вскрывать. Пусть еще полежат.

В общем, ему ясно стало, что искал Митрохин. Оружие! Это ж деньги, и немалые. Каждый патрон не одну тысячу стоит, а автомат, наверно, пару миллионов. Значит, если в ящике лежит навалом двадцать автоматов, а таких ящиков четыре, то по два миллиона за штуку получается 160 «лимонов». А патронов лежит не меньше, чем двадцать тысяч. Ежели продавать по паре штук за патрон, то выйдет еще 20 «лимонов». А есть еще несколько ящиков, куда Леха не добирался… Там тоже может что-то быть.

— Алексей! — обеспокоенно позвала сверху Галина. — Как у вас там?

— Все в порядке, — сказал Леха, — сейчас вылезу.

Он выбрался наверх, с наслаждением вдохнул лесной воздух и тут же полез в карман за куревом. Щурясь от яркого света, резавшего глаза, затянулся.

— Ну, так что там? — нетерпеливо спросила Митрохина.

— Жуть… Ужастик наяву. Там трупы лежат и оружие. С войны осталось.

— Так ведь до нашей области фронт не дошел, — заметила Галина. — Это я точно знаю.

— Я тоже знаю, — кивнул Леха, — но только трупы там есть. В нашей форме, такой, как в начале войны ходили, с петлицами. И оружия полно. Наши автоматы, которые в пирамиде стояли, — проржавели. А там в ящиках немецкие лежат, смазанные. И патроны. Наверно, ваш муж это и искал.

— Вот оно что… — проговорила Митрохина. — До чего ж он докатился! Деньги не пахнут…

— Там этого оружия — миллионов на двести, — сказал Леха, пуская дым. — Я, конечно, настоящих цен не знаю, только понаслышке, но это — деньги.

— Я так и чувствовала, — думая о чем-то своем, вымолвила Галина. — Мне пару недель назад сообщили, что у него финансовые затруднения. Не очень ясно, какие и откуда они взялись, ведь банк у него, судя по всему, держался прекрасно. Но у него лично откуда-то возник большой долг. А потом, буквально накануне его исчезновения, мне одна знакомая позвонила и сообщила, что он вроде бы неожиданно нашел свободные средства…

— А это было не после того, как письмо от ветерана пришло? — спросил Леха. — Из дома престарелых?

— Вот именно. Кстати сказать, я это как-то позабыла, но Сережа, судя по всему, уже получив письмо, заезжал к Хлыстову. Когда я туда, в дом позвонила, мне сказали, что Сережа был у него за день до смерти, а потом помогал похороны организовывать.

— Значит, ветеран этот что-то знал про этот колодец. Но почему молчал столько лет? И почему о нем никто больше не вспоминал? Одиннадцать солдат погибло, а их никто не искал. И не в бою где-то, а в какой-то целехонькой землянке, правда, уж очень замаскированной… К тому же не на фронте, а в тылу. Их ведь не завалило тут, все вроде в исправности.

— Ну, вообще-то у нас всякое могло быть. Целые полки без вести пропадали. Но вы правы: здесь — тыл. А землянка эта устроена так, чтоб быть незаметной. Думали, что немцы сюда дойдут, партизанскую базу готовили? Зачем столько оружия навезли, да еще трофейного? И почему потом не забрали оружие и покойников?

Леха только пожал плечами. Ему-то откуда знать?

— Я тоже хочу посмотреть, — решительно заявила Митрохина. — Помогите мне туда залезть.

Вообще-то Коровину туда, в этот братский склеп, совсем не хотелось. Но показать, что страшно, — стыдился. Спустился вниз и стал у подножия лестницы страховать экс-банкиршу, которая спускалась вниз в туфлях и юбке. Ноги она ставила аккуратно, стараясь не попасть каблучком на ступеньку-перекладину, и спокойно добралась донизу, правда, под конец чуть не зацепилась юбкой за Лехину голову.

Леха, конечно, побаивался, что она, увидев покойничков, в обморок хлопнется или в припадок ударится — баба все-таки, не так давно из дурдома, — но все обошлось как-то. Наверно, после рассказа Лехи она уже морально подготовилась к этому неприятному зрелищу.

— Интересно, — спросила она, — а откуда же здесь сквозняк?

— Может, отдушина есть какая-то? — предположил Леха.

Луч фонаря прошелся по стенам, и под потолком удалось разглядеть темное углубление. Оттуда и тянул свежий воздух.

— Смотрите-ка, — сказала Галина, подойдя к столу, где громоздились котелки. — Они кашу не доели… Почти во всех котелках помногу осталось. Неспроста это! По-моему, они умерли именно во время обеда. Их отравили!

Лехе было, в общем-то, до фени, отчего померли солдаты, лишь бы самому не отдать концы от той же причины. Вроде он никаких особо болезненных симптомов не чувствовал, даже острой алкогольной недостаточности.

Он еще раз, хотя вся его душа протестовала, посветил на нары и увидел то, что раньше глаза не усмотрели. На одном из столбов висела на ремешке тонкая целлулоидная планшетка. Леха снял ее с гвоздя. Под полупрозрачной пластмассой проглядывались какие-то исписанные бумаги.

— Интересно! — сказала Галина. — Надо бы посмотреть на свету.

Леха охотно согласился, и они опять выбрались на свет Божий, что было очень приятно. Планшетка выглядела почти как новая. Даже кнопки, на которые она застегивалась, не проржавели. Когда кнопки расстегнули, то из планшетки удалось вынуть несколько листков с карандашными записями. На пяти из них были латинские буквы.

— По-немецки написано, — заметила Митрохина, — я по-английски немного читаю, а это не перевести.

Шестой листок был написан по-русски и довольно красивым почерком. Прочитать его было нетрудно, даже несмотря на то, что в словах были буквы «ять», «ер» и «i>.

«Любезный сын Александр!

Не знаю, сколь долго еще жидо-большевистские силы смогут противостоять войскам Великой Германии и когда ты сумеешь узнать правду о том, как

почил твой отец. Надеюсь, что ты не будешь долго пребывать в неведении. Судя по последним сообщениям, которые у нас имеются, германские войска разгромили красных под Керчью и Харьковом. Вне всякого сомнения, Дон и Кавказ уже восстали. Тщу себя надеждой, что агония сталинцев не продлится долго. Великая Континентальная держава, Евразийская империя восторжествует в мире, отбросив развратные и плутократические силы современной Атлантиды.

Я не верю, что Господь позволит моему письму угодить в кровавые лапы большевиков. Их дни сочтены. С благоговением вспоминаю обращение начальника Русского бюро в Сербии его превосходительства генерала М. Ф. Скородумова, пророчески заявившего при начале освободительного похода Великогерманской армии: «Я верю в силу русского народа и верю, что русские люди с помощью Вождя рейха и доблестной Германской армии свергнут и навсегда уничтожат двадцать с лишком лет издевавшуюся над русским народом интернациональную сталинскую банду для спасения и восстановления Православной национальной Русской империи, которая никогда эту помощь не забудет и навсегда кровью свяжет вечный союз между русским и германским народами. Боже, помоги нам спасти Россию!»

Не сомневаюсь, что Германское правительство внимательно разберется в обстоятельствах неудачи нашей миссии, которые изложены мной в рапорте на немецком языке. Думаю, что оно найдет возможность восстановить наши права на недвижимость. В том числе и на ту, которая располагается в нашем родном городе. Запомни нынешний адрес: улица Усыскина, дом 5, строение 3. Это дом твоего отца. Помнишь ли ты наш разговор о печке на втором этаже?

Увы, мне все хуже. Яд, подложенный подлой рукой агента чека, убивает меня, медленно, но верно. Прощай, Александр, и да благословит тебя Бог! Поцелуй за меня свою матушку и передай ей, что любовь моя к ней и по сей день столь же безгранична, как и в 1920 году. Позаботься о том, кто передаст тебе это письмо, о честном русском солдате Григории Хлыстове.

Конец и Богу Слава.

Твой отец, подпоручик Алексеевского полка Анатолий Коровин».

— Ну и ну! — вздохнула Галина, шмыгнув носом. — Вот история! Выходит, этот самый ветеран Хлыстов был вовсе не ветеран…

Да, выходило именно так. Правда, Леха сумел только понять, что здесь, в этой самой землянке-бункере, прятались и нашли свою смерть не красноармейцы, а фашистские диверсанты. Правда, возможно, русские по национальности.

— У нас в деревне один старик живет, — припомнил Леха, — Кусков Иван Петрович. Он раньше учителем был, немецкий язык преподавал. На войне в разведке служил. Наверно, перевел бы.

— А далеко до деревни?

— Отсюда километра четыре будет. Правда, не очень-то ловко туда объявляться. Ну да чего сделаешь…

Леха еще раз посмотрел на письмо. Надо же, был какой-то Коровин поручиком Алексеевского полка и пошел к немцам служить. Конечно, Коровиных по Руси до фига и больше, но неприятно. Те-перь-то вроде бы ничего, никто не посадит, если родство установят, даже, наверно, наоборот, полезно, если в родне белоэмигрант окажется, но все-таки неприятно… Иван Петрович — он когда-то и Леху учил немецкому — самый что ни на есть сталинист. Упрямый. Для него и Зюганов не коммунист. Только Нину Андрееву уважает, хоть про нее и не слыхать ничего. Наверняка начнет спрашивать, кем этот немецкий Коровин Лехе доводится. А то и вовсе обматерит, скажет: «Что, Алексей, и ты решил в Германию мотануть? С фашистами породниться захотел?»

Но тут ход мыслей у Лехи очень изменился. Он даже забыл на какое-то время про деда Кускова. Потому что на глаза ему попался адрес: Усыскина, дом 5, строение 3. До этого он как-то пропустил его, не разглядел. А тут допер, что прошедшей ночью он был в этом самом доме и именно в печке на втором этаже. А ведь там, в этой печке, под расшатанными кирпичами, лежало что-то. Стальной ящик какой-то. Тяжелый.

Тут у Лехи дух захватило от проскочившей догадки. Да ведь он же теперь знает все! Во всяком случае, то, что хотел и не успел узнать банкир Митрохин. Наверняка этот самый Хлыстов, «честный русский солдат», так сказать, получив от Коровина боевую задачу уйти за фронт к немцам, так и не ушел. И планшетку бросил. Должно быть, после каялся, что не сжег, ночей не спал, все думал, что найдут. Но то ли не было у него времени, то ли боялся, что его заловят, только сюда он не пришел за полста с лишним лет ни разу. Может, и пришел, но, убедившись, что ничего не тронуто, внутрь не полез. И Леха ни за что не стал бы лезть, если б знал, что там одиннадцать трупов лежит.

Что бы там ни было, а сидеть тут смысла не имело. Рано или поздно сюда пожалуют те, что от Пана, Барона или хрен знает кого. Правда, сейчас, как видно, им не до того. К тому же все, кто ездил сюда — Митрохин, Котел, Мосел и Лопата, — уже ничего рассказать не могут. Может, конечно, во второй раз с последними тремя еще кто-то был, но он тоже всей дороги не знает. Если Сева-друг еще жив, то может провести. Если, конечно, ту схемку, что у Лехи, запомнил. Однако надо думать, что не запомнил он ее, потому что тогда Барон не отправлял бы ребят в деревню за Лехой. И не посылал бы Мосла с Лопатой к Митрохиной. А может, они у Нинки сейчас? В печке копаются? Могли ведь догадаться, гады, куда Леха в городе зайти может. Или в деревне спросить под каким-либо благовидным предлогом. Правда, при их-то рожах им вряд ли кто сказал бы, если б не припугнули.

Леха вдруг подумал: а с чего это он взял, будто Барон в деревню уже съездил? Не успел бы он, пожалуй. К Нинке он приперся где-то в четвертом часу утра, шуровали не меньше получаса, Котла искали, Нинку допрашивали. Леха ушел через полчаса после их отъезда. Потом шел пешком, еще с полчаса. Автобус подошел не раньше пяти. Проехал минут десять-пятнадцать, разбудил Митрохину где-то в полшестого, не раньше. В это самое время, по прикидке, Барон мог только-только доехать до деревни. Ну, в крайнем случае задать пару вопросов Ирке Буркиной. Поспрошать наверняка надо было пообстоятельней. Уж никак не меньше пятнадцати минут. И проверили наверняка, то есть подошли к Лехиному дому, постучали, поглядели в окна. На что еще меньше пятнадцати минут не потратишь. А Леха просидел у Митрохиной где-то час, прежде чем приперлись Мосел с Лопатой. Причем без Барона и явно па другой машине. Ту иномарку, на которой они к Нинке приезжали, Леха успел разглядеть краем глаза, перед тем как полез в стенной шкаф.

В общем, вполне могло получиться, что они только-только к деревне подъезжают, а Леха туда, к ним в лапы, собирается.

Впрочем, может и по-другому выйти. Доедут, поцелуют пробой и попрутся сюда, поискать землянку. И найдут, если Леха их тут дожидаться будет.

И поскольку могут уже догадываться, кто их друганов пострелял, то прибудут, как говорится, во всеоружии. А у Лехи — один пистолет да семь патронов. Нет уж, он так просто не дастся!

— Ну, что будем делать? — спросила Митрохина.

— Вооружаться! — ответил Леха вполне серьезно и в третий раз полез в колодец.