После скромного, но очень вкусного обеда Жиль снова отправился вместе с братом Хосе в библиотеку, чтобы забрать книги, которые обещал подобрать для него брат Агустин. Перед обедом Боссюэ мельком видел его, заглянув из трапезной на кухню. Там глазам Жиля предстала та же сцена, что и утром: молодые монахи сломя голову носились по кухне с подносами и кастрюлями, а брат Агустин следил за ними суровым взглядом, как военачальник, наблюдающий за идущими в бой солдатами. Когда толстый монах заметил присутствие Жиля, на лице его появилось какое-то новое выражение. Их взгляды встретились, и брат Агустин, поприветствовав его движением руки, загадочно улыбнулся. Боссюэ не знал, как следовало истолковать эту улыбку, но у него возникло ощущение, что монах решил устроить ему какую-то каверзу.

Подозрения Жиля подтвердились, когда он пришел в библиотеку и чрезвычайно худой, тщедушный монах, сказав вялым голосом: «Вот книги, которые вы просили», — указал ему на внушительную груду, в которой было по меньшей мере десятка два экземпляров. Некоторые из них были такие огромные и тяжелые с виду, что Жиль удивился, как такой хилый монах мог вообще их поднять. В этот момент он понял, с чем была связана странная улыбка брата Агустина. Несомненно, библиотекарь сам занимался подбором книг, чтобы сразить наповал французского паломника, посмевшего усомниться в богатстве монастырского книгохранилища. Видимо, принесенные Жилем извинения не возымели никакого действия.

Поскольку книг было очень много, разумнее всего было отобрать самые нужные прямо в библиотеке, но Боссюэ решил взять с собой все, чтобы не дать понять брату Хосе, что именно его интересовало, и не вызвать таким образом подозрений. К тому же это было дело принципа: Жиль готов был на своей собственной спине перетаскивать в келью книги, чтобы не дать брату Агустину повода торжествовать.

— Может быть, у вас есть какая-нибудь тележка, на которой можно было бы отвезти книги? — спросил Боссюэ тощего монаха.

Помощник библиотекаря чуть заметно кивнул и, не сказав ни слова, медленно поплелся к двери скрипториума с унылым смирением неприкаянной души, обреченной вечно маяться в стенах библиотеки. Он пропал надолго, и Жиль начал уже подозревать, что ждать бесполезно, но в конце концов помощник библиотекаря все-таки объявился, везя деревянную тележку с металлическими колесами. Не имея больше терпения ждать, пока монах проползет как улитка по залу, Боссюэ поспешил ему навстречу и в самых вежливых выражениях изъявил желание сделать все остальное сам с помощью брата Хосе. Странный монах опять сдержанно кивнул в знак согласия.

— Возвратите мне тележку, когда отвезете книги, — сказал он монотонным голосом на прощание и направился в скрипториум.

Жиль принялся укладывать книги на тележку, и, несмотря на то что брат Хосе усердно ему помогал, дело это оказалось нелегким. Через несколько минут, когда все книги были уложены, Жиль, тяжело дыша и держась за поясницу, остановился, чтобы передохнуть. Сказывался сидячий образ жизни, и Боссюэ дал себе слово, что, когда вернется в Париж, не станет больше целыми днями просиживать в своем кабинете.

— Позвольте я повезу, — настоял монах, взявшись за ручку тележки и положив поверх горы книг письменный прибор и стопку бумаги.

— Спасибо, — все еще тяжело дыша, сказал Жиль.

— Если хотите, можете тоже присесть на тележку, — смеясь, предложил брат Хосе.

Жиль, стоявший согнувшись и опершись ладонями о колени, поднял голову и посмотрел на монаха.

— Шутник! — сказал он с улыбкой и, распрямившись, добавил: — Смотрите, а то и в самом деле присяду, я тоже люблю шутить.

Вновь засмеявшись, монах покатил тележку, и Боссюэ пошел следом за ним. Выйдя из библиотеки, они пересекли галерею и двинулись дальше, за внутреннюю крепостную стену, к дому для нищих и пилигримов, где находилась келья Боссюэ.

Сославшись на усталость, Жиль сказал, что хочет немного отдохнуть, и брат Хосе оставил его в келье одного. С трудом протиснувшись между тележкой и кроватью, Боссюэ зажег свечи, стоявшие на выступе в стене, и, усевшись, устало вздохнул. Перед ним на тележке возвышалась огромная гора книг. Взяв верхнюю, Жиль положил ее на колени и углубился в чтение. От пыли, скопившейся на пожелтевших от времени страницах, щекотало в носу.

В книге рассказывалось об основании аббатства Раймундом Беренгарием IV и о том, как на протяжении последующих веков процветание Поблета все росло благодаря пожертвованиям королей и знати Арагона. В период, когда монастырь был в зените своей славы и могущества, некоторые из его аббатов занимали также высокие государственные посты и играли важную роль в политической жизни.

Жиль листал книги одну за другой. Многие из них, украшенные изысканными миниатюрами, были настоящими произведениями искусства, которые создавались мастерством и бесконечным терпением монахов. Почти все иллюстрации изображали религиозные сцены, и Жиль потратил более трех часов на то, чтобы найти план монастыря. Поскольку книга была очень древней, план в некоторых местах утратил четкость, но по нему вполне можно было ориентироваться. Несмотря на то что книга датировалась XIV веком, Жиль не обнаружил на древнем плане значительных отличий от современного расположения зданий монастыря — по крайней мере тех, которые он уже видел. К тому же оставались непросмотренными еще более половины книг, и в них, вероятно, можно было найти какой-нибудь более новый и четкий рисунок. Как бы то ни было, Жиль решил, не откладывая на потом, скопировать уже имевшийся в его распоряжении план и перевел его на кальку, подсветив страницу с обратной стороны свечой. Рассмотрев на свету получившуюся копию, Боссюэ остался удовлетворен результатом. Разумеется, скопированный на кальку план был далеко не идеален, линии на нем были не совсем ровными и четкими, а местами вид портили кляксы, но для практического использования он был вполне пригоден. Внимательно изучив свою копию, Жиль обвел на ней названия тех мест, которые ему уже показывал брат Хосе.

Идея о том, чтобы достать план монастыря, пришла в голову в тот момент, когда монах предложил показать ему библиотеку. Имея под рукой план, можно было свободно ходить по монастырю, не боясь заблудиться. Естественно, делать это лучше было днем, чтобы не вызывать подозрений, будучи обнаруженным. Однако, поскольку его повсюду сопровождал брат Хосе, как раз днем Жиль не мог ничего предпринимать. В такой ситуации действовать можно было только ночью, когда все монахи спали.

— Добрый вечер. Вы не спите? — раздался за дверью голос брата Хосе. — Уже время ужина.

— Да, да, сейчас иду! — крикнул Жиль, сунув копию плана в карман.

Положив на кровать книгу, он поднялся и потянулся, чтобы размяться. Долго читать в кровати было довольно утомительно. Задув свечи, Боссюэ направился к двери, из-под которой просачивался слабый свет лампы монаха.

Когда они вышли во двор, Жиль заметил, что в воздухе значительно похолодало с того времени, как он привез в келью книги. Чувствовалось, что погода меняется. Быстрым шагом они направились к трапезной, но на этот раз прошли не через вестибюль, а более коротким путем — через коридор, выходивший прямо в главную галерею. Едва войдя в трапезную, Боссюэ, словно у него уже вошло это в привычку, поискал глазами на кухне массивную фигуру брата Агустина — тот вытаскивал из печи огромный противень с рыбой. Жиль изобразил одну из лучших своих улыбок, словно приветствуя лучшего друга, и с преувеличенной сердечностью поблагодарил его. Не удостоив Жиля ответом, брат Агустин с недовольным видом отвернулся и принялся отчитывать молодого монаха, имевшего несчастье в этот самый момент оказаться поблизости.

Довольный тем, что ему тоже удалось немного поддеть монаха, Боссюэ сел за свой стол. Еда, как и в прошлые два раза, оказалась отменной.

Ужин закончился в половине девятого, и вскоре после него, около девяти, Жиль с братом Хосе, как и все остальные монахи, отправились в церковь. Они вошли внутрь с северной стороны галереи. В церкви был полумрак: ее слабо освещали несколько факелов, создававшие впечатление, будто дело происходит в Средние века, а не в конце XIX века. Только алтарь был освещен ярче, как порт посреди темных просторов океана. Во всей церкви было тихо, и слышались лишь осторожные шаги монахов и жалобный скрип скамей, на которые они садились.

— Вы должны остаться здесь, — вполголоса сказал брат Хосе, указав ему на скамью, и сам пошел на свое место.

Скамьи для монахов находились по обе стороны от алтаря, друг напротив друга, и были отделены от остальной церкви огромной чугунной решеткой. Скамья, где сидел Жиль, находилась по другую сторону этой решетки, на пересечении центрального и поперечного нефов. Оглядевшись вокруг, чтобы узнать, не появились ли в монастыре другие паломники, он увидел пять-шесть человек, сидевших на несколько рядов позади него. Было видно, что все они старательно приоделись, хотя одежда некоторых из них, судя по виду, была едва ли не столетней давности. Разглядев этих людей, Боссюэ решил, что, вероятнее всего, они были работниками монастыря, а не паломниками. У них были суровые, изможденные лица, и они с таким вниманием следили за тем, что происходило по другую сторону решетки, что едва удостоили Жиля взглядом.

В церкви было три нефа, отделенных друг от друга огромными колоннами, на которых держались арки. Трансепт и центральный неф, пересекаясь, образовывали крест. В глубине апсиды, за алтарем, находилось ретабло из белого алебастра, изображавшее святых и Деву Марию. Внизу, на простом каменном столе, стояла дарохранительница, а в нескольких метрах от нее располагался аналой.

Монахи, сидевшие на скамьях по обе стороны алтаря, сосредоточенно бормотали молитвы, и наконец один из них, которого Жиль раньше не видел, приблизился к аналою и, перевернув страницы лежавшей на нем Библии, размеренным голосом прочитал:

— Евангелие от Марка: «И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть день перед субботою, — пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату и просил тела Иисусова. Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер? И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу. Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе…».

Боссюэ вздрогнул, услышав эти слова. У него опять возникло ощущение, что какая-то сила упорно влекла его к чему-то таинственному, чего он еще никак не мог осознать. Случайным ли было то, что во время службы стали читать именно отрывок о святой плащанице? Возможно, это действительно было так, и это было лишь совпадение — одно из многих в этой истории… Однако не исключено было и то, что брат Алехандро специально все подстроил, чтобы посмотреть на его реакцию. В таком случае Жиль, несомненно, выдал себя. Встревоженный и смущенный, он бросил взгляд на брата Алехандро, ожидая увидеть в его глазах подтверждение, но тот, поглощенный службой, даже не смотрел на него. Как бы то ни было, это лишь еще больше обеспокоило Жиля.

— Слово Божие, — заключил свое чтение монах (Боссюэ даже не слышал, о чем шла речь после того, как была упомянута плащаница).

— Тебя, Господа, хвалим! — в унисон воскликнули братья, отчего Жиль снова вздрогнул.

Затем раздалось пение. Церковь наполнили торжественные, певучие голоса монахов, певших Salve, о котором Жилю говорил брат Хосе. При этих звуках Боссюэ вдруг почувствовал, как покой и умиротворение входят в его душу: все его страхи и беспокойства стали казаться ничтожными перед безыскусной красотой песнопения и безграничной верой, которой оно было пронизано. Когда голоса смолкли, их отзвук еще секунду звенел в каменных сводах, и затем наступила тишина.

Братья снова зашептали молитвы, и через некоторое время монах, читавший Евангелие, поднялся со своего места и, засветив три большие свечи, погасил все остальные, за исключением той, что освещала дарохранительницу. Аббат приблизился к аналою. В полумраке церкви его лица практически не было видно, но от его фигуры веяло какой-то таинственной силой, которую Боссюэ почувствовал еще в трапезной.

— Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — сказал он глубоким голосом, осенив братьев крестным знамением. — Идите с миром.

Монахи начали подниматься со своих мест и чинно направились к выходу. Брат Хосе, шедший одним из последних, подошел к Жилю.

— Вам понравилось Salve? — спросил он, когда они вышли из церкви.

— Да, очень, — искренне ответил Боссюэ.

— Это старинное песнопение, — пояснил монах, заметив неподдельный интерес Жиля. — В нем мы просим Господа, чтобы Он позволил нам послужить Ему еще один день.

— Восхитительное песнопение, потрясает до глубины души, — снова откликнулся Боссюэ.

За то время, пока они были в церкви, воздух стал еще холоднее. Жиль машинально сунул руки в карманы и нащупал лежавший там листок с планом, о котором он уже почти забыл. Брат Хосе и Боссюэ молча пересекли галерею до вестибюля и оказались у лестницы, ведшей наверх, в кельи монахов.

— Проводить вас до вашей кельи? — спросил брат Хосе.

— Нет, спасибо. Я ведь знаю дорогу.

— Хорошо, как хотите. В таком случае до завтра. Я зайду за вами перед завтраком. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Жиль, помахав рукой на прощание.

Брат Хосе повернулся и двинулся по лестнице наверх, а Боссюэ остался стоять, дожидаясь, пока все монахи разойдутся по своим кельям. Когда вестибюль опустел, Жиль выждал для верности еще некоторое время и полез в карман за планом монастыря. К его удивлению, листка там не оказалось. Боссюэ сунул руку в другой — левый — карман, хотя был уверен, что всего несколько минут назад план находился в правом. Как он мог его потерять? Жиль постарался восстановить в памяти все, что произошло с тех пор, как они с братом Хосе вышли в крытую галерею… «Это случилось, когда мы прощались! Ну конечно же, когда прощались!» — подумал Боссюэ и невольно повторил тот самый жест. Он ясно вспомнил, как вынул руку из кармана и помахал брату Хосе. Несомненно, он уронил план именно в тот момент.

Жиль нагнулся, чтобы поискать листок на земле, как вдруг за его спиной раздался голос, который он тотчас узнал:

— Добрый вечер, сеньор Боссюэ.

— Добрый вечер, брат Алехандро, — все еще не поворачиваясь, ответил Жиль.

— Вы что-то ищете? — спросил монах. — Возможно, этот листок? — добавил он ледяным тоном в тот момент, когда Боссюэ уже собирался ответить, что вовсе ничего не ищет.

Жиль обернулся и потерял дар речи: монах держал в руке план, угрожающе потрясая им как оружием.

— Вы что — дали обет молчания? Или не знаете, что сказать? — спросил брат Алехандро. — Даже не знаю, что бы меня удивило больше. Хотя, полагаю, у вас на все готов ответ, не так ли? Но иногда — впрочем, даже чаще, чем кажется, — продолжал он, не дожидаясь, когда Жиль заговорит, — вопросы бывают важнее ответов. Но вы пока не поняли этого, к сожалению… Итак, скажите же мне, сеньор Боссюэ, — произнес монах, приблизившись к Жилю и понизив голос до шепота, — зачем вы явились в наш монастырь?

Внезапно Боссюэ почувствовал, что ему стало страшно. Не потому, что брат Алехандро, судя по всему, раскусил его или по крайней мере совершенно обоснованно стал подозревать. Не это пугало Жиля, а то, что он сам себе не мог с полной уверенностью ответить на вопрос, заданный ему суровым монахом. Боссюэ еще не понимал, до какой степени все в нем перевернулось, но он чувствовал, что был уже не тем человеком, каким покинул Париж всего десять дней назад. Вопрос монаха был намного глубже, чем казалось на первый взгляд, и, очевидно, брат Алехандро сам это понимал.

— Как я вам уже говорил, я пало… — заговорил Жиль, не в силах взглянуть монаху в глаза.

— …паломник, направляющийся в Сантьяго и решивший задержаться в нашем монастыре, чтобы отдохнуть с дороги и обрести душевное умиротворение, — продолжил за него брат Алехандро. — Это мне уже известно. Прекрасно известно… Что ж, вот ваш план, сеньор Боссюэ, — бесстрастным голосом сказал он, протягивая Жилю листок. — И не теряйте его больше. Мало ли в чьи руки он может попасть? Вдруг какой-нибудь злонамеренный человек захочет использовать его в своих темных целях? Вы ведь этого не хотите?

— Нет, — только и смог выдавить Жиль.

Монах сдержанно кивнул, словно говоря «вот и прекрасно», и, повернувшись, направился к двери, находившейся в глубине вестибюля. Прежде чем скрыться за ней, он снова повернулся к Жилю и сказал на прощание:

— Помните мой вопрос, сеньор Боссюэ. Спросите самого себя, что вы делаете в нашем монастыре, и, пожалуйста, когда вы найдете ответ, сообщите его и мне.

Оставшись один, Жиль стоял некоторое время как вкопанный, судорожно стискивая в правой руке листок, пока не пришел в себя. Он опустил глаза и задумчиво посмотрел на план. Потом взглянул на дверь, за которой скрылся брат Алехандро, и сунул листок в карман.