Наутро Жиль проснулся от стука в дверь. Полусонный, он сел на кровати и, взглянув на ноги, обнаружил, что спал, даже не разувшись.

— Доброе утро, — послышался за дверью голос брата Хосе, и снова раздался стук.

Спотыкаясь спросонья, Боссюэ направился к двери и, открыв ее, увидел перед собой монаха.

— Доброе утро, — повторил Хосе. — Хорошо отдохнули? Как вам спалось?

— Спасибо, прекрасно. Только вот, прежде чем заснуть… — начал было говорить Жиль, но осекся и тряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя абсурдную мысль.

— И что же произошло?

— Ну, кажется, мне послышалось какое-то пение…

— Ах, ну конечно! Каждый вечер в девять часов мы служим повечерие и поем Salve. Если хотите, можете сегодня к нам присоединиться.

— Да, конечно, с большим удовольствием.

— Вот и прекрасно. А вы, я вижу, уже одеты, — сказал брат Хосе, окинув Боссюэ взглядом.

— Да уж, так получилось, — усмехнувшись, ответил Жиль.

Монах в некотором недоумении посмотрел на него, но ничего не спросил.

— Что ж, тогда пойдемте к завтраку.

Закрыв дверь кельи, они проделали в обратном направлении тот же путь, которым шли прошлым вечером, и вышли наружу. Солнце еще не взошло окончательно, но на небе уже были видны его проблески. Было еще прохладно, и свежий прозрачный воздух был наполнен звонким пением птиц.

Жиль потер глаза, чтобы взгляд его окончательно прояснился. Двор, куда они вышли, оказался действительно очень просторным — даже больше, чем показалось ему накануне вечером. По дороге к внутренней монастырской стене они прошли мимо креста, еще вчера привлекшего внимание Боссюэ.

— Это крест аббата Жуана де Гимера, — пояснил брат Хосе, заметив интерес Жиля. — Ему около двухсот лет.

Сказав это, монах взобрался по ступенькам на вершину основания и трижды обошел крест, после чего спустился и предложил Боссюэ проделать то же самое. Увидев недоумение на лице Жиля, брат Хосе, довольный тем, что ему удалось удивить паломника, расхохотался.

— Это старая традиция, — объяснил он наконец. — Говорят, что человек, трижды обошедший крест, обязательно снова вернется в Поблет.

— В таком случае… — Жиль поднялся по ступенькам и принялся исполнять ритуал, — мы еще увидимся.

В центральную часть монастыря вели Королевские ворота — тяжелые, обитые металлическими пластинами двери, установленные в романской арке. Стена, окружавшая церковь и основные здания монастыря, достигала в высоту более десяти метров и была в значительной степени скрыта листвой какого-то вьющегося растения. Как сказал брат Хосе, Поблет был настоящей крепостью. По обеим сторонам ворот возвышались две шестиугольные башни — такие же, какие находились на других участках стены, но несколько меньшего размера. Ворота вели в маленький внутренний дворик. Брат Хосе и Боссюэ пересекли его и, войдя в дверь, находившуюся в дальнем конце двора по левую руку, оказались в просторном вестибюле с двумя рядами арок, придававшими ему строгий и торжественный вид.

— Здесь можно пройти в наши кельи, — сказал брат Хосе, махнув рукой в сторону лестницы. — А тут у нас кухня, — добавил он, указав на дверь, находившуюся в нескольких метрах от них.

Пройдя мимо кухни, они вышли через коридор в крытую галерею, окруженную колоннами с полукруглыми арками и сочетавшую в себе романский и готический стили.

— Это… — начал было Жиль, но брат Хосе приложил палец к губам, показывая, что в этом месте следовало соблюдать молчание.

Таким образом, не говоря друг другу ни слова, они повернули налево и вошли в коридор, который привел их к многоугольному строению, окруженному каменными колоннами и римскими арками. Внутри его находился фонтан в форме купели, из которой били струи воды. Толпившиеся вокруг источника монахи с усердием мыли руки. Брат Хосе присоединился к ним, и Боссюэ сделал то же самое.

Трапезная находилась неподалеку от фонтана, слева от крытой галереи. Это был просторный зал длиной около тридцати метров и шириной не менее десяти. Столы были расставлены по периметру так, чтобы центр зала оставался свободным. Трапезная сообщалась с кухней через широкий проем, занимавший почти всю стену. Благодаря этому все происходящее на кухне было хорошо видно: в данный момент там расторопно сновала дюжина молодых братьев, заканчивавших приготовление завтрака, под грозные окрики толстого и сердитого с виду монаха. Одну из стен кухни занимали огромные печи, которые, очевидно, и были источником удивительно аппетитного запаха, наполнявшего трапезную.

— Простите, что не дал вам говорить в галерее — там запрещено разговаривать, — извинился брат Хосе. — Что вы мне хотели сказать?

— Да так, ничего особенного, — ответил Жиль, оторвавшись от разглядывания кухни. — Я просто хотел заметить, что это красивая галерея, но я не знал, что там нельзя разговаривать.

— Да, эта галерея действительно великолепна, — с гордостью в голосе сказал монах. — Восточную часть стали строить в начале тринадцатого века в романском стиле. Строительство заняло почти сто лет, и поэтому колонны и декоративные детали большей части галереи выполнены уже в готическом стиле. В монастыре у нас есть еще две галереи, но они, конечно, не такие красивые, как эта.

Монах замолчал и замер на несколько секунд, завороженно глядя на галерею, словно видел ее впервые. Когда он наконец повернулся, Боссюэ спросил у него:

— Простите, где я могу сесть?

— Столы в глубине и справа предназначены для братьев монастыря. А вы можете сесть за любой другой стол.

Практически все места, предназначенные для монахов, были заняты, столы же для паломников, напротив, стояли совершенно пустые. Очевидно, Жиль был единственным странником, находившимся в монастыре в этот момент. Этот факт несколько озадачил его: возможно, пришло ему в голову, в это время не принято было совершать паломничество в Поблет. Или, тут же успокоил себя Жиль, это была просто случайность… «Или судьба», — подумал он, не зная в то же время, верил он в нее или нет.

Жиль выбрал место поближе к столам монахов в глубине трапезной. Однако брат Хосе не смог сесть неподалеку, поскольку свободное место ему удалось найти лишь на другом конце зала. Как раз в тот момент, когда Боссюэ уселся за стол, в трапезную вошли шестеро монахов с большими подносами в руках. С необыкновенной ловкостью и проворством они принялись расставлять по столам завтрак, состоявший из большой чашки молока и двух ломтей хлеба.

Жиль хотел было уже приняться за еду, как вдруг из-за одного из столов поднялся почтенного вида старик. Рядом с ним Боссюэ заметил брата Алехандро, сдержанно кивнувшего ему. Ответив на приветствие, Жиль снова устремил свой взгляд на старика, несомненно, являвшегося настоятелем монастыря. У него были совершенно седые волосы и длинная, немного растрепанная борода, закрывавшая большую часть лица. Закрыв свои проницательные, светившиеся мудростью глаза, аббат воздел к небу руки, и все монахи смиренно склонили головы и молитвенно сложили ладони. Боссюэ сделал то же самое, но не закрыл глаза, чтобы наблюдать за аббатом. У него был вид настоящего праведника, каких Жилю еще не доводилось встречать в своей жизни: спокойное и величественное лицо его излучало какую-то таинственную энергию.

— Благодарим Тебя, Господи, за дары Твои, которые мы будем вкушать, — мягким и в то же время сильным голосом произнес аббат, — и за то, что Ты подарил нам еще один день, чтобы мы провели его во славу Твою, в ожидании Твоего второго пришествия.

— Аминь! — в унисон возгласили монахи.

После молитвы аббат снова сел на свое место, и братья принялись за еду. Один монах тем временем стал читать слабым голосом Священное Писание. Заставив себя отвести взгляд от аббата и заняться своим завтраком, Жиль мысленно выругал себя за то, что чуть было не допустил большую оплошность — едва не взялся за еду до молитвы! Не требовалось быть знатоком религиозных обычаев и обрядов, чтобы догадаться, что монахи приступают к еде лишь после молитвы. Боссюэ сказал себе, что впредь следовало быть осторожнее и не допускать больше подобных промахов: он явился в монастырь как паломник и должен был вести себя соответственно. Иначе его, несомненно, ждали неприятности. Вряд ли все монахи в Поблете были столь же приветливы и доброжелательны, как брат Хосе.

Жиль не переставал досадовать на себя, однако, отведав завтрак, тотчас пришел в хорошее расположение духа. Хлеб был белый и мягкий, еще горячий. Несомненно, его делали в самом монастыре в больших печах, которые он видел на кухне. Жиль с жадностью съел оба куска и залпом выпил молоко — жирное, свежее и необычайно вкусное. Он был очень голоден, поскольку не ел уже больше суток.

Проглотив свой завтрак, Боссюэ огляделся вокруг и, обнаружив, что все монахи только начали есть, несколько смутился. К счастью, никто из них, как казалось, не обращал на него внимания. За исключением, правда, брата Хосе, с любопытством наблюдавшего за Жилем с другого конца зала. И еще одного человека… Окинув взглядом трапезную, Боссюэ заметил, что на него с крайним неодобрением смотрел со своего места брат Алехандро. Вот это было уже плохо. Готовый провалиться сквозь землю от стыда, Жиль отвел взгляд от глаз монаха и принялся разглядывать крытую галерею, делая вид, будто его чрезвычайно интересовал находившийся там фонтан.

Через несколько минут в трапезную снова вошли из кухни монахи и так же проворно, как расставляли завтрак, собрали со столов пустые чашки. Братья, закончившие завтракать, стали вставать со своих мест и выходить из трапезной. Жиль поискал глазами брата Хосе и увидел его неподалеку от стола аббата: он разговаривал с братом Алехандро, и тот несколько раз кивнул в сторону Боссюэ. Жилю не было видно выражения лица молодого монаха, стоявшего к нему спиной, и потому он не мог угадать, о чем шел разговор. Боссюэ подозревал, что ничего хорошего он ему не сулил, и потому был немало удивлен, увидев улыбающееся лицо направлявшегося к нему брата Хосе.

— Брат Алехандро на время освободил меня от моих обязанностей, — радостно сообщил он, приблизившись, — и поручил мне сопровождать вас повсюду, пока вы гостите в нашем монастыре.

— Замечательно. С вами я смогу узнать много интересного о Поблете, — с улыбкой ответил Жиль, хотя эта новость не слишком его обрадовала.

Несомненно, брат Алехандро хотел держать его под постоянным присмотром. Зачем еще стал бы он давать ему личного гида, явно не питая к нему особого расположения? В то же время добрая душа Хосе вряд ли понимал, какую роль он на самом деле играл в этой ситуации. Более того, Боссюэ был теперь почти уверен, что тайна, хранимая в монастыре, была известна лишь небольшой группе посвященных — тем немногим монахам, которые, по словам брата Хосе, имели доступ в такие места, куда остальным братьям запрещено было входить. Чтобы докопаться до этой тайны, Жиль собирался незаметно для всех провести расследование, но теперь постоянное присутствие рядом с ним монаха значительно осложняло задачу.

— Хотите посмотреть нашу библиотеку? — с улыбкой предложил брат Хосе.

— Да, конечно, — без особого энтузиазма, автоматически ответил Боссюэ, погруженный в свои размышления.

Монах, как казалось, ничего не заметил и бодро повел Жиля по левому коридору галереи, в противоположном вестибюлю направлении. Вскоре они вышли в другой коридор, соединявший главную галерею с галереей Святого Стефана. Этот коридор служил местом для бесед, и монахи, собравшиеся там небольшими группами, вполголоса разговаривали между собой. Брат Хосе открыл тяжелую деревянную дверь, находившуюся с одной стороны коридора, и пропустил Жиля вперед.

Войдя внутрь, монах поспешно закрыл за собой дверь, чтобы восстановить в библиотеке привычную тишину. Это был просторный зал, чуть меньше трапезной, с высоким потолком и готическими арками на вереницах колонн. За расставленными между ними столами сидели, прилежно склонившись над книгами, молодые монахи. На столах стояли старые, потемневшие от многолетнего использования масляные лампы, но в этот ранний час в них не было необходимости, поскольку зал и без того был залит ярким солнечным светом, проникавшим сквозь огромные окна. Они были установлены в проемах, оформленных в виде романских арок, и располагались по обе стороны зала, в глубине которого была видна какая-то дверь.

— А что там? — указав на нее, спросил Боссюэ.

— Там скрипториум, но туда можно входить только библиотекарю и его помощникам. Там хранятся книги и рукописи, и некоторые из них даже в наши дни переписываются от руки. Монахи, сидящие в зале, — это те, кто совсем недавно принял постриг, они выполняют пока самую легкую работу. В прежние времена здесь работали юноши из знатных и богатых семей, поступавшие в монастырь, а братья простого происхождения занимались тяжелой работой — например, на кухне или даже в виноградниках — вместе с крестьянами, работавшими при монастыре.

В этот момент дверь скрипториума внезапно открылась, и оттуда появилась круглая фигура, которую Жиль тотчас узнал. Это был повар, командовавший монахами на кухне перед завтраком. У него были прилизанные каштановые волосы и круглые очки на носу, смотревшиеся до нелепости маленькими на его широком, полном и румяном лице.

— Доброе утро, — сказал он мягким и изысканным голосом, совершенно не вязавшимся с его грубым видом.

— Доброе утро, брат Агустин, — ответил ему брат Хосе. — Позвольте познакомить вас с паломником из Франции: он пришел вчера и собирается провести в нашем монастыре несколько дней.

— Жиль Боссюэ, — представился Жиль, протянув руку брату Агустину. — Рад с вами познакомиться.

— Мне тоже очень приятно, — ответил брат Агустин, крепко пожав протянутую ему руку. — Кстати, кажется, я видел вас сегодня в трапезной, когда был на кухне, — добавил он своим странным тенором, глядя куда-то вдаль и слегка покачивая головой.

— Да, я тоже вас видел, — сказал Боссюэ, чувствуя себя почему-то маленьким мальчиком, разговаривающим со взрослым.

— Брат Агустин — наш библиотекарь, — вмешался в разговор брат Хосе, — и по совместительству шеф-повар.

Жилю показалось смешным, что один монах мог совмещать столь разные по своему характеру работы, однако он благоразумно сдержал улыбку. Брат Агустин оставил без внимания реплику молодого монаха и пристально взглянул в глаза Боссюэ.

— И что же привело вас в нашу скромную библиотеку? — спросил он тоном, ясно дававшим понять, что он вовсе не считал ее скромной. — Вы пришли сюда просто посмотреть или вас интересуют какие-нибудь книги?

— Да, мне хотелось бы посмотреть некоторые книги, — ответил Жиль. — А именно те, которые посвящены истории монастыря: я очень хочу узнать о Поблете побольше. Надеюсь, у вас найдется не одна книга такого рода.

— Разумеется, — с негодованием в голосе ответил монах, оскорбленный последней фразой Жиля, словно поставившего под сомнение богатство монастырской библиотеки. — Я скажу своему помощнику, чтобы он подобрал для вас книги, и вы можете прийти за ними сегодня же днем, после обеда.

— Спасибо, я очень признателен вам. И простите, если обидел вас. Уверяю вас, я этого не хотел, — извинился Жиль, чтобы загладить невольно допущенную им оплошность: ему меньше всего хотелось настраивать против себя кого бы то ни было в монастыре.

— Вам не за что извиняться, — сухо сказал монах. — Что ж, мне пора идти. Очень приятно было познакомиться с вами.

Брат Агустин повернулся и направился к двери, ведшей в коридор. Боссюэ проводил монаха взглядом до самого выхода, загипнотизированный величественным колыханием его необъятной сутаны.

— Как так получилось, что обязанности повара и библиотекаря у вас исполняет один человек? — с любопытством спросил Жиль брата Хосе, когда монах вышел из зала.

— Брат Агустин много лет был помощником библиотекаря брата Николаса и после его смерти сам стал библиотекарем. А что до работы на кухне, то это просто стечение обстоятельств. Когда в результате реформ Мендисабаля Поблет лишился значительной части своих владений, многие братья вынуждены были отправиться в другие монастыри, поскольку здесь уже не хватало средств для их существования. Это были тяжелые времена, монастырь обеднел, и его покинули практически все работники, в том числе и повар. Брат Агустин был одним из немногих монахов, кое-что смысливших в приготовлении пищи, и он сам предложил взять на себя обязанности повара. Предполагалось, что это будет лишь временно — до тех пор, пока монастырь не сможет нанять повара. Однако долгое время на это все не было средств, а поскольку брата Агустина вполне устраивало такое положение дел, он по сей день так и остался поваром.

— Да, судя по его виду, к обязанностям повара он относится со всей ответственностью, — пошутил Жиль.

Услышав это, брат Хосе звонко расхохотался, отчего молодые монахи, работавшие в библиотеке, в недоумении подняли головы и недовольно посмотрели на нарушителя тишины.

— Вы, французы, остры на язык, — все еще продолжая смеяться, заметил он.

— Спасибо, — тоже со смехом ответил Жиль, расценив слова монаха как комплимент. — Только боюсь, теперь нам придется исповедаться. Кто-нибудь в вашем монастыре знает французский? Есть ведь такие грехи, о которых невозможно говорить по-испански.

Последнее замечание еще сильнее развеселило брата Хосе, и он снова захохотал, чем навлек на себя негодующие взгляды остальных монахов. Заметив это, брат Хосе, все еще усмехаясь, направился к двери, чтобы покинуть библиотеку. Жиль последовал за ним.

Оставшееся до обеда время они бродили по виноградникам и внешним территориям монастыря. Боссюэ просил брата Хосе показать ему церковь, но тот упорно не соглашался, уверяя, что церковь лучше смотреть вечером, когда там будут служить повечерие.