НЕНУЖНЫЙ РАЗГОВОР
— Ты? — спросил Клык, не ослабляя хватки. — Любанька?
— Я, — прохрипела она. — Пусти!
Руку с горла Клык убрал, но отпускать Любу не собирался. Не тот теперь был Петя, его жизнь уже воспитала. Оружия у нее в руках, конечно, не было, но какой-то необычной формы пистолет, выбитый ударом двери по локтю, лежал совсем неподалеку. Отпустишь — дотянется, разговор уже другой будет. Ведь если она сюда пришла с пушкой, то не детство вспоминать, это точно.
— Верка! — позвал Клык. — Подбери пистолет.
Та повиновалась, нагнулась и, подняв оружие, положила его на диван. Сама села, с интересом глядя на Любу.
Действительно, та выглядела необычно. Одета была во все черное, прямо как ниндзя. Если б Клык по ходу борьбы не сорвал с ее головы шерстяную маску-шапочку с прорезями для глаз, то и не узнал бы. Тогда бы точно дал по голове бутылкой.
— Пусти! — потребовала Люба так, будто Клык, гнусный развратник, ее, девочку невинную, сюда заманил шоколадкой и решил подвергнуть растлению.
— Погоди маленько, — буркнул Клык, оглядывая комнату: нет ли где чего-нибудь вяжущего. Наконец углядел шнур от гардин.
— Верунь, пережги зажигалкой и брось мне полметра.
Та все поняла и даже пожара не наделала. Клык повернул упирающуюся Любу на живот, завернул ей руки за спину и опять обратился к Вере:
— Помоги чуть-чуть…
Связав незваную гостью, усадили ее в кресло.
— Ну, теперь и поговорить можно, — сказал Клык. — Откуда ж тебя принесло, землячка ненаглядная?
— Из-под земли, — зло ответила Люба.
— Одна пришла?
— А ты угадай, — прищурилась она, — Петенька-Петюньчик…
— Меня искала?
— Тебя. Ревностью изошла. Первая любовь моя — и с какой-то падлой.
— Хамить-то не надо, — произнес Клык успокаивающе. — Вер, возьми ее пушку и погляди за Любашенькой. А я гляну, что внизу творится.
Не больно это надежная охрана, но не пошлешь же Верку на первый этаж. Там — это Клык нюхом чуял — картинка не больно приятная…
Так оно и оказалось. Спустившись по лестнице на первый этаж и пройдя через гостиную, Клык очутился в прихожей, где сразу наткнулся на двух мертвецов. Они спали на раскладушках у самой двери, да так и не проснулись. Охраннички, мать их так! Видать, понадеялись на собачек и на того, что караулил снаружи. Интересно, а куда же нычка подевалась? И как этих ребят пришибли, крови-то нет?!
Уже забирая автомат одного из убитых, Клык доискался причины, по которой охранники умерли бескровно и бесшумно, не успев даже пикнуть. В плече у жмура торчала шприц-пулька, пущенная, должно быть, из того пистолета, который Клык оставил Вере. В пульке, должно быть, был нехилый заряд какого-то яда. У обоих охранников зрачки расширились, фигурально выражаясь, аж на полметра. Что-то нервно-паралитическое — это Клык еще в школе, по НВП проходил и даже запомнил. Второму такая же пулька в спину воткнулась. А третий где? И собачки?
Входная дверь была не заперта. От замка тянуло свежим запахом машинного масла. Видать, Люба отмычкой его вскрывала и маслица подлила, чтоб не лязгать. Наверно, и о дверных петлях позаботилась.
Надо было глянуть во двор, но Клык вовремя сообразил, что там, на дворе, если Люба через него прошла, скорее всего ни собачек, ни охранника в живом виде не имеется. А вот какой-нибудь Любин стремщик или иной страхующий может присутствовать. И, может быть, только того дожидается, чтоб кто-то из дома высунулся. Например, Клык. Чтоб у него тоже такие красивые глаза, как у охранников, получились.
Клыку такие глаза были без надобности, но ему интересно стало, куда нычка делась? Сперва он решил в доме поглядеть.
Но все три двери, имевшиеся в прихожей, кроме той, что выводила в гостиную и далее обратно к лестнице, были заперты. Ни в прихожей, ни в гостиной сумок не было. И никаких других емкостей, чтоб запихнуть туда их содержимое, тоже не оказалось. Тогда Клыку пришло в голову, что сумки могли утащить в подземный гараж и положить в автомобиль. Но та дверь была закрытой.
Оставалось одно. Сумки вынесли во двор. Туда, где скорее всего ждут Любу ее кореша.
Соваться во двор, не поглядев, как и что, Клык не стал. Он рискнул подойти к окнам неосвещенной гостиной и поглядеть сквозь стекла.
Увидел он то, что ожидал. Тьму и несколько более или менее светлых пятен от светильников на }лице. Мертвую овчарку совсем рядом с крыльцом и ногу лежавшего под стеной охранника. Можно было догадаться, что и с остальными собачками разобрались не менее удачно. Углядеть в темноте, где сумки и есть ли они вообще, Клык не смог.
Что делать дальше, он не знал. Идти во двор? С одной стороны, страшно, а с другой — там может ничего и не быть. Помощники (или, наоборот, начальнички) Любы могли уже вынести их за ворота и увезти куда подальше. Оставалось надеяться, что Люба что-нибудь скажет.
На всякий случай Клык подобрал с пола лежащий рядом с охранником сотовый телефон. С кем по нему связываться и как, было неясно, но Клык надеялся на то, что Цезарь или какое-нибудь иное здешнее начальство само сюда позвонит.
Клык собрался покинуть гостиную, но тут услышал очередной шорох, и очень вовремя. Сзади, из-за спины, от двери, ведущей в прихожую. Хорошо еще, что большой палец был на флажке предохранителя автомата, а патрон уже дослан в ствол. Клык резко развернулся и упал на правый бок. Пока падал, сдернул предохранитель и, уже лежа, на звук дал очередь. Успел, хотя и не целился. Нечто темное, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигуру, повалилось на пол, но не так, как падают люди, когда хотят укрыться. Это темное вздрогнуло, шатнулось, на секунду удержалось и лишь затем плашмя рухнуло на спину. Был и какой-то металлический бряк.
Клык оглянулся и увидел какое-то темное пятно на белой раме окна. Если б запоздал с падением, то ему бы досталась очередная шприц-пулька.
Выждал. Не шевелилось темное. Хотя ничего больше не шумело, Клык добрался до фигуры ползком, подобрал точно такой же пистолет, как тот, что был у Любы.
Откинул капюшон с лица и почуял дыхание. Разглядеть в полутьме физиономию не сумел, но по запаху духов понял — еще одна баба. Делать им, что ли, нечего? Мужиков не хватило? Так на хрен они их столько перестреляли?!
Клык подхватил раненую под мышки и потащил наверх.
Там все оставалось по-прежнему, то есть Люба сидела в кресле, а Вера, обеими руками ухватившись за пистолет, держала пленницу под прицелом.
Едва Клык втащил в комнату свой «охотничий трофей», как Люба болезненно охнула:
— Соня! — и рванулась с места, но Клык отбросил ее обратно в кресло.
— Сволочь! — прорычала Люба. — Гад!
— А что, мне ждать надо было, пока она меня хлопнет? — проворчал с яростью Клык. — Жива она. Пока.
Словно в подтверждение этого Соня застонала.
— Где сумки? — спросил Клык, обращаясь с ней. — Где сумки, падла?
— Отвяжись ты, — пробормотала Соня. — Дай подохнуть спокойно!
— Нет, подруга, — сказал Клык, углядев, что пуля угодила ей в живот. — С такой раной быстро не помирают… Если хочешь, чтоб я тебя отпустил к Богу, колись, куда сумки дела.
— Да во дворе они, — выдохнула Соня. — Ой, да как же больно-то!
— Еще кто есть?
— Нет там никого.
— Кто меня заказывал?
— Не знаю и знать не хочу. У-у-у!
— Ты тоже не знаешь? — Клык повернулся к Любе. — Ну, говори, говори, землячка!
— И знала бы — не сказала…
Врезать ей Клык, наверно, не решился бы, хотя и не был уже добрым Петенькой. Но мысль такал в голову приходила. И от этой мысли его отвлекло только тюлюканье радиотелефона, взятого у охранников.
— Алло, — отозвался Клык, прикидывая, что звонить может только Цезарь или кто-то из его команды.
— Кто говорит? — спросили из трубки. Вреде бы голос был Цезаря.
— Петя.
— Уловил. Что там у вас за шум? Менты из охраны поселка у меня интересуются. Вроде бы что-то протарахтело, но один раз. Ты там нормально себя ведешь?
— Я-то нормально. Гостей принимаю. В общем, приезжай с ребятами, будешь в курсе дела.
— Ладно. Жди через полчаса. Разберемся.
Клык тут же сообразил, что надо сбегать во двор, забрать сумки. Если и гостьи пришли со «страховкой», то может быть уже поздно. Но тратить время на вопросы некогда.
— Приглядывай! — приказал Клык Вере и, прихватив автомат, поспешно побежал вниз по лестнице, через П-образный коридор, гостиную… В прихожей он задержался — выскакивать на крыльцо было страшновато. Там могли быть те, «страхующие». Поэтому он не вышел из дверей, а выпрыгнул и сразу же отскочил в тень, подальше от полосы света, падавшей на дорожку, где лежали убитая собака и мертвый охранник. Сумки стояли именно здесь, рядышком. Те самые, куда Надя с Верой переложили содержимое чемодана.
Прислушался. Поблизости, во дворе, никто не копошился. Зато откуда-то слева слышалось голосистое тюлюлюканье милицейских машин и мерцали синие отсветы мигалок. Похоже, они вот-вот должны были появиться здесь. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что если и были у Сони с Любой помощники, то сейчас они поторопятся сделать ноги. А плохо, потому что если менты приползут на дачу, то ничего хорошего от них ждать не приходится. Правда, если менты сначала позвонили Цезарю, то, значит, у них тут контакт налажен. Короче, главное — прибрать сумки и забраться на второй этаж, а там видно будет.
По-прежнему торопливо проскочив дверь в обратном направлении, Клык запер ее на засов — ключей у него не было — и поднялся наверх.
Соня лежала тихо, открыв неживые глаза и свалив голову на плечо. А Люба, сникшая, бледная, сидела в кресле со связанными руками, и две струйки слез текли по ее щекам.
— Умерла…
как-то очень равнодушно сказала Вера.
Клык поставил сумки на пол, подошел к Соне, взял за подбородок, поворочал голову. Неживая.
Люба подняла голову и сказала нетвердым голосом:
— Так и знала… Все зря. Я, когда мне твою фотку показали, уже подумала, что если это ты, то ничего не выйдет. Ее, — Люба мотнула головой в сторону Веры, — смогла бы, наверно, а тебя — нет.
— Мы с тобой сколько не виделись? — спросил Клык.
— Много. Но я узнала. Сразу, только верить не хотела.
— Жалко, — вздохнул Клык не без иронии — Кто ж вас все-таки нанял? Уж скажи, не стыдясь.
— И скажу, — с отчаянием в голосе произнесла Люба, — мне теперь на всех плевать, понял? На всех! У нас Олег хозяин, но кто ему вас заказывал — не знаю. Нам не говорят — за что. Убейте — и все. За это деньги платят.
Клык посмотрел на нее почти с жалостью. Не верилось… Сидела какая-то чужая баба, незнакомая, злая, растерянная, почти в истерике. А перед глазами все маячила та, из детства, синеглазочка-беляночка. Любой другой заразе, пойманной при такой неженской работенке, — не говоря о мужике, само собой, — Клык всадил бы иголку с ядом или пулю. Не мучая и не добираясь до корешков. Он не гестапо, ему вся подноготная без разницы. Потому что любая другая была бы чужой. Эта — нет. Клык немало в жизни побесился, немало полакомился всякими курвами, но до сей поры вспоминал, как было ему тепло и радостно на душе от никчемушних, вроде бы совсем пустых разговоров с той самой девчушечкой. Как же ее поломало, если она так сильно изменилась?!
— Да уж, — пробормотал Клык, — не думал не гадал, что так увидимся. Ты ведь замуж выходила, кажется? И дети у тебя были, мне бабка Веркина говорила…
— Бабка… — горько усмехнулась Люба. — Они, бабки, одна от другой все узнают, как в «испорченном телефоне». Была замужем, верно, и ребенок был. Только не от мужа, а хрен знает от кого…
— Это я слыхал. Не повезло тебе…
Вера впервые за долгое время поглядела на Любу более-менее осмысленно и даже с интересом. Ее шок проходил постепенно. После сна и некоторой заторможенности, когда она выполняла приказы Клыка будто робот, к ней помаленьку возвращался разум.
— Не повезло… — У Любы на лице появилась горькая улыбка. — Я три раза руки на себя накладывала, только жива осталась — вот это не повезло. Вены резала, вешалась, уксус пила. Уцелела. Мать увезла к тетке, в Москву. Тетка и сосватала за чувака какого-то. А мне после того, что в общаге случилось, все мужики казались зверьем. Я в постель как на каторгу шла. Запаха не выносила, понимаешь? Может, если б ты был, так еще куда ни шло… А этот озлился. Да еще ребенок родился слишком рано. Муж этот не дурак был, все просек. А деться уже некуда: зарегистрирован на него, мало того, что до тех пор, пока год не исполнится, развода не дают, так еще и алименты выдергивают. И этот гад, паскуда, простудил его нарочно. Он маленький совсем был. Крошка. Много ли надо? Воспаление легких — и все. Сгорел Петенька.
— Петенька… — прошептал Клык, ощущая боль какую-то и злость.
— Да. Я бы тебе родить хотела, но уж не судьба. Если б не этот гад… В общем, только мы ребенка схоронили, как он, пидор, на развод подал. Мне-то с ним разойтись не жалко было. Если б он, козел, под конец не решил поиздеваться и не сказал мне, как нарочно ребенка голым оставлял при распахнутом окне — мол, все равно ничего не докажешь, один на один говорили. Болтанул — и у меня последние тормоза выбило. Не помню, как зарезала. По сто четвертой два года дали. Прокурор была баба, судья — тоже. Поняли, но осудили. Села в Мордву, там с Соней познакомилась. Она девятый год за мокруху отбывала. Вместе выходили.
— А на зоне семьей были? — спросила Вера.
— Помолчи, а? — попросила Люба. — Не с тобой говорю. Ты сама-то сидела?
— Пока нет, — сказал Клык, прислушиваясь к шумам, доносившимся с улицы. Похоже, что к забору дачи подкатили машины с мигалками, но не слышно было, чтоб менты разгуливали по двору. Они бы уже шуршали и здесь, на тыльной стороне дома. Окружали бы, блокировали. А потом в матюгальник: «Гражданин Гладышев по кличке Клык! Вы окружены! Просьба выходить без оружия и с поднятыми руками». Небось пару колец уже обмотали вокруг участка. Но не лезут — значит, ждут. Возможно, Цезаря. Им-то ведь шухер тоже не нужен. На охраняемой территории стрельба, четыре трупа. Эдак кто-то из здешних отдыхающих жильцов может обидеться и от халявной работы отстранить. С другой стороны, ежели тут какая личная разборка у Цезаря, то с него можно детишкам на молочишко слупить…
Вера об этих тонкостях не подумала, а вот слово «пока», произнесенное Клыком, ее покоробило. Пуще смерти ее испугала перспектива угодить куда-нибудь за решетку…
— То-то и оно, что пока не сидела, — проворчала Люба. — Она мне как мать была, понятно? Родней родной. Она, Сонечка, меня к жизни вернула…
Люба всхлипнула, а Клык посмотрел на посеревшее, неживое лицо лежавшей на полу покойницы и надавил ей пальцами на веки. Еще одна, третья женщина умерла от его руки. И еще одну рану он нанес своей первой любви. Невзначай, но нанес.
— Давай, — сказал Клык, обращаясь к плачущей Любе, — я тебе сейчас руки развяжу. Хоть лицо утрешь…
Что он еще мог сделать для нее? Если придут менты, — а они определенно дождутся Цезаря, — то ей хана. Она лишняя. А Клык может надеяться только на то, что он и Вера нужны Цезарю для каких-то дел. Иванцова в руках держать, проводить через него своих ребят в прокуратуру, вертеть-крутить… Сказать: «Вали отсюда по-быстрому!»? Куда она побежит, если дача окружена? Даже если переодеть ее во что-нибудь, все равно задержат. Хотя бы как свидетеля. А это значит, что к Цезарю она так и так попадет. Тот сам следствие заведет. Легко не отпустит на тот свет.
Клык разрезал путы. Не боясь, что она выкинет какой-нибудь неприятный финт.
Люба размяла запястья, утерла лицо рукавом своего черного комбеза. Вздохнула:
— Что ж ты сделал, а?
— Кому-то надо было сегодня помереть… — сказал Клык как-то очень виновато, хотя мог бы, наверно, озлиться — не он ведь пришел их убивать, а они его. Слишком уж зацепило его за сердце прошлое.
— Я не о том… — пробормотала Люба. — Я не про сегодня…
И только тут до Клыка дошло, что она упрекает его за давнишнее, за то, чего не было.
— Так уж вышло… — сказал Клык.
Опять затюлюкал радиотелефон.
— Привет, — услышав Клыково «алло», произнес Цезарь, — мы у ворот, с ментами. Вы там в порядке, нас яйцами не закидают?
— Заходите, — произнес Клык, — некому кидаться.
— Смотри, — предупредил Цезарь недоверчиво, — если тебя на крючке держат — не оправдывайся потом. Лучше сейчас кашляни, и я пойму.
— На хрен мне кашлять, — проворчал Клык, — нет тут никого лишних.
— Хорошо. Но если что подозрительное — шорохи, шаги какие-то, предупреди, понял?
— Номера-то я не знаю…
Цезарь назвал номер и добавил:
— Смотри, я тебе верю.
— Верь. — Клык попробовал сказать это потверже.
Сказал — и почуял, что теперь у него только два выхода. Один — красивый, но, по правде говоря, очень дурной. Взять все оружие, что есть в доме, вооружить Любашку, Верку и начать безнадежную оборону. Положить, быть может, Цезаря с его мужиками, но потом наверняка угодить к ментам. Хорошо, если в виде трупа. А если он живым достанется, то придется по новой проходить все, что уже было. И опять сидеть в вечно освещенной, лишенной окон коробочке, на сей раз долго. Потому что будут допрашивать по делу Иванцова, по всем «посмертным» делам, а потом кончат. Так, как могли бы кончить две недели назад. Но хрен с ним — он и так мертвец юридический. Верка и Люба тоже с ним влипнут. Им тоже не жить — обеим.
Второй выход — паскудный, но смертей меньше. Успокоить Любаньку пулькой из ее струмента, а потом спокойно Цезаря ждать.
Нет человека — нет проблемы.
— Они сейчас придут? — спросила Люба, глядя Клыку в глаза.
— Придут, наверно… — промямлил тот, угодя взгляд в сторону.
— Не отдавай меня. Живой не отдавай, ладно? Сделай добро…
Словно мысли прочла.
Со двора отдаленно долетел лязг открываемых ворот, фырчание автомобиля. Цезарь будет здесь минут через п^ть, не больше. И думать надо быстро. Пока подъезжает, открывает двери, поднимается наверх.
— Как ты сюда прошла? — спросил Клык. — Ни собаки не учуяли, ни люди…
— Просто. Собак и первого сняла из дома напротив. Через ночной прицел, из вот этой бесшумки, только ствол другой, удлиненный. Потом — через забор. Вместе с Соней. Дверь отмычкой открыли, положили двоих сонными. Потом Соня сумки взяла, а я к вам пошла… Все так просто. А сперва напридумывали — чуть ли не через подземный ход…
— Ход? — переспросил Клык. — Подкоп копать хотели?
— Нет. — Тут у Любы изменилось лицо. Что-то на нем промелькнуло: не то надежда, не то тоска.
— А как?
— Тут под домами убежища… На соседнюю дачу можно выйти.
— Уходи! — прошептал Клык. — Живее! Где спуск в подвал?
— Из подземного гаража…
— Дуй! Я их застопорю.
Клык набрал номер, который ему дал Цезарь.
— Корефан, ты где сейчас?
— У гаража, — ответил Цезарь, — ключ электронный забыли, сейчас мужик к машине сбегает, войдем…
— Погоди малость, там внизу что-то шуршануло. Не нарвись. Лучше иди через крыльцо, я его, правда, на засов запер, но сейчас спущусь. Заодно пригляжу…
— Осторожней смотри, — позаботился Цезарь.
Люба нерешительно встала с места и двинулась к лестнице.
Клык, держа в руках ее пистолет со шприц-пульками, пошел следом.
Вера только удивленно проводила их взглядом…
У двери подземного гаража Люба вынула из кармана отмычку и какой-то тюбик — должно быть, с тем же маслом, каким они смазывали замки на двери прихожей, — и чуть повозилась. Щелчок вышел тихим, дверь открылась. Тоненьким, как карандаш, карманным фонариком Люба высветила люк в полу.
— На. — Клык подал ей тот пистолет, из которого она должна была его убить. — Эта штука здесь не должна остаться… Лишняя.
— Прощай! — сказала она. — Зла не держи, ладно?
И, порывисто поцеловав Клыка в губы, нырнула в люк. А от запертой на засов двери прихожей уже слышался стук. Клык бегом побежал туда…
Когда за дверью услышали его шаги, то попритихли.
— Это я, — предупредил Клык, взявшись за ручку засова, не убивайте до смерти…
Когда отодвинул засов, то увидел Цезаря и еще четверых с автоматами.
— Видал? — сказал Клык, указывая на мертвых охранников в прихожей. — Одна стерва троих мужиков положила.
— Подруга твоя цела? — спросил Цезарь.
Наверху. Гадюку дохлую сторожит.
— Пошли покажешь!
Поднялись наверх. Пока шли, Клык все беспокоился сунутся к двери гаража или нет? Но его даже не спросили, протопали мимо.
— Вот она, — сказал Клык, указывая на Соню.
— Сюда залезла? — спросил Цезарь.
— Тут такое дело, — начал рассказывать Клык, ощутив, что сможет изложить все так, чтоб у хозяина никаких сомнений не осталось. — Пошел я в сортир. Слыхом не слышал, что внизу творилось и даже как эта падла мимо меня по лестнице прошмыгнула сюда в комнату — не почуял. Но когда вышел, то решил не в комнату вернуться, а вниз сходить. Что-то странно показалось — тихо очень. А эта подлюка не знала что я пустой, без пушки, шмалять не стала и решила уделать меня там, внизу. Ну а вышло, что наоборот.
Вера слушала все это, со страхом ожидая что ей зададут вопрос, так ли все было. Здесь верят не фактам, а эмоциям. И если не поверят, почуют, что Клык врет, а Вера поддакивает…
— Знакомая! — сказал Цезарь, присмотревшись к мертвому лицу Сони. — На Олега работает. Двое их было, значит.
— Это почему? — спросил Клык сдержанно.
— Потому что у этой курвы напарница есть. «Машка» ее. Но тоже вострая, падла. Они народу задолбили немало. Повезло тебе, Клычок. Когда ты нашухерил из автомата, эта вторая через гараж ушла… Дверца-то открыта. Ну и хрен с ней! Ей теперь все одно Олег голову открутит. В сумках все ништяк?
— Вроде все. По первому пригляду. Иконка точно на месте. А насчет бумаг и кассет я сам не знаю, по описи не принимал.
Цезарь подошел к сумкам, порылся, достал «дипломат» с иконой в полиэтилене, поглядел.
— Красивая штуковина. Вроде и в Бога не верю, а смотрится приятно. Точно, Клычок?
Клык кивнул из вежливости. Его сейчас мало волновали вопросы искусства.
— Короче, так, — упрятав икону на место, произнес Цезарь, — поскольку это место засветилось, надо вас срочно выносить за бугор. Хотели честь по чести вывезти — не выходит. Придется делать по нахалке. В «воронке» давно не ездил?
— Месяцев пять уже, — вздохнул Клык.
— Еще разок проедешься. Собирайтесь!
Клыку, конечно, это было не шибко приятно.
В «автозаках» он уже вот так понаездился. Но куда ж денешься?
Вообще-то, когда ребята Цезаря провожали их до машины, около которой стояли вполне натуральные менты при автоматах и бронежилетах, Клыку как-то поплохело, полезли в голову лишние мысли. Вот так усадят, повезут и выгрузят во внутреннем дворе Бутырки. Там тоже «исполняют», между прочим, свой коридорчик, говорят, под Пугачевской башней имеется.
Впрочем, погрузились они хоть и вместе с четырьмя ментами, но не в настоящий «воронок», а в зарешеченную желтую «уазку» типа «спецмецслужбы», в которых всякую пьянь возят. Их при этом словно бы специально фарами высветили, чтоб побольше народу видело с соседних дач и особенно из ремонтируемого дома поселковой администрации: дескать, правосудие торжествует, и злостный бандит Клык угодил в его мозолистые руки вместе со своей подельницей и вещественными доказательствами в виде сумок. Сумки, конечно, поставили в другую машину.
Вера, сидевшая напротив Клыка между двумя милиционерами, тоже волновалась, но помалкивала. Все равно теперь ничего сделать было нельзя, только верить, что Цезарь играет честно.
Так оно и было. Машины выехали со двора, колонной прокатили по улице, выехали за ограду поселка и пять минут двигались по пустынному ночному шоссе. Затем «УАЗ» притормозил, сбоку подкатил «Паджеро», Клык с Верой быстренько пересели туда, где их ожидал и Цезарь, и сумки. После этого милицейская колонна покатила своей дорогой, а «Паджеро» — своей.
— Нормально, — с облегчением отметил Цезарь, — без хвоста ускакали. Кто скупой, тот платит дважды. Ребят, конечно, жалко, но все под Богом ходим… Ладно. Расклад такой: сейчас везу вас в одну конторку. Там получите спецуру одной экспортно-импортной фирмы и общегражданские паспорточки. О сумках больше не беспокойтесь и вообще забудьте, что они были. Вспомните только тогда, когда попросят, и дай Бог, чтоб это было не скоро. Дальше, уже в спецуре, вас привезут в грузовой аэропорт и посадят с бригадой грузчиков и сопровождающих на фрахтовый самолет. Там только по головам считают и список проверяют, морды лица не смотрят. На этом самолете допилите до места. Там вас опять посчитают, маленько так пошмонают и посадят в микроавтобус. Повезут на винный склад, большой такой, старинный, подземный. С вами будет мужичок, который покажет, что дальше делать.
— А как мы его узнаем?
— Он с вами из Москвы полетит и сам вас узнает.
