Клык и Вера действительно находились в том доме, за которым наблюдали. Их привезли туда несколько часов назад.

С Верой поначалу было плохо. Как только отпустило нервное напряжение, сжавшее ее в комок, словно мышцу, сведенную судорогой, — а это произошло в тот момент, когда она приехала на Новостроечный, 25, — с ней началась истерика. Вера вцепилась в Клыка, залилась диким хохотом, потом зарыдала, затем опять захохотала, упала на пол, забилась в корчах, выкрикивая всякую бессвязную околесицу. Цезарь, Клык и остальные два мужика с трудом смогли ее скрутить и напоить димедролом. Даже овчарка с перепугу поджала хвост и, забившись под кровать, жалобно скулила.

Сразу после того, как Вера осоловела и затормозилась, Цезарь связался со своим шефом, и за ними пришла машина. Даже две; на одной уехал по своим делам Цезарь. Конечно, он не докладывал Клыку, что едет к Михалычу. С Клыком, Верой и Вериными сумками, в которых лежали «дипломат» с иконой, оружие и папки с компроматом на Иванцова & С°, кроме шофера, поехали два охранника и овчарка.

Когда приехали на дачу, высаживались из машины в подземном гараже. Сумки ребята как-то сразу отделили от Клыка и Веры, взяв их в свои мозолистые (с внешней стороны) руки, и унесли. А гостей — Клыку казалось, что скорее пленников, — поместили в симпатичную комнатку на втором этаже. Окна ее выходили на зады дачи, то есть ни ребята Мартышки, ни Соня со своего НП не могли бы в них заглянуть, даже если б на этих окнах не было прочных жалюзи и тонированно-бронированных стекол. Между двойными рамами еще и решетки имелись, так что гели б Клык вдруг решил удрать отсюда, то у него ни шиша бы не получилось. Дверь комнаты, правда, с внешней стороны не заперли. Можно было выйти в туалет или ополоснуться в ванной под душем. Именно эти сантехучреждения были совсем рядышком. Дверь комнаты, ванной и сортира выходили с разных сторон на небольшую — полтора на полтора метра — площадочку. С четвертой стороны была узкая лестница, зажатая между двумя стенами. Внизу лестница переходила в П-образный коридор, через который можно было выйти на лестницу, ведущую в подземный гараж. Там, в коридоре, имелась еще и боковая щерь, но она была заперта. Ребята Цезаря, судя по всему, проводив гостей наверх, ушли в эту дверь. Дверь с лестницы в подземный гараж, стальную, бронированную, они заперли за собой еще раньше. Так что вся свобода перемещения для Клыка и Веры была ограничена комнатой, ванной, туалетом и лестницей с коридором.

Правда, в комнате было все, чтобы чувствовать себя комфортно. Телик, видик, бар, холодильник с целой кучей бутербродов и консервов. Два дивана, где можно было прилечь.

Клык раздавил бутылочку «Хейникена» под бутерброды с какой-то рыбой и копченой шейкой, почуял сытость и решил подремать. Вера вообще есть не стала, а сразу заняла место на другом диване и заснула. Беспокоить ее чем-либо Клык не собирался. Во-первых, напичканная успокоительным, она у него никаких желаний не вызывала, а во-вторых, всякая романтика Клыку была, прямо скажем, до лампочки. Надо было в спокойной обстановке подумать, что из всего происшедшего вытекает.

Ничего особо неприятного пока не было, но и радоваться тоже причин не имелось. Жалко было и Надьку, и Инку. Из той околесицы, которую в истерике выкрикивала Вера, Клык смог понять, что и как произошло. Конечно, не очень-то верилось в такой расклад, что перепуганная до полусмерти гражданская баба перестреляла четырех мужиков, один из которых был ее и Инниным однокашником. Неправдоподобным виделось и то, что ей после такой стрельбы удалось спокойно одеться, собрать манатки и уехать на каком-то частнике, добраться до места и лишь там дать волю эмоциям. Раньше, в прошлые времена, ничего такого быть не могло. Но сейчас — хрен его знает. Вряд ли эта зараза такая артистка, что смогла придумать или разыграть эту сценку. Слишком уж натуральный припадок с ней приключился. С другой стороны, шибко много на Верочку накатывало подозрений. Геша был им с Инной знакомым человеком. Во время вчерашней пьянки о нем вспоминали, и Клык, несмотря на хмель, не забыл, что именно его Вера и Надя встретили на улице, когда ходили за продуктами. Неужели оказались такими дурами, что сболтнули ему про икону и прочее? А может, там вообще все повязаны? Это Клыку показалось уж совсем дурным, и он от этой мысли отказался. Тогда им было бы проще подождать, пока Клык заснет, пригласить мальчиков и уделать его тихо, спокойно и без шума. Если Геша пришел с ребятами днем, то скорее всего не хотел встречаться с Клыком. Но откуда он знал, что вообще имеет место такой товарищ? Только от Надежды и Веры, если они, допустим, ему проболтались, или же от Инны и Веры, которые могли ему позвонить, пока Клык с Надеждой трахались в ванной. Но мог быть и вариант, что этот самый Геша с ребятишками специально отслеживал подъезд. Точно! Машинки-то были какие-то на улице. Стоп! Но это значит, что тогда их команда и Клыка вела до Новостроечного.

Клыку захотелось закурить. Все уж очень по дурному выстраивалось. Не пойдешь к ментам и не спросишь, сколько трупов нашлось в квартире у Инны. А что, например, если Теша пришел, придавил Надьку с Инной, а Веру, пусть даже под дулом пистолета, привез на Новостроечный и заставил идти в шестую квартиру, чтоб там рассказать всякие ужасы? Но почему нычку не взял? Не говоря уж о компроматных делах на Иванцова. Они ж у него в руках были! Если б Клык, допустим, забрал чемодан с собой — другое дело.

В мозгах ничего не клеилось. Даже дым не помогал. Очень неприятно, когда все непонятно.

Ясно, что если, допустим, Геша был обычный налетчик, который решил прищучить на квартире старой подруги денежных челноков, то давить надо было либо всех сразу, либо ни одной. Мокруха — дело, чреватое вышкой, и ходить на три сразу, подвешивая к 146-й еще и 102-ю, имея в виду какой-нибудь десяток лимонов или пару тысяч баксов, — нерентабельно. Клык в последний раз взял на магазине двадцать пять, застрелив охранника, и то переживал. А вот загодя зная про нычку и прочее, что имелось на <вар-тире, можно было и нужно давить всех. За что же Вере привилегия? Только за то, что навела.

Но как она могла это сделать? Если б сболтнула случайно, то Надька бы точно довела это до Клыка. Из одной вредности. Если б они сговорились с Надеждой или Инной, то зачем их вообще давить? Тогда надо было давить только Клыка. Но если сговаривались, если вообще полощут Клыку и Цезарю мозги, а на самом деле никого вообще не убили, то на фига присылать на Новостроечный Верку с нычкой?

Ладно. Можно принять все, что Вера сообщила… на веру. Откуда еще этот самый Геша мог узнать про нычку, кроме как от нее, Надежды или самого Клыка?

И тут Клыка осенило: от Иванцова или кого-то из его друзей в Москве. Точно! Иванцов своим корешам позвонил, а корешам из прокуратуры или ментуры, конечно, шибко западло было самим заводить бухгалтерию, как говорится, по официальным каналам. На фига? Если есть знакомые, в данный момент не сидящие и не хотящие сесть в будущем, то почему бы их не попросить? И наверняка если бывший однокашник Веры проходил по криминалам, то его одним из первых побеспокоили. Ведь если Иванцов просек, что иконку утаранили в Москву, то постарался тут же узнать, к кому могут постучаться в дверь две паскудные девочки и очень нехороший мальчик. Хорошо еще, что Вера телефон Инны вспомнила, а не этого Теши. Правда, одно «но» оставалось. Случайно Геша оказался поблизости от дома Инны или нет? Вряд ли случайно. Наверняка догадались взять на прослушивание телефоны всех Вериных однокашников, живущих в Москве. Правда, так быстро это мог организовать только КГБ или что там еще… В общем, Вера засветилась. Гешу проинформировали, и он отправился к Инне на прикидку.

Как было на самом деле, Клык не знал, но ему очень не хотелось, чтобы Вера оказалась стукачкой. Очень не хотелось. Сам велел ей звонить, себя и ругать надо.

С другой стороны, а куда деться было? Сразу топать на Новостроечный? Кто ж знал, что там все обойдется… К тому же обошлось или нет, это еще вопрос. Очень даже могло быть, что сейчас, покуда Клык отдыхал тут, на природе, его уже продавали со всеми потрохами. Прежде всего с нычкой. Может быть, тем, кто на Веру нападал, а может — Иванцову. Небось, и еще покупатели могли найтись. Теперь уже ничего исправить было нельзя. Влипли. Нычки нет, компромата нет и автомата тоже — все забрали. Заперли в симпатичную клетку, приставил! сторожей — и чего теперь решать, думать и гадать" Придут и скажут: «Усе, Клыкуша, приплыл! Народ решил, что ты народу не нужен. Пора мочить».

Невесело. Стоило бегать и рыпаться, чтоб гак и не убежать! Одна маленькая надежда, что Цезарь шибко уважал покойного Курбаши и после его смерти не будет сукой. К сожалению, прежний опыт подсказывал: такие чудеса не часто случаются. Скорее всего небольшая задержка в отправке к великим предкам происходит от желания как следует оценить иконку, а самое главное — это Клык так подозревал — поторговаться с Иванцовым из-за бумажек. Конечно, про-дешевить-то никому не хочется. Иванцову тоже. И если Цезарю, похоже, в принципе наплевать на Клыка, то прокурор не успокоится до тех пор, пока не увидит Петра Петровича в гробу, пусть даже и без белых тапочек. Потому что Клык ему нужен только мертвый, каким он должен был стать еще пару недель назад. То есть, конечно, он и от живого не откажется, не только затем, чтоб привести Клыка в исполнение. Может быть, по всем правилам, а может, и так, без всяких ненужных формальностей. Точнее, именно так и никак иначе, потому что на расстрел Клыка уже все оформлено и поди-ка уже есть акт и о кремировании в какой-нибудь подходящей кочегарке.

Конечно, здесь все-таки лучше, чем в камере смертников. Там нет ни бабы, которая здесь имеется, ни видака, ни бара. Но суть ожидания та же. Когда придут и с чем придут. Тогда, правда, нычка грела душу. Она еще лежала нетронутая, как девушка, на островке в Черном болоте. И куча народу еще была жива, не зная, что из-за этого финта с малявой для Черного, написанной Клыком-смертуганом, шмер-духа наедет на них гораздо раньше, чем на нею — юридического покойника. Мало того, что Клык лично замочил троих иванцовских холуев на болоте и пару омоновцев по ходу беготни. Верка, вот эта самая непонятная баба, которая сейчас лежит в отключке, превратилась из тихой домашней скромницы, прямо-таки созданной для семейной жизни, в убийцу. И бесстыдство из нее поперло. Видно, жило все это в ней, как в темнице, а Клык пришел и на волю выпустил. И Надька, дура толстая, случайно человека порешила. Того, которого даже Клык убивать не хотел. Ну, а остальных сколько, случайно или неслучайно к этому делу прилипших и оттого жизни лишившихся? Неужели если Бог есть, то он Клыку все это на душу повесит? И Черного, и Курбаши, и их корешков, и двух прокуроров, и Надьку с Инкой, и, может, еще каких-то людей, о которых Клыка не информировали… Во, кашу заварил! Крутая нычка получилась.

Можно было себя пожалеть и начать думать по-другому. Например, припомнить, что на этой Богородице с бриллиантовым окладом наверняка еще до Клыка кровь была. Но ежели есть Бог, который за эту свою Богоматерь обиделся, то почему ж он всему дал гак раскрутиться? И Клыка, главного виновника всей заварухи, до сих пор чертям не отдал? Не пропустил бы маляву — и ничего бы не было. А Клыка бы нормальным образом исполнили. Отчего у него на душе было бы сейчас только четыре жмура. В рай, конечно, не пропустили бы, но все-таки в аду, наверно, пристроили бы получше, чем теперь, когда покойничков прибыло.

Нет, не верил Клык во всю эту фигню. Нет там ничего. И не надо. Самое оно. Нажраться, что ли, по случаю окончательного решения вопроса о существовании Бога?

Клык вытащил из бара пузырь со «Столичной», подходящий стакан граммов на двести, хлопнул, не отрываясь, закусил все той же шейкой. Потеплело, потупело в башке, успокоило маленько. А потом повалило в сон. Надоело голове мучиться и дергаться, она взяла и отключилась…

Сколько ему сподобилось поспать, Клык не уловил, но то, что за это время зашло солнце, сразу — в комнате было темно, как у негра за пазухой. Вера по-прежнему спала.

Собственная голова оказалась тяжеленькой. То ли «Столичная» попалась некачественная, то ли наслоилась на пиво не под тем углом.

Чтоб уконтрапупить эту систему, Клык xлебнул еще сто граммов и почувствовал, что теперь в форме. Голова унялась, появилось даже некое веселье. Подумалось и о том, что, может, раз до ночи не пристукнули, то и еще пожить дадут.

Прислушался. Что-то тихо было и за стенами дома, и в самом доме. Немного удивился. Неужели никто из хозяев не караулит? Стрема в таких дела> вещь необходимая. Если тем ребятам, которые наведались к Инне, очень нужно добыть его нычку, а платить почему-либо не хочется, то они могут попробовать ее достать. И пострелять при этом не постесняются.

Встав с дивана, Клык решил сходить за малым делом. Кроссовок не надевал, поленился, в одних носках потопал. Исполнив это необходимое мероприятие, он вышел на площадку лестницы и еще разок насторожил уши. Так, не надолго, минут на пять. Сначала ни черта не слышал. Потом до ушей долетел тихий шорох. Отдаленный скрип половицы, какой-то металлический щелчок. Не то ключ в замке пое ер нули, не то автомат на боевой взвод поставили — не разберешь. И то и другое могло быть опасным. Обострившийся слух учуял шаги. Мягкие, те, которые в другое время и не услышишь.

Шаги эти самые поначалу почти мерещились. Потом стали все более отчетливыми, близкими, но все еще плохо слышными.

Клыку это показалось неприятным до ужаса. Там был явно кто-то не из команды Цезаря. Те у себя дома и ни по какой причине не стали бы так осторожничать. Даже если б собирались мочить Клыка. Куда он денется без оружия? Ну, стулом огреет или бутылкой, если раньше услышит, но серьезных неприятностей доставить не сможет.

Так должны ходить те, кто не хочет потревожить хозяев. Таких домушников в натуре уже не осталось. Это, говорят, только при царе или при Сталине, может быть, были спецы, которые забирались ночью в закрытую хату, тихо брали у спящих сладким сном хозяев из запертых шкафов и комодов все что надо и уходили, половицей не скрипнув. Сейчас лезут либо в пустые квартиры, либо никого не стесняясь.

Значит, это не грабить пришли. Но очень интересно, как это собачки их не почуяли? Собачки во дворе были хорошие, большие, голосистые. Гавкали вовсю, когда машина во двор въезжала, бегали вокруг, виляли хвостами, видимо, знали этот автомобиль. И мужичок с ними был. Навряд ли этот мужичок только днем дежурил, а на ночь спать ложился, никого вместо себя не оставив. Тем не менее кто-то ни собак не потревожил, ни сторожа. И ходит тут, Клыку спать мешает. Конечно, бывает, когда собачек удается потравить. Но только не таких. Такие овчарочки скорее руку дающего откусят, чем возьмут что-то у чужого.

Шаги Клыку слышались все четче. Тот, кто шел к нему, был где-то внизу, в П-образном коридорчике, и вот-вот мог появиться у нижних ступеней лестницы. Клык бесшумно отступил в комнату. Взял из бара увесистую бутылку шампанского и осторожненько, чтоб не скрипнуть, прикрылся створкой распахнутой двери, прижавшись спиной к стене. Левой рукой взялся за ручку двери, правой — за горло бутылки, весь перешел в слух. Эх, если б еще можно было совсем не дышать!

Идет. Мягко, как кошка, но ступени все-таки вздрагивают. Сколько их там, ступеней? И сколько тех, кто по ним поднимается? Что делать с первым, Клык уже знал, хотя не был уверен, что все удастся сделать быстро и хорошо. Если есть второй, шансов нуль без палочки.

Кажется, один. Если, конечно, не идут вплотную, одновременно переставляя ноги. Но нет, уже слышно дыхание — один. Клык, словно ныряя под воду, вобрал в себя вдох. Теперь только сердце, падла, бухает. Его не остановишь.

Тот, кто поднимался по лестнице, вышел на площадку. Он дышал совсем рядом, в полуметре от Клыка, отделенный от него только дверью. Теперь — помоги, Боже! Не дай поспешить или опоздать!

Пришелец сделал несколько шагов по площадке. Чуть скрипнул дверью ванной, потом туалета, должно быть, проверял, нет ли кого там. А это значит, что пушка у него уже наготове и небось глуша< навинчен. Если он по первому этажу прошелся, то там уже и живых никого не осталось. Ни собачек, ни людишек.

Вернулся. Теперь, убедившись, что за спиной никого, пойдет в комнату. Клык попытался мысленно глянуть на комнату глазами этого друга. Сразу заметит Веру, спящую на диване. Ее успокоенное мерное дыхание обозначает, а заодно маскирует Клыка — пока незваный гость площадку инспектировал и отхожие места, гражданин Гладышев немного подышать успел.

Значит, заметит этот гад Веру и может прямо с порога по ней ударить? Навряд ли, потому что захочет приложить наверняка, в упор. Чтоб не пикнула, а сразу замолчала. Значит, шаг или два в комнату все-таки сделает. А тут уж все от Клыка зависит и от фарта, который за бабки не купишь.

Тот подошел к порогу, шагнул в комнату Что-то уплотнило тьму за краем створки, укрывавшей Клыка. Н-ну! Левой рукой и плечом Клык изо всех сил толканул створку от себя, надеясь долбануть ручкой двери по локтю правой руки неясно видимого противника, в которой могло быть оружие. А правая рука уже готовилась обрушить на голову супостата бутылку, утяжеленную 0,8 литра полусухого «Советского шампанского»…

Такого, чтоб сшибить ночного визитера с ног одним ударом двери, Клык вовсе не замышлял. Но именно так все и получилось. Гость дорогой полетел на пол, и Клык, не давая опомниться, выскочил из засады, прыгнул на врага, придавливая к полу, перевернул на спину и уселся на него верхом, коленями придавив ему руки к бокам. Уперев одну ладонь в горло поверженному, Клык подобрал бутылку, выпущенную из рук в пылу борьбы, и уже хотел обрушить ее на голову неприятеля, как вдруг в комнате зажегся свет.

Это Вера, разбуженная возней, включила торшер.

Бутылку Клык опустил, но не на голову своего врага, а просто на пол и очень плавно. Он узнал противника, вернее, противницу…