40
С самого начала путешествия я испытал так много необычайного, что мог считать себя застрахованным от неожиданностей и даже неспособным удивляться. Но все же при виде этих двух букв, высеченных на скале триста лет назад, я был чрезвычайно изумлен. Мало того, что на скале высечено было имя ученого алхимика, в моих руках находился еще стилет, которым он его вырезал! Невозможно более сомневаться в существовании путешественника и в действительности его путешествия.
Пока эти мысли кружились в моей голове, профессор Лиденброк отдал дань восторженному преклонению перед Арне Сакнуссемом.
– Гений, достойный удивления! – восклицал он. – Ты все предусмотрел, чтобы облегчить смертным путь через кору земного шара во имя будущих открытий; и подобные тебе пойдут по твоим следам, которые ты оставил три века назад во мраке этих подземных глубин! Ты дал возможность потомкам созерцать эти чудеса! Твое имя, высеченное то тут, то там твоею собственною рукою, указует отважному путнику дорогу к центру нашей планеты! Ну, что ж! И я поставлю свое имя на этой последней гранитной странице! И да будет утес у моря, открытого тобою, назван мысом Сакнуссема!
Восторг и воодушевление дядюшки передались и мне. Пафос его речи поднял мой упавший дух.
Я забыл все опасности путешествия и рискованность обратного пути. Я хотел совершить то же, что совершил другой, и ничто человеческое не казалось мне невозможным!
– Вперед, вперед! – воскликнул я.
Я устремился было к темной галерее, но профессор удержал меня. И он, этот пылкий человек, посоветовал мне быть более терпеливым и хладнокровным.
– Вернемся сначала к Гансу, – сказал он, – и приведем сюда плот.
Не без досады я послушался его и быстро зашагал среди прибрежных скал.
– Знаете ли, дядюшка, – сказал я, идя рядом с ним, – нам замечательно везет до сих пор!
– Вот как! Ты так думаешь, Аксель?
– Конечно! Даже буря удачно направила нас на верный путь. Будь благословенна гроза! Она приблизила нас к берегу, от которого хорошая погода удалила бы нас! Вообразите себе на минуту, что мы бы уткнулись носом в южный берег моря Лиденброка. Что сталось бы с нами? Имя Сакнуссема ускользнуло бы от наших глаз, и мы оказались бы теперь в безвыходном положении.
– Да, Аксель, это прямо-таки чудо, что мы, плывя к югу, были унесены на север к мысу Сакнуссема. Должен прямо сказать, что в этом факте есть нечто положительно необъяснимое!
– Э! Пустое! Нам нет нужды объяснять факты, а надо ими пользоваться!
– Конечно, мой мальчик, но…
– Мы снова берем курс на север, пройдем под северными странами Европы, Швецией, Россией, Сибирью, – кто знает, где еще, – вместо того чтобы идти под пустынями Африки или океаническими водами!
– Да, Аксель, ты прав, и все идет к лучшему, раз мы покончили с плаваньем то горизонтали, которое ни к чему бы нас не привело. Теперь мы будем спускаться, еще опускаться, все время спускаться! Знаешь ли ты, что до центра Земли нам осталось всего полторы тысячи лье?
– Пустяки! – воскликнул я. – Об этом и говорить не стоит! В путь! В путь!
Мы вели подобные бредовые речи, пока не наткнулись на охотника. Все было готово к немедленному отплытию, не был забыт ни один тюк! Мы взошли на плот, Ганс взялся за руль, и мы полным ходом пошли вдоль берега, к мысу Сакнуссема.
Ветер был неблагоприятен для такого судна, как наш плот. Поэтому иной раз нам приходилось прибегать к помощи шестов, чтобы двигаться вперед. Скалы нередко вдавались в море, и мы принуждены были делать большие обходы. Наконец, после трехчасового плавания, иначе говоря, около шести часов вечера, мы нашли место, удобное для высадки.
Я выскочил на землю, дядюшка и исландец последовали за мной. Этот переезд не охладил моего возбуждения. Напротив, я даже предложил «сжечь наши корабли», чтобы отрезать путь к отступлению. Но дядюшка был против этого. Я находил, что он чересчур хладнокровен.
– По крайней мере, – сказал я, – мы тронемся немедленно в путь.
– Согласен, мой мальчик, но необходимо сперва исследовать новую галерею, чтобы узнать, не нужно ли приготовить лестницы.
Дядюшка привел в действие аппарат Румкорфа; плот был привязан к берегу. Впрочем, до отверстия в галерее было всего каких-нибудь двадцать шагов, и наш маленький отряд во главе со мной тотчас же направился к галерее.
Отверстие в скале, почти круглое, имело приблизительно пять футов в диаметре. Темный туннель был пробит в голых скалах и до гладкости отполирован продуктами вулканических извержений, которым он некогда служил выходом на земную поверхность. Нижний край отверстия находился в уровень с землей, и в туннель можно было войти без труда.
Мы шли сначала по плоской, почти горизонтальной поверхности; но не успели мы сделать и шести шагов, как наш путь был прегражден огромной каменной глыбой.
– Проклятая глыба! – закричал я гневно, натолкнувшись на непреодолимое препятствие.
Как мы ни искали, и справа и слева, и сверху и снизу, мы не могли найти ни прохода, ни разветвления. Я чувствовал себя крайне раздосадованным и ни за что не хотел признать реальность преграды. Я нагнулся. Осмотрел глыбу снизу. Заглянул сверху. Ни единой расселины! Все та же гранитная преграда! Ганс попробовал освещать лампой стену во всех направлениях, но нигде не обнаружил ни малейшего просвета. Приходилось отказаться от намерения идти дальше.
Я сел на землю; дядюшка ходил по коридору взад и вперед большими шагами.
– Но как же прошел Сакнуссем? – воскликнул я.
– Да, – оказал дядюшка, – неужели и ему преградила путь эта потайная дверь?
– Нет, нет! – живо возразил я. – Этот обломок скалы неожиданно заградил проход, вероятно, вследствие землетрясения или какого-либо магнитного явления, действующего в земной коре. Очевидно, галерея служила прежде путем для лавовых излияний и продуктов вулканических извержений. Взгляните-ка, гранитный потолок изборожден трещинами, невидимому, недавнего происхождения. Они возникли в момент вулканического извержения, когда огромные камни проламывали галерею с такой силой, как будто тут поработала рука какого-нибудь гиганта! Но однажды, под более сильным давлением, в проход втиснулась и застряла в нем глыба, образовавшая как бы замок свода и заградившая весь путь. Эта преграда, которой не встретил Сакнуссем, появилась тут позднее. Нам нужно ее устранить, иначе мы окажемся недостойны достичь центра Земли!
Вот как заговорил я! Дух профессора всецело овладел мною. Меня воодушевляла жажда открытий. Я забыл прошлое и пренебрегал будущим. Для меня уже ничего не существовало на поверхности сфероида, откуда я низвергся в бездны: ни городов, ни селений, ни Гамбурга, ни Королевской улицы, ни моей бедной Гретхен, вероятно, считавшей меня навсегда погребенным в недрах Земли!
– Что же, – заговорил дядюшка, – возьмемся за кирку, возьмемся за лом, проложим себе путь! Разрушим стены!
– Скала слишком крепка для лома! – воскликнул я.
– Ну, а кирка!
– Но… толща стены слишком велика для кирки!
– Но…
– Но у нас есть порох! Заложим мину! Взорвем глыбу!
– Взорвем?
– Да! Нужно только выдолбить углубление в скале!
– Ганс, за работу! – закричал дядюшка.
Исландец немедленно принес с плота кирку, чтобы пробить в стене углубление для мины. Работа была не из легких. Углубление должно было вместить двадцать килограммов пироксилина, разрушительная сила которого в четыре раза больше силы пороха.
Я был чрезвычайно возбужден. Пока Ганс работал, я помогал дядюшке приготовить длинный фитиль.
– Мы пройдем! – сказал я.
– Конечно, пройдем, – подтвердил дядюшка.
В полночь саперные работы были закончены, заряд пироксилина был заложен в углубление, и фитиль, протянутый через всю галерею, оканчивался снаружи.
Одной искры было достаточно, чтобы привести в действие страшный снаряд.
– До завтра, – сказал профессор.
Пришлось покориться и ждать еще целых шесть часов.
