19

На следующий день, во вторник, 30 июня, в шесть часов утра мы вновь пустились в путь.

Мы все еще шли по лавовой галерее, которая вела вниз легким уклоном, как те деревянные настилы, которые и поныне заменяют лестницы в некоторых старинных домах. Так продолжалось до двенадцати часов семнадцати минут, когда мы нагнали Ганса, поджидавшего нас.

– А-а! – воскликнул дядя. – Мы в самом конце трубы!

Я огляделся вокруг. Мы находились у перекрестка, от которого вели два пути, оба тетиных и узких. Какой же из них нам следовало избрать? Вот в чем была трудность!

Однако дядюшка, не желавший обнаружить своего колебания ни передо мной, ни перед проводником, решительно указал на восточный туннель, в который мы тотчас же и вошли.

Впрочем, раздумье при выборе пути могло продолжаться очень долго, потому что не было ни малейшего указания, могущего склонить дядюшку в пользу того или другого хода; приходилось буквально идти наудачу.

Наклон в этой новой галерее едва чувствовался, и разрез ее то расширялся, то суживался. Иногда перед нами развертывалась настоящая колоннада, точно портик готического собора. Зодчие средневековья могли бы изучить тут все виды церковной архитектуры, развившейся из стрельчатой арки. Еще через одну милю нам пришлось нагибать головы под сдавленными сводами романского стиля, где мощные колонны, укрепленные в фундаментах, поддерживали их. В иных местах вместо колонн появлялись невысокие навалы, похожие на сооружения бобров, и нам приходилось пробираться ползком по узким ходам.

Температура была все время сносной. Я невольно представлял себе, как высока должна была быть здесь температура, когда потоки лавы, извергаемые Снайфедльс, неслись по этой дышавшей покоем галерее. Я представлял себе, как огненные потоки разбивались об углы колонн, как горячие пары скоплялись в этом узком пространстве!

«Только бы не пришла древнему вулкану фантазия вспомнить былое!» – подумал я.

Впрочем, я не делился с дядюшкой Лиденброком своими мыслями, да он и не понял бы их. Его единственным стремлением было: идти все вперед! Он шел, скользил, даже падал, преисполненный уверенности, которой нельзя было не удивляться.

К шести часам вечера, не слишком утомившись, мы прошли два лье в южном направлении и едва четверть мили в глубину.

Дядюшка дал знак остановиться и отдохнуть. Мы поели, почти не обмолвившись словом, и заснули без долгих размышлений.

Наши приготовления на ночь были весьма несложны: дорожное одеяло, в которое каждый из нас закутывался, составляло всю нашу постель. Нам нечего было бояться ни холода, ни нежданных посетителей. В пустынях Африки или в лесах Нового Света путешественникам приходится вечно быть настороже. Тут – совершенное одиночество и полнейшая безопасность. Нечего было опасаться ни дикарей, ни хищных животных, ни злоумышленников!

Утром мы проснулись бодрые и подкрепившиеся! И снова двинулись в путь! Мы шли, как и накануне, по тому же грунту затвердевшей лавы. Строение почвы под лавовым покровом невозможно было определить. Туннель не углублялся больше в недра Земли, но постепенно принимал горизонтальное направление. Мне показалось даже, что наш путь ведет к поверхности Земли. К десяти часам утра, в этом нельзя было сомневаться, стало труднее идти, и я начал отставать от спутников.

– В чем дело, Аксель? – спросил нетерпеливо профессор.

– Я не могу идти быстрее, – ответил я.

– Что? Всего каких-нибудь три часа ходьбы по столь легкой дороге!

– Легкой, пожалуй, но все же утомительной.

– Но ведь мы же спускаемся!

– Поднимаемся! Не в обиду вам будь сказано!

– Поднимаемся? – переспросил дядя, пожимая плечами.

– Конечно! Вот уже с полчаса как наклон пути изменился, и если будет продолжаться так дальше, мы непременно вернемся в Исландию.

Профессор покачал головой, давая понять, что он не хочет ничего слышать. Я пытался привести новые доводы. Дядюшка упорно молчал и дал сигнал собираться в дорогу. Я понял, что его молчание вызвано дурным расположением духа.

Все же я мужественно взвалил свою тяжелую ношу на спину и быстрым шагом последовал за Гансом, который шел впереди дядюшки. Я боялся отстать. Моей главной заботой было не терять из виду спутников. Я содрогался от ужаса при мысли заблудиться в этом лабиринте.

Впрочем, если восходящий путь и был утомительнее, все же я утешался мыслью, что он вел нас к поверхности Земли. Он вселял в сердце надежду. Каждый шаг подтверждал мою догадку, и меня окрыляла мысль, что я снова увижу мою милую Гретхен.

Около полудня характер внутреннего покрова галереи изменился. Я заметил это по отражению электрического света от стен. Вместо лавового покрова поверхность сводов состояла теперь из осадочных горных пород, расположенных наклонно к горизонтальной плоскости, а зачастую и вертикально. Мы находились в отложениях силурийского периода.

– Совершенно очевидно! – воскликнул я. – Осадочные породы, как то: сланцы, известняки и песчаники, относятся к древней палеозойской эре истории Земли! Мы теперь удаляемся от гранитного массива. Выходит, что мы поступаем, точно гамбуржцы, которые поехали бы в Любек через Ганновер.

Мне следовало бы держать свои наблюдения про себя. Но мой пыл геолога одержал верх над благоразумием, и дядюшка Лиденброк услышал мои восклицания.

– Что случилось? – спросил он.

– Смотрите, – ответил я, указывая ему на пласты слоистых песчано-глинистых и известковых масс, в которых наблюдались первые признаки шиферного сланца.

– Ну, и что же?

– Значит, мы дошли до того периода, когда появились первые растения и животные.

– А-а! Ты так думаешь?

– Да взгляните же, исследуйте, понаблюдайте!

Я заставил профессора направить лампу на стены галереи. Я ожидал от него обычных в таких случаях восклицаний, но он, не сказав ни слова, пошел дальше.

Понял ли он меня, или нет? Или он, как старший родственник и ученый, не хотел сознаться из чувства самолюбия, что он ошибся, избрав восточный туннель, или же дядюшка намеревался исследовать до конца этот ход? Было очевидно, что мы сошли с лавового пути и что по этой дороге нам не дойти до очага Снайфедльс.

Все же у меня возникало сомнение, не придавал ли я слишком большого значения этому изменению в строении слоев? Не заблуждался ли я сам? Действительно ли мы находимся в слоистых пластах земной коры, лежащих выше зоны гранитов?

«Если я прав, – думал я, – то должен найти какие-нибудь остатки органической жизни, и перед очевидностью придется сдаться. Итак, поищем!»

Не прошел я и ста шагов, как мне представились неопровержимые доказательства. Так и должно было быть, ибо в силурийский период в морях обитало свыше тысячи пятисот растительных и животных видов. Мои ноги, ступавшие до сих пор по затвердевшей лаве, ощутили под собою мягкий грунт, образовавшийся из отложений растений и раковин. На стенах ясно виднелись отпечатки морских водорослей, фукусов и ликоподий. Профессор Лиденброк закрывал на все глаза и шел все тем же ровным шагом.

Упрямство его переходило всякие границы. Я не выдержал. Подняв раковину, вполне сохранившуюся, принадлежавшую животному, немного похожему на нынешнюю мокрицу, я подошел к дядюшке и сказал ему:

– Взгляните!

– Превосходно! – ответил он спокойно. – Это редкий экземпляр вымершего еще в древние времена, низшего животного из отрядов трилобитов. Вот и все!

– Но не заключаете ли вы из этого?..

– То же, что заключаешь и ты сам? Разумеется! Мы вышли из зоны гранитных массивов и лавовых потоков. Возможно, что я избрал неверный путь, но я удостоверюсь в своей ошибке лишь тогда, когда мы дойдем до конца этой галереи.

– Вы поступаете правильно, дорогой дядюшка, и я одобрил бы вас, если бы не боялся угрожающей нам опасности.

– Какой именно?

– Недостатка воды.

– Ну что ж! Уменьшим порции, Аксель.