Натура человеческая столь благорасположена к тем, кто находится в чрезвычайных обстоятельствах, что обо всяком, который заключает в молодые лета семейный союз или умирает, непременно сказано будет доброе слово.

Недели не минуло с тех пор, как в Хайбери первый раз прозвучало имя мисс Хокинс, а уже обнаружилось неведомыми путями, что она всем взяла — и красотою, и умом; что она хороша собой, изящна, образованна и прекрасно воспитанна, со всеми мила, и, когда мистер Элтон явился торжествовать свою счастливую победу и прославлять окрест достоинства своей нареченной, ему мало что оставалось прибавить к тому, как ее зовут и чью музыку она охотней всего играет.

Мистер Элтон вернулся счастливый. Уезжал он отвергнутый и уязвленный, обманувшись в радужных надеждах после того, как ему недвусмысленно и многократно, верил он, давали повод их питать; уезжал, не только лишась завидной партии, но и удостоверясь, что ему смеют прочить унизительно незавидную. Он уезжал жестоко оскорбленный одною — он воротился обрученный с другой, лучшей, разумеется, ибо в подобных положениях то, что удалось обрести, несравненно лучше того, что утрачено. Воротился веселый, самодовольный, оживленный и добрый, не выказывающий ни малейшего интереса к мисс Вудхаус и уже подавно не удостаивающий вниманием мисс Смит.

Обворожительная Августа Хокинс, в придачу к упомянутым преимуществам, как красота и всяческие совершенства, владела еще и капитальцем во столько-то тысяч, при этом всякий раз называлась цифра десять — обстоятельство немаловажное само по себе, но и придававшее немалую важность рассказчику — тут было чем гордиться: он не предался рассеянию, он нашел себе невесту с десятитысячным (или около того) состоянием, и нашел ее с такою восхитительной быстротой, так скоро после первых минут, когда их представили друг другу, отмечен был вниманием! Великолепно звучала история, поведанная им миссис Коул, по ее настоянию, о завязке и развитии романа, стремительном развитии: от первой нечаянной встречи — к обеду у мистера Грина — к вечеру у миссис Браун; улыбки, все более многозначительные; стыдливый румянец, красноречивое смущение, смятенные взоры — с какою легкостью он произвел впечатление, какой живой отклик нашел в ее душе, — а короче и проще говоря, за него схватились с такою готовностью, что и расчетливость осталась удовлетворена, и в равной мере тщеславие.

Он сумел добыть для себя как основательное, так и эфемерное — и деньги, и любовь, и был по праву счастлив; не говорил ни о чем, кроме себя и своих забот; принимал как должное поздравления; смеялся вместе с теми, кто над ним подтрунивал, — и бесстрашно, от всей души, одарял подряд улыбками местных девиц, с которыми еще несколько недель назад любезничал бы более осторожно.

Свадьба была не за горами; ничье дозволение на нее не требовалось, ее отдаляло только время для необходимых приготовлений, и когда он снова отправился в Бат, то общее мнение, которое как будто не опровергала и тонкая улыбка миссис Коул, сошлось на том, что обратно он приедет уже с молодою женой.

За короткие дни, проведенные им в Хайбери, Эмма видела его лишь мельком, но и этого было довольно для сознания, что первая встреча позади, а также заключения, что эта новая его мина, полуобиженная, полукичливая, не красит его. Честно говоря, она все меньше понимала, что могла находить в нем хорошего прежде; зрелище его слишком неразрывно связывалось с тяжелыми ощущениями, и, когда бы не высоконравственные помыслы о том, что это заслуженная кара, что это ей наука — горькое, но целительное лекарство от гордыни, — она бы рада была век его не видеть. Она желала ему здравствовать и процветать, но видеться с ним было сущее наказанье; куда бы лучше было знать, что он благоденствует миль где-нибудь за двадцать.

Впрочем, то зло, что он по-прежнему будет жить в Хайбери, несомненно, должна была умерить его женитьба. Не одну докучную заботу поможет она устранить, не одну сгладить неловкость. Миссис Элтон станет удобным поводом произвести перемену в отношениях; былые дружеские узы канут, не вызвав ни у кого нареканий.

От самой будущей миссис Элтон Эмма многого не ожидала. Без сомненья, достаточно хороша для мистера Элтона, достаточно образованна для Хайбери, достаточно миловидна, хоть, вероятно, рядом с Гарриет будет глядеть дурнушкой. Что до ее происхождения, тут Эмма была покойна, твердо зная, что в этой части мистер Элтон, после всех своих спесивых претензий и своего пренебрежения Гарриет, не преуспел. Узнать на сей счет правду не составляло труда. Что она такое, поневоле оставалось неясным; кто она, оказалось возможным выяснить, и получалось, что, ежели отбросить в сторону десять тысяч фунтов, то никаких преимуществ перед Гарриет у нее нет. Ни имени, ни знатности, ни родства. Мисс Хокинс была младшею из двух дочерей бристольского… назовем его коммерсантом, если угодно, но так как доходы от его коммерции были, деликатно выражаясь, скромны, то сама собою напрашивалась догадка, что торговлишку он держал самую мизерную. Зимою девица часть времени проводила в Бате, но домом ей был Бристоль, самое сердце Бристоля; ибо, хотя отец и мать ее несколько лет как умерли, но оставался дядюшка — он занимался чем-то по юридической части, — ничего более почтенного, чем род занятий по юридической части, молва ему не приписывала — у него она и жила. Эмма предполагала, что он служил клерком в конторе какого-нибудь стряпчего и выше не мог подняться по тупости. Все поползновения на знатность, таким образом, связаны были со старшею сестрою, которая составила блестящую партию, выйдя замуж за джентльмена из высшего общества, жила невдалеке от Бристоля на очень широкую ногу и держала две кареты! Тем и завершилась история — в том и состояло величие мисс Хокинс.

Если б ей можно было внушить свои нынешние чувства Гарриет! Она сама уговорила ее полюбить, но отговорить ее от этого оказалось, увы, не так-то просто. Слова бессильны были отнять обаяние у предмета, заполнившего собою обширные пустоты в головке Гарриет. Его мог бы — и несомненно должен был когда-нибудь — вытеснить оттуда другой, для чего подошел бы даже Роберт Мартин; однако иного исцеления, как подозревала Эмма, не существовало. Гарриет принадлежала к числу тех, которые, влюбившись единожды, уже всегда потом будут влюблены, не в одного, так в другого. А теперь ей, бедной, только пуще разбередил душу приезд мистера Элтона. Он, как на грех, без конца то тут, то там попадался ей на глаза. Эмма видела его всего один раз, Гарриет же, что ни день, ухитрялась непременно раза два-три только что встретить его, либо только что с ним разминуться, только что услышать его голос, увидеть удаляющуюся спину, либо у нее только что происходило какое-нибудь событие, дающее пищу воображению и любопытству и подогревающее чувство. Мало того, она постоянно слышала разговоры о нем, ибо не считая часов, проводимых в Хартфилде, находилась все время среди тех, в глазах кого мистер Элтон был непогрешим и для которых не было интересней занятия, как судить да рядить об его делах, а потому малейшее о нем известие, малейшая, имеющая до него касательство, включая доходы, прислугу, мебель, догадка о том, что было, есть и будет, повторялись вокруг нее на тысячи ладов. Ее лестное мнение о нем ежечасно подкреплялось славословиями, ее сожалениям не давали утихнуть, а ранам — затянуться, бессчетные упоминания о том, сколь счастлива должна быть мисс Хокинс, и наблюдения в части того, как сильно ее любят, — весь его вид, когда он проходил мимо окна, даже заломленная шляпа свидетельствовали, сколь пылко он влюблен!

Эмму, когда бы позволительно было обращать в потеху колебания Гарриет, когда бы не были они мукой для ее подруги и укором для нее самой, позабавила бы ее переменчивость. Нынче главенствовал для нее мистер Элтон, завтра — Мартины; и внимание к одному на время служило средством освободиться от другого. Весть, что мистер Элтон обручен, помогла унять бурю после встречи с мистером Мартином. Страдания же, вызванные этою вестью, через несколько дней немного облегчил, в свою очередь, визит Элизабет Мартин к миссис Годдард. Гарриет не застали дома, но оставили ей записку, написанную в таком духе, что невозможно было не растрогаться, с малою долей укоризны и бездною доброты, так что, покуда мистер Элтон не приехал сам, Гарриет только с нею и носилась, непрестанно соображая, чем бы ей ответить, и не смея признаться, чем ей самой хотелось бы ответить. Но явился мистер Элтон, и заботы эти рассеялись в прах. Покамест он оставался в Хайбери, Мартины были забыты, и, когда ему подошло время снова ехать в Бат, Эмма, чтобы несколько развеять скорбь Гарриет по этому поводу, рассудила за благо снарядить ее в то же самое утро к Элизабет Мартин с ответным визитом.

Как ей вести себя при этом — что будет неизбежно, чего благоразумнее избегать, — составило для Эммы предмет сомнений и раздумий. Держаться с матерью и сестрами высокомерно, когда ее пригласят войти, значило бы выказать себя неблагодарной. Это недопустимо — да, но как же опасность, которою чревато возобновление знакомства?..

Хорошенько поразмыслив, Эмма сочла наилучшим то решение, что визит нанести следует, однако всем поведением своим дать понять — сколько это доступно их пониманию, — что знакомство отныне будет лишь формальным. Она отвезет Гарриет в Эбби-Милл в своей карете, там оставит, сама проедет дальше и вернется за нею с таким расчетом, чтобы не дать им времени для вкрадчивых заискиваний или опасных обращений к прошлому и со всею определенностью показать, каково между ними и ею расстояние.

Лучшего решения она найти не могла, и, хоть было в нем нечто такое, что в глубине души претило ей, некая неблагодарность, припудренная сверху приличием, его надобно было исполнить, а иначе что сталось бы с Гарриет?