Подъезжая к отцовскому дому в Лонг-Бич, Майкл Корлеоне увидел, что поперек узкого въезда в парк протянута тяжелая цепь. Все восемь прожекторов ярко освещали полукруглое пространство, вдоль изогнутой обочины выстроились не меньше десятка машин.

Присев на цепь, переговаривались двое. Он их не знал.

— Кто такой? — спросил один, с бруклинским выговором.

Майкл назвался. Из ближнего дома вышел человек, вгляделся в него.

— Сын дона, — сказал он. — Я его проведу.

Майкл пошел за ним следом; у дверей отцовского дома стояли еще двое, Майкла с его провожатым пропустили.

Дом был битком набит народом — он никого не знал. В гостиной увидел Терезу, жену Тома Хейгена; она сидела на диване, прямая, неподвижная, и курила. На кофейном столике перед ней стоял стакан виски. На другом конце дивана развалился тучный Клеменца. Лицо caporegime ничего не выражало, но по лбу у него струился пот, изжеванная сигара, зажатая в пальцах, почернела от слюны.

Клеменца поднялся навстречу Майклу — сочувственно тряс ему руку, бормоча:

— Твоя мать в больнице у отца — ничего, все обойдется.

Поли Гатто тоже подошел поздороваться. Майкл взглянул на него с новым интересом. Он знал, что Поли — телохранитель отца, но никто еще не говорил ему, что Поли сегодня не вышел на работу, сказавшись больным. Ему бросилось в глаза напряженное выражение смуглого худого лица. Он слыхал, что Гатто быстро продвигается наверх, подает надежды, что он парень не промах, умеет работать чисто и понимать с полуслова. Сегодня он сплоховал… Майкл заметил, что по углам толпятся еще какие-то люди, но лиц их не узнавал. Это не были подчиненные Клеменцы. Он сопоставил одно с другим и понял: Клеменца и Гатто были на подозрении. Думая, что Поли присутствовал при покушении, Майкл снова окинул взглядом его мелкие, как у хорька, черты.

— Как Фредди? Ничего? — спросил он.

Отвечал Клеменца:

— Ему сделали укол, спит теперь.

Майкл подошел к жене Хейгена, нагнулся и поцеловал ее в щеку. Они всегда чувствовали симпатию друг к другу.

— Насчет Тома не волнуйся, — шепнул он. — Все будет хорошо. Ты говорила с Санни?

Тереза на миг прижалась к нему и покачала головой. Хрупкая, очень хорошенькая, она была похожа скорей на американку, а не итальянку, и сейчас она была насмерть перепугана. Майкл взял ее за руку, поднял с дивана и повел в отцовский кабинет.

Санни сидел за письменным столом, в одной руке он держал желтый блокнот, в другой — карандаш. При нем был только caporegime Тессио, его-то Майкл узнал и сразу понял, чьи это люди в доме, откуда взялась эта новая дворцовая охрана. Тессио тоже держал блокнот и карандаш.

Увидев вошедших, Санни встал из-за стола и обнял жену Хейгена.

— Не бойся, Тереза, — сказал он. — С Томом все в порядке. Они только хотят передать с ним свои предложения, а значит, отпустят. Он же не по оперативной части — он просто наш адвокат. Им проку нет его трогать.

Он отпустил Терезу и, к немалому удивлению Майкла, притянул его к себе и чмокнул в щеку. Майкл отпихнул брата и ухмыльнулся:

— То всю жизнь лупцевал, а то — нате вам, телячьи нежности! — Они вечно дрались мальчишками.

Санни передернул плечами.

— Пойми, старик, я беспокоился, когда обнаружилось, что тебя нет в твоей богом забытой дыре. Мне бы, конечно, начхать, если б тебя уложили, — да матери как скажешь? Хватит того, что про отца пришлось объявить.

— Ну и как она?

— Молодцом, — сказал Санни. — Ей не впервой. Мне тоже. Это ты был тогда сосунком и мало чего смыслил, а вырос уже в мирной обстановке. — Он помолчал и прибавил: — Она у него в больнице. И он выживет.

— Как насчет того, чтобы и нам съездить? — спросил Майкл.

Санни качнул головой.

— Мне в таких обстоятельствах нельзя отлучаться из дому, — сухо сказал он.

Зазвонил телефон. Санни взял трубку, приник к ней с напряженным вниманием. Майкл как бы невзначай шагнул к столу и заглянул в желтый блокнот брата. На листке значились семь имен. Первыми — Солоццо, Филипп Татталья и Джон Татталья. Майкла точно кипятком ошпарило: значит, он прервал Санни и Тессио в тот момент, когда они составляли список людей, которых надо убить.

Санни положил трубку.

— Обождите в гостиной, а? — сказал он, обращаясь к Терезе и Майклу. — Нам с Тессио нужно тут кое-что закончить.

— Что, насчет Тома звонили? — Жена Хейгена спросила это с несвойственной ей резкостью, но и едва не плача от страха. Санни обнял ее за плечи и подвел к двери.

— Слово тебе даю, с ним ничего не случится, — сказал он. — Посиди там пока. Я как что-нибудь узнаю, сразу выйду к тебе.

Он закрыл за ней дверь. Майкл теперь уже сидел в большом кожаном кресле. Санни окинул его быстрым цепким взглядом и вернулся на прежнее место за столом.

— Гляди, Майк, — сказал он. — Будешь тереться возле меня, услышишь такое, что сам будешь не рад.

Майкл закурил.

— А вдруг я пригожусь, — сказал он.

— Э, нет, — сказал Санни. — Отец мне век не простит, если я дам тебе ввязаться.

Майкл вскочил.

— Слушай ты, бревно, он же мне отец! Мне что, не положено, если я могу помочь? А я могу. Не обязательно идти палить в народ — я помогу иначе. И хватит обращаться со мной, как с маленьким. Я, между прочим, воевал. И меня ранили, не помнишь? Я людей убивал, японцев. Ты чего испугался? Что я в обморок упаду, оттого что ты кого-то хлопнул?

— И вообще — сдавайся, руки вверх, — усмехнулся Санни. — Ладно уж, оставайся, будешь сидеть на телефоне. — Он повернулся к Тессио. — Мне как раз о том звонили, чего нам недоставало. — Он оглянулся на Майкла. — Кто-то их навел на отца. Может быть, Клеменца, а может, и Поли Гатто — что-то очень он кстати прихворнул сегодня. Я теперь уже знаю кто, но поглядим, как ты шевелишь мозгами, ты же у нас образованный. Ну, Майк, кто продал нас Солоццо?

Майкл снова сел, откинулся на спинку кожаного кресла. Не торопясь перебрал в памяти то, что знал. Клеменца в семейном синдикате Корлеоне занимал должность caporegime. Благодаря дону Корлеоне Клеменца сделался миллионером, больше двадцати лет он дону близкий друг. Ему принадлежит одно из ключевых мест в организации. Что выиграл бы Клеменца, предав своего дона? Деньги? Он очень богат, но ведь, с другой стороны, людям всегда мало. Власть? Хотел сквитаться за старую обиду, за мнимый недостаток внимания? Не мог стерпеть, что должность consigliori досталась Тому Хейгену? Или — из деловых соображений, полагая, что Солоццо одержит верх? Нет, невозможно, чтобы Клеменца был предателем. И тотчас Майкл с грустью понял — оттого лишь невозможно, что он не хочет Клеменце смерти. В детстве толстяк всегда приносил ему подарки, водил гулять, если отец был занят. Нет, все же никак не верится, что это Клеменца предал.

Хоть, впрочем, очень вероятно, что никого Солоццо так не жаждал переманить к себе из стана Корлеоне, как Клеменцу.

Теперь — Поли Гатто. Поли еще не сколотил состояния. Он на хорошем счету, уверенно идет в гору, но до вершины далеко, а пока ему еще служить и служить наравне с другими. А он молод и, значит, спит и видит себя у власти. Да, получается, что Поли… Тут Майкл вспомнил, как они когда-то ходили вместе в шестой класс, и ему захотелось, чтобы это не был Поли.

Он покачал головой.

— Ни тот, ни другой, — сказал он.

Сказал так потому, что Санни уже знал ответ. Если бы вопрос решался большинством, он назвал бы виновным Поли Гатто. Санни улыбался ему.

— Успокойся, — сказал он. — Клеменца чист. Это Поли.

Майкл заметил, что Тессио облегченно перевел дыхание. Он сам caporegime, и потому его симпатии на стороне Клеменцы. Кроме того, раз измена не в самых верхах, значит, и положение не столь серьезно. Тессио осторожно спросил:

— Так я могу завтра отпустить своих ребят по домам?

— Послезавтра, — отозвался Санни. — До тех пор пускай об этом никто не знает. А сейчас нам надо с братом лично оговорить кой-какие семейные дела. Ты погоди пока в гостиной, ладно? Список можно потом закончить. Подработаете его вместе с Клеменцей.

— Понятно, — сказал Тессио. Он вышел из кабинета.

— Откуда ты знаешь, что это действительно Поли? — спросил Майк.

Санни сказал:

— У нас свои люди в телефонной компании, они проверили номер Поли, все звонки к нему и от него. Номер Клеменцы — тоже. В этом месяце Поли болел три раза, и каждый раз в эти дни ему звонили из телефона-автомата напротив отцовской конторы. И сегодня звонили. Смотрели, видимо, заменит ли кто-нибудь Поли или он будет сам на работе. Или, возможно, звонили с другой целью. Это роли не играет. — Санни поежился. — Слава богу, что Поли. Нам теперь Клеменца ой как нужен.

— Что — значит, теперь война? — неуверенно спросил Майкл.

Санни недобро сузил глаза.

— Пусть только вернется Том… Да, война — пока отец не решит иначе.

— А не разумней дождаться, пока он сможет что-то решать? — спросил Майкл.

Санни взглянул на него, словно видя в первый раз.

— И как это ты заработал себе боевые медали? Мы под прицелом, парень, надо драться. Я одного боюсь — что они не выпустят Тома.

— Почему? — удивился Майкл.

Санни терпеливо объяснил:

— Тома схватили в расчете, что отца уже нет в живых, а со мной они договорятся, и Том поначалу выступит посредником, передаст нам их условия. Теперь же, поскольку отец жив, им понятно, что переговоры со мной не состоятся, а стало быть, и Том им не понадобится. Могут отпустить, а могут и уничтожить, это уж как Солоццо рассудит. Если убьют, то для острастки — тоже способ оказать на нас давление.

Майкл спросил спокойно:

— Почему Солоццо решил, что с тобой он может договориться?

Санни вспыхнул.

— Несколько месяцев назад, — отозвался он не сразу, — Солоццо явился к нам с предложением войти в дело по сбыту наркотиков. Отец отказался. Но я во время разговора брякнул лишнее, показал ему, что я бы, может, и не прочь. Маху дал, хоть отец крепко-накрепко вколотил в меня, что о разногласиях внутри семейства никогда не должен знать посторонний. Солоццо делает вывод — если убрать отца, то я волей-неволей пойду на сделку насчет наркотиков. Без отца семейство становится по меньшей мере вдвое слабее. Мне все равно пришлось бы биться как рыба об лед, чтобы удержать все то, что собрал под свою руку отец. За наркотиками будущее, значит, никуда нам от них не деться. А что он отца моего прикончил, так это же не из личных побуждений, исключительно в интересах дела. И я, как деловой человек, согласился бы на его предложение. Конечно, близко бы он меня для верности не подпускал — на выстрел, во всяком случае. Хотя он знает, что, прими я его условия, другие семейства никогда не допустят, чтобы я из одной только мести через пару лет развязал с ним войну. К тому же за ним стоит семья Татталья.

— А если б отца все же застрелили, что тогда? — спросил Майкл.

— Солоццо так или иначе покойник, — просто ответил Санни. — Чего бы это мне ни стоило. Пусть против меня поднимутся все Пять семейств Нью-Йорка. Всех Татталья вырежу поголовно. Пусть даже вместе поляжем, мне плевать.

— Отец сыграл бы иначе, — негромко заметил Майкл.

Санни свирепо отмахнулся.

— Знаю, но мне до него далеко. Только скажу тебе вот что — и он, кстати, подтвердил бы это. Когда доходит до боя на короткой дистанции, до настоящей драки, я умею действовать и никому не уступлю. Солоццо это знает, Клеменца и Тессио тоже. Я показал, на что способен, еще когда мне было девятнадцать, когда семейство воевало последний раз, — я и тогда уже был отцу большим подспорьем. Так что теперь мне волноваться нечего. Тем более — при таком раскладе, как сейчас, все козыри у нас в руках. Еще бы только связаться с Люкой.

— Он что, и впрямь такая сила? — с интересом спросил Майкл. — Действительно много может?

Санни кивнул.

— Этот один стоит целой армии. Он у меня пойдет на троицу Татталья. Солоццо я возьму сам.

Майкл, скрывая, что ему не по себе, передвинулся в своем кресле. Сколько он помнил Санни, тот, при всей частенько свойственной ему разухабистой грубости, был, по существу, незлобив и участлив. Душа-человек. Дико было слышать от него такие речи, жутко видеть набросанный на бумаге его рукою список людей, которых он, точно некий новоявленный римский император, обрекал истребленью. Хорошо, что сам он от всего этого в стороне и не обязан теперь, раз отец остался жив, активно участвовать в отмщении. В чем-то поможет, будет отвечать на звонки, передавать указания, исполнять мелкие поручения — и хватит. В остальном Санни с отцом сами справятся, тем более — при поддержке Люки Брази…

Из гостиной донесся пронзительный женский вопль. А, черт, подумал Майкл, да ведь это жена Тома. Он кинулся к двери, распахнул ее. Все, кто находился в гостиной, стояли на ногах. У дивана Том Хейген со смущенным лицом обнимал Терезу. Она плакала навзрыд, и Майкл понял, что она закричала от радости, увидев мужа. Том Хейген отвел руки жены, усадил ее на диван. Он хмуро усмехнулся Майклу:

— Рад тебя видеть, Майк, очень рад, — и прошел в кабинет, не взглянув больше на плачущую жену. «Не зря прожил десять лет в семье Корлеоне, — подумал Майкл со странным приливом гордости. — Дон оставил на нем свой отпечаток так же, как на Санни, — да и на мне, как ни удивительно».