Глава 4

Партийное государство

Партия и государство не являются единым целым, и это не одно и то же, поскольку у них различные функции. Партия руководит государством, но сама она не является государством! Партия осуществляет политическое руководство, а государство выполняет административные функции.

Отто Дитрих, сентябрь 1936¹

Партия осуществляет диктатуру пролетариата… В этом смысле партия берет власть, партия управляет страной.<…> Это еще не значит, что партию можно отождествить с Советами, с государственной властью. Партия есть ядро власти. Но она не есть и не может быть отождествлена с государственной властью.

Иосиф Сталин, январь 1926²

Никакая другая проблема не требовала от двух диктатур такой изобретательности в области семантики и концептуализма, как проблема определения сущности партии и точной характеристики ее взаимоотношений с обществом и государством. Меж тем политическая партия была центральным институтом в обеих системах. Гитлер был фюрером партии на протяжении гораздо большего времени, чем фюрером Германии, в общей сложности двадцать пять лет, если учесть и год заключения в тюрьме; личная власть Сталина проистекала не из занимаемой им высокой государственной должности, а из положения Генерального секретаря партии, положения, который он занимал более тридцати одного года, и в течение большей части этого времени он выступал в качестве ее неофициального «Хозяина партии». И та и другая диктатуры были бы немыслимы без активного соучастия партийных масс, между тем значение самой партии в понимании того, как функционировала диктатура и какие факторы обеспечили ее живучесть, в целом недооценивалось, так как фокус исследований был в большинстве случаев нацелен на доминирующие личности диктаторов или же на формальные структуры государственной власти.

Понятие «партия» вводит в заблуждение. Обе партии возникли как одни среди многих им подобных, борющихся за членов, голоса на выборах и места в парламенте, однако ни Гитлер, ни Сталин не рассматривали национал-социализм или советский коммунизм как партии в общепринятом европейском понимании этого слова. На ежегодном съезде партии в 1934 году Гитлер выступил с продолжительной заключительной речью о политических партиях в Германии. В ней он характеризовал старые парламентские партии, выжившие после 1933 года, как электоральные машины, представляющие лишь узкие конфессиональные или экономические интересы отдельных групп населения, но никак не интересы всего народа. Ни одна из этих партий не была воодушевлена «истинным взглядом на мир»; всегда готовые к идеологическому компромиссу с другими партиями ради того, чтобы получить свой кусок власти, либо проявляя готовность оказаться в оппозиции, они становились жертвами фракционной борьбы и классовых конфликтов³. Сталин также отвергал дореволюционные российские партии, считая, что они не более чем «машины, приспособленные для парламентских выборов и парламентской борьбы», ставившие свои корыстные, властные интересы выше политических принципов и способные привести российские массы лишь к «безнадежному отчаянию и неизбежному поражению»⁴. В чем нуждалась страна, писал он в 1924 году в «Основах ленинизма», так это в партии нового типа, бескомпромиссной, единой, революционной и исключительной, своего рода трансцендентной партии. Гитлер описывал только что зародившееся национал-социалистическое движение (он предпочитал слово «движение», имея в виду «партию»), используя почти те же термины. Это движение было основано, говорил он, обращаясь к делегатам съезда, для того, чтобы не идти ни на какие компромиссы, выражать единую революционную волю и держать власть только в своих руках»⁵.

Оба диктатора говорили эти слова, оглядываясь назад с безопасной позиции, которую обеспечивало им установившееся однопартийное правление, однако их взгляд на то, какими особыми чертами должны были бы обладать обе партии, красноречиво свидетельствуют о преимуществах каждого из них в условиях уже окрепшей диктатуры. Как национал-социализм, так и советский коммунизм были пронизаны чувством глубинной исторической связи с чаяниями народов, из которого и проистекали их претензии на то, чтобы быть представителями всего народа, а не отдельных классов или групп. Коммунизм был «движущей силой» или «авангардом» всех сил, участвовавших в социальной революции в России; в понимании Гитлера национал-социализм был «расовым ядром» всего германского народа, ответственным за будущее всей германской расы⁶. Гитлер исходил из того, что партия привлечет в свои ряды лучших представителей народа, чья преданность и сознательный активизм выдвинут их из общих рядов. Партия, продолжал Гитлер, состояла из меньшинства «достойных элементов», преданных борьбе и готовых жертвовать собой во имя всего народа. По убеждению Сталина, коммунисты были «лучшими представителями рабочего класса», призванными руководить им⁷. В то же время приверженцы партии не должны были отделяться от остальной части населения, напротив, им следовало стать некой формой «передаточного ремня» (термин Ленина) или «связующего звена» (Гитлер) между ядром посвященных и маргинальной частью населения, не состоящей в партии. Через партию, согласно Гитлеру, «весь народ становится национал-социалистом», тогда как партия «вбирает в себя волю всего германского народа»; согласно Сталину, партия пронизывает все население революционным «духом дисциплины и стойкости»⁸. Идеальный образ популистского движения бескорыстных и сознательных политических активистов, вышедших из простого народа и выражающих его самые глубинные и наиболее общие интересы, стал основополагающим мифом обеих партий.

Гораздо сложнее было очертить точные границы взаимоотношений между партией и государством. В обоих случаях не было понимания того, что партия может стать государством, заменив своей собственной бюрократией, процедурами и персоналом унаследованные административные и политические структуры даже там, где они, как это было в России после 1917 года, были развиты слабо или практически не существовали. И все же ни одна из партий не была парламентской в общепринятом смысле этого слова, предпочитающей несколько отстраниться, препоручив управленческие функции небольшим министерским кругам и независимой бюрократии. Дилемма разрешилась тем, что партия стала рассматриваться как источник политического руководства и фактор, вдохновляющий государство, превратившееся в ее исполнительный орган. «Партия управляет страной», – писал Сталин, но «организациями, сплачивающими трудящиеся массы» под руководством партии, являются институты государства, обеспечивающие подчинение народа, когда это необходимо⁹. Необходимость принуждения, осуществления того, что Ленин называл «властью, основанной на применении силы», рассматривалась как отдельная функция государства; было бы абсурдно, считал Сталин, если бы партия рабочих «стала применять силу против рабочего класса»¹⁰. Такое же разделение существовало и в Германии. В гитлеровском рейхе партия позиционировала себя как источник политического руководства и политических лидеров, однако ответственность за административную политику возлагалась на государство, а его чиновники становились, по словам Гитлера, «удостоенными чести и послушными офицерами движения». Обе части единого конгломерата, партия и государство, были наделены явно различными функциями, но в этом тандеме партия, по крайней мере в теории, выступала старшим партнером: «Пока существует Национал-социалистическая партия, ничего другого, кроме как национал-социалистического государства, не может быть»¹¹.

Во всех этих идеалистических построениях был собственный смысл. В обеих системах не существовало никаких других партий, кроме правящей, а внутри партий велась жестокая бескомпромиссная борьба против фракционной деятельности. Политическое руководство осуществлялось верхушкой партии, занимавшей во многих случаях и высшие государственные посты. Обе партии воспринимали себя как представительную элиту. Вместе с тем взаимоотношения с государством и более широкими слоями населения, откуда рекрутировалась основная масса рядовых членов, были как более сложными, так и менее четко определенными, чем это было прописано лидерами партии в отношении разделения ответственности. И сами партии не были просто пассивными актерами, управляемыми только сверху. Со временем, по мере изменения сущности диктатуры, роль, структура, и значение партий также менялись. Разделение функций между государством и партией представляло собой скорее процесс подгонки и поиска компромисса, чем согласованное установление границ полномочий. Социальные узы, связывавшие партию и народ, не всегда были счастливым союзом, а скорее являлись результатом политической агитации, неусыпного надзора, а, когда это требовалось, и открытого принуждения.

* * *

Обе партии произросли из более чем скромных корней и поднялись до гигантских организаций, в которые была вовлечена огромная часть населения каждой из двух стран. В 1905 году, вскоре после своего основания, фракция большевиков в Российской социал-демократической рабочей партии насчитывала 8000 членов, а в феврале 1917 года, после свержения царя, – 26 000; к моменту смерти Сталина в 1953 году Коммунистическая партия Советского Союза, название, полученное ею за год до этого и заменившее менее звучное наименование Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков), под которым она была известна с 1924 года, число ее членов взлетело до 7 миллионов. Национал-социалистическая рабочая партия Германии, наследница крошечной Германской рабочей партии, в 1921 году насчитывала в своих рядах около 3000 членов, а в 1945-м это число возросло до 8 миллионов¹².

Кривая роста численности двух партий не была плавной, долгие периоды консолидации или медленного роста в ней сменялись периодами стремительной инфляции или дефляции. Обе партии внимательно следили за численностью и качеством претендентов, поскольку членство в ней рассматривалось как привилегия, а не автоматический процесс. Заявки на вступление часто отклонялись. В 1922 году в советской компартии был формально установлен обязательный испытательный срок для «кандидатов в члены», хотя впервые краткий период обязательного обучения и практики появился в 1919 году. Каждый перспективный кандидат должен был быть рекомендован по крайней мере тремя действующими членами партии, имеющими необходимый стаж членства в партии. До 1939 года рабочим и крестьянам отдавалось предпочтение и испытательный срок для них был установлен от шести месяцев до года, в то время как служащим полагалось ожидать решения своей участи два года, а число необходимых партийцев, готовых поручиться за них, достигло пяти. В 1939 году была принята единая система проверки кандидатов и установлен общий для всех испытательный срок в один год¹³. В 1933 году в Национал-социалистической партии Германии для кандидатов был установлен двухгодичный испытательный срок, после успешного прохождения которого все они получали, помимо партийной карточки, желанный партийный билет; все новобранцы проходили проверку на политическую благонадежность, и на каждого счастливца, прошедшего через все барьеры, заводили отдельную папку. В каждой диктатуре партийные билеты выдавали в ходе официальной церемонии, дабы подчеркнуть высокую значимость и торжественность события. В Советском Союзе члены партии в отдельных случаях награждались в знак отличия небольшим полотняным кошельком, которому полагалось висеть на цепочке на шее и в котором должен был храниться бесценный документ. Потеря партийного билета могла иметь самые серьезные последствия, вплоть до исключения из партии, но в некоторых случаях провинившегося могли в наказание за проступок вернуть в статус кандидата¹⁴. Одной из важнейших для члена партии была обязанность платить ежемесячные взносы в кассу партии, без которых ни одна организация не может нормально функционировать. Коммунисты платили 2 % от их доходов сразу после вступления в партию, после чего их регулярные взносы рассчитывались исходя из ежемесячной зарплаты. В 1934 году наиболее низкооплачиваемые члены партии платили по 20 копеек в месяц, наиболее обеспеченные – 3 % от их доходов; в 1952 году была установлена скользящая шкала взносов от 0,5 % до 3 % от доходов¹⁵. В национал-социалистической партии в 1934 году скользящая шкала взносов варьировала от 2 до 5 марок в месяц в зависимости от доходов, но для вступивших в партию до мая 1933 года размер взноса, существовавший до этого периода, – 1,5 марки, сохранялся на прежнем уровне. Неуплата либо несвоевременное внесение этой скромной суммы были наиболее частыми причинами исключения из партии¹⁶.

Рост численности Коммунистической партии в 1920-х годах объяснялся главным образом острой необходимостью в возможном большем числе новых членов из среды рабочих и беднейших крестьян, чтобы демонстрировать ее истинно пролетарский характер. Кампании по набору новых членов 1924 и 1925 годов, проводившиеся под названием «Ленинский призыв», принесли 200 000 новых членов, третий, так называемый «Октябрьский призыв» 1927 года имел более скромные результаты, однако стремительный рост численности партии, в первую очередь за счет поступления более молодых рабочих и крестьян, совпал с первым пятилетним планом, когда более чем за четыре года в партию было спешно принято около 1,8 миллиона новых членов, что привело к удвоению ее численности. Но, начиная с 1933 года, с осознанием того, что процесс отбора новых членов был недостаточно строгим, как это изначально предусматривалось, а также ввиду указания Сталина о необходимости новых технически образованных кадров для осуществления второго пятилетнего плана партия приостановила отбор новых кандидатов и, напротив, инициировала серию чисток, приведших к уменьшению численности партии на 1,6 миллиона. В ноябре 1936 года была разрешена новая кампания по набору кандидатов, однако, ввиду продолжающихся безосновательных чисток, результаты были незначительными. Только с лета 1938-го года численность партии начинает снова быстро расти и, хотя война приостановила этот рост на короткое время, миллионы солдат, отличившиеся в войне, получили в качестве награды возможность вступить в партию в укороченный срок. Формальная рутина, связанная с принятием в партию, сохранялась даже в зоне боевых действий. Даже в осажденном весной 1942 года немецкими войсками Севастополе, подвергавшемся непрерывным бомбардировкам и обстрелу, за первые три месяца было принято в партию 57 новых членов из числа гражданских лиц¹⁷. В январе 1946 года 1,8 миллиона членов партии были отправлены в отставку из Вооруженных сил, они стали гражданскими членами партии, но, поскольку многие из них вступили в партию во время боевых действий, партийные руководители запустили в июле 1946 года кампанию проверки участников войны на благонадежность. Число вступивших в партию едва превышало число исключенных, поэтому в последние шесть лет диктаторства Сталина численность партии росла в среднем на каких-то 1,8 % в год¹⁸.

Изменение численности Национал-социалистической партии не демонстрировало такие резкие колебания, но и этот процесс подвергался периодическим произвольным ограничениям. В 1933 году, когда партия пришла к власти, число ее членов резко возросло, и накануне победы на выборах в марте 1933 года так называемый «Märzgefallene» заполонил партию, доведя ее численность почти до 850 000 и вынудив партию объявить с 1 мая мораторий на прием новых членов. Партийные чиновники не могли справиться с дополнительной работой, связанной с обработкой документов; прием новых членов, за исключением членов аффилированных организаций (СА, СС, Гитлерюгенд и проч.), был приостановлен до мая 1937 года, когда партийные организации лучше подготовились к этой работе, а партия стала нуждаться в дополнительных средствах¹⁹. Новая волна приема в партию охватила только тех немцев, кто уже продемонстрировал свою близость к движению, участвуя в одной из многочисленных аффилированных или ассоциированных организаций, либо кто уже оказал какую-либо «особую услугу» Рейху. В итоге численность партии выросла с 2,7 миллиона в 1937 году до 3,9 миллиона в 1938-м. В этот год прием документов был вновь приостановлен на короткое время, но уж в 1939 году было решено открыть двери всем желающим, с тем чтобы членством в партии была охвачена по крайней мере одна десятая часть всего населения страны. За два года численность партии разрослась до 5,4 миллиона человек, пока двери в партию снова не были закрыты. В 1942 году новичков отбирали только из Гитлерюгенда с целью изменения возрастного состава движения, и молодые немцы образовали непрекращающийся поток новой крови, вливавшейся в партию до самого коллапса, наступившего в 1945 году, когда численность партии наконец-то достигла почти 10 % от всего населения страны²⁰.

В обоих случаях число тех, кто был вовлечен в партийную работу, было значительно больше, чем можно предположить из суммарных данных. В Советском Союзе в начале 1920-х годов была основана сеть «сочувствующих», потом ее деятельность была приостановлена, а затем вновь возобновлена в 1930-х годах с целью оказания помощи партийным активистам в тех регионах, где желающих вступить в партию было немного. Сходная ситуация наблюдалась и в Германии, где из-за нехватки высококвалифицированных организаторов партия была вынуждена назначить на партийные посты не членов партии²¹. Члены партии могли быть исключены из нее, могли умереть, или быть убитыми, или уйти в отставку. Нагрузка на членов партии была значительной, а неспособность соответствовать высоким требованиям влекла за собой наказание в виде понижения в должности или чего-нибудь худшего. Советская коммунистическая партия находилась в состоянии постоянного самообновления – миллионы новых членов вступали в партию, еще больше миллионов были исключены из партии, или расстреляны, или же убиты на войне. Быстрый оборот членов партии означал, что многие советские граждане становились коммунистами только на короткий период, до того момента, когда все привилегии вновь отбирались. Чистка 1933 года лишила партию 800 000 ее членов; чистки партии после 1934 года привели к снижению ее численности еще на 340 000 человек. К 1935 году, после двухлетней кампании проверки партийных документов, еще 350 000 человек лишились партийных билетов. К концу 1930-х годов численность партии была значительно меньшей, чем в 1933 году, и ее состав во многом обновился. По установленным данным, 40 % всех членов вступили в партию после 1937 года, 1,1 миллиона человек получили партийные билеты только в одном 1939 году²². Цель чисток партии заключалась в том, чтобы исключить из ее рядов большую часть старых большевиков, вступивших в партию до 1917 года. В 1930 году 69 % секретарей партии имели дореволюционный стаж; в 1939 году более чем в 90 % случаев посты секретарей занимали члены партии, вступившие в нее после 1924 года²³. Война способствовала возобновлению массового вливания новых членов. В ее годы погибли 3,5 миллиона коммунистов, а более 5 миллионов новых кандидатов стали членами партии. На 1 января 1946 года лишь одна треть выживших партийцев имела стаж, начинавшийся до июня 1941 года, и из этого числа по крайней мере у половины членов довоенный партийный стаж составлял менее трех лет. Ситуация на Украине, оккупированной войсками Оси, была чрезвычайной. В 1940 году партия насчитывала здесь 521 000 членов, но к моменту освобождения территории от захватчиков осталось всего 16 816 коммунистов и партия была вынуждена начать восстановление своего кадрового состава почти с нуля²⁴.

Война нанесла удар и по национал-социализму, поскольку тысячи партийцев должны были перейти в войска. К 1943 году в армию было призвано почти 40 % партийного «блока», или руководящего состава партии²⁵. Во время войны численность партии выросла примерно на три миллиона, но в силу потерь, понесенных в ходе боевых действий или в результате бомбежек, процент новых членов стал, несомненно, выше. К 1945 году партия по крайней мере на 65 % состояла из членов, вступивших в нее в 1938 и после 1938 года²⁶. Кроме того, она практиковала исключения членов из своих рядов за нарушения партийной дисциплины либо недолжное поведение; в 1934-1935-м годах была произведена масштабная чистка партийных рядов с целью исключения из нее тех, кто поддержал или был заподозрен в поддержке революционных амбиций СА Рема в 1934 году. Пятая часть из 203 000 политических руководителей, состоявших в партии в 1933 году, к 1935 году стали жертвами чисток или покинули партию; а в тех регионах, где симпатии к СА были наиболее сильными, чистки привели к сокращению партии почти на треть²⁷. Баланс между германским эквивалентом старых большевиков, партийных alte Kampfer, и новичков также был сильно смещен в пользу поколения, пришедшего в партию после 1933 года. К 1935 году 71 % всего руководящего ядра партии и 60 % всего политического руководства состояли из тех, кто вступил в партию после прихода Гитлера к власти²⁸. В обеих партиях старые члены, составлявшее ее испытанное ядро, закаленное в политических битвах 1920-х годов, было размыто новыми рекрутами, пришедшими в партии уже при диктатурах.

Обе партии подверглись фундаментальным изменениям в процессе роста и трансформации в массовое движение. Обе начали свой путь с небольших протестных групп, подчеркивавших свою антиправительственную направленность, непримиримо враждебных по отношению к соперничавшим партиям. По мере трансформации в более массовые организации они вовлекали в свои ряды помимо верных сторонников и множество других людей, прежде участвовавших в соперничавших движениях.

Партии были вынуждены вступать в коалиции, поглощая более слабые политические группировки и обращая своих сторонников в верных коммунистов или национал-социалистов. Советская коммунистическая партия в 1920-х годах представляла собой смешение бывших социал-революционеров, меньшевиков, анархистов и националистов, объединенных новой верой в коммунизм. Неимоверные усилия, потребовавшиеся для укрепления единства партии и устранения фракционной деятельности в начале 1920-х годов, были связаны с разнородностью источников происхождения движения. Только к 1930 году в партию стали вступать новобранцы, имевшие, бесспорно, коммунистическое воспитание. Национал-социалистическая партия представляла собой своеобразный коктейль из бывших маргинальных националистических движений, крестьянских партий и ассоциаций, объединявших радикальные анти-республиканские протестные движения. В 1933 году в нее влились члены распавшихся правых партий, Германской национальной народной и Баварской народной партий. Среди волны новобранцев 1933 года можно было обнаружить бывших коммунистов и социал-демократов²⁹. Только к началу войны новые члены партии, привлеченные в основном и целенаправленно из молодежных групп, могли считаться политическими новичками, не запятнанными политическим прошлым.

Находя поддержку во всех социальных слоях и в разных регионах, обе партии в социальном и географическом отношении представляли собой коалиции. Состав каждой партии имел очевидные особенности: советская коммунистическая партия имела более слабое влияние в регионах, чем в городах, Национал-социалистическая партия – наоборот; ни одна из партий не привлекла в свои ряды сколько-нибудь значительное число женщин, впрочем, это больше относится к коммунистам; обе партии к 1940 году имели среди своих членов примерно одинаковый процент рабочих, занятых ручным трудом; в обеих партиях преобладали члены моложе тридцати пяти лет. Самые первые члены партий вступали в них по самым разным причинам – по идейным соображениям, в связи с социальными обещаниями или же воодушевленные сокрушительным активизмом движения, либо оказавшись во власти магнетизма культа личности. Миллионы новичков в определенных случаях разделяли этот энтузиазм, но широта охвата социальных слоев и географических регионов приводила к тому, что в партии вступали и люди с более практичными взглядами и здравыми амбициями, для которых партийное членство было привлекательно по соображениям социальных и политических преимуществ. Однако были и такие, которые вступали вынужденно, в силу занимаемой ими должности или характера работы. На пике первого советского пятилетнего плана всех рабочих и сотрудников одной фабрики попросили подписать коллективное заявление о приеме в партию, на следующий день на заседании местного комитета все они были приняты без какой-либо проверки политической благонадежности в прошлом³⁰. Школьные учителя в Германии находились под постоянным прессом в связи с тем, что их настойчиво убеждали вступать в партию; то же происходило и с бюрократами. Разросшаяся к 1940 году численность партий не могла служить убедительным свидетельством того, что миллионы тех, кто прежде не был коммунистом или национал-социалистом, стали ими в силу своего энтузиазма.

Сохранившиеся статистические данные о социальной структуре обеих партий фрагментарны, а использованные для их описания социальные категории слишком запутаны, но все же позволяют сделать некоторые выводы. Предубеждения, существовавшие в Советском Союзе в отношении кандидатов, происхождение которых не восходило к трудящимся массам, занятым тяжелым физическим трудом, привели к тому, что к началу 1930-х годов большая часть партии была представлена рабочими и крестьянами, которые в 1932 году составили 92 % из общего числа членов партии. Однако надо иметь в виду, что партийная статистика основывалась на социальном происхождении, а не на роде занятий на момент членства в партии; в 1932 году 38 % членов партии не были работниками ручного труда и только 43 % были фактически заняты в производстве. В середине 1930-х годов Сталин инициировал движение привлечения в партию большего количества людей из числа технической интеллигенции под лозунгом «кадры решают все», с тем чтобы очистить партию от многих рабочих и крестьян, принятых в нее по соображениям приоритетов первого пятилетнего плана. Эти изменения в политике постепенно привели к тому, что партия стала преимущественно движением белых воротничков, основу которого составляла когорта образованных технических работников и интеллектуалов. В 1947 году они составляли половину всех членов партии, тогда как рабочие – только 32 %, и эта цифра продолжала сокращаться³¹. К моменту смерти Сталина около половины всех членов партии работали с ручкой в руке, а не стоя у токарного станка. Присутствие партии в советских регионах оставалось малозначимым. Чистки 1930-х годов имели самые негативные последствия для привлечения крестьян в партию, поэтому к 1939 году 243 000 колхозов смогли набрать всего 12 000 партийных ячеек и 153 000 членов. В Калининском районе к северу от Москвы после войны насчитывалось всего 167 партийных ячеек на 6940 колхозов, то есть ячейки имели только 2,4 % колхозов³². Поддержанные центром усилия, направленные на расширение присутствия партии в регионах, увеличило число сельских членов партии так, что они стали составлять чуть больше четверти всех членов, однако многие из новичков, пришедших в партию в сельских местностях, относились к местным руководителям или техническим работникам, посланным в села из городов, и их правильнее было бы считать партийными белыми воротничками.

Коммунистическая партия становилась все менее пролетарской, то же происходило, только в большей степени, и в национал-социалистическом движении. До 1933 года гитлеровское движение искало поддержки во всех слоях германского общества, но численность его членов из рабочего класса стремительно росла во время экономического спада после 1929 года, отражая популистский характер движения. Многие трудящиеся, вовлеченные в национал-социализм, происходили из сельских местностей либо были мелкими ремесленниками или выходцами из менее организованной части промышленного пролетариата, так что усиление поддержки со стороны рабочих было совершенно очевидным. В Саксонии, наиболее густо населенной промышленной области Германии, партия получила и самую широкую поддержку³³. В период между 1930 и 1932 годами процент новобранцев из рабочих, занятых ручным трудом, достигал 36 из общего числа всех членов партии. Этот процент неуклонно возрастал на протяжении всего периода существования Третьего рейха и к 1944 году достиг сорока, а рабочие стали наиболее многочисленной группой в движении. Примерно пятая часть членов была представлена белыми воротничками, 10 % – крестьянами, остальная часть пришла в партию из среды профессиональной интеллигенции и бизнес-сообщества³⁴. Партия в городах была представлена менее широко, чем в провинциях, откуда в 1933 году были набраны 43 % новобранцев, часть из которых была фермерами, другая часть – рабочими и третья – работниками, живущими в сельской местности, но работающими в городах³⁵. Вопреки усиливающемуся плебейскому составу партии, существовала большая пропасть между должностным статусом рядовых членов и партийной верхушкой. Та же пропасть разверзлась и в Советском Союзе. Делегатами съезда 1930 года были в значительной степени работники ручного труда; на съезде 1939 года больше половины делегатов являлись представителями слоев интеллигенции и служащих, а в 1952 году, на XIX съезде партии процент делегатов от бюрократов и интеллигенции достиг 85³⁶. Обеими партиями руководили аппараты, состоявшие из выходцев из чиновничьего сословия, учителей, менеджеров и технической интеллигенции, воспроизводивших в своих политических карьерах унаследованные модели социального разделения.

Возрастной и гендерный профили партий красноречиво характеризуют социальную реальность обеих диктатур. Обе партии были в значительной степени мужскими и преимущественно молодыми сообществами. В Национал-социалистической партии вход женщинам не возбранялся, если они играли какую-либо роль во вспомогательных организациях, но все же к 1935 году в партии на каждые двадцать членов приходилась только одна женщина. Начиная с 1938-го года, по мере увеличения числа молодых женщин, вступавших в партию через молодежные движения, это соотношение стало меняться, и во время войны, с потерей мужского состава партии на фронтах, у женщин появилось больше возможностей, что привело к увеличению их доли в партии. Однако на руководящих постах в партии продолжали доминировать мужчины. Статистика относительно доли женщин в партии лучше известна по Советскому Союзу: в 1932 году эта доля составляла 15,9 %, в январе 1945 года – 17 %, в 1950 году – 21 %³⁷. В Советском Союзе руководящие посты занимали почти исключительно лица мужского пола.

Стремительная смена состава коммунистической партии при Сталине гарантировала, что состав партии никогда не будет стареть. В 1927 году возраст немногим больше половины членов партии был меньше тридцати лет; в 1946 – две трети членов были моложе 35³⁸. В Германии партия началась с молодых членов, однако менее стремительная смена состава означала, что по мере старения диктатуры увеличивался и возраст членов партии. К декабрю 1934 года около 37 % членов партии были моложе 30 лет, а две трети – моложе 40. К началу войны многие члены партии достигли сорокалетнего возраста, и этим усиливающимся старением партии и объясняется возникшее после 1942 года стремление привлечь в ее ряды как можно больше участников Гитлерюгенда. И тем не менее члены партии, занимавшие руководящие посты, были сравнительно молодыми. Средний возраст руководителей региональных отделений в 1943 году был всего 45 лет³⁹.

Организационная структура партий несколько отличалась от структур традиционных европейских массовых партий: она имитировала административные подразделения каждого государства и строилась по строго иерархическому принципу. Национал-социалистическая партия была основана на принципах «руководителей» и «последователей»; приказы вышестоящих должны были выполняться нижестоящими беспрекословно. Коммунистическая партия имела не менее авторитарный характер. В ее уставе была ясно прописана обязательность подчинения указаниям, данным свыше⁴⁰. Первичной структурой в обеих партиях была партийная ячейка, тысячи которых составляли более сложный и крупный организм всей партии. Несмотря на то что первичная ячейка находилась у самого основания партийной структуры, она имела первостепенное значение, отчасти отражая собственные истоки партии, вышедшей из сети мелких, часто изолированных групп. По уставу коммунистической партии минимальная численность ячейки составляла три человека, хотя в действительности в нее обычно входило большее число членов. Каждая ячейка избирала комитет и секретаря (при Сталине кандидатов обычно выбирали заранее и их утверждала партийная иерархия). По мере роста численности партии ячейки, переименованные в «первичные партийные организации», стали подразделяться на три категории: с числом членов меньше 15 человек не имели права выбирать собственные комитеты; ячейки с числом членов от 15 до 500 человек избирали бюро и секретаря; только ячейки численностью более 500 человек могли формировать полную структуру с комитетом и официальным, полностью оплачиваемым секретарем. Каждый комитет первичных парторганизаций подразделялся на четыре отдела, в обязанности которых входили различные функции, один – организационный, другой – связанный с набором новых членов, третий – ответственный за культуру и пропагандистскую работу и последний – ответственный за массовую агитацию. В 1931 году в общей сложности насчитывалось 51 185 ячеек, организованных на фабриках и заводах, в колхозах, советах, университетах и в транспортных организация; к 1950 году всего было более 200 000 ячеек⁴¹.

Непосредственно над ячейками стояли районные и городские организации, каждая со своим комитетом, – райкомы или горкомы. В 1939 году всего их было 10 900. Они занимались регистрацией всех членов ячеек, контролировали процесс принятия новых членов и доводили до сведения провинциальных ячеек директивы вышестоящих организаций. Над всеми ними стояли 137 региональных или областных комитетов, представлявшие основные территориальные организации, ответственные во многих случаях непосредственно перед Центральным комитетом, базировавшимся в Москве. Шесть автономных областей или краев имели свои собственные краевые комитеты, которым подчинялись все области, расположенные на территории краев. Вышестоящие комитеты, в свою очередь, подразделялись на многочисленные отделы, или подкомитеты, занимавшиеся партийными финансами, местной экономикой, образованием, пропагандой или культурой. В 1935 году в партии были введены оплачиваемые должности, чтобы справиться с нагрузкой и довести до профессионального уровня выполнение регулярных функций, однако число таких должностей остается неизвестным⁴². На вершине этой огромной партийной пирамиды восседал Центральный комитет со своим всемогущим секретариатом, от которого тянулись нити управления вниз, к тысячам разбросанным по всей стране партийным ячейкам.

До 1933 года первичным звеном Национал-социалистической партии была Ortsgruppe, или «местная группа», которая могла иметь любое число членов и которой руководил лидер группы. В июле 1932 года в связи с ростом партии и превращением ее в действительно общенациональное движение, а также в связи с возросшим объемом работ первичные группы были реорганизованы. Члены партии, живущие на одной улице или в одном многоквартирном доме, должны были составить один партийный блок, а группа блоков – объединялась в одну ячейку, куда должно было входить от 11 до 50 членов. В сельских местностях, где густота сети партийных организаций была меньшей, блоки должны были объединяться в базу с тем же числом членов, что и ячейка. Таким образом, Ortsgruppe состояла из некоторого числа ячеек или баз с числом членов от 51 до 500⁴³. К 1935 году их насчитывалось 21 283, их поддерживала сеть из 269 501 ячейки, баз и блоков. На региональном уровне местные группы были подчинены 855 крейс-организациям, аналогам районов в советской системе, и 30 партийным гау, руководящим организационным партийным единицам. Каждый крейс и гау имел свой многочисленный штат постоянных сотрудников и отделов, ответственных, подобно областным комитетам, за образование, пропаганду, местную экономику, культуру и организационные вопросы партии⁴⁴. На вершине партийной иерархии находилась партийная канцелярия и небольшая группа из 21 национального партийного лидера [Reichsleiter], каждый из которых отвечал за какую-либо часть работы – пропаганду, организационные вопросы, публикации, идеологию, сельское хозяйство, и т. д.⁴⁵

В майский день 1936 года партия произвела радикальную реформу организационной структуры и функций. Существовавшая до этого структура охватывала всех членов партии и управляла всеми ее делами. В начале 1936 года партия приняла на себя грандиозную ответственность за судьбу всего германского народа. Теперь каждая местная группа, ячейка и блок были приписаны к конкретному территориальному подразделению города или сельской местности и несли ответственность за политические взгляды, образование и состояние морали каждого жителя, независимо от того, является он членом партии или нет. Каждый блок надзирал за 40–60 домовладениями, в ведении каждой ячейки было от 4 до 8 блоков. В предвидении дополнительной работы каждый блок был в дальнейшем подразделен на отдельные организационные единицы, в состав которых входило от 8 до 15 домовладений и которые находились под наблюдением «помощников блоков» или «главных по дому», которые не всегда были членами партии. Согласно новому уставу, принятому в мае 1938 года, на 1500–3000 домовладений формировалась одна Orstgruppe, и многим из них предстояло сокращение в численности, что привело к увеличению их числа с 1941 до 30 601, а общее количество ячеек и блоков достигло огромной величины – 657 411, покрывая, таким образом, всю страну куда более густой сетью, чем это было в случае с советской коммунистической партией⁴⁶. Каждая первичная партийная организация в каждом районе должна была обеспечить необходимое количество членов для выполнения своих функций, однако в действительности, все население Германии отнюдь не по своей воле было втянуто в это всепоглощающее общенациональное движение.

Наблюдение за всем населением страны значительно облегчалось развитием многочисленных массовых организаций, тесно связанных с Национал-социалистической партией, в которые, однако, входили в основном не члены партии. Каждая из двух партий стремилась к установлению самых широких связей со всеми организациями для того, чтобы обеспечить поддержку и лояльность со стороны всех слоев населения Германии и Советского Союза. Безусловно, важнейшей задачей обеих партий был набор в свои ряды молодых новобранцев. В России в 1918 году была основана молодежная организация, не во всем зависимая от партии и характеризовавшаяся радикальными устремлениями. Однако к 1926 году радикализм молодежной организации был взят под контроль, когда она стала Всесоюзным ленинским коммунистическим союзом молодежи, известным под названием комсомол. С 1939 года он стал напрямую подчиняться партии, по чьему образу и подобию строилась его организационная структура. Вступление в эту организацию контролировалось тем же способом, что и членство в партии. Желающие вступить в комсомол должны были получить рекомендацию его действующего члена и пройти испытательный срок в качестве кандидата. Только в 1936 году правила, по которым предпочтение отдавалось детям рабочих и беднейших крестьян, были ослаблены и с этого момента начался стремительный рост численности организации с 4 миллионов до более чем 9 миллионов в 1939 году и 16 миллионов к моменту смерти Сталина⁴⁷. Комсомольцем можно было стать с 15 лет (возраст был снижен до 14 в 1949 году) до 21 года. В 1920-х была основана пионерская организация, охватывавшая детей от 10 до 15 лет, в 1940-х годах в нее были включены почти все дети школьного возраста.

По сравнению с советской системой сеть аффилированных ассоциаций в Германии была более обширной, более разнообразной и менее строгой. В военизированые организации СС и СА входило более двух миллионов человек. Гитлеровская молодежная организация [Hitler Jugend], формально основанная в 1926 году, была интегрирована в структуру партии. В 1928 году молодежные секции были разделены на две возрастные группы: организация гитлеровской молодежи для молодых людей в возрасте от 15 до 18 лет и группы юниоров, куда входили дети от 10 до 14 лет и которые в 1931 году стали называться Deutsche Jungvolk.

С небольшой группы из нескольких девочек, объединившихся в 1920-х годах в «группы сестер», к июню 1930 года выросла официальная организация Лига немецких девочек [Bund deutscher Mädel], состоявшая из юниорской секции девочек от 10 до 14 лет. В начале диктатуры молодежные группы охватывали немногим больше 100 000 человек, но по мере того, как другие группы прекращали существование или поглощались партией, численность их стала стремительно расти. В 1939 году они насчитывали 5,4 миллиона членов, 46 % из которых были девочки, а к 1939 году в них состояло уже 7,7 миллиона человек⁴⁸. Подобно партии, они строились по территориальному принципу, однако их внутренняя организация скорее напоминала армию. Процесс набора членов контролировался так, чтобы преимущество имели наиболее здоровые и расово полноценные кандидаты, но тем не менее, к концу 1930-х годов сеть этих организаций распространилась очень широко. В октябре 1931 года партия основала отдельную организацию для женщин – Nationalsozialistische-Frauenschaft, а в 1936-м ассоциацию, под крышей которой должны были объединиться все женские группы Германии – Deutsche Frauenwerk, которая в 1938 году насчитывала 1,5 миллиона человек. Также был национал-социалистический автомобильный корпус, объединявший партийных энтузиастов, владевших собственными автомобилями, а также отдельные профессиональные организации для ученых, студентов, юристов, врачей и дантистов. Второй по величине организацией, стоявшей за спиной молодежных движений, было движение за национал-социалистическое благосостояние (Nationalsozialistische Volkspflege). Основанное неофициально в Берлине в 1932 году, оно в мае 1933 года стало аффилированной организацией партии, превратившись в армию добровольных активистов, агитаторов и сторонников, достигшую к 1943 году численности более 7 миллионов человек⁴⁹. Именно посредством этих многочисленных, разнообразных и охватывающих почти всех граждан страны движений осуществлялся контроль за большей частью населения, организовывались и рекрутировались активисты для дела партии.

* * *

У партий было много целей, однако главная проблема состояла в том, чтобы организовать, дисциплинировать и просветить своих членов так, чтобы эти цели были ими поняты правильно. Поскольку каждая партия представляла собой коалицию сил, объединяющих миллионы членов с разными взглядами, социальным происхождением и личностными качествами, установление дееспособного консенсуса и ясных правил жизнедеятельности было необходимой предпосылкой для достижения успеха в решении более важной задачи интеграции и контроля за массами населения, находящимися за пределами партии. Поэтому в каждой партии был создан специальный орган, призванный осуществлять внутрипартийное правосудие, следить за тем, чтобы каждый член демонстрировал идеальные качества, соответствующие «лучшим элементам». Ленину принадлежит идея того, что партия должна неусыпно следить за тунеядцами и предателями, которые могут пролезть в ряды движения: «Наш устав, – писал Ленин в 1904 году, – свидетельствует об организационном недоверии со стороны партии по отношению ко всем ее отдельным ветвям…»⁵⁰. Партия перманентно испытывала страх, соответствовавший ее врожденной культуре подозрительности, которая способствовала установлению атмосферы самокритики и непрекращающихся поисков врагов, а также рутинной практике чисток, призванных избавить партию от тех, кто, по ее мнению, был недостоин находиться в ее рядах.

Чистки в коммунистической партии в середине 1930-х годов часто неверно интерпретировались как краткие периоды запланированного кровопускания, необходимого для укрепления позиции Сталина во властной иерархии и усиления соответствия партии своему предназначению быть «монолитной организацией, высеченной из единой глыбы…»⁵¹. Однако на деле формальные чистки практиковались задолго до сталинской диктатуры; чистки были общим термином, обозначавшим особые формы поддержания партийной самодисциплины. Каждый член партии находился под постоянным наблюдением и через определенные промежутки времени должен был, представ перед контрольным органом партии, подтвердить свою неослабную преданность и активность, а также продемонстрировать необходимый уровень политической грамотности. Все члены знали, что это было обязательное требование, и заранее готовились к испытанию. В 1932 году одному американскому гостю, приехавшему в дом к высококвалифицированному рабочему в Москве, пришлось наблюдать, как он каждую ночь усердно читал работы Маркса и Ленина, готовясь к очередной проверке. За несколько дней до волнующего события жена проэкзаменовала его по его версии личной анкеты и помогла вызубрить тест по политической теории. Его соседа по небольшой квартире понизили в статусе с члена партии до «сочувствующего» за незнание теории, но в случае с рабочим все в этот день обошлось благополучно. Успешно прошедший проверку коммунист, которого партийный трибунал отпустил, «поздравив кивком головы», вернулся домой, «став на десять лет моложе», с бутылками вина и водки, и вся семья и его друзья отметили это событие, устроив такой грандиозный пир, какой только можно было организовать. В процессе празднования было произнесено бесчисленное количество тостов за партию и пятилетний план и никто не сдерживал желания пуститься в дикий пляс⁵².

Партийные комиссии также заседали для обсуждения членов, в адрес которых поступили жалобы или порицания со стороны коллег или подчиненных. В 1933 году Центральный комитет дал старт кампании широкомасштабных проверок членов партии, начав их с десяти основных краев и областей, а после распространив и на всю партию. В декрете от 28 апреля 1933 года подчеркивалось, что в партийные ряды в годы коллективизации и индустриализации проникло слишком много карьеристов, «двурушников» и политически безграмотных людей, что, несомненно, соответствовало истине⁵³. Так называемые партийные чистки стали формальным действом, организованным в местных общественных помещениях с участием комиссии из трех членов партии. Местных коммунистов ставили по очереди перед лицом комиссии, чтобы они рассказали о своем социальном происхождении, о том, что они сделали для партии и признались в своих проступках в духе «самокритики». Затем вызывали свидетелей, чтобы они могли подтвердить сказанное или раскрыть ошибки. Комиссия принимала письменные заявления и выслушивала тех, кто жаловался на членов партии, перед тем как принять одно из целого ряда возможных решений – от подтверждения членства до исключения⁵⁴.

На следующий год были произведены различного рода чистки. 13 мая 1935 года Центральный комитет издал второй приказ «о нарушениях при регистрации, выдаче и хранении партийных билетов». Кампания по сверке документов, стартовавшая с тем, чтобы проверить, не используются ли партийные билеты не по назначению и правильно ли поставлена работа по их выдаче, должна была стать кульминацией третьей волны чисток, когда в декабре 1935 года партийное руководство издало приказ об обмене существовавших на тот момент билетов на новые в течение периода между 1 февраля и 1 мая 1936 года. Партийный билет могли отнять по нескольким причинам. Так, в городе Смоленске в 1935 году из партии было исключено 455 человек, некоторые из них – по самым нетипичным причинам («люди, не вызывавшие политического доверия», – 28 %; выходцы из чуждых классов, скрывшие свое прошлое», – 22 %), другие – за какие-либо проступки («вражеский агент» – 1,5 %; дезертирство из Красной Армии – 2,6 %), третьи – из-за морального разложения, казнокрадства, мошенничества или сокрытия криминального прошлого⁵⁵. На основе указаний из центра от 29 июля 1936 года чистки продолжились и в 1937 и 1938 годах и ставили цель выявления политических врагов, симпатизировавших Троцкому и низвергнутой партийной оппозиции. Это были именно те чистки, которые в итоге вылились в массовые убийства, вошедшие в историю как «Большой террор», который мы рассмотрим в следующей главе. Здесь же важно подчеркнуть, что акты чисток не обязательно были сигналом к аресту или расстрелу. Чистка была особой формой партийной самодисциплины, а не юридическим процессом. Ее целью было усиление контроля над местными партийными кадрами и искоренение некомпетентности и коррупции среди руководителей. Исключения из партии продолжали практиковаться на протяжении всех 1930-х годов, как это было и в 1920-х годах, и продолжались в течение всего периода сталинизма. Последующие преследования бывших членов партии осуществлялись агентами государственных служб безопасности и государственными следователями и судами, которые занимались расследованием того, что они рассматривали как настоящее преступление, а не партийный проступок. Огромное множество партийцев – жертв государственного террора были арестованы в то время, когда они все еще оставались членами партии, никогда формально не подвергавшимися чисткам. С другой стороны, член партии мог сначала стать жертвой чистки, но впоследствии его могли восстановить в партии, или же он мог быть исключен из партии за неподобающее поведение, например за пьянство (которое с сегодняшней точки зрения представляется совсем не экстраординарным правонарушением), что, впрочем, не считалось тяжким преступлением. Партийные чистки формально были направлены на поддержание высоких стандартов политической активности и преданности делу партии, которую должны были обеспечить выжившие после безжалостной внутрипартийной чистки члены. В действительности же эти акции были использованы для сохранения ситуации, при которой партийные боссы на периферии, вдали от Москвы, не могли стать угрозой политической монополии центра.

Строжайшая партийная дисциплина, борьба против коррупции, лени и несоблюдения субординации были характерны не только для коммунизма. Уже в 1921 году Гитлер установил партийные суды в своем движении, когда оно еще было крошечной организацией. Они были ответственны за проверку членов движения, исключения из его рядов и чистки, но также играли роль судов чести, чтобы члены движения, обвиненные в неподобающем поведении, могли доказать свою невиновность. Как на уровне гау, так и на уровне крейса имелись свои постоянные суды; подобно советским контрольным комиссиям, они состояли из трех членов, имели право требовать от членов партии оправдания своего поведения, выслушивали свидетелей и расследовали преступления против партии. Они также выносили разные категории заключений: невиновен, виновен и заслужил устное замечание, виновен и заслужил письменное замечание, виновен и должен быть исключен из партии⁵⁶. С 1927 года партийные суды возглавлял отставной солдат майор Вальтер Бух – высокий, аскетичный гитлеровский фанатик, разделявший исключительно антисемитские взгляды партии (он допустил опрометчивость, предупредив в 1928 году Гитлера о том, что у него есть «соблазн гуманности», которое наполняло Буха «чувством глубокого беспокойства»)⁵⁷. Бух не учел путь развития в 1930-х годах национальной системы партийных судов. Закон от 17 февраля 1934 года предоставлял им статус настоящих судов с правом вести расследования и наказания за партийные преступления, включая право заключения в тюрьмы в крайних случаях. Их работа находилась под контролем системы гау-инспекторов, которые от имени национального руководства надзирали за партийной дисциплиной. Партийным судам приходилось иметь дело с сотнями случаев, большая часть из которых был связан с мелкими нарушениями: неоплата членских взносов в трехмесячный срок, аморальное поведение, нарушение закона или просто «потеря интереса» к делам партии⁵⁸.

Однако суды могли заниматься расследованием более серьезных уголовных дел. В 1939 году суд расследовал дело 30 членов СА и СС, обвиняемых в изнасиловании, краже и убийстве, совершенных при погроме 9 ноября 1938 года; 21 из убийц был оправдан по причине совершения преступления из-за провокаций со стороны евреев, но 3 мужчин, изнасиловавшие еврейских девушек, были осуждены, но не за сексуальные преступления, а за заражение своей расы. Эти суды могли привлечь к ответственности даже лидеров партии; в теории даже Гитлер мог оказаться перед этим судом, однако на практике, когда дело касалось его лично, он просто отменял их решения. В 1938 году гаулейтер Вильгельм Кубе был изгнан из своего кабинета и отправлен на два года в лагерь за то, что ложно обвинил жену Буха в том, что она еврейка. В 1940 году перед судом оказался известный антисемит гаулейтер Франконии Юлиус Штрайхер, которого обвинили в казнокрадстве, адюльтере и злостных сплетнях, за что его лишили должности. В 1941 году суд обвинил гаулейтера Южной Вестфалии Йозефа Вагнера за прокатолические чувства, так как он послал своих детей в католическую школу, а его жена-католичка возражала против брака их дочери с мужчиной из СС. И хотя Высокий партийный суд в Берлине счел обвинения недоказанными, Гитлер опроверг вердикт и в конечном счете настоял на том, чтобы Вагнера отправили в концлагерь⁵⁹.

Надзор за соблюдением дисциплины шел рука об руку с политическим образованием. Членов партий в обеих системах регулярно инструктировали по вопросам партийной линии и самосовершенствования для партийной активности. У коммунистов само собой разумеющимся считалось чтение и изучение их политических классиков. Тот мужчина, который устроил пир с танцами после успешного прохождения экзамена в контрольной комиссии, говорил своему американскому гостю: «Без политической теории никто не сможет понять, что происходит в стране. Коммунист должен задавать темп в учебе…»⁶⁰. Образованием членов партии заведовал Отдел пропаганды и агитации Центрального комитета партии. В 1920-х годах на вершине этой системы находились партийные университеты, «вечерние университеты» марксизма-ленинизма, Свердловский коммунистический университет, основанный в 1921 году и пропускавший через себя около 1000 будущих коммунистических лидеров ежегодно, а также Институт Маркса и Энгельса; в 1936 году все они были объединены по эгидой Коммунистической академии, после глобальной реорганизации партийного образования в 1946 году переименованной в Академию общественных наук. Также в 1930-х годах в столице и в отдельных республиках страны были открыты Высшие партийные школы, в которых в течение трех лет будущая партийная элита проходила курсы по организационным вопросам и пропаганде, были открыты и тысячи более мелких политических школ и образовательных кружков политической грамотности. В 1930 году их было 52 000, в к 1933 году – 210 000, они охватывали 4,4 миллиона студентов, включая и сочувствующих партии, но не являющихся ее членами, в них проходили краткие семинары по основам исторического материализма. После публикации в 1938 году «Краткого курса» истории большевизма предполагалось, что этот опус станет для студентов незаменимым руководством к изучению коммунизма. Образовательные кружки, в которые входило от 10 до 25 человек, собирались каждые две недели на протяжении всего учебного года, длившегося 8 месяцев. После войны, вслед за сменой кадров, партия стала повышать уровень партийного образования. После принятия резолюции Центрального комитета в 1946 году «Об обучении и переобучении руководящих работников партии» через Высшие партийные школы прошло около 400 000 человек⁶¹.

Национал-социалистическая партия не имела столь высокоинтеллектуальной регулярной системы образования. Партийные школы преподавали в том числе и большое количество дисциплин, связанных с физической подготовкой, ставя цель формирования биологической элиты, а не погружения в бездны политической экономии. Ответственность за обучение партийных кадров в Германии была возложена на руководителя Организации рейха, бывшего химика Роберта Лея, скаута, темноволосого, громогласного фанатика с репутацией любителя выпить и дамского угодника, захваченного навязчивой идеей создания физически идеальных немцев. Лей организовал тренировочные центры, получившие грандиозные названия «Ordensburgen», или «замки ордена», где партийным руководителям преподавали краткие образовательные курсы по истории Германии и партийному мировоззрению, где всем предписывалось по утрам делать ритмическую гимнастику, учиться стрельбе и бегу. Замки официально были открыты 24 апреля 1936 года, однако тренировочные школы существовали на уровне гау и крейсов задолго до этого и находились в ведении Главного отдела по обучению. В 1937 году трехгодичные школы были включены в «замковую» систему и должны были готовить будущие поколения партийных функционеров⁶². Эти учреждения опирались на выпускников ряда специальных школ для девочек и мальчиков, отобранных по расовым признакам и лидерскому потенциалу. Первым из них был Национальный политический образовательный институт НАПОЛАС, основанный в 1924 году, куда могли поступить только белокурые, умные и атлетически сложенные мальчики от 10 до 18 лет; вторыми были основанные в апреле 1937 года школы Адольфа Гитлера для мальчиков от 12 до 18 лет. Оба учреждения акцентировали внимание на воспитании личности при помощи полувоенных тренировок и спортивных состязаний; политическое образование, так же как и в советском «Кратком курсе», основывалось на знании истории партии. Члены гитлеровской молодежи должны были овладеть определенным количеством тем, знание которых затем проверялось на устном экзамене. Этот набор тем включал «Борьбу за Германию», «Причины поражения Германии в Первой мировой войне», «Народ и источники его крови», «Меры, предпринимаемые национал-социалистическим государством для поддержания чистоты германской крови» и тому подобные⁶³.

Цель политического образования состояла в том, чтобы сформировать лучших коммунистов и национал-социалистов, которые были бы способны понять смысл партийной линии и донести его до широких масс населения. В действительности же задача формирования элиты партии, состоящей из преданных и хорошо образованных функционеров, была не такой легкой. Многие коммунисты были исключены из партии либо возвращены в статус кандидатов из-за политической безграмотности, а некоторые – из-за полной безграмотности. Хотя осуждение членов партии часто носило злостный умышленный характер, местные партийные функционеры могли и действительно часто злоупотребляли своим положением. Криминал, пьянство и карьеризм присутствовали в обеих партиях. Состав их так стремительно расширялся и менялся, что они всегда испытывали дефицит компетентных кадров. В обеих партиях образовалась пропасть между рядовыми членами и основным ядром наиболее преданных активистов. В Национал-социалистической партии в конце 1930-х годов почти треть постов требовала от партийных функционеров ежедневного присутствия. К 1930 году в коммунистической партии пришло осознание того, что так называемый актив, состоящий из тех членов, кто что-либо делал для партии, представляет собой элиту среди элит, занимая партийные посты, собираясь отдельно и куда чаще, чем рядовые члены⁶⁴. Актив также составлял треть всей партии.

Для наиболее преданных активистов рабочий день никогда не заканчивался. «Вот что значит быть коммунистом, – говорила одна женщина, член партии, чья замужняя жизнь в 1930-х годах заключалась в том, что ее постоянно назначали на посты в разных концах страны, вдали от мужа. – Ваша жизнь вам не принадлежит»⁶⁵.

От членов партии ожидали гораздо большего, чем просто быть образцами расового и революционного идеала, сколь бы они ему ни соответствовали. На съезде в 1935 году Гитлер объявил о том, что роль партии, как собрания «активистов и пропагандистов» заключалась в «образовании и надзоре» за остальной частью германского народа⁶⁶. Программа партии, сформулированная на съезде ВКП(б) в марте 1939 года, возлагала на нее руководство остальной частью населения страны в деле строительства коммунизма, продвижения политики партии и «ежедневного укрепления связей с массами» путем объяснения и доведения до их сведения решений партии⁶⁷. Именно в этой приземленной ежедневной рутине, а не в периодически устраиваемых хорошо организованных торжествах и ритуалах скрывалось истинное значение партии. Организация ячеек и блоков в Германии вводила партию прямо в каждый дом. Руководитель местного блока, ответственный примерно за 40–60 домовладений, получал помощь от многочисленных функционеров соседних блоков и помощников, входивших в другие объединения: Германского рабочего фронта, Женской ассоциации (работа которой обеспечивалась в 1938 году 280 000 руководителями блоков) и организации «За социалистическое благосостояние». Для оказания помощи привлекались также местная гитлеровская молодежь и Союз немецких девушек – группы, которые собирали денежные средства и недостающие материалы или распространяли литературу⁶⁸. На членов ячеек и блоков возлагалось несколько задач: они должны были собирать в пределах своих домовладений данные, по словам Лея, об «оппонентах или врагах нашей идеи»; также они должны были распространять пропагандистские и учебные материалы, по возможности лично и ежемесячно посещая всех жильцов своих домовладений; собирать досье о политической благонадежности на каждого жильца, наблюдая за его поведением, отмечая степень его энтузиазма при размахивании флагом; составлять списки евреев по всей округе, реестры их собственности и отмечая тех не-евреев, кто продолжал поддерживать контакты с евреями, живущими по соседству; и, наконец, они рассматривались как бойцы на «домашнем фронте», готовившие народ к войне и заранее мобилизующие их энтузиазм по отношению к ней на тот случай, если война действительно начнется⁶⁹. Этот чудовищный груз задач координировался путем регулярных ежемесячных собраний, «блоковых вечеров» или «вечеров ячеек», где вырабатывался план действий на следующий месяц, анализировалась литература и временами читали лекции⁷⁰. Списки домовладений или индексов карт, ставшие обязательными после организационной реформы 1936 года, также регулярно обновлялись, и семьи, чьи мораль и поведение вызывали сомнения, попадали в список тех, кого следовало навестить повторно, чтобы они заполнили анкету с вопросами об их отношении к новой Германии. Такая система с трудом поддавалась управлению отчасти потому, что партийные организации возложили на лидеров ячеек и блоков слишком много рутинной неполитической административной работы, и даже самые большие энтузиасты из числа местных активистов считали настойчивые повторные обходы жителей, с тем чтобы поднять из уровень морали и получить от них заполненную анкету, довольно неприятной работой. И все же индексы домовладений были бесценным инструментом для партийного социального контроля и достижения расовых целей, а также обеспечения безопасности режима. В то же время они поставляли важную информацию для системы «политического суждения», которую партия неприкрыто использовала для обеспечения гарантии того, чтобы рабочие места как в частном, так и общественном секторе заполнялись кандидатами, симпатизирующими режиму, чтобы социальные пособия выдавались только политически благонадежным заявителям и чтобы лицензии одобрялись только у тех заявителей, кто имел безупречную историю. Суждения основывались на стандартной форме, хранившейся в архиве крейс-офиса, который пополнялся информацией, поступавшей от местных отделений партии, но больше всего от ячеек и блоков⁷¹.

Политическое суждение было универсальным инструментом для партийного аппарата. Как правило, в случае неудовлетворительного решения партии апелляция не следовала. Суждения должны были прилагаться при обращении к любым агентствам, если оно имело значение при принятии решения, связанного с политической репутацией заявителя. В апреле 1939 года соглашение между партией и Министерством экономики открыло путь «суждениям» в сферу частного бизнеса, где они теперь могли играть роль при трудоустройстве людей, так что в некоторых регионах они в итоге составили четвертую часть всех полученных запросов⁷². Помимо персональных данных, каждая форма содержала информацию о прошлых политических наклонностях, религиозных убеждениях, взносах в партийные благотворительные фонды, о текущих политических взглядах и поведении, а последняя графа предназначалась для партийной рекомендации. Суждения часто основывались на внешних признаках. Так, отсутствие приветствия Гитлеру воспринималось как первое доказательство враждебности по отношению к режиму; в одном недружелюбном суждении говорилось о факте умышленного сокращения салюта – «Хайль!» вместо «Хайль Гитлер!». Регулярные посещения религиозных учреждений вызывало подозрения, то же происходило в случае оппортунистического перехода в нацистскую партию из рядов социал-демократов или коммунистов⁷³. Архивы крейса из Берхтесгадена свидетельствуют о том, какие последствия могло иметь неблагоприятное суждение. Человека, имевшего жену-еврейку, лишили лицензии; другого отвергли на почве «политического несоответствия»; было рекомендовано лишить субсидий фермера, суждение о котором было неблагоприятным; учителя не повысили в должности из-за того, что он «не отрекся от своей религии»⁷⁴. Других одобрили, но предупредили о том, что они должны принимать активное участие в одном из многих аффилированных отделений движения. Политическое суждение давало местным партийным организациям исключительные неформальные полномочия включать либо исключать в дело кого им угодно, следить за местными политическими настроениями и изолировать потенциальных возмутителей спокойствия.

Коммунистическая партия была организована не столь обстоятельно на местном уровне из-за того, что ее персонал был разбросан не так густо по всей огромной территории страны и из-за отсутствия навыков, оборудования и времени, необходимых для установления подомового наблюдения или даже выполнения задач по агитации и надзору, предписывавшихся партийными правилами. Многие члены партии покинули работу в администрации или народном хозяйстве, так как она не оставляла им достаточно времени для надзора за более широкими слоями беспартийного населения. Собрания партийных кадров, как правило, носили закрытый характер. Партийные организации в сельских местностях были особенно слабыми, и осуществлять прямой ежедневный контроль здесь было намного труднее, чем в Германии. Многие направления деятельности в деревнях были делегированы ячейкам коммунистической молодежи, которые устанавливали «красные уголки», помогали основывать деревенские Советы и собирать деревенские библиотеки. Но все же образовательная и пропагандистская работа оставались важнейшей сферой деятельности верных партийцев. Партийные инструкторы колесили по фермам и заводам, обсуждая партийные инициативы, предлагая советы и наблюдая за соблюдением правил. Партия также привлекала к работе лекторов не членов партии, прошедших обучение в партийных школах. В 1933 году в стране было 130 000 агитаторов; к началу войны партия заявила о 3 миллионах агитаторов⁷⁵. Их работой руководили местные отделения управления агитации и пропаганды, которые издавали регулярные инструкции и вспомогательные материалы для лекторов. В Московской области после войны они распространялись два-три раза в месяц тиражом 135 000 экземпляров; в каждом из них содержались детальные разработки по трем или четырем темам с указаниями о том, как их преподносить публике. Советские люди сталкивались с этим предметом на встречах, организованных одновременно по всей стране в залах и мастерских, украшенных знаменами, лозунгами и красными флажками. Участие в этих встречах носило обязательный характер, а регулярное отсутствие интерпретировалось как политический протест. Организация собраний была слабая, а пропаганда – примитивной. «Правда» сообщала о одном собрании, созванном для обсуждения Сталинской конституции в ноябре 1936 года, на котором прозвучал единственный вопрос из сонной аудитории, женщина спрашивала: «Почему в магазинах нет галош?»⁷⁶ Даже небольшие дискуссионные кружки, организованные после войны, временами были лишены необходимой организованности. В одном кружке, организованном в городе Торжке, преподаватель учил студентов давать ответы на простые вопросы, связанные с «Кратким курсом»: «Могло ли царское правительство удовлетворять рабочих и крестьян?» – на что класс хором отвечал: – «Нет»⁷⁷.

Рядовые члены партии играли более важную роль в учреждениях, в которых они работали, чем в домовладениях, расположенных в их округе. Партийные ячейки организовывались на отдельных заводах, в колхозах, учреждениях или институтах и именно здесь беспартийные массы населения проверялись на верность коммунизму и общественное поведение. Собрания на заводах служили не только способом передачи сообщений о новых политических инициативах, но и местом исследования взглядов работников, осуждения уклонистов или классовых врагов либо оказания помощи, когда это было возможно, тем, кто нуждается в социальной поддержке или в устройстве ребенка в школу. Эти собрания были, как и пропагандистские и агитационные сессии, во многом постановочными действами. Одному иностранному рабочему, оказавшемуся на предприятии «Электрозавод» в Москве, довелось стать свидетелем того, как на массовом митинге технического инспектора среднего возраста проверяли на знание коммунизма. Инспектор проявил вопиющее невежество. Он думал, что Сталин был президентом Советского Союза; что Коминтерн был радиостанцией; что коммунистический Совет профессиональных союзов был оппозиционной фракцией. Однако, будучи близким другом одного из партийных функционеров, он избежал худшего, вызвав лишь смех экзаменующих⁷⁸. Собрания на заводах или в колхозах давали также возможность беспартийным рабочим высказывать свои жалобы. И хотя система могла прибегнуть к наказанию за несоветское поведение того, кто осмеливался стонать, и отметить его как объект для наблюдения, все же имелась возможность протолкнуть жалобу и даже вызвать ответное действие. Партийная ячейка действовала как главный агент, стоящий между людьми и руководителями, обеспечивающий связь между центром и периферией, мобилизующий поддержку масс, надзирающий за местным общественным мнением и наказывающий тех, кто был отмечен как потенциальный враг или просто неугодный. Во многом точно так же, как в Германии, партия контролировала все происходящее вокруг нее.

Партии стали неотъемлемой частью обществ, которыми они руководили, так как сами были продуктом этих самых обществ. Многие члены партии были близко знакомы со своими районами и местами работы, и информация, поступающая от них, была ключевой для партийного аппарата в деле мобилизации и наблюдения за огромным большинством населения, находившегося за пределами прямого влияния партии. В обеих системах партия очень быстро стала центральным элементом повседневной жизни, который невозможно было обойти или игнорировать, за исключением самых отдаленных окраинных районов Советского Союза. Результатом такого положения вещей было стремление осуществить контролируемую интеграцию общества, усилить давление на него с целью достижения большего соответствия действительности поставленным целям. В рамках сложившейся ситуации сохранялась и задача идентификации и изоляции преднамеренных актов неповиновения или политического сопротивления и наказания тех, кто отказывался принимать новую систему. Система широкого наблюдения за местным населением в Германии действовала более эффективно по сравнению с Советским Союзом, где лидеров ячеек и блоков поощряли встречаться со своими поднадзорными «за кухонным столом»⁷⁹. В Германии партии удалось найти неявные, но очень действенные способы понуждения людей к демонстрации верности партии, независимо от того, какие мысли и чувства на самом деле испытывал каждый человек. Собирая пожертвования либо продавая значки или просто безделушки, сборщики средств для партии ходили от двери к двери, фиксируя имена тех, кто отказывался жертвовать; а дарители вели книгу учета своих взносов⁸⁰. Молодых немцев подвергали идеологической обработке по жесткому графику, с тем чтобы сформировать в их сознании нацеленность на работу во благо партии. К примеру, каждому члену БДМ выдавался отпечатанный «Общий план служения» на четыре месяца с подробными инструкциями о том, как выполнить месячный план партии, текстами песен на каждый месяц, месячными расписаниями социальных вечеров, посвященных определенным темам («Внутренний рейх», «Мы строим рейх» и проч.), списком работ для партии, которые должны выполняться дома, и последней колонкой для особых обязанностей⁸¹. Коммунистическая партия продавала газеты, распространяла листовки, создавала организации советской молодежи, организовывала общественную жизнь в сообществе, насколько это было ей под силу, однако она никогда не достигла того, чтобы на каждые 150 жителей приходилось по одному партийному функционеру.

Эффективность деятельности партии в определенной мере снижалась из-за нехватки образованных кадров и невозможности найти достаточно компетентных организаторов. И сами партии, вопреки преувеличенному публичному имиджу сплоченного и целостного организма, служившего во благо народов, постоянно сталкивались с необходимостью бороться с коррупцией и некомпетентностью в своих собственных рядах, а также необходимостью скрывать факты разногласий и личного соперничества, которые было невозможно избежать в организациях такого масштаба, а также в силу разнородности входивших в них сил⁸². В своих стремлениях сплотить все население вокруг режимов диктатурам было необходимо прежде всего сплотить и дисциплинировать свои собственные ряды. Это была отдельная задача, независимая от развивавшейся по своей собственной траектории необратимой широкомасштабной «партификации» социальной и институциональной жизни двух государств и отнюдь не просто так навязанная сверху. Сведения об обеих системах свидетельствуют о том огромном энтузиазме, с которым многие члены партий брались за мобилизацию тех, за кого они были ответственны. Членство в партии, помимо менее гламурной рутинной партийной работы, сопровождалось и определенными привилегиями, положением и карьерными возможностями, что давало отделениям партии дополнительные стимулы к поддержанию удушающего контроля за жизнедеятельностью локальных сообществ. В обеих системах эти социальные преимущества были вполне реальным фактором, временами восполняющим недостающие стимулы, иногда заменяющим идеализм членов партии, который они должны были демонстрировать. В итоге партия стала инструментом формирования новых структур социальной власти и местного политического влияния, средством ослабления и устранения альтернативных форм идентичности, социального статуса и институциональной автономии.

* * *

Партия была не менее важным фактором и в сфере жизнедеятельности государства. Характер взаимоотношений между двумя частями единого организма, партией и государством, зависел от исторических обстоятельств. Для советских коммунистов «государство» как комплекс институтов, законов и властных структур, установленных положениями конституции, исчезло после большевистской революции. На деле Россией правила партия, пока постепенно не было завершено строительство альтернативного коммунистического государства, управляемого общенациональной системой советов. Новое государство было очерчено конституцией 1924 года, формально давшей жизнь Советскому Союзу, и было заново институционализировано т. н. «Сталинской конституцией», принятой в декабре 1936 года. Размах государственного аппарата и функции государственных институтов при этом постоянно расширялись.

Ключевую роль в руководстве и управлении новым государством играла коммунистическая партия, однако по мере увеличения значимости государства ее положение менялось. К 1940 году государство, которому партия дала жизнь, стало самостоятельно мыслящим подростком. Напротив, государство, находившееся во власти национал-социалистического режима, представляло собой мощную сеть административных и законодательных институтов, уходящих корнями в устоявшееся здание конституционного права, реализуемого огромным корпусом федеральных и региональных бюрократов с их глубоким чувством коллективной идентичности и моральной целеустремленности, пользующихся тщательно проработанным, проверенным временем сводом процедурных правил⁸³. Перед национал-социализмом встала проблема, как поставить под контроль или ограничить функции государственного аппарата, который оставался вне его подчинения и чьи стандарты объективности, рутинные привычки и институциональная инерция плохо сочетались с более радикальными и утопическими устремлениями партии. На протяжении всего периода существования диктатуры государство все больше подпадало под влияние партии, его функции были извращены либо присвоены, а юридические основания административных процедур модифицированы. К 1945 году «нормативное» государство превратилось в жалкие остатки от государства, полученного в наследство в 1933 году.

В каждой системе взаимоотношения между партией и государством носили патрональный характер. Партии развивали как формальные, так и неформальные способы, обеспечивающие им гарантии сохранения за ними права назначать на государственные должности так, чтобы при этом преимущество имели члены партии или известные им лица, симпатизирующие партии. В Советском Союзе список наиболее желанных должностей был узаконен системой номенклатуры. Происхождение этого понятия восходит к ленинскому утверждению о том, что партия достигнет успеха в строительстве социализма лишь в том случае, если ее сторонники одновременно будут занимать государственные посты. Сердцевиной этой системы была картотека Центрального комитета, содержавшая имена всех членов партии, попавших в этот список после стандартного опроса. Опираясь на этот список, принимались решения относительно того, куда и кого направить. Отдел учета и распределений Центрального комитета (Учраспред) составил каталог всех имеющихся постов в партийных организациях, профсоюзах, советах и комиссариатах. В июне 1923 годы был составлен формальный список тех должностей, на которые могли назначать только центральные органы партии; сходные списки были составлены и в отношении более низких должностей, назначение на которые было ответственностью региональных отделов партии. Сталину хотелось, чтобы партия осуществляла контроль над всеми назначениями во всех сферах административного управления без исключения⁸⁴. В 1926 году Центральный комитет отвечал за назначение в общей сложности на 5100 высших должностей. В 1930-х и 1940-х годах эта система продолжала расширяться, пока в конце концов не охватила все области общественной жизни. В 1936 году члены партии составляли 55 % от всех чиновников в местных советах и государственных предприятиях и 68 % от всех чиновников в регионах и республиках Советского Союза. В сердцевине государственного аппарата – Центральном исполнительном комитете и президиуме съезда Советов – это соотношение достигало 100 %⁸⁵. По мере расширения государственного сектора становилось все более невозможным заполнить каждую вакансию коммунистом; поэтому назначенцы теперь могли сначала занять кабинет, а уже потом подавать заявления о вступлении в партию. Точная цифра руководящих государственных чиновников – членов партии остается неизвестной, известно лишь то, что среди академиков в 1940-х годах члены партии составляли почти треть от общего числа, то же наблюдалось среди старших офицеров армии⁸⁶.

В национал-социализме формальной системы номенклатуры не существовало, но назначения на государственные посты всех уровней также практически стали прерогативой партии. До 1933 года Германия представляла собой децентрализованное государство с министерствами и чиновниками провинциального и общенационального уровня, и именно на нижнем уровне государственной пирамиды в 1933 году местными партийными боссами была развязана стремительная, часто насильственная кампания по отстранению от государственных должностей чиновников, министров или мэров, которые, на их взгляд, не восприняли дух «национальной революции». Так, например, в Марбурге в марте 1933 года мэр города был отправлен партией в отпуск, а затем, в 1934 году, ему нашли замену; пост старшего администратора занял лидер партийной крейс; в Марбургском университете работу профессоров приостановили; муниципальных рабочих, поддерживавших левые партии, уволили; руководителями плавательных и гимнастических клубов были поставлены сторонники партии⁸⁷. Местная администрация Бадена не питала особых симпатий к партии; после выборов в марте 1933 года гаулейтер Роберт Вагнер объявил себя местным комиссаром, уволил всех министров и поставил на их место членов партии, провел чистку полиции, а на освободившиеся места назначил своих сторонников. Высшие должностные лица государства были вынуждены принимать на работу в качестве советников членов крейсов – лидеров, главным образом для решения вопросов, связанных с назначением на новые посты; к 1935 году 15 из 40 административных работников Бадена вступили в партию. К этому же времени почти 14 % членов партии в Бадене состояло на государственной службе⁸⁸. У партии здесь, равно как и повсюду в рейхе, не было необходимости контролировать все назначения; достаточно было поставить своих членов на ключевые позиции и обеспечить гарантию того, чтобы партийные офисы, рассылавшие формальные «политические суждения» всем общественным работодателям, могли осуществлять надзор за кадровой политикой.

Партия запустила в ход политику чисток и дискриминации по всему государственному аппарату на общенациональном уровне в 1933 году. Главным инструментом этой политики стал объявленный 7 апреля «Закон о восстановлении профессиональной гражданской службы». Согласно положениям этого закона, любой профессиональный государственный служащий мог быть уволенным на основе сомнительного обвинения в том, что он не проявлял достаточного рвения в деле строительства нового национального государства. Служащих еврейской национальности можно было увольнять только потому, что они были евреями. Хотя в общей сложности было уволено всего 2 % от общего числа государственных служащих, процент потерявших работу среди чиновников высшего ранга был все же намного выше. В Пруссии на пенсию было отправлено 12 % чиновников высшего ранга⁸⁹. Партия концентрировала усилия на захвате высших должностных постов, так как люди на этих позициях могли влиять на подчиненные им структуры, не прибегая к массовым разрушительным увольнениям младшего персонала. В Пруссии к 1937 году все двенадцать позиций высшего ранга «Oberprasidenten» были заполнены в 1933-м и последующих годах, то же произошло с 31 из 34 нижестоящих позиций «Regierungsprasidenten» и со всеми, кроме одной из 46 позиций вице-президентов, а также всеми 97 позициями «Landrate». К 1941 году 9 из 10 всех высших должностей в Пруссии были заняты национал-социалистами. В целом по рейху 60 % всех бюрократических должностей и одна треть государственных постов, заполненных начиная с 1933 года, достались членам партии⁹⁰. С 26 января 1937 года второй «Закон о германской гражданской службе» распространил влияние главной партии и на назначения на государственные посты, хотя и не в той мере, как этого хотели бы многие партийные функционеры. Этому способствовало также усиление влияния партийных функционеров на местах. Новый закон позволял продвигать на высокие посты только тех, кто удостоился положительного «политического суждения» (он придавал партийному сертификату силу закона); закон также позволял членам партии, являвшимся государственными чиновниками, доводить сведения о проблемах на работе напрямую до своих партийных руководителей, а не до вышестоящих гражданских служащих; и наконец, согласно параграфу 7 этого закона, любого служащего можно было уволить, если он больше не мог подтвердить свою способность «выступить в любой момент за национал-социалистическое государство», хотя на этой стадии развития всей этой истории большая часть чиновников, не отвечавших требованиям нового режима, уже была отстранена от работы⁹¹.

Возможности влиять на назначения на государственные посты в меньших по значению муниципалитетах и районах были также широкими. Сначала совершалось небольшое регулирующее действие сверху, после чего жесткий амбициозный лидер крейса или орта получал возможность осуществить миниатюрный захват власти без каких-либо ссылок на вышестоящих. В Баварии к 1935 году почти половина (44,6 %) всех постов мэров были заняты районными лидерами партии, которые таким образом стали совмещать две должности одновременно⁹². От беспартийных мэров ожидали поддержки нового режима. «Будет бесполезно, – писал один из Баварских крейс-лидеров в 1933 году, – если здесь и там районный… полагает, что он в положении, которое позволяет ему стать мэром, которого не любят в НСДАП»⁹³.

Большая часть мэров немецких городов были членами партии, 69 % в Баварии, 61 % по всему рейху. 30 января 1935 года был принят закон «О структуре германской общины», узаконивший вмешательство партии в первичные структуры городской и сельской администрации. Теперь каждый муниципалитет должен был иметь «партийного уполномоченного», назначенного партийной канцелярией, в компетенцию которого входило утверждать назначение всех руководителей на уровне муниципалитетов и сельских общин. Так же как и в советской системе, отныне партийные лидеры больше не должны были играть роль руководителя, теперь им следовало полагаться на уполномоченных, рекомендуемых ими мужчин и женщин, преданных делу нации. Как правило, уполномоченный был лидером крейса, с этого момента обладавшим законным правом вмешиваться в вопросы назначения на публичную должность и правом выбирать членов консультативного совета каждой общины, в число которых теперь входили преимущественно партийные работники и их друзья⁹⁴. И все же в феврале 1937 года партийная канцелярия запретила местным партийным лидерам одновременно занимать пост мэра или входить в ландрат, чтобы они имели возможность фокусироваться на партийной работе и политическом руководстве. Влияние партийных боссов на все стороны жизни местной общины и муниципалитета во многих случаях стало фактом жизни. Партийная канцелярия подготовила законы, закреплявшие за лидерами крейсов ответственность за все назначения и бюджет их районов, однако они так и не вступили в силу⁹⁵.

Оказывая формальное и неформальное давление с целью проталкивания своих членов или «попутчиков» на публичные должности, обе партии создавали «теневые государства» внутри официальных структур власти. Множество штатных функционеров и чиновников, работавших на каждую партию, представляли собой вторую бюрократическую структуру, противостоящую обычному государству. В 1935 году в национал-социалистической партии, включая все ее многочисленные отделения, было 600 000 функционеров; к началу войны их стало почти 2 миллиона⁹⁶. Сколько-нибудь точное число постоянных функционеров, работавших в коммунистической партии вместе со всеми ее отделениями в сталинский период, остается неизвестным, но к 1960-м годам их было больше 500 000. Некоторые сведения о непрерывной инфляции партийной бюрократии можно почерпнуть из данных о количестве постоянных работников, прикрепленных к Центральному комитету: 30 в 1919 году, 534 к 1929 году, около 1500 к моменту смерти Сталина⁹⁷. Многие из этих функционеров работали над проблемами, являющимися внутренними для каждой партии, но организационная структура партий включала отделы, дублировавшие государственные институты и функции, в пределах которых роль партии не могла быть иной, кроме как руководящей.

Теневое государство начиналось у самой вершины каждой из двух партий. Партийная канцелярия в Берлине физически располагалась в самом сердце правительственного квартала на Фридрих-Вильгельм-штрассе. Напрямую канцелярии подчинялись рейхслейтеры, многие из которых имели дело с государственными делами – вопросами пропаганды, законотворчества, колониальной политики, сельского хозяйства, местных сообществ, безопасности. Несколькими кварталами дальше, рядом с Министерством иностранных дел, располагался офис заместителя Гитлера, где также находились кабинеты глав других офисов, занимающихся основными политическими вопросами: финансами, налогами, конституционным правом, иностранной политикой (ею до 1938 года ведал самоуверенный и избалованный эксперт по иностранным делам Иоахим фон Риббентроп), образованием, строительством (этот офис занимал главный архитектор рейха Альберт Шпеер), технологией, здравоохранением, расовыми вопросами и культурой. Только один из двадцати специализированных департаментов занимался собственно «внутренними делами партии»⁹⁸. Эти партийные офисы не играли руководящей роли, но они не были и чисто декоративными. Глав департаментов и рейхслейтеров регулярно приглашали для обсуждения политических вопросов с коллегами из министерств; позиция партии по политическим вопросам пропускалась через партийную канцелярию и канцелярию заместителя, чей энергичный и жесткий организатор, Мартин Борман, поднялся до одного из наиболее могущественных политических игроков в последние дни рейха.

Рангом ниже канцелярии стояли отдельные структурные подразделения партии разного уровня, каждый из которых имел свои департаменты, ответственные за основные области общественной жизни, так же как и партийного бизнеса. К середине 1930-х годов в крейс-организациях всегда было не менее 30 отдельных департаментов; в их функции входили вопросы политики, здравоохранения, административные вопросы, вопросы образования, законодательства, сельского хозяйства, ремесла, экономики, технологии, вопросы по делами сообществ, то есть они занимались теми областями деятельности, которые были внешними по отношению к партии⁹⁹. В 1936 году в практику были введены регулярные районные партийные конференции и встречи, где местные партийные функционеры встречались с местными лидерами аффилированных групп – гитлеровской молодежи, Ассоциаций немецких женщин, СА и т. д. – и представителями местных органов власти, экономики и культуры. Эти встречи служили инструментом пропаганды и способом обеспечения более тесной связи местных сообществ и партии. На протяжении 1938 года в партийных районах верхней Баварии те или иные формы партийных мероприятий посетили более 1,3 миллиона человек. В числе этих мероприятий были 9 районных партийных конференций, завершившиеся одиннадцатидневной конференцией в Мюнхене. Хотя такие собрания включали и большое количество застолий и пирушек, они преследовали четкие политические цели, напоминая местным чиновникам и элите сообществ с помощью лекций, выставок и множества других обсуждений политических проблем в непринужденной атмосфере о задачах и целях политического руководства партии¹⁰⁰.

Краеугольным камнем теневого государства были гау-организации. Партийные округа имели огромные постоянные офисы, большая часть которых занималась основными направлениями политики, что делало неизбежным регулярные контакты между элитой партийных округов и местными государственными органами. Гаулейтеры во многих случаях занимал пост представителя рейха, установленный законом от 7 апреля 1933 года как инструмент централизации политических структур рейха. Гитлер назначил сам себя представителем рейха в Пруссии, но по закону от 27 ноября 1934 года прусские Oberpresidenten, старшие чиновники региона, обладали теми же функциями, что и другие представители рейха. Они тоже были в основном руководителями Gau. Их обязанности были слабо очерчены, а руководящие функции оставались неясными, но ясной была цель, состоявшая в том, чтобы обеспечить политическую координацию рейха, используя высшее руководство партии для наблюдения не только за партийными организациями и политическими работниками, но и за территориальными органами государства, находящимися под их контролем¹⁰¹. В 1939 году гаулейтеры были назначены комиссарами рейха по обороне, ответственными за координацию трудовой и экономической мобилизации, гражданскую оборону и социальное обеспечение в их округах за счет военных ведомств, которые заранее приняли на себя ответственность за усилия по ведению локальной войны во время Первой мировой войны, но теперь оказались вынужденными работать бок о бок с руководителями партии. Гаулейтеры рассматривались и сами видели себя аристократами политического руководства партии. Их власть на местном уровне проистекала главным образом из их положения в партии; местные офисы гау, подобно многочисленным основным зданиям коммунистической партии, разбросанным по всему Советскому Союзу, были более значительными центрами власти, чем ослабевшие провинциальные органы государственной власти, и этого положения они достигли не путем использования местных административных и руководящих органов, а в силу того, что никакая политическая инициатива, не отвечавшая политике партии или не получившая одобрения гаулейтеры не имела шансов материализоваться в пределах границ его владений.

На общенациональном уровне партийные лидеры устраивали регулярные ассамблеи, на которых обсуждались основные политические вопросы. На этих конференциях присутствовали как гаулейтеры, так и рейхслейтеры. Их организацией занималась партийная канцелярия; Гесс, заместитель Гитлера, всегда присутствовал на этих конференциях до того, как совершил полет в Шотландию в мае 1941 года, после которого был смещен Борманом; Гитлер присутствовал на многих из этих конференций, даже если он не делал там ничего другого, кроме того, что произносил заключительную речь. Со всех участников была взята клятва держать в тайне все происходящее, поэтому об этих событиях не сохранилось никаких письменных свидетельств. За период между 1933 и 1939 годами произошло 27 встреч продолжительностью от одного до трех дней и 19 за время войны. Даты этих конференций во многих случаях совпадали с ключевыми моментами диктатуры – в 1934 году с кризисом партии, с ремилитаризацией Рейнской области, аннексией Австрии в 1938 году и т. д. Сохранившиеся фрагментарные данные позволяют сделать вывод об основных темах этих встреч: в 1937 году Гиммлер делал доклад об угрозе гомосексуализма, а в 1939-м – о роли партии на востоке, в 1941 году Гитлер выступал с докладом о еврейском вопросе. Нет сомнений, эти конференции были поводами для общения, обмена мнениями, демонстрации партийной солидарности, использовались для разрешения конфликтов, а также для умиротворения завышенных эго, однако сама атмосфера секретности, окружавшая эти мероприятия, дает основание полагать, что эти встречи также давали возможность политическому руководству раскрывать их личные политические намерения, обмениваться мнением с наиболее важными лицами в руководстве по наиболее чувствительным вопросам политики и будущей стратегии партии¹⁰². Единственной группой лиц среди партийной и министерской элиты, кто удостаивался чести присутствовать на всех конференциях и съездах на протяжении всего периода существования диктатуры, были гаулейтеры. Невозможно представить, что участники конференций, на краткий миг освободившиеся от груза ежедневной рутины, связанной с их прочими обязанностями, не обсуждали политические вопросы, или назначения, или государственные дела, хотя для этого у них здесь были все возможности.

Организация советской коммунистической партии была не столь четкой, чтобы соответствовать задачам государства, которое она основала в 1920-х годах. Секретариат Центрального комитета скорее был органом руководства партии. Его организационная структура в 1930-х и 1940-х годах постоянно менялась в попытке найти наиболее функционально эффективную форму контроля из центра. Только структура, сформировавшаяся в 1948 году, стала зеркальным отражением структуры самого Советского государства с его отделами, ответственными за профессиональные союзы, тяжелую промышленность, сельское хозяйство, торговлю, финансы, иностранные дела, оборону, транспорт, легкую промышленность и пропаганду¹⁰³. Однако на протяжении всего периода сталинской диктатуры секретариат Центрального комитета надзирал за работой государственных органов, доводил до сведения государственных структур политику партии и назначал коммунистов на ключевые позиции в государственном секторе. Эта функциональная структура воспроизводилась на всех уровнях партийного аппарата. Областные органы партии, подобно германским гау, подразделялись на отделы, ответственные за все сферы государства и экономики: финансы, сельское хозяйство, легкую промышленность, торговлю, экономику муниципалитетов, дороги и тротуары, здравоохранение, социальное обеспечение и связь¹⁰⁴. Но в отличие от партии в Германии в СССР в основных областях партийные руководители несли и ответственность за планирование местной экономики и распределение бюджета; эти прерогативы давали областным секретарям и комитетам широкие полномочия и возможности влиять на деятельность государственных органов. Дублирование обязанностей партийными органами было задумано с тем, чтобы контролировать и проверять действия государственных органов. На всех уровнях Советского государства контрольные комиссии следили за показателями выполнения планов и соблюдением партийной политики. Органы местной цензуры проверяли все произведения, созданные в сфере культуры в их регионе. Несколько сфер публичной деятельности не требовали надзора со стороны партийных функционеров. Родство партии и государства на этом уровне было таким же близким и повсеместным, как и в Германии.

В обеих системах партия играла роль политического портье, наделяя полномочиями и давая разрешение государственным чиновникам, проверяя их характеристики, надзирая за их поведением и взглядами, наказывая за нарушения и отступничество. Это был совершенно беспорядочный и хаотичный процесс. За красивой организационной схемой скрывались бесконечные институциональные разногласия, споры по поводу юрисдикции и протокола, перекрывающихся сфер ответственности и неясно очерченных обязанностей. Стремление партийных работников очертить сферы и границы своей ответственности, сдерживаемые их статусом консультантов и их неясно определенной ролью руководителей, приводили к спорам и разногласиям, создавая таким образом перманентно напряженную обстановку. Партии предполагали, что их члены будут скорее руководить, а не заниматься административным управлением; государственным же чиновникам хотелось бы работать без оглядки на партию, которая неизменно подглядывает из-за плеча. Даже преданные партийцы, поставленные на государственные должности, находились под контролем. Закон о гражданской службе, принятый в Германии в 1937 году, устанавливал право партийных судов расследовать и наказывать за любые проступки и упущения, допущенные членами партии, занимающими государственные должности¹⁰⁵. Коммунисты, назначенные на государственные посты, оказывались на передовой, находясь под непрестанным взглядом своих коллег по работе и почти ежедневно выслушивая оценку со стороны своих партийных комитетов. Степень влияния партии на государственные дела зависела не столько от осознания партией установленных конституцией границ своей компетенции, сколько от результатов борьбы за доведение политики партии до самых низов и принятия этой политики низами. В разных городах, муниципалитетах и селах условия осуществления власти партии и степень ее влияния различались в зависимости от целого комплекса факторов, как то: личных связей, политических амбиций и уровня социального напряжения.

Если взаимоотношения партии и государства на самом низовом уровне были беспорядочными и нечеткими, то это объяснялось, прежде всего, тем, что обе диктатуры были не уверены относительно практического смысла самих взаимоотношений. Обе диктатуры представляли собой гибридные системы, в которых как партия, так и государство должны были играть свои роли, но при этом партии видели себя в качестве старшего партнера в тандеме. Большинство авторов, писавших о советской системе, рассматривали ее как «партию-государство», где государство было абсолютным заложником доминирующей «тоталитарной» партии. Институционализация номенклатурной системы и дублирование партией всех государственных функций установили верховенство партии, в то время как в 1920-х и 1930-х годах государство находилось в процессе становления. Основные политические решения принимались узким кругом партийной клики. Между тем при Сталине наметился постепенный относительный закат партии, так что по мере взросления государства баланс власти начал смещаться, а Сталин ничего не предпринимал, чтобы изменить эту тенденцию, более того, действовал в обратном направлении. В 1920-х годах съезды партии и заседания Центрального комитета происходили регулярно; согласно уставу партии все решения принимались именно этими органами¹⁰⁶. За весь период сталинской диктатуры съезды созывались только три раза, в 1934, 1939 и 1952-м годах, и только на первом из них имела место более или менее серьезная дискуссия по политическим вопросам. Пленумы Центрального комитета, которые по уставу 1939 года должны были созываться три раза в год, в действительности созывались только три раза за период между 1941 годом и 1953-м, годом смерти Сталина: в январе 1944-го, феврале 1947-го и августе 1952 года¹⁰⁷. Влияние партии также значительно снизилось из-за массовых чисток 1930-х годов, когда наряду с малограмотными коммунистами и карьеристами были исключены и репрессированы тысячи политических деятелей, руководившие Советской страной с момента революции. Война ускорила исчезновение поколения старых большевиков. Вырастали новые кадры, но они скорее послушно адаптировались к существующей экономической и административной системе, чем становились архитекторами нового строя.

На местном уровне партия подвергалась в своей практической деятельности огромному множеству трудностей, равно как и регулярным кровопусканиям. Партийные организации были разбросаны по огромной территории, и сеть их была совсем не густой. Даже в 1940-х годах обычным видом транспорта для секретарей партии за пределами городских стен были велосипед или лошадь; телефонов и печатных машинок не хватало. Партийные работники были перегружены работой, в первую очередь для партии, что для них было приоритетом; кроме того, у них было огромное множество обязанностей, связанных с развитием местной экономики, культуры и общественной жизни, включая сбор точной статистики и составление отчетов о сборе секретной политической информации. Эти задачи могли бы потребовать большого количества офисного оборудования и секретарей. Партийные функционеры настолько горели желанием выполнить план производства или достичь целей, поставленных центром, что они сами включались в ежедневное управление местными заводами и колхозами, добиваясь выполнения плана. В 1948 году Хрущев на Украине начал атаковать руководителей областных комитетов партии за их неспособность руководить областями и за стремление брать на себя управление делами, которые лучше оставить государственным служащим¹⁰⁸.

Корни проблемы лежали в огромных размерах государственного сектора. Число служащих стремительно росло в соответствии со стратегией экономической модернизации: в 1928 году их было 3,9 миллиона, к 1940 – 8,6 миллиона, к 1960 году – 15,5 миллиона¹⁰⁹. К 1930 году партия столкнулась с огромными государственными ведомствами, имевшими собственные интересы, которые требовалось защищать с помощью советов, профсоюзов, комиссариатов и системы безопасности. В 1920-х годах с организационной точки зрения они были примитивными и зависели от вливания образованных членов партии, нуждались в реальном политическом руководстве, ими постоянно понукали партийные контролеры, чтобы добиться от них большей отдачи. К 1930 году ведомства значительно разрослись, к этому времени был выработан свод процессуальных норм (нормативные акты, устанавливающие права и обязанности государственных служащих, были впервые составлены в декабре 1922 года), а учреждения были организованы лучше. В 1931 году Сталин обратился к партийным кадрам с требованием сконцентрироваться на «конкретном практическом руководстве», оставив задачу реализации политики государственным органам¹¹⁰. Важно отметить, что именно отделы государственной безопасности НКВД занимались арестами и расстрелами членов партии в период между 1936-м и 1938-м годами. Процесс консолидации государственных институтов не прерывался и во время войны. Начиная с осени 1942 года армейским командирам удавалось добиваться успехов в понижении роли партийных военных комиссаров. Общенациональные комиссариаты подразделялись на еще более специализированные отделы для того, чтобы технически компетентные люди из числа профессиональных чиновников имели возможность влиять на политические решения или даже инициировать свою собственную политику. Как будто подтверждая факт изменений, происходящих в структуре Советского государства, в 1946 году народные комиссариаты были переименованы в министерства. Но что важнее всего, Сталин сам в 1941 году впервые решил занять высокую государственную должность. В итоге последние двенадцать лет своего диктаторства он занимал пост Председателя Правительства и Генерального секретаря партии одновременно, и это новшество в положении диктатора отражало более глубокие изменения в природе Советского государства – основанного коммунистической партией «нормативного государства», отличного от «чрезвычайного государства» ранних лет революции. Хотя партийные органы продолжали играть важную агитационную и надзорную роль во всех областях жизни, они были лишь одними из множества институциональных тяжеловесов – армии, аппарата безопасности и министерств, всех государственных органов, в которых профессиональная компетентность стала цениться так же, если не выше, как лояльность партии.

Имеющиеся сведения о диктатуре в Германии, как правило, свидетельствуют об обратном: партия после 1933 года вернулась на начальные позиции, а ее радикальные политические устремления были в значительной мере подорваны. Гитлер отказался санкционировать широкомасштабную реформу государственного устройства, и прежняя структура министерств и институтов власти сохранилась неизменной. Однако в действительности в этой картине не много истины. Партия не предоставляла своим руководителям площадки для дискуссий, где они могли бы обсуждать и принимать политические решения; и Гитлер сам не соглашался на радикальные реформы структуры рейха, которые привели бы к усилению руководящей роли партии¹¹¹. Однако упадок нормативного государства все же стал после 1933 года реальностью, создав выгодную для партии ситуацию. Это был не заранее спланированный процесс, а результат постепенной эрозии государственных функций, общественной морали и юридических норм. Бюрократия была вынуждена отречься от обета беспристрастности, когда в 1933 году Лига германских служащих была преобразована в новую Лигу рейха, которая должна была отказаться от ясной корпоративной идентичности и учить своих членов беспрекословному принятию национал-социалистических ценностей¹¹². Судей, юристов и солдат заставили дать клятву верности фюреру. Аппарат безопасности, подконтрольный партийному руководству и СС, начиная с 1933 и далее в своей деятельности низвергал постулат о верховенстве права. Местные партийные деятели, хотя, подобно своим советским визави, и испытывали недостаток средств и персонала, не были перегружены партийной работой и были далеко не постоянно заняты формальными процедурами проверок и оценивания, и над ними не висел домоклов меч угрозы исключения из партии или понижения в должности за то, что они недостаточно хорошо помнили «Mein Kampf». Многие из них воспринимали как свою обязанность членов национал-социалистического движения не оставлять в покое или выступать против любого учреждения или лица, не угодного партии; в этом им помогла огромная армия аффилированных организаций, в первую очередь члены Гитлерюгенда и СА, которые имели возможность при необходимости принуждать или оказывать прямое давление.

Конфронтация между партией и государством там, где она имела место, была следствием существования до 1933 года огромного государственного аппарата, полностью независимого от национал-социализма. У партии не было необходимости строить государство, скорее наоборот, перед ней стояла задача сломать его. Советский проект носил конструктивный характер, задача национал-социализма в Германии была преобразующей. Важные области общественной деятельности не вписывались в традиционное государство: Трудовой фронт, СА, СС, Гитлерюгенд, с 1936 года четырехлетний план подготовки к войне, национал-социалистическое женское движение. Ключевые области государственной деятельности были просто проигнорированы партией. Законодательную систему, системы безопасности и полиции некоторое время защищал от вторжения партии национал-социалист, министр внутренних дел Вильгельм Фрик, сам бывший чиновник, однако в июне 1936 года право управлять этой сферой в духе национал-социализма завоевал Генрих Гиммлер. СС была наиболее амбициозной и хищной структурой партии. Во время войны СС консолидировала свои позиции, став по существу самостоятельной политической силой, после чего распространила свою власть и на другие сферы государственной деятельности. Центральным элементом в борьбе против традиций нормативного государства и в стремлении преобразовать сохранившийся министерский аппарат в более гибкий инструмент движения был аппарат безопасности. В 1944 году Гиммлер был министром внутренних дел, эсэсовский судья Отто Тирак – министром юстиции, а высокопоставленный чиновники СС управляли важными отраслями экономики. Гигантская работа по планированию послевоенного германского порядка была передана в руки СС и партийных руководителей¹¹³.

Гитлер опасался возникновения чрезмерно бюрократизированной партийной структуры, но он, как и Сталин, который ничего не предпринимал для того, чтобы остановить нарастающую стагнацию Советского государства, ничего не делал для того, чтобы предотвратить трансформацию или демонтаж прежнего государства. Сталину государство было необходимо, чтобы контролировать партию; Гитлер нуждался в партии, чтобы контролировать государство. Эти различия в политических приоритетах нашли отражение в том, как оба диктатора относились к проблеме конституции. Сталинская конституция 1936 года была по существу описанием государственной власти и институтов государства, в которой руководящая роль партии была упомянута только дважды – и то косвенно¹¹⁴. Попытки создать концепцию формальной реформы государства в Германии натолкнулись на враждебность со стороны лидера, который в отличие от Сталина опасался, что зафиксированные письменно законы могут ограничивать функции диктатуры¹¹⁵. Советский проект был реализован в косном бюрократическом Советском государстве, административная структура которого страдала от избытка чиновников высшего ранга и, напротив, недостатка низовых работников, – государстве, просуществовавшем еще сорок лет; новое Германское государство исчезло с карты мира в 1945 году, все еще пребывая в стадии самоопределения, хотя и времени, в течение которого оно существовало, оказалось вполне достаточно, чтобы продемонстрировать, что структура государства здесь на каждом ее уровне была куда ближе к идее «партии-государства», чем это было в Советском Союзе¹¹⁶.

* * *

Однопартийное государство было новым явлением для Европы в период между двумя войнами. Ни в одном европейском государстве до 1914 года не доминировала и не была руководящей силой одна-единственная политическая партия. Вопреки уверенным заявлениям о роли партии, оба движения – большевизм и национал-социализм – представляли собой экспериментальные движения, а не заранее спроектированные до мелочей системы. Во главе их стояли преимущественно обычные немцы и русские, обладавшие весьма ограниченными навыками административного управления либо вовсе не имевшие этих навыков, и у которых во многих, если не во всех случаях не было никакого опыта политической организационной работы.

Этим и объясняются те неимоверные усилия, которые направляли на укрепление самодисциплины и образование обе партии в своем стремлении превратиться в более эффективные и сплоченные движения. Этим объясняется и то, что в глазах населения партийные функционеры временами совершенно справедливо казались коррупционерами, продажными и малокомпетентными; некоторым членам партий в обеих системах суждено было оказаться в концлагерях. Обе партии были самоучками; они выжили, пройдя через школу жизни и потому, что любая другая альтернатива была насильственно устранена, и потому, что широкие слои населения разделяли их амбиции.

Логика этих рассуждений может поставить вопрос о том, возможны ли вообще попытки характеризовать какую-либо из двух партий как тоталитарную, как это в действительности и происходит¹¹⁷. Это именно тот термин, который часто используется неверно. «Тоталитарный» не означает, что эти партии были «тотальными» в прямом смысле этого слова, вобравшими в себя всё или владевшими всеми возможными полномочиями; он скорее подразумевает то, что эти партии были озабочены жизнью целиком всего общества, в котором они функционировали. В этом узком смысле слова оба движения действительно выражали тоталитарные устремления и никогда не были обычными парламентскими партиями. В общественной жизни этих стран оставалось очень мало сфер деятельности, которые бы находились вне партийного контроля или не были бы вынуждены координировать свою деятельность с партией, опасаясь того, что в противном случае будут уничтожены. Население находилось, по собственной либо против собственной воли, под непрерывным наблюдением со стороны партии. Характерным примером тому служат партийные мероприятия, организованные в Верхней Баварии в 1939 году, в которых, как было установлено, участвовало до 70 % всего населения региона¹¹⁸. Партийные работники должны были совершать визиты в партийные ячейки и в семьи на регулярной основе. В Советском Союзе районные инструкторы имели приказ посещать партийные ячейки ежедневно, чтобы быть постоянно информированными о жизни каждого населенного пункта. Один инструктор в сельском районе отрабатывал десятидневный цикл визитов, за этот период ему надо было посетить от двух до трех населенных пунктов и останавливаться в каждом из них на три-пять дней, навещая каждую ячейку¹¹⁹. Столь напряженный график требовал от каждого партийца исключительной преданности делу. Эти графики следовали из инструкций партии, желавшей быть непрерывно включенной в процесс мобилизации и организации населения, но прежде всего стремящейся к укреплению уз, соединявших население окраин с политическим аппаратом в центре.

Статистики, позволяющей судить о том, насколько успешно или, напротив, безуспешно протекал этот процесс мобилизации, нет, однако можно не сомневаться, что партия требовала самого широкого и добровольного участия в нем всех своих членов, так же как несомненно и то, что в этом мероприятии без всякого энтузиазма принимали участие и недовольные и инакомыслящие, тогда, когда их к этому принуждали. Не стоит преуменьшать и роль партии в обеих диктатурах. Здесь важно подчеркнуть, что партии имели возможность доминировать на местном и общенациональном уровне вне зависимости от критики со стороны общества и независимо от степени их непопулярности у населения. В обеих системах альтернативы, имманентной партийной жизни, не существовало. Обе партии были открыты для публичных упреков и жалоб, если их члены нарушали свои собственные стандарты поведения или злоупотребляли положением, однако публичное признание нарушений редко следовало автоматически. Когда молодой лейтенант НКВД, находясь в отпуске в деревне в Калининской области, обнаружил, что местными колхозами руководит группа постоянно пьяных коммунистов, распределявших рабочие места среди своих родственников, он немедленно сообщил об этом районным органам партии, но те отказались обсуждать эту ситуацию. Тогда он пошел дальше и обратился в областные органы, где ему рекомендовали отнестись терпимо к пьянству и непотизму, так как колхоз намного перевыполнил свой план¹²⁰. Понятия «мы» и «они», возникшие в процессе формирования, часто ни на чем не основанного, элитного менталитета среди членов партии, несомненно, существовали в среде беспартийного большинства но выхода для выражения более широкого неприятия партийной власти и способов избежать опасных последствий для тех, кто настаивал на своем, не существовало¹²¹.

Нет сомнений, из двух систем тотальность германской системы была более всеобъемлющей. У партии здесь был более стабильный корпус активистов с более высоким уровнем образования; с географической точки зрения германское общество было более компактным; повсюду здесь бурлила яркая и широкая общественная жизнь, привязанная к партийной машине. Для средней германской семьи регулярные контакты с молодежными партийными группами, местными членами СА, партийными сборщиками пожертвований или женскими ассоциациями были неизбежны. Партийные символы и язык проникали во все сферы жизни. Воодушевляющие партийные лозунги и баннеры свисали со стен всех заводов и учреждений, украшали партийные здания. Присутствие партии было видимым и настойчивым. То же можно было бы сказать и о партии в Советском Союзе, за исключением того, что у нее не хватало персонала, чтобы охватить всю огромную территорию СССР. Миллионы людей на окраинах страны встречались с коммунистами в лучшем случае периодически. В городах партия предлагала народу скудный набор, состоявший из политической культуры, образования, работы для молодежи и волонтерства по гражданской обороне, перемежающихся для разнообразия с фестивалями и визитами партийных функционеров. Она была достаточно на виду, однако только начиная с 1950-х и 1960-х годов все более широкая, тщательно спланированная культурная жизнь партии стала реальностью на общегосударственном уровне. Коммунистическая партия находилась в выгодном положении благодаря тому, что на огромном пространстве новой России отсутствовала какая-либо альтернативная культурная и институциональная жизнь; претензии же Германии на тотальность звучали в контексте общества, в котором до 1933 года было огромное множество альтернативных вариантов выхода. В этом и состоит объяснение того, почему национал-социализм был настолько более суровым и требовательным. Коммунистическая Германская Демократическая Республика, основанная в 1949 году, своей организационной структурой была больше обязана структуре и ценностям национал-социалистической системы, которую она сменила, чем советской системе, которой она подражала. Во всех трех системах партии, будучи интегрирующими, надзирающими, убеждающими и понуждающим силами, фактически служили инструментом прикрепления населения к диктатуре.