Если бы на следующий день кто-то попросил меня назвать первое пришедшее в голову слово, я бы тут же выпалила «зеркало», потому что мыслями именно об этом предмете терзалась больше всего. Обязательно после работы надо забежать в супермаркет, и не в тот, что на углу, а в большой, вверх по улице, в трех кварталах от работы, и купить любое зеркало и хотя бы тушь для ресниц. Плевать на расходы, когда такое дело…

Коллеги косились на мои блестящие глаза с подозрением, а мой вопрос «нет ли у нас еще дополнительных заказов?» заставил Тони усмехнуться. Обычно я не рвалась вскрывать замки, но теперь требовалось экстренно подзаработать: счастливо выпавшие на мою долю две недели хотелось провести так, чтобы в памяти, помимо слов «не могу себе позволить», осталось что-то еще. И если уж развлекаться, то не просить ведь нового знакомого покрыть все расходы? Нет-нет. Придется самой.

Перебирая бумаги и радостно мурлыча, я пыталась припомнить, не говорил ли Саймон во время последней встречи, что собирается уезжать. Вроде бы нет. А если так, то стоит на днях (завтра?) забежать и к нему, позаимствовать парочку красивых вещей, которые тот неизменно предлагал, стоило нам увидеться.

Саймон Гаррет, дизайнер одежды (и абсолютный гей), появился в списке моих друзей почти два года назад, после того как я в составе «Кину» помогла спасти от пожара склад с новыми образцами, подготовленными для показа. Если бы не своевременное вмешательство спасателей, успех, возможно, никогда не пришел бы к Гаррету: именно тот показ, состоявшийся благодаря нашим усилиям, проложил молодому и неизвестному дизайнеру красную ковровую дорожку на олимп, к славе.

С тех самых пор Саймон считал честью принимать меня у себя в гостях. Обожал поить эксклюзивным чаем, делиться последними новостями, показывать новые эскизы, шутить и примерять на меня новые модели платьев и блузок. Он бы давно выставил меня и на подиум, если бы не малый рост – метр семьдесят два никак не дотягивал до нужных метра восьмидесяти. Стандарты, черт бы их подрал… Они порой хуже бюрократии.

Не то чтобы я мечтала о подиуме – все-таки вспышки телекамер, тонна макияжа и застывшая маска королевы стиля на лице не мое, – но заглядывать к Саймону в гости от этого было не менее приятно.

Значит, решено! Завтра. Сегодня не до гостей, успеть бы за зеркалом.

Прогулка? Кафе? Пиццерия? Кинотеатр?

Что делают люди вместе по вечерам? Они либо собираются друг у друга (исключено), либо идут куда-то (приемлемо). Вот только куда?

Пытаясь приладить на одиноко торчащий из стены ржавый болт купленное зеркало, я старательно размышляла над ближайшими планами. Ни время сеансов, ни цены на билеты я посмотреть на работе не успела, значит, кинотеатр отпадал. Пиццерия? Любит ли Дэлл пиццу? Не в бар же, в самом деле…

Когда мобильник разразился трелью, я едва не выронила зеркало из рук. Кто бы это мог быть? Тони звонил редко, только когда появлялся срочный заказ. Саймон, которому я час назад отправила сообщение о завтрашнем визите? Скорее всего. Наверное, хочет уточнить время встречи.

Поспешно водрузив зеркало на раковину и убедившись, что кран надежно подпирает его, предохраняя от соскальзывания, я понеслась в комнату. А когда взяла в руки телефон, почувствовала, как в желудке скрутился нервный узел.

Звонил мой новый знакомый. Сам.

– Алло?

– Здравствуй, Меган. Это Дэлл.

– Здравствуй. – Я судорожно перебирала причины, по которым он мог решиться позвонить сам, да еще и впервые обратился по имени.

– Ты говорила, что хотела бы встретиться этим вечером.

– Да. Как раз думала вскоре позвонить.

Я взволнованно топталась на месте, пытаясь решить, радоваться такой настойчивости или нет.

– Хорошо. Вчера мы говорили о договоре.

– Я помню.

На том конце возникла секундная пауза.

– Ты не передумала его подписывать?

Перед мысленным взором тут же взвился красный чертик с рожками, грозно трясущий перед моим лицом кулачком и неслышно орущий о том, как много я потеряю, вернув нож.

– Нет, не передумала.

Чертик зло надулся и лопнул. А в голосе собеседника послышалось облегчение.

– Ты не против, если я через полчаса подъеду?

Я скомкала в трясущихся пальцах лежащую на столе бумажную салфетку.

– Подъезжай.

– Со мной приедут два свидетеля, которые должны присутствовать при подписании договора. Все займет не больше минуты. Просто подумал, что будет правильным предупредить тебя.

Я едва не охнула от неожиданности, когда осознала, что уже согласилась принять Дэлла, а значит, и его сопровождающих в своей каморке. Что же я наделала? Ведь здесь так уныло и грязно. Нужно было выбрать нейтральную территорию…

– Меган?

Тишина встревожила моего знакомого.

– Да-да, конечно… Подъезжайте. Спасибо, что предупредил.

Собеседник поблагодарил и отключился.

Проклятье! Впору было садануть себе по лбу. Ладно бы один, а то втроем… Тут же полная затхлость и нищета: ни обоев на стенах, ни красивых штор, ни люстры – только лампочка, свисающая на проводе. Какого черта я ответила согласием? Теперь не будет времени даже накраситься, потому что у меня ровно тридцать минут, чтобы превратить эту унылую захламленную берлогу в унылую чистую берлогу.

С чего начать, с чего начать, с чего начать?!

Подмести? Вытряхнуть половик перед дверью? Вымыть полы? Еще и кровать мятая…

А-а-а-а! Взвыв в голос, я принялась носиться по полутемной комнате, собирая лежащие на кровати и на стуле вещи.

– Неказистый райончик, – произнес Халк Конрад, оглядывая обшарпанные дома, валяющийся на земле мусор, облупившуюся ограду и пыльные окна. Почти разруха.

– Да уж, – подтвердил одетый в черную кожаную куртку Мак и вытащил ключи из замка зажигания.

Хлопнув дверцей, из своей машины вышел Дэлл. Кивнул друзьям – мол, это здесь, жду.

– Пойдем?

Халк кивнул.

Этим утром Дэлл позвонил ему, обрисовал ситуацию и попросил подъехать, чтобы присутствовать в качестве второго свидетеля при подписании бумаги. Надо же, той самой бумаги, которая, вот уж ни один из них не подумал бы, вскоре появится на свет. Но ведь нашелся же человек… Именно человек, а не чмо, как многие другие до этого. А что до района – значит, и в таких условиях не все еще пали на дно. Похвально.

Втроем они прошли не к подъезду, а к полуподвальному помещению, куда вела потрескавшаяся бетонная лестница, и остановились перед деревянной дверью. Одиноко смотрел на них четырьмя круглыми глазками зеленый, проржавевший от дождей почтовый ящик.

Одриард коротко взглянул на друзей и постучал.

Будучи сенсором – тренированным убийцей и психологом, умеющим работать с человеческой памятью, – Халк научился распознавать людей с первого взгляда и теперь отдал должное худощавой девчонке, сделавшей вид, что она ничуть не испугалась при виде троих мужчин, одного из которых знала едва ли, а двух других видела впервые.

Серая однокомнатная халупа, убогая, как келья монаха (хуже, вдруг подумал Халк), наводила на мысли о полной нищете. Узкая кровать на металлических ножках, один-единственный стул, тусклая лампочка под потолком, проем на месте двери, ведущий в крохотный туалет. Ни кресел, ни телевизора, ни ковра на полу. Холодная, пропахшая сыростью конура. Как здесь жить?

Заметив его изучающий взгляд, хозяйка квартиры, одетая в застиранные синие джинсы и серую кофту под горло, отвернулась, сделала вид, что смотрит на небо за окном. Поджала губы, внутренне напряглась.

Он бы и сам напрягся. Халк неожиданно осознал, что за этим гордо выставленным вперед подбородком скрывается стыд. Стыд за собственную убогость, за неспособность заработать больше и жить лучше, за то, что приходится принимать гостей в подобном месте. А ощутив это, вдруг почувствовал искорку тепла.

Дэлл тем временем передал ей для прочтения договор – два листа, скрепленных степлером и заверенных нотариальной печатью. Меган – так звали девушку, – стараясь не бросать тревожные взгляды на стоящих за спиной Одриарда гостей, принялась изучать документ.

Халк переглянулся с Маком.

Ага, говорили глаза Аллертона, мы по сравнению с ней здоровые бугаи устрашающего вида. Я бы таким дверь не открыл. Конрад мысленно с ним согласился. Их троих хватило для того, чтобы в каморке стало чрезвычайно тесно.

Пока Меган читала документ, Халк внимательно наблюдал за ее сосредоточенным лицом. Молодец, вникает в детали, не подписывает все подряд, лишь бы поскорее избавиться от дискомфорта, который привнесли в ее крохотный мирок присутствующие. Умеет сосредотачиваться, абстрагироваться, когда нужно. Хорошая выдержка.

Через несколько секунд его взгляд автоматически пробежал по худой фигуре, волосам, обуви, рукам, снова вернулся к лицу. Довольно симпатичному, следовало признать, лицу. Да, без косметики и, наверное, слишком серьезному, но все же приятному, притягивающему взгляд.

Ее бы одеть по-другому, сводить к стилисту, и тогда Дэлл, глядишь, запал бы…

Да уж… Дэлл в ближайшие лет десять вряд ли теперь на кого-нибудь западет, одернул себя Халк. Скорее, будет как одержимый наслаждаться свободой, впитывать ее, как иссохший от засухи баобаб. Его можно понять…

В этот момент девчонка, судя по лицу, дочитала до пункта «В случае отказа вернуть указанный предмет в обозначенный срок к клиенту могут быть применены меры физического воздействия, такие как: насилие, нанесение физического ущерба и обыск собственности. В случае утаивания сведений о местонахождении оного клиент будет подвержен дополнительным мерам принудительного получения информации…».

Халк читал договор утром; Декарт составил его максимально точно и жестко. Возможно, слишком жестко. Такие формулировки могли бы отпугнуть даже мужика, а уж девчонку…

Дэлл тоже заметил, как изменилось лицо Меган, и напряженно застыл. Мак перенес вес с ноги на ногу и затих, пристально глядя на хозяйку квартиры.

Та, дочитав пункт до конца, подняла глаза и посмотрела – но не на них, а почему-то в окно. И улыбнулась.

У Халка от этой улыбки что-то перевернулось внутри.

Не должно быть такой улыбки у девчонки, нет. Может быть, у мужчины, привыкшего к унижению, к тяготам жизни, с горечью осознающего, что никто не поможет, но только не у девчонки. А когда Меган бросила почти веселый взгляд на Дэлла, будто говоря ему: «Конечно, кто бы думал, что будет иначе?..», у Халка в груди неприятно сдавило.

Ведь это они пришли к ней с просьбой, а не она к ним. Договор хоть и был важен Дэллу как никакой другой, все же откровенно угрожал зловещими пунктами. А она улыбалась и, Халк видел, была готова к последствиям в случае нарушения одного из них.

Как будто привыкла. К плохому.

Легкий кивок – ей в руку легла протянутая ручка. Скрип наконечника о бумагу, и летящий, изящный в своей беззаботности росчерк готов. Будто не несла в себе страшных слов эта бумага.

Халк медленно выдохнул, наблюдая за тем, как Дэлл ставит свою подпись.

Что-то было странное в этой Меган… В ее веселых и одновременно грустных зеленых глазах. Таких наивных и таких по-взрослому уставших от жизни.

«Если он оставит ее, она простит. Она простит и его, и жизнь, и пощечины от судьбы, а когда будет умирать, стоя по колено в снегу, будет смотреть на свободно кружащих в небе птиц. И не обвинит ни одного из нас».

Халк уперся взглядом в пол. Ему вдруг стало тяжело смотреть ей в лицо.

Не отдашь сама – мы тебя изобьем, а нож заберем. Вот о чем в общих чертах гласил договор. Что ж, я подписала. А нож отдам. До избиения или пыток, поди, не дойдет.

Внутри появилось двойственное чувство. Я так рассчитывала на приятный вечер в компании, а теперь почему-то мечтала снова остаться одна. Погрустить, пережить очередную обиду, пересидеть тоску. Какая ирония.

Двое свидетелей уже покинули квартиру, остался только Дэлл. Хотелось послать к черту и его тоже. Всё? Все увидели, какая я убогая? Получили подпись? Проваливайте, не унижайте своим «спасибо», дайте зализать раненое эго в одиночестве, которое в избытке присутствовало в моем прошлом и, чувствую, до краев наполнит будущее.

Тот, что с серыми глазами, – проницательный у него был взгляд. Даже сочувствующий. А сочувствие бьет сильнее злого слова, так что лучше бы не надо…

На какой-то момент я совсем забыла, что не одна в комнате, – произошедшее меня сокрушило, я оказалась не готова к нему. А когда повернулась, увидела, что гость молча смотрит на меня. Тоже с сожалением?

Я сжала кулаки.

Неужели после этого – в бар? Или пиццерию? Увольте. Смотреть, как он мучается, выжидая, пока эти две недели наконец пройдут и он окажется полностью свободен на этот раз от меня? Глупой девчонки, имевшей несчастье что-то почувствовать, глядя на его красивое лицо? Я не первая и не последняя… Просто одна из множества дур, поверившая непонятно во что.

Между нами повисла давящая тишина. Неуютная и глухая.

– Куда бы ты хотела пойти сегодня?

Услышав вопрос, я почувствовала странную боль в груди.

Подписанная бумага испарилась. Вероятно, ее забрал с собой один из его рослых друзей.

Красивые все-таки у него губы. А эти глаза – они затянут меня в иллюзорный рай, а затем безжалостно столкнут с облаков прямо на острые камни внизу. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предугадать дальнейшее развитие сюжета. Я наивна, но не глупа. Быть может, иногда, но уж точно не сегодня.

– Выбирай место, я отвезу…

Он говорил что-то еще, но я уже не слушала. Не обращая внимания на звучащие позади слова, подошла к стулу и открыла сумочку. Несколько секунд стояла, глядя на нож, чувствуя дрожь в руках, затем крепко зажала в ладони холодную рукоять и вернулась обратно.

Тот, увидев, что именно я держу в руках, замолчал. Как отрубило.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза без слов. Его рот приоткрылся, а в глазах застыла растерянность. Надо же… приятно. Значит, не разучилась я еще удивлять.

– Забирай, – тихо, но твердо сказала я.

Он стоял и смотрел на нож; опущенные руки подрагивали, будто Дэлл старался их удержать на месте.

– Не нужно этих двух недель. Обойдусь. Я передумала.

Лезвие подрагивало в моих дрожащих пальцах, отражая тусклый свет лампы.

Скорее бы уже… Как больно. Но потом будет гораздо больнее.

– Забирай!!! – это слово я выкрикнула зло, вложив в него всю боль, которую чувствовала.

Стоять перед ним с ножом было все равно что дополнительно унижаться. Почему он не берет? Зачем я протягиваю этот нож, словно собственные ладони за милостыней?

В голубых глазах напротив бушевал ураган, но рука за ножом не тянулась.

Черт бы его подрал!

И когда я уже была готова швырнуть злополучный предмет в стену – пусть сам за ним бежит, если захочет! – Дэлл медленно поднял руку и взял нож.

Мой мир треснул по шву. Всё.

Сейчас захлопнется дверь, и настанет гробовая тишина. И, наблюдая за тем, как маленькая Меган сидит без движения, уставившись сухими глазами в окно, я буду размазывать сопли, глядя на зареванное отражение в купленном сегодня зеркале.

Я на секунду прикрыла глаза, а когда открыла их, увидела, что Дэлл положил нож на край стола, затем вернулся и застыл напротив.

– Ты отдашь мне его через две недели, – произнес он ровно. – Две недели. Как и договаривались.

– К черту две недели! Зачем тебе ждать? – взорвалась я. – Забирай его и проваливай, чтобы духу твоего здесь не было!

– Меган…

– Иди к черту! Не нужны мне подачки. Обойдусь без твоего сочувствия!

– Меган! – вдруг повторил он со сталью в голосе, и я осеклась. Осыпалась. Неожиданно устала. И отвернулась к окну, чтобы не видеть его пронизывающего взгляда.

Что он еще здесь делает? Почему до сих пор не ушел? Ведь пять минут уже как мог быть полностью свободен.

– Иди, Дэлл. Я не буду больше звонить. Живи своей жизнью.

Я развернулась, чтобы уйти, но мое запястье вдруг перехватила рука. Теплая, жесткая. Я с удивлением посмотрела на то место, где вокруг моей кожи сжались мужские пальцы, затем подняла глаза.

– Ты чего? Отпусти.

Прикосновение не порадовало – слишком грубое. Внутри стало гадко, хотелось плакать.

– Я могу пригласить тебя на чашку кофе?

Я едва не рассмеялась ему в лицо.

– Не стоит. Ты мне ничего не должен. Иди, тебя друзья ждут.

– Меган…

– Уходи, Дэлл.

– Одна чашка кофе.

Теперь в его голосе появились незнакомые нотки, а в глазах застыло странное выражение. Он просил… просил сам. Но зачем?

– Пожалуйста, – произнес он тихо, и мне показалось, что огромный мощный зверь, неожиданно получивший свободу и до того бушевавший на вольных просторах, вдруг вернулся к тому, кто открыл засов вольера.

Кофе? Он шутит? Я и он, сидящие за чашкой кофе. Но зачем? Чтобы он все-таки смог сказать «спасибо»? А надо ли оно мне?

– Пожалуйста.

Это было второе «пожалуйста». Почти магическое. На короткую секунду я увидела в его глазах что-то, напоминающее тоску, смешанную с болью, и еще сильнее расстроилась.

Наверное, он действительно не хотел меня обижать этим договором, просто должен был его привезти, должен был знать, что бумага подписана, что свобода уже близка. А пункты… Да мало ли какие бывают люди, ведь сразу не разобрать, кто гад, а кто святой.

А если бы тот бородач в сердцах швырнул в меня шариковой ручкой, не позволив сказать «спасибо», каково бы мне было? Наверное, было бы грустно. Да, хотелось бы поскорее оказаться на свободе, но все равно было бы грустно оттого, что я не смогла уйти как полагается, по-человечески.

Что ж, стоит позволить человеку отблагодарить, если ему так хочется. И уж что-что, а чашку кофе этим вечером я точно заслужила.

– Хорошо. Только у меня нет красивой одежды, и я не успела привести себя в порядок.

Дэлл улыбнулся. И от возникшего в его глазах тепла вдруг стало хорошо. И трещины заросли, и осколки внутри вдруг собрались, и небожители почти запели.

– Мы выберем непритязательное к внешнему виду место. Я буду ждать в машине.

Только теперь он отпустил мое запястье.

Все еще оглушенная поворотом событий, я смотрела, как он идет к двери, как открывает ее и как выходит во двор. Нож остался лежать на краю кухонного стола.

Я и он – мы едем пить кофе.

Все почти так, как планировала с утра.

Почти.

Окончательно запутавшись в своих ощущениях, я опустила голову и устало потерла лоб.

В кафе было тепло и немноголюдно. Пахло кофе и чем-то сладким.

– Может быть, десерт?

– Нет, спасибо.

– Сахар?

– Я пью черный.

– Всегда черный? Может, сливки?

Она замялась.

– Да, было бы хорошо. Спасибо.

Он заказал один капучино и один дарк гранде и на всякий случай придвинул к ней салфетки.

Принесли кофе.

Меган смутилась, увидев нарисованные на пенной шапке сердечки – должно быть, официант по привычке, взглянув на пару «мужчина-женщина», попросил добавить рисунок, – взяла маленькую ложку, быстро размешала пену. Белесая шапка потонула в однородной коричневой массе. Шоколадные сердечки растаяли.

Разговор не ладился.

Дэлл бросил ничего не значащий комментарий об интерьере – она кивнула. Спросил о погоде – ответила коротко. Попытался вспомнить былые времена – удалось: какое-то время развлекал историей из прошлого, когда в подобном кафе официант перепутал заказы и вместо сэндвича поставил перед ним воздушный торт «Клубника со сливками», после чего посетители молча и единогласно решили, что он гей. Меган улыбнулась – коротко, сдержанно. Стараясь не смотреть ему в лицо, отпила капучино, поставила чашку на стол, бросила на нее раздраженный взгляд, будто сетуя, что кофе всё не заканчивается.

Дэлл откинулся на стуле, сцепил руки, задумался.

Почему эта странная девчонка так себя ведет? То просит о близости, то отдаляется в другую галактику. Глядя на кинотеатры, напоминает восторженного щенка, а читая серьезные договоры, улыбается грустно и понимающе, словно застывший на далекой горе памятник божеству, тропинка к которому заросла бурьяном.

В ее глазах ни разу не вспыхнул алчный огонек, а с языка не сорвалось лишней просьбы. Она стала первой и единственной, кто, услышав о его проклятии, пожелал вернуть нож. И вернула бы. Если бы он взял.

Но он не взял.

Почему?

Дэлл и сам не мог ответить на этот вопрос. Вот только неправильно было бы так уходить: прогнанным, выставленным за дверь, неблагодарным, подарившим боль тому, кто подарил свободу.

Да, он бы хотел отблагодарить, но как? Дать денег? Спросить, не нужно ли ей чего, и привезти это? Он был готов дать все, кроме дружбы и того, во что она могла перерасти. Нет, симпатии не рождаются из просьб, не рождаются они даже из чувства благодарности или при взгляде на привлекательное лицо. По крайней мере не у него, Дэлла. Слишком много плохого оставлено позади, и оно еще не отсохло, не отвалилось, не прекратило болезненно жечь разум. Он больной. Психически нездоровый, покореженный, исковерканный. Он не способен адекватно реагировать на мысли о близости. Поэтому – нет. Все что угодно, но только не это.

– А те, что приезжали с тобой, – друзья?

Видимо, затянувшаяся пауза напрягала не только его.

– Да. Коллеги. И друзья.

Меган кивнула. Не стала спрашивать, все ли в отряде Дэлла убийцы. Догадалась сама.

– А кем работаешь ты? – спросил он для приличия, зная ответ.

Взгляд настороженный, как у зверька.

– Секретаршей.

И снова единственное слово в ответ. Не разговорить, не вытянуть сути, не услышать лишнего.

Меган ассоциировалась у Дэлла с покупателем дома, пришедшим посмотреть на убранство, но по какой-то причине вдруг передумавшим заключать сделку. Вот он походил в бахилах по коврам, огляделся, осмотрел зал, но подниматься на второй этаж или оглядывать террасу не стал – сразу же поспешил к выходу, стараясь ничего не задеть, не примять, не наследить. Да, аккуратный такой покупатель. Тихий, вежливый и совершенно непонятный.

Так же и Меган – отвечала коротко, будто опасаясь сказать лишнее, вовлечься, почувствовать интерес. Если отбросаться пустыми фразами, кивнуть, а где-то вообще промолчать, то можно уехать домой целой, неизмененной, не допустившей внутрь.

В какой-то момент в нем вспыхнул забытый азарт – попробовать разговорить? расслабить?

Его взгляд упал на ее ладони, сжимающие белую фарфоровую чашку, на тонкие пальцы с короткими ногтями.

Такие бы не оставили шрамов…

У Лолы были накладные ногти: длинные, острые, раскрашенные безобразным сочетанием ярких, кричащих цветов, с налепленными поверх стразами. Вульгарные, почти шлюшечьи. Вероятно, дань моде.

Каждый раз Лагерфельд – врач отряда – качал головой, залечивая отметины на его спине. И молчал, не задавал ненужных вопросов.

Новая встреча – новые шрамы.

Иногда она приводила в дом таких же немолодых, разодетых в дорогие шмотки подруг. Из того же сословия, к которому принадлежала сама, – сливки общества, элита, бомонд. Кучу старух, превращенных хирургическими методами в безобразные нафталиновые куклы, щедро осыпанные пудрой и залитые вызывающими тошноту духами. А когда он недостаточно хорошо, по ее мнению, играл в их присутствии свою роль – «Принеси нам еще чаю… встань на колени… поцелуй мою руку», – била по лицу перчатками. Но это позже, в темном коридоре, когда все расходились. Тогда спесь слетала с нее, обнажая неприкрытую злость.

Дэлл вздрогнул и подумал, что ненавидит накладные ногти. Поднял голову, встретился с ровным взглядом Меган, изучавшей его лицо, и чуть виновато улыбнулся.

– Извини, задумался.

– О чем?

Хороший вопрос. Наверное, о том, что с тех пор как Лола умерла – он узнал об этом от одной из ее подруг, случайно встретив на улице: «А вы еще не слышали? Какой ужас! Вчера она захлебнулась рвотными массами в собственной ванной! Я говорила, не следует пить неразбавленный джин и курить иланский табак одновременно, но она никогда не слушала!», – он ни разу не просыпался по утрам с эрекцией.

А может быть, он задумался о том, что до сих пор не понимал, каким именно образом его рабовладельцы теряли нож? Такой ценный, по их мнению, предмет. Лишь в двух из шести случаев Дэллу это было доподлинно известно: все имущество Лолы после ее смерти было куплено неким Адриано Равом, который отдал большинство ее вещей в центр обслуживания малоимущих. Именно так и получил нож предпоследний владелец – пьянчужка Эд, через неделю проигравший Дэлла в покер местному барному вышибале. Возможно, история с того момента могла бы закрутиться иначе, но вышибале, не поверившему пьяному посетителю, твердящему заплетающимся языком какую-то ерунду о «рабе», хватило одного взгляда на стоящего возле машины бугая-Дэлла, чтобы зло сплюнуть на землю и зашвырнуть нож в кювет.

Тот самый кювет, в котором его и нашла сидящая напротив девушка.

Дэлл понял, что вновь затянул с ответом.

– О разном.

И поймал себя на мысли, что он ничем не лучше нее: отвечает односложно, увертками, лишь бы не спровоцировать новых вопросов.

Меган отвернулась и какое-то время молчала, глядя на взбивающих пену в металлической кружке барменов. Пронзительно свистел под давлением в трубке горячий воздух. Затем повернулась и неуверенно закусила нижнюю губу.

– Скажи, а в эти две недели я имею право тебя о чем-то просить?

Дэлл, начавший расслабляться, вновь непроизвольно напрягся. Заставил себя кивнуть:

– Да. Эти две недели я все еще твой «раб».

Сказал и словно заледенел внутри. Еще две недели.

Зачем? Ведь мог бы уйти уже сегодня. Идиот.

Меган уловила его эмоции; в ее зеленые глаза вернулась усталость. На мгновение кольнул стыд, но тут же пропал. Она не такая, она лучше. Но Дэлл отвык от нормальных людей. Протянуть бы еще четырнадцать дней, а потом – свобода.

– Отвези меня, пожалуйста, домой. Отсюда далеко пешком.

– Конечно.

Наблюдая за ее худощавой, почти хрупкой фигурой, шагающей впереди него вдоль прохода, Дэлл вновь почувствовал странный интерес: почему она не пользуется тем, чем могла бы? Почему выстроила вокруг себя стену еще выше, чем его собственная? Почему не скажет лишнего слова, будто старается не наследить на его полу, не оставить ни единого мазка на холсте его жизни?

Можно, конечно, забыть.

А можно попытаться узнать. Ведь впереди еще четырнадцать дней.

«Тринадцать, – поправил он себя. – Уже тринадцать».

Если бы не продолговатая лампа над раковиной, кухня бы полностью утонула во мраке, но Дэлл не стал зажигать свет. Прошел к холодильнику, распахнул дверцу, отыскал глазами пачку апельсинового сока и налил его в стакан. Поставил пачку на место, сел за кухонный стол. Задумался.

Интерес, спонтанно возникший к Меган в кафе, не угас – продолжал тлеть, словно уголечек, покрытый слоем пепла.

Может, то был вовсе не интерес, а нормальное человеческое желание отблагодарить, и он просто-напросто отвык от человеческих желаний, начал принимать одно за другое? Как бы то ни было, а воспоминания о сегодняшнем вечере царапали, как царапают кожу щеки перья, торчащие из подушки.

Все, свободен – он до сих пор не мог ни поверить, ни до конца осознать. При любых условиях свободен: Мак забрал договор и надежно его сохранит. Тринадцать дней, и можно будет расправить крылья, взлететь, размять затекшие плечи и устремиться вверх, к небу, к солнцу. Всего лишь тринадцать вечеров в компании девчонки… «…С грустными глазами», – вдруг подумал он и запнулся; прежняя мысль оборвалась.

Дэлл, глядя на темный дверной проем, ведущий в столовую, отпил сок, осторожно, чтобы не стукнуть, поставил стакан на деревянную поверхность стола.

Хорошо. Он не может ей дать близости, но она и не просила о ней. Но что-то человеческое он дать так или иначе может. Например, подарить улыбку, кусочек тепла или какую-то вещь. Ведь у него есть деньги. Почему бы не использовать их? Да, через две недели он уйдет – это придется еще раз объяснить, если понадобится, – но кто сказал, что оставшиеся вечера должны пройти так же тускло и уныло, как сегодняшний?

Уголек в душе, не затоптанный грубой подошвой, разгорелся ярче – задымил, закоптел.

Нужно разговорить Меган, узнать, что ей интересно, что она любит.

Тускло поблескивали в полумраке ряды висящих на стене поварешек, которыми Дэлл никогда не пользовался. Повара он так и не нанял – зачем повар, когда не принадлежишь себе и не знаешь, появишься ли вечером дома? А за кухонную утварь спасибо декоратору, решившему, что уют – неотъемлемая часть любого хорошего дома. И теперь этот самый дом, уютный, но чаще всего пустой, взирал на сидящего на кухне мужчину сонными глазами, не прислушивался к его мыслям, почти спал.

А внутри Дэлла мягко кружила радость. От близкой свободы? От принятого решения? Оттого, что в душе наконец проснулось что-то человеческое? Или от всего вместе?

Он не стал анализировать, просто сполоснул стакан, поставил его на сетчатый поддон, вытер руки полотенцем и вышел из кухни.

…Дэлл бы удивился, если бы узнал, что в этот самый момент лежащая на узкой кровати в тихой полуподвальной комнате Меган пришла к похожим выводам. Да, они – два идиота, решившие, что должны видеть друг друга на протяжении двух недель. Но если уж так вышло, то почему бы не провести время для души, радостно, а не как сегодня?..

Чувствуя непривычное облегчение, Дэлл расправил кровать, скинул одежду и с наслаждением вытянулся на прохладных простынях.

На тринадцатом, закутавшись в тонкое одеяло, улыбнулась Меган.

Где-то наверху, над тяжелыми облаками, неслышно зазвенели колокольчики.