Когда в кабинет ворвался Дэлл Одриард – именно ворвался, а не вошел, тактично, со стуком, после приглашения, как это было принято, – Джон Сиблинг как раз просматривал последние отчеты о происшествиях в Нордейле и совершенно не был готов к энергетическому напору, который вплыл в помещение вместе с подрывником.

– Джон, почему она здесь?! Почему на четырнадцатом и почему у нас в здании?!

– Эй-эй-эй! – предостерегающим жестом взмахнул рукой человек в форме. – Что за манеры? С каких пор ты врываешься ко мне в кабинет с вопросами?

– Та девушка, – Дэлл отыскал глазами нужный экран, транслирующий изображение допросной комнаты и двух человек, находящихся в ней, – она давно попала сюда? Почему в крови, почему допрашивают? Что она натворила?

– Одриард… – раздраженно рыкнул оторванный от дел Сиблинг.

– Ее обвиняют в чем-то?

– Я что, превратился в справочную? Ты не ошибся дверью?

– В Комиссии нет справочной.

– Вот именно.

– Ответь мне. Это важно.

Джон, все еще удивленный нервозностью и взметнувшейся внутренней нестабильностью Дэлла, нехотя перевел взгляд на экран. Отчитать наемника или же ответить? Судя по бешеным глазам, лучше ответить – тот не успокоится, пока не вытряхнет правду из кого-нибудь другого.

– Так сюда, по-твоему, можно врываться без приглашения?

Одриард сдержал рвущиеся наружу раздражение и беспокойство и на секунду опустил голову. Прикрыл глаза, немного остыл, собрался.

– Нет.

– Хорошо, что ты это помнишь. – Сиблинг удовлетворенно кивнул. – А что до этой девушки…

Серо-зеленые глаза скользнули по экрану, и напротив него в воздухе моментально поплыла зашифрованная информация – по крайней мере, Дэлл не смог ее ни распознать, ни прочитать (чертовы символы!). Джон же без труда уловил смысл текста и изрек:

– Попала сюда час назад. Доставлена вместе с преступной группировкой, предпринявшей попытку взломать серверный центр военной базы к северу от Нордейла…

Одриард застыл на месте и едва заметно побледнел. «Только не это… – читалось в его глазах. – Черт возьми, только не это!»

– …Однако допрос показал ее непричастность к преступным действиям. Девушка, обучающаяся на курсах криптографии, была похищена прямо с улицы и доставлена на базу насильно. Там ее навыки попытались использовать для взламывания магнитного устройства, но безрезультатно, так как указанная дама отказалась содействовать, за что и была избита. Собственно, именно поэтому она в крови. Так как законов она не нарушала, Комиссия окажет ей посильную помощь и поддержку.

Теперь Дэлл выглядел иначе – ошарашенным и злым. Джон мог бы даже использовать слово «в ярости». Люди… что с них взять. Любят они сильные эмоции.

– Что тебе до нее? Знакомая?

Подрывник прочистил горло. Волны облегчения сочились прямо через его одежду и, наверное, были ощутимы даже в коридоре.

– Да, знакомая.

– С ней всё будет в порядке. Ребята с ней еще немного побеседуют и отпустят домой. Можешь расслабиться.

– Давно?

– Что давно?

– Давно она здесь?

Сиблинг раздраженно качнул головой – сколько вопросов, а еще дел невпроворот. Нет, точно справочная. Информационное бюро, мать его.

– Около четырех недель.

– Понял.

Что-то неуловимое мелькнуло на лице стоящего перед экраном наемника, но Сиблинг не стал вдаваться в детали. Его жизнь, его дело, сам разберется.

– А теперь свободен.

Дэлл едва заметно вздрогнул, словно очнулся или вспомнил что-то важное, затем быстро поблагодарил представителя Комиссии и вышел из кабинета. На том месте, где он стоял, в воздухе остались сгустки обрывочной информации.

«Засорять пространство эмоциями они умеют, а вот чистить – нет».

Джон покачал головой, еще раз взглянул на экран и снова погрузился в чтение.

Он стоял, прислонившись к косяку, и слушал, как непривычно медленно и глухо колотится собственное сердце. Вдох-выдох; за дверью – приглушенные голоса, один из которых – ее. Ее.

Дэлл медленно закрыл глаза.

То удивление, растерянность, а следом и негодование, что хлынули в душу, стоило увидеть Меган (Меган в крови!), запомнятся ему надолго. Да, если она здесь, значит, остальные пойманы и наказаны. Наверняка сильно наказаны: Комиссия не прощает, попросту не умеет, что в данном случае к лучшему – только потому, что рыжеволосая бестия, на собственное счастье, в этот раз оказалась невиновной. Видит бог, он переживал. Грехи прежнего Уровня прощены, так бывает почти всегда, за исключением сложных случаев, но, если бы она оступилась здесь, на четырнадцатом, – все, дно глубокого колодца с жирным чавканьем приняло бы новую душу. Но Меган не соскользнула, удержалась. Молодец.

В груди по-прежнему клокотала ярость, не желала униматься, несмотря на все попытки расслабить сделавшиеся стальными внутренности.

Он бы убивал. Долго, жестоко, со вкусом, убивал бы качественно, со знанием дела и с расстановкой. Но уже не требуется. Лучше бойцов из отряда специального назначения могла карать только Комиссия, и карали они не только тело, но и душу. Вот уж к черту такое, и во веки веков…

Дэлл медленно втянул воздух и открыл глаза.

Готов ли он увидеть ее? Да, готов. Хотя бы на минуту, чтобы задать пару вопросов, чтобы узнать, не требуется ли помощь, чтобы еще раз заглянуть в глубокие зеленые глаза.

Скучал, оказывается. Скучал. И мир вдруг сделался шире, а его краски – насыщеннее. Вот ведь ирония.

– Нет, мне ничего не нужно.

Они стояли и молча смотрели друг на друга, так долго, как могут смотреть только те, чьи жизни глубоко и сложно переплелись, на чьих судьбах волшебным пером оставила росчерк тайна предназначения. Со смесью притяжения и отторжения, с желанием приблизиться, бьющимся о внутреннюю стену сопротивления.

Дэллу казалось, что печаль, застывшая в ее глазах, снимает тонкие полоски кожи с его сердца, пласт за пластом, оставляет его оголенным и болезненно чувствительным.

Синяк на скуле, разбитый висок и кровь, запекшаяся в уголке губ.

Он едва не рычал вслух.

– Тебе нужен доктор.

– Меня уже осмотрели в лаборатории.

– Что сказали?

– Ничего. Они… – Меган запнулась, – …не особенно разговорчивые.

«Это точно», – Дэлл неслышно выдохнул.

Она стояла рядом, близко, такая потерянная, что щемило в груди. Разочаровавшаяся, тихая, одинокая, с пустотой на дне зеленых глаз, а Дэлл едва сдерживал желание дотронуться до разбитой щеки. Коснется – и что скажет? Что? Что ему жаль, что хотел бы он помочь, и не только ей, но и себе? Им обоим? Дурак…

Меган почувствовала его взгляд, смущенно улыбнулась и осторожно дотронулась до синяка на скуле.

– Не заживет до дня рождения.

Сказала это так просто, что Дэлл сразу понял: не было в этой фразе ни скрытого смысла, ни приглашения, ни хитрого замысла передать что-то большее, чем то, что было сказано. Просто «не заживет», и всё.

На секунду стало больно дышать.

– Когда? – спросил он тихо.

– Через три дня.

Нахлынула новая порция растерянности.

– Уже придумала, как будешь праздновать?

Спросил, лишь бы отвлечься от странно сосущего чувства внутри, которое вот уже несколько минут не был способен распознать.

– Нет.

Еще одна короткая фраза, в которой сказано больше, чем в длинных параграфах текста.

– А как бы ты хотела?

Она посмотрела на него так странно, будто Дэлл этим вопросом затронул нечто большее, чем предполагал. Губы приоткрылись и дрогнули, словно слова прорвались сквозь них быстрее, чем мозг успел выстроить очередную преграду.

– Как? – В ее глазах внезапно проснулась надежда, вспыхнула, как грань невидимого кристалла. – Принеси… подари… мне, пожалуйста, нож на сутки, и тогда мы придумаем, как…

Стоило этой фразе прозвучать вслух, как надежда в ее глазах погасла, словно накрытая крылом ворона. А ведь он не успел даже отреагировать – ни внутри, ни снаружи, – как Меган уже шагала прочь по коридору. И в который раз за этот день, неспособный сориентироваться в водовороте чувств, он просто стоял и смотрел, как она уходит.

Как такое возможно, чтобы события, которым стоило бы растянуться во времени если не на недели, то хотя бы на дни, всем скопом упаковались в последние несколько часов? Сошлись, слепились в клубок, ворвались в жизнь нежданным штормом. Градом размером с гусиное яйцо. Чертово похищение, замок, побои, отключка, Комиссия, сенсорный допрос, лабораторное обследование, а затем еще и Дэлл… Вот уж кого я совсем не ожидала увидеть. Не в этот день и не в таком состоянии.

Щека пульсировала, затылок – тоже.

Если врачи из Комиссии не выявили сложных повреждений головы, значит, их нет, и можно успокоиться и перетерпеть. Зарастет, заживет и затянется, как и многое другое. Вот только была внутри еще одна растущая пульсация, ухода которой ждать, увы, как я понимала с каждой минутой, бесполезно.

Дэлл.

Конечно. Он же связан с Комиссией, он работает на них, и стоило сразу предположить, что существовал шанс натолкнуться на него в тех длинных коридорах. Вот только большой ли шанс? Или мизерный? Но судьба пошутила вновь: хотела – получай.

Хотела, да.

Оказывается, и сама не подозревала, насколько сильно хотела, а как только увидела знакомую фигуру, лицо и серьезный, такой родной взгляд серо-голубых глаз, как все, пропала вновь. От того, насколько сильно скрутило что-то внутри – наверное, исстрадавшуюся в разлуке душу, – пришлось присесть на диван.

Как близко… Тот же запах, те же короткие волоски на висках, те же брови и едва опущенные вниз, как бывало всегда, когда он был раздосадован, уголки губ.

Стало трудно дышать.

Мой мужчина. С самого первого дня глубинная часть меня признала в Дэлле моего мужчину – нутро тянуло к нему так, что становилось больно. Хотелось не просто обнять тело – хотелось погладить душу, слиться воедино, расформироваться на крохотные искры и поселиться у него внутри. Чтобы уже не смог вытащить, чтобы принял и полюбил всем сердцем, так же, как и я. Одного взгляда хватило, чтобы осознать: вся борьба против собственных инстинктов последние месяцы была напрасной, и главная битва, так называемый экзамен по усвоенному материалу, оказалась проиграна еще до того, как прозвучало первое слово.

Забылся замок и красная лампочка, забылись даже лысый и его головорезы; осталась только ноющая глухая тоска и чувство, зовущее туда, где мне стоило находиться. Дома. Рядом с ним.

Висели, замерев, кофейные портьеры и кружевной тюль. За окном опустилась на город февральская ночь.

Нордейл – город-сказка… Сказки, оказывается, тоже бывают разными.

Хотелось горячего чая; горло пересохло, но вместо того, чтобы идти на кухню, я все сидела и размышляла над тем, что сказала сегодня в коридоре в последний момент…

«Принеси… подари мне нож на сутки, и тогда мы придумаем, как…»

Что же я наделала? Неужели не учусь? Захотела еще раз увидеть, как в самый нужный момент никто не приходит, и остаешься одна, оголенная, ранимая, умирая вместе с надеждой, которую приходится душить собственными руками. Чтобы она умерла до того, как умрешь ты.

Зачем…

Я закрыла лицо руками, не обращая внимания на саднящую щеку. Не боли, душа, уймись, да уймись же, мать твою!

Черт!.. Я испортила грядущий день рождения гораздо сильнее, чем это сделал лысый. Теперь я боялась просыпаться второго марта. Проснешься – и никого…

Так, всё, хватит! Не раскисать! Если уж придет время это делать, то зачем начинать сегодня?

Не успела я подняться с дивана, как прозвучал дверной звонок.

Кого могло принести в этот час?.. Кого вообще могло принести… ко мне? Снова Комиссию с проверкой? Дэлла? Только не это…. (Да-да-да!)

Но за дверью, к моему одновременному облегчению и разочарованию, обнаружился не Дэлл, а незнакомый мужчина приятной, впрочем, наружности: высокий, с рыжеватыми волосами, глазами цвета выдержанного виски и мягкой располагающей улыбкой.

Не успела я поздороваться и спросить о цели его визита, как тот уже браво представился:

– Доктор Лагерфельд к вашим услугам, мадам. На что жалуетесь?

От удивления я запрокинула голову и приоткрыла рот. Затем опомнилась, приняла должный вид, захлопнула рот и только после этого довольно прохладно ответила:

– Я никогда ни на что не жалуюсь.

– Хорошо. Тогда пока я вас осматриваю, – незнакомец, не спрашивая разрешения, шагнул в квартиру, – вы подробно расскажете мне, на что вы «не жалуетесь».

К моей челюсти будто привязали грузик – так сильно ей хотелось снова отвиснуть, – а через секунду губы непроизвольно растянулись в улыбке. Ну и наглец! Но обаятельный, в этом не откажешь.

Удивленная, я покачала головой, закрыла входную дверь и настороженно отправилась искать место, где успел разместиться в глубине моей квартиры незваный доктор.

Дэлл ждал этого звонка. Когда мобильник наконец ожил, он схватил его так быстро, что наверняка бы выиграл приз по скоростному хватанию мобильников, если бы решил поучаствовать в подобном соревновании.

– Да!

– Ну всё, здорова твоя подопечная; залечил, залатал, исцелил.

– С меня виски.

– Да к черту твой виски. Принесешь хороших сигар, а то у меня закончились.

– Лучше Бернарду попроси, пусть достанет своих, заморских, вместе попробуем.

– А это мысль!

– Тогда с меня все-таки виски.

– Умеешь ты уговаривать.

Они помолчали, оба довольные результатом: Лагерфельд – осмотром, а Дэлл – собственной просьбой этот осмотр произвести. А еще через минуту, пожелав друг другу хорошего вечера, попрощались.

Желтел в полумраке приклеенный к монитору клейкий листочек со списком дел. Дэлл поднес к нему черную шариковую ручку и вычеркнул последний пункт. Затем медленно откинулся на спинку, провернулся на стуле и уперся рассеянным взглядом в стену, увешанную оружием. Подумал, не стоит ли к пистолетам добавить холодное оружие и не будет ли подобная смесь смотреться моветоном? А затем незаметно для себя переключился на другой, куда более важный вопрос, нежели размещение клинков на стене собственного кабинета: правильным ли будет позволить некому ножу с выгравированным на лезвии номером снова вступить в игру судьбы? Ведь сегодня прозвучала просьба…

Да или нет? Нет или да?

Какой из вариантов выбрать?

Одриард замер в нерешительности.

В течение следующих двух дней, что бы я ни делала – корпела ли над кодированием цифровых сигналов микросхем, слушала ли монотонное бубнение преподавателя, обедала ли в окружении гомонящих сокурсников или же лениво прогуливалась между уставленными товарами рядами супермаркета, – я непрерывно, словно заколдованная, думала о двух вещах. Даже о трех, если быть точным: о неумолимо приближающемся дне рождения, Дэлле и еще о докторе, сумевшем в процессе пустой болтовни не только залечить синяки от ударов, но и срастить края рваных ран так, что не осталось даже шрамов. Часами в последующие дни я рассматривала места ссадин, которые по всем законам должны были адски саднить после любых чудодейственных мазей, но кожа была совершенно гладкой – новой. Ни намека на повреждения.

Вот тебе и доктор.

Какие шаманские методы он использовал и кем был прислан? Комиссией? Очень щедро.

Ну а при мысли о дне рождения я неизменно покрывалась испариной, и если раньше едва не выла с тоски от предстоящего одиночества, то теперь же почти мечтала о нем, потому как присутствовала в этом некая понятность и определенность – пусть плохая определенность, но она все же была. А теперь эта самая вредная определенность проскользнула сквозь пальцы влажной прохладной медузой и ушла в глубинные воды несбывшихся вероятностей, оставив после себя тихий «бульк» и прощальный взгляд «дальше как-нибудь без меня».

Взглянув на ряд стеклянных банок с огурцами, я вздохнула. Нет, в маринованных продуктах необходимость отсутствовала, но она присутствовала в том, чтобы либо убить время, либо непостижимым образом окончательно остановить его, и поэтому я продолжала праздно глазеть на товары, которые не собиралась покупать.

Завтра.

Уже завтра утром наступит мой чертов день рождения.