Глава 13

…Выбили мы немцев из Крулевщины. Бронепоезда ушли дальше на Полоцк и Глубокое, а нам командование дало приказ занять оборону. Окопались за селом в лесу у дороги на Полоцк и село Ивановщину. Тяжело было это сделать, снег по пояс, земля мерзлая, но надо. Это все понимали, потому и закапывались изо всех сил. Благо кирки и лопаты имелись в большом количестве. Через день-другой наш батальон отвели назад на станцию. Память об этом селе не сотрется до смерти.

Почему? Во-первых, мы роскошно отдохнули здесь в ожидании пополнения. Нашему отделению достался сухой, чистый, просторный деревянный дом. После войны мне пришлось останавливаться во многих гостиницах Советского Союза, в том числе в цековских номерах «люкс». Жил в гостиницах за границей. Но, честное слово, такого блаженства, какое испытал в Крулевщине, нигде и никогда не испытывал.

Спали на полу, на соломе, словно под нами не деревянный пол и солома, а перина из лебяжьего пуха. Тепло, ни ветра, ни дождя, ни снега. Благодать-то какая – после снежных окопов, ледяных «пеналов», грязи и воды в окопах. Не удастся мне передать то поистине волшебное состояние тела и души от столь внезапно свалившегося ощущения уюта. Оно невыразимо.

Во-вторых, по два раза в день получали бесподобную трапезу. Нам доставляли в термосах либо суп-пюре гороховый, либо кашу. Плюс к этому – обалденный вкус и запах консервированной, в жестяных баночках, колбасы или копченого консервированного, нежного, словно тающего во рту, бекона. Разве можно забыть все это?! И учтите, что это после лагерной баланды, кусков замороженной конины, многих дней голодания! Нет, конечно! Лица бойцов просветлели, стали округляться, розоветь. А что еще надо солдату? Ел вдоволь, спал вволю.

В-третьих, здесь погиб почти весь наш батальон. В Крулевщине мы получили из учебного батальона пополнение из наших же «лагерных» парней, привели себя и оружие в порядок. Мне вместо винтовки выдали трофейный автомат и перевели в минометный взвод. На станции нам в качестве трофеев много чего из орудия досталось, и винтовки, и пулеметы, и с пяток минометов. Вот меня и перевели как бывшего артиллериста в минометчики. Пока было время, мы учились пользоваться трофеями. Несколько раз на станцию из боя для пополнения боеприпасов и ремонта возвращались наши бронепоезда. Они привозили раненых, которых перегружали на санитарный поезд. Пополнив боекомплект, бронепоезда снова уходили в бой. От раненых мы узнавали новости о ходе боев. Тяжело там было. Немцы свои силы наращивали. Прорваться в Глубокое и освободить наших пленных в тамошнем лагере никак не удавалось. Нас немцы не трогали, так, иногда над станцией пролетали их самолеты, и все. Так что была у нас тыловая и почти мирная жизнь. Это продолжалось примерно неделю, но, как говорится, все хорошее быстро заканчивается.

В один из предутренних часов наш сон прервали немцы. Смяв поставленный заслон со стороны Глубокого, они навалились на нас, сонных. Командир роты дал команду: «По окопам». Пришлось отбивать одну за другой атаки немцев. Силы были неравными. Поняв, что у нас, кроме стрелкового оружия, ничего нет, немцы пустили вперед танки. Решили проверить – не подвох ли это с нашей стороны. Мы вели огонь из стрелкового оружия, не давая приблизиться к нам гитлеровским автоматчикам и полицаям. Две наши 45-мм пушки были расположены по обе стороны дороги к селу. Их замаскировали под небольшими раскидистыми сосенками. Когда немецкие Т-3 приблизились, пушки открыли огонь. Все солдаты батальона, занявшие места в окопах и огородах, видели, как снаряды отлетали вверх или в сторону от лобовой брони немецких танков. Первый немецкий танк ударил по нашей «сорокапятке», расположившейся справа от дороги. Промах! Следующий его выстрел – и от пушки и расчета не осталось ничего. Второй немецкий танк расправился с другим артрасчетом только с третьего выстрела. Все происходило на наших глазах. Немецкие танки приблизились к нашим окопам и тут были подбиты противотанковыми гранатами. Еще три их легких танка вышли из леса, ведя по нашим окопам огонь из пулеметов. Следом появились немецкие цепи. Шли по снегу во весь рост, стреляя наугад, стараясь ошеломить нас своим шквальным огнем. Мы открыли встречный огонь. Немцы залегли, но лежащие на открытом, запорошенном снегом поле – хорошая мишень. В это время со станции загремел своими орудиями бронепоезд и подбил два немецких танка. Немцы не выдержали и начали поспешно отходить в лес.

Так, отражая одну за другой атаки, мы сумели удержаться на своих местах. Первый день закончился. Стемнело. Небо затянуто тяжелыми тучами. Тишина. Начался снегопад. Медленно, словно покачиваясь на волнах, опускались на землю крупные снежинки. Ни ветерка. Картина завораживающая! Принесли термосы с ужином. Каждый получил полкотелка горохового супа-пюре. Суп, что называется, ложкой не провернуть, наполовину с колбасой, все той же немецкой. Но есть не было никакого желания, и не только у меня. В голове одно: что будет завтра? Так, очевидно, думал каждый. Никто не проронил ни слова. Видел, как ребята, один за другим, перевернули свои котелки и выгребли ложкой содержимое на снег. То же сделал и я.

Где-то в полночь несколько наших ребят к подбитым немецким танкам лазили трофеев добыть. В одном из танков среди трупов нашли тяжелораненого танкиста в немецкой форме. Из «лагерников» оказался. Под Вязьмой в плен попал. В Витебском шталаге сидел и там из-за голодухи к немцам пошел служить. Вроде как весь экипаж у них был в танке из наших. Разведчики говорили, что совсем плох был, все прощения у них просил и говорил, чтобы его родственникам о нем не сообщали. Стыдно ему, вишь, было. Так и помер у парней на руках.

Ночь прошла спокойно. А утром началось! С утра пораньше налетели бомбардировщики и отбомбились по нашим позициям, станции и стоящему там бронепоезду. Зенитчики бронепоезда и пулеметчики огрызались, но никого из немцев не сбили. Потом к нашему обстрелу присоединилась немецкая артиллерия и минометчики. Очень сильно доставалось станции и стоящему на путях бронепоезду. Вскоре он замолчал. Пришедшие со станции бойцы сказали, что поезд подбили и его отводят на ремонт. Так что остались мы одни и без поддержки.

Никто не отдавал приказа нам стоять здесь насмерть, но каждый понимал, что будем так стоять. Еще накануне вечером командир роты приказал минометным расчетам как можно точнее нанести удар по пехоте немцев, используя все оставшиеся мины. Мне он дал задание корректировать огонь. Я залез на крышу сарая. Моя задача – выдавать данные на установку дальности стрельбы и отклонения падения мин вправо или влево от цели. Сам командир отправился с остальными бойцами роты в окопы.

На сей раз впереди танков на опушке леса показалась немецкая пехота. Шли опять в полный рост. Все видно как на ладони. Танки поддерживали их огнем из пушек и пулеметов. Первый наш выстрел – небольшой перелет. Затем еще один выстрел. Прямо в цель. Тут наши минометы открыли беглый огонь. Немцы остановились, пропуская танки вперед. Немецкая мина попала в сарай, меня сорвало с его крыши. Шмякнулся спиной на утоптанный нами во дворе снег. Все поплыло в глазах. Перестал что-либо видеть и слышать. Глухота и боль в затылке, и все! Но до сих пор удивляюсь – ни единой царапины!

Человек в такой ситуации часто действует автоматически. Я крепко сжал в руках автомат и рванулся к ребятам в окоп, где командир роты с солдатами отбивались от наседавших фашистов. Наконец, немцы поняли, что у нас нет не только артиллерии, но и противотанковых ружей. Да, у нас не было не только этого. Не было ни противотанковых гранат, ни бутылок с зажигательной смесью. Правда, гранат-«лимонок» и трофейных «толкушек», патронов для автоматов и винтовок было более чем достаточно. Немцы осмелели. Пустили танки. Они стали заходить вдоль наших окопов. Все видели, а сделать ничего не могли. Лежали в окопе, ждали своей участи, словно обреченные. Но никто, почти никто не дрогнул. Как говорится, в семье не без урода! Второй номер ручного пулемета соседней роты нашего батальона поднял руки и пошел сдаваться. Видать, не наелся еще лагерной жрачки. Никто по нему не стрелял, берегли патроны для врага.

Кто бы что бы ни говорил, но бывают на войне чудеса. Таким чудом для нас стал запыхавшийся связной с приказом отходить. Был бы приказ, а солдат, да еще в такой ситуации, не только выполнит, но и перевыполнит задание. Бросились назад, во двор. Рядом со мной оказался боец Абрамян. Мы с ним в одном бараке сидели, когда в плену были. Вместе побежали по дворам, от одного дома к другому. Наших почти никого и не видели. Так, мелькнет где-то в проулке чья-то личность в шинели, и снова не видно никого. Вдруг перед нами – стена. Забор под два метра, оструганные и плотно пригнанные одна к другой доски. Загляденье, а не забор. Капитально отгородился хозяин от соседей! Не сговариваясь с Абрамяном, побежали к калитке, чтобы обойти забор по улице. Открыли калитку… и налетели на проходивший немецкий танк. Откуда взялись прыть и силы?! Перелетели мы тот забор как на крыльях! До сих пор понять не могу: в валенках, шинели, с вещмешком и автоматом перемахнули через забор даже без касания. Ощущение – словно меня кто-то поднял, перенес и поставил. Наконец выбежали из села. Немецкие танки шли по дороге, а мы с Абрамяном, петляя, словно зайцы, бежали по снежному ковру к лесу. Он, этот ковер, словно живот гигантского существа, вибрировал под ногами. Немец поливал нас огнем из танкового пулемета. Пули вгрызались в землю то справа, то слева. Словно немецкий пулеметчик игрался с нами или просто не хотел убивать. Может, там и не немец сидел, а как тот «танкист». А бежать нам надо было далековато, ведь тысячу раз убить мог. У меня в голове только одна мысль: «Только бы не в ногу, только бы не в ногу. Лучше в голову, лучше в голову…» Вдруг я услышал крик Абрамяна. Скосив глаз, не останавливаясь, увидел кровь на его левой руке. Вражеская пуля срезала наискосок пальцы – от мизинца до указательного. На бегу прокричал ему: «Херня! В лесу перевяжу. Беги давай, не останавливайся, а то в плен опять попадем!»

Нас никто не преследовал. В перелеске остановились у поваленного дерева передохнуть, я сделал перевязку Серго. Побежали дальше, оружия не бросили, как ни тяжело было, но несли с собой. Иногда останавливались, чтобы не только сделать спокойно один-два вдоха-выдоха, но и послушать грохот движущихся немецких танков. Определить, сбоку они или сзади. Так бежали всю ночь, до рассвета. Примерно около 20 километров. Пару раз какие-то речки и ручьи по льду пересекали. С рассветом не могли смотреть друг на друга – наши лица были цвета немного потемневшего порошка хинина. Вышли мы к селу Докшицы. Там от нашего батальона собралось всего человек двадцать из пяти сотен. Почти все вышли из окружения с оружием. Из нас взвод сформировали и дали отдышаться.

Утром до нашего слуха стал доходить рев подходивших из тыла наших танков. К нам подошло подкрепление, и мы вновь пошли в наступление. Смогли не только остановить, но и отбросить немцев назад. Вернулись мы с Серго на станцию Крулевщины, где похоронили всех своих погибших в одной большой братской могиле…