— ...оценивается в семь целых девять десятых балла по шкале Тангейзера. Значительные разрушения в Ашмедае, меньше пострадали районы Бельфегор и Вааль-Зее. Наибольшее количество человеческих жертв в Левиафании. По оценкам экспертов, ущерб от Ночи Осязаемой Тьмы меньше, чем от памятного всем авадонцам Большого Шторма сорок шестого года, известного так же как Ночь Белого Пепла. А сейчас с обращением к нации выступит канцлер Куртц. — Репродуктор смолк на мгновение, а потом разразился хриплым шепотом астматика, сквозь который периодически раздавалось могучее рокотание: — Сограждане! Авадонцы! Мы все вместе! Плечом к плечу! Стоим на последнем рубеже человечности! Враги наступают! Чтобы сбросить нас в Бездну! Стихия против нас! Но не надо отчаиваться! Мы сплотимся перед угрозой! Лучшие умы Авадона! Днем и ночью! Куют чудо-оружие! Повысим нормы на Фабрике!..

Под репродуктором, на облупленной кирпичной стене, красовался новый, еще влажный от клея, портрет Куртца, выполненный в минималистической манере и всего в три цвета: черный, белый и красный. Воротник френча, подбородок, нос, свирепый взгляд — все было нарисовано так скупо и гиперболизировано, что могло бы сойти за шарж, только очень уж зловещий. Впрочем, то же самое относилось и к речи канцлера... Лимек толкнул дверь и вошел в контору.

Здесь все носило следы возвращения к нормальной жизни. Монтер на стремянке закручивал новые лампочки в бра, уборщица драила полы, а на пустой стойке консьержа лежала стопка пахнущих типографской краской газет. А самым удивительным было то, что лифт, мертвый вот уже полтора года, вдруг заработал.

Оставив на стойке монету, Лимек взял утренний выпуск «Авадонского вестника» и вошел в лифт, затворив за собой кованную решетчатую дверцу и нажав кнопку с цифрой 5. Лифт вздрогнул и, застонав с непривычки, медленно пополз вверх.

Судя по царившей в конторских коридорах суете, Лимек не единственный сразу после Шторма отправился на работу; это было чем-то вроде защитной реакции организма на потрясение — сделать вид, что все нормально, и ничего особенного, в общем-то, если разобраться, и не произошло...

Перед пятым, последним этажом, лифт заскулил совсем уж жалобно, как уличный пес с перебитой лапой, и от этого звука волоски на затылке Лимека встали дыбом. Лифт замер. В коридоре пятого этажа было пусто и темно; видимо, ни мадам Зора, ни Айра Гринберг еще не появлялись. Но Лимек мог бы поклясться, что кто-то поджидал его за поворотом.

Повинуясь старой привычке (он и не подозревал, что она у него еще сохранилась), сыщик сунул правую руку под мышку — и нащупал там пустоту. Чертыхнувшись, он вытащил руку и медленно опустил ее в боковой карман пальто. Кастет был на месте; пальцы сами скользнули в прохладные отверстия. Левой рукой Лимек приотворил дверцу лифта и осторожно, бочком двинулся вдоль стены в сторону своего кабинета.

Кто-то стоял за углом, напротив окна в конце коридора: Лимек увидел тень на полу. Стиснув кастет, Лимек сделал шаг вперед и услышал тонкий испуганный голосок:

— Господин Лимек?

Из полумрака коридора навстречу напружиненному перед броском сыщику явилось мышеподобное существо в толстых очках и вязаном берете.

— Это я, Магда, — дрожащим голосом пробормотало существо. — Вы меня помните?

Лимек выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Помню...

— Мне нужна ваша помощь, господин Лимек. Эдека арестовали.