Лимек стоял в растерянности посреди прихожей, не зная, куда деть мокрый зонтик и шляпу.

— Выпьете что-нибудь?

— Спасибо, это было бы очень кстати, — пробормотал Лимек. — Стаканчик глинтвейна, если можно.

Альбина стряхнула с себя шубейку и приняла из рук Лимека зонт.

— Глинтвейна не обещаю. По-моему, вино закончилось. Может быть, что-нибудь покрепче?

— Тогда на ваш вкус.

Траурное платье дочери инженера оказалось не таким уж и траурным: во-первых, не черным, а искристо-фиолетовым («электрик», вспомнил сыщик название цвета), а во-вторых, у него не было рукавов — зато был вырез на спине до самой поясницы. Для похорон отца Альбина Петерсен не нашла в гардеробе ничего более подходящего, чем коктейльное платье.

Лимек снял пальто и тут же пожалел об этом: в прихожей, а особенно в гостиной стояла стужа, и тянуло сыростью от давно не топленного камина. В воздухе стоял странный аптечный запах.

— У папы где-то был неплохой коньяк, — сообщила Альбина, звеня бутылками в баре. — Он им лечился от пониженного давления.

— Вот как?

— О, у папочки был целый букет мелких заболеваний, — с неожиданным сарказмом заявила Альбина. — Близорукость, гайморит, фарингит, мигрень, геморрой... Папочка постоянно требовал заботы и ухода.

Она резко замолчала, и Лимек мысленно закончил: старый козел. Ни черта она не верит в мою легенду, а просто ведет свою игру. Пора наглеть.

— Скажите, а кто посещал вашего отца незадолго до того, как... э... ну...

— Папочка наложил на себя руки? — невозмутимо уточнила Альбина, разливая коньяк по бокалам.

Протянув один Лимеку, она опустилась в разлапистое кресло, закинула ногу за ногу, продемонстрировав сыщику кружево подвязки в разрезе платья, и задумчиво провела наманикюренным ногтем по кромке бокала.

— Недели две назад приходил ваш загадочный шеф...

— Профессор Фост? — уточнил Лимек.

— Да. Потом приезжал доктор Меерс. Правда, он скорее проведывал меня, но и с папой они беседовали. — Альбина пригубила коньяк, рассеяно глядя перед собой. — Потом этот рабочий с Фабрики, Мюллер или Миллер, не помню точно — он часто у нас бывал... А в среду заявился какой-то странный тип в пальто с каракулевым воротником и такой смешной шляпе — знаете, с пером, только у него она без пера... По-моему, он был сегодня на похоронах. Наверное, с папиной работы, потому что они заперлись в кабинете и долго не выходили.

Сделав большой глоток коньяка, Альбина отставила бокал и взяла со столика коробочку с коричневыми сигаретами, заправила одну в длинный черный мундштук.

— А почему, собственно, вас это интересует?

— О, я спросил из чистого любопытства, — испуганно заверил Лимек, поднеся ей зажигалку. — Просто я ожидал увидеть здесь больше людей... на поминках, так сказать.

— У папы не было друзей. Только коллеги.

На ее голых руках белела паутинка тонких шрамов — от запястий и почти до локтей. Девочка резала себе вены, правда, давно, но очень упорно. И доктор Меерс все еще ее наблюдает.

Он закурил сам и задал следующий вопрос:

— А что насчет переписки? Он долго хранил корреспонденцию?

Альбина глубоко затянулась, выпустила облако пахнущего не только табаком дыма и спросила, прищурившись:

— Кто вы такой, Лимек?

— П-простите? — по инерции продолжил валять дурака Лимек.

— Я спросила, кто вы такой, — повторила Альбина без следа меланхоличной задумчивости и рассеянности. — Только не надо повторять сказок о профессоре Фосте. Из вас такой же клерк, как из меня — монахиня.

Она снова затянулась, и ее серо-голубые глаза заблестели прохладной сталью, которая теперь звучала в ее голосе. Даже блуждающее косоглазие исчезло. Коричневые сигаретки оказывали на Альбину тонизирующее действие.

— Вы из банка? У меня есть еще месяц до квартальной выплаты по векселю. Нет, не похоже, чтобы вы были из банка, — быстро проговорила она. — Шпик? Меня уже допрашивали легавые. Или вас подослала мадам Лукреция? Я же сказала, что все в порядке! — почти выкрикнула она а потом забормотала: — И это никак, никак не отразится... — Альбина осеклась, схватила бокал с коньяком и осушила в один глоток.

Ее передернуло, глаза снова расфокусировались и съехали к переносице. С видимым отвращением Альбина загасила сигарету.

— Тогда остается один вариант. — Язык ее чуть заплетался. — Вас прислал доблестный фельд-полковник Шварц. А?! — с пьяным торжеством воскликнула она. — Я угадала? Ну признайтесь же, я угадала?!

— Я бы хотел осмотреть кабинет господина Петерсена, — тихо, но с нажимом сказал Лимек.

Было ли дело в коричневых сигаретках, или их сочетание с алкоголем дало такой эффект — а может быть, у Альбины просто сдали нервы после похорон — но она безропотно проводила Лимека на второй этаж и распахнула перед ним массивную дверь в конце коридора.

— Я вас оставлю. Когда закончите, сможете найти меня в моей комнате. Это напротив.

О таком Лимек и не мечтал. Притворив за собой дверь, Лимек сунул руки в карманы и огляделся.

Если на первом этаже особняка, в прихожей и гостиной, мебель вполне соответствовала возрасту и виду дома — старинная, потемневшая, с благородной патиной на медных ручках и неотъемлемой паутиной под диваном, — то кабинет инженера, расположенный в угловой комнате с эркером, был обставлен предельно скупо и функционально. Два книжных шкафа, сосновый стол, стул, кульман, приемник пневмопочты — все это выглядело настолько казенным и безликим, что Лимек не удивился бы, обнаружив инвентарный номер Политехникума на любом из предметов. Из общей картины выбивалась только выложенная синими изразцами печь с чугунной заслонкой.

Покачавшись с каблука на носок и обратно, Лимек еще раз обвел взглядом кабинет. Окна эркера плотно зашторены. Шкафы закрыты. Стол девственно пуст. Любой обыск, как учили много лет назад в Академии, следует начинаться с поверхностного осмотра. Потом можно переходить к движению по спирали вдоль стен; этот способ еще называют «методом улитки»...

В книжных шкафах инженер Петерсен держал полные собрания сочинений античных авторов — от Аристотеля до Еврипида. Вытащив пару томиков, Лимек обнаружил плоскую бутылку с дешевым коньяком. Остальные книги так прочно склеились между собой кожаными переплетами, что было ясно — их не доставали из шкафа с того самого дня, как туда поставили. В некоторых даже страницы не были разрезаны.

Кульманом, судя по слою пыли, не пользовались месяца два, а то и три.

Оставался стол. Четыре ящика: в нижнем — пусто, во втором снизу — тоже пусто, только валяется оторванная пуговица, в третьем — точилка для карандашей и щепотка опилок. В верхнем ящике был замок, и Лимек полез за отмычками, но ящик оказался не заперт. В нем лежала расчетная книжка за электричество. В прошлом месяце П.Петерсен использовал четыреста тридцать два киловатт-часа. К оплате — двести семьдесят шесть талеров, включая аванс.

Ого, мысленно присвистнул Лимек. Чертежи, говорите? Похоже, дело зашло дальше чертежей. Как там? «Тестирование аппарата Петерсена поручено мастеру-наладчику Мёллеру». Но инженер не удержался и решил проверить аппарат дома... По-хорошему, следовало бы прошерстить весь особняк, от подвала до чердака — только Лимек не знал, что именно искать. И потом, это уже наверняка сделали трискели, например, во время сегодняшних похорон. Трискели — известные мастера по части негласных обысков... Интересно, кто такой упомянутый Альбиной фельд-полковник Шварц?

В задумчивости сыщик подошел к окну и отдернул штору. Зря: окна кабинета инженера Петерсена выходили прямо на Бездну.

Из-за того, что особняк стоял на одном из холмов Бельфегора, а кабинет располагался на втором этаже дома, ничто не заслоняло горизонт, где пасмурное зимнее небо сливалось с лиловым заревом вечного заката. Вздрогнув, Лимек быстро задернул штору.

Бр-р, ну и семейка. Дочка любит прогуливаться по Набережной, а папенька в часы раздумий созерцает эманации Бездны прямо из окна кабинета. Точнее, созерцал — пока не наложил на себя руки. Дочка тоже пыталась, но безуспешно...

Повинуясь старой привычке доводить дело до конца, Лимек прикоснулся ладонью в керамическому боку печки (холодная), присел на корточки и открыл заслонку. Внутри лежала горка свежего бумажного пепла. Перед тем, как свести счеты с жизнью, Персиваль Петерсен сжег все бумаги из письменного стола.

Интересно, обрадует этот факт Ксавье и Валлендорфа или наоборот, огорчит? Впрочем, спешить с докладом не следует. Остался еще мастер Мёллер.

Лимек вышел из кабинета в узкий и темный коридорчик, пол которого устилал очень толстый, скрадывающий все звуки ковер. Справа была лестница, а прямо — дверь комнаты Альбины. Уйти, не попрощавшись, было бы невежливо.

— Госпожа Петерсен? — Лимек постучал в дверь. — Я закончил, госпожа Петерсен...

— Заходите, не заперто, — отозвалась она.

Лимек толкнул дверь, машинально отметив (и удившись), что замок — врезной, двухсувальдный, с защелкой и фиксатором, и очутился в комнате с розовыми обоями, больше всего напоминавшей рабочее помещение средней руки борделя где-нибудь в Ашмедае. В свое время Лимеку часто доводилось бывать в заведениях этого веселого района — сперва по работе, а потом он почти месяц — это был январь сорок седьмого года — практически жил в такой вот комнатке, сменяя девиц и стараясь не трезветь. Потом деньги кончились...

В центре спальни Альбины стояла громадная, невообразимо вульгарная кровать с балдахином, украшенная позолоченными купидончиками и застеленная атласными простынями алого и черного цветов. Сие ложе было не убрано и завалено ворохом платьев. Нижнее белье было разбросано и по постели, и по полу: панталоны, бюстгальтеры, корсеты, комбинации, пеньюары, чулки и прочие ажурные и полупрозрачные предметы валялись прямо под ногами. Всё — дорогое, но совершенно безвкусное. Видимо, хозяйка долго колебалась, что надеть на похороны отца...

Сама Альбина, сменившая коктейльное платье на газовый, ничего не скрывающий пеньюар, сидела в углу комнаты перед трельяжем, таким же пошлым, как и кровать. Услышав, что Лимек вошел, Альбина развернулась на стульчике и, скрестив обтянутые черными чулками ноги, переплела руки на коленке, подчеркнув ложбинку между грудей.

— Ну? — спросила она низким, чуть дрожащим голосом. — Нашли что-нибудь интересное?

Зрачки у нее были — две крохотные точки, радужки маслянисто блестели. Альбина хищно втягивала воздух. Похоже, пока Лимек обыскивал кабинет Петерсена, она перешла от сигареток к тяжелой артиллерии.

— Увы, сударыня. Ничего, что помогло бы мне в работе.

— Не желаете продолжить поиски здесь? — спросила Альбина, откинувшись назад и бесстыже расставив ноги. На ее черных трусиках спереди было вышито ярко-розовое сердечко. Альбина вызывающе провела по нему рукой; взгляд Лимека скользнул чуть ниже — туда, где на белоснежной полоске кожи между трусиками и чулком горело треугольное клеймо салона «Шеба».

— Нет, — сказал Лимек твердо. — Я закончил.