Книга: Кавалергард. Война ва-банк
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: Глава тринадцатая

Глава двенадцатая

Северный Альянс решил все задачи, но предстоял раздел Польши и Игроки в лице Павла и Марии-Терезии как-то договорились со странами Скандинавии и те согласились продлить Союз. Что уж там пообещали, Рюген толком на знал, но явно много — для Дании и Швеции напряженные отношения с Англией и Францией сильно портили жизнь, так что наверное — обещано было не много, а ОЧЕНЬ много.
Кусок Польши перепадал и Грифичу. Не сказать, чтобы очень уж большой… Но по сравнению с имеющимися владениями — весьма солидный. А главное — там жило много тех, кого с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «вендами». То есть кашубы и представители других племен поморян. Много было и всевозможных полукровок: немцев с заметной долей славянской крови — и славян с немецкой. В большинстве своем такие полукровки предпочитали считать себя вендами, потому как что «чистые» немцы, что (особенно) поляки частенько смотрели на них искоса, свысока.
Здесь же, в Поморье, они чувствовали себя… Ну не единым народом, но некая общность все же ощущалась. Так что выступлений польских националистов особо не предвиделось.
Вообще, политика Петра в Польше предусматривала какие-то мелкие преференции не самим полякам, а родственным нациям — вроде тех же поморян. Изначально такой подход был скорее вынужденным — «чистые» поляки оказались очень ненадежными партнерами, ну а потом оккупационные русские власти оценили перспективы…
Вот сейчас эти самые «перспективы» и работали — поморян «гладили по шерстке», так что в сочетании с весьма неуклюжей национальной политикой польских властей, выгоднее было бить себя в грудь и заявлять о кашубской/вендской самоидентификации. Дело было не только в выгоде, просто приятней ощущать себя потомком гордых вендов, а не представителем малого народа или еще веселей — смеском непонятной национальности…
Заигрывания с национальностями так и остались бы в теории, но… Польша — нищая страна, по которой не первое десятилетие шлялись чужеземные войска, грабя народ. Причем самое страшное, что подчас эти самые оккупанты становились благом для крестьян! По крайней мере, в войсках была хоть какая-то дисциплина и ставшие на постой офицеры не запарывали крестьян до смерти просто потому, что им так захотелось, не играли в «ку-ку» с огнестрельным оружием, не…
Словом, среди крестьян и ремесленников патриотов «Великой Польши» можно было долго искать. Да и среди нищей шляхты хватало тех, кто с удовольствием поступил бы на военную службу практически к кому угодно — лишь бы там кормили каждый день, да платили жалование. Даже соседняя Пруссия, задыхающаяся в тисках кредиторов, выглядела предпочтительней родной Польши с вседозволенностью магнатов. А уж когда среди поморян пошли разговоры о Померании…
«Землей Обетованной» ее не считали — та же Россия выглядела куда более привлекательно. Но туда нужно ехать, а тут — эмигрировать можно, не выходя из дома, не бросая какое-никакое, но хозяйство, родных, друзей.
Агентура Юргена весьма умело манипулировала слухами, обещая невиданное процветание. Ничего конкретного не говорилось, так что люди придумывали сами. Общим «фоном» для разговоров была сильная армия с добровольческим (!) контингентом и льготами после службы, отсутствие коррупции и равенство перед законом, образование и работа — много работы.
Именно последнее убеждало поморян в грядущем благоденствии: будет работа, будут заработки, стабильность. Ну а планы Грифича особым секретом не являлись — строить мосты, плотины и дамбы, общественные сооружения, военные крепости, верфи, заводы. Никакой конкретики, но… Когда ты знаешь, что в Померанию едут эмигранты и всем находится работа, уверенности как-то прибавляется.
Для крестьян же отдушиной было отсутствие рабства на землях Померании. При совершенно скотском отношении шляхты, надежда на свободу дала такой мощный эффект, что… Имения заполыхали.
Нищее дворянство, не подвизавшееся на службе у какого-то магната или дворянина побогаче, особо не трогали. Ну а остальных… Убивали жестоко — вплоть до женщин и грудных детей.
Самое странное, что восстания вспыхнули практически одновременно и очень сильно. Никакой «раскачки» — крестьяне просто собирались и шли убивать.
Откровенно говоря, герцог не слишком понимал их логику — осталось потерпеть всего несколько недель или месяцев и они станут свободными. Пришлось покопаться в документах. Выяснилось, что в первую очередь это была месть: за насилуемых жен и дочерей, за продажу отобранных детей куда-нибудь на сторону, за постоянный голод и страх. Но главное — крестьяне были уверенны, что если оставить кого-то из хозяев в живых, то те потом как-то выкрутятся и снова смогут стать их хозяевами. Это было нечто иррациональное и малопонятное, но крестьянское мышление восемнадцатого века было штукой своеобразной.
Подавлять восстания было проблематично: русские войска были достаточно малочисленны и просто не могли распыляться. К тому же, крестьяне не собирались в войска, а работали скорее партизанскими методами.
Соседи-шляхтичи могли бы прийти на помощь, но… русская администрация весьма подозрительно относилась к таким отрядам. Хватало прецедентов и уверенность в том, что после подавления крестьян последует удар в спину русским войскам, была практически стопроцентной.
Ну а самое главное — у крестьян нашлись умные вожаки. Были написаны письма безземельной шляхте, где говорилось, что если те не будут вмешиваться, им ничего не грозит, ну а если вмешаются — их будут убивать вместе с женами и детьми. Письма были написаны и русским солдатам…
«… мы не хотим воевать с вами, братья-солдаты. Знаем, что одно капральство с легкость разгонит любой наш отряд. Но неужто вы не видели, как мы живем, как лютуют паны? Это месть, а месть священна — так говорится и в Библии. Мы не просим вас идти против воли командиров и если те прикажут стрелять в нас — стреляйте. Но пожалуйста — мимо… Многое можно сделать такого, чтобы не идти под трибунал и в то же время не идти против совести…».
Так что хотя раздел страны только предстоял, войска Померанского отплыли (Пруссия отказалась пропускать их) с гуманитарной миссией. Именно так назвали ее католические иерархи, которых сильно обеспокоило происходящее в Поморье. Беспокоило потому, что большинство ксендзов в регионе были выходцами из шляхты и откровенно поддерживали свое сословие — жесточайшее угнетение крестьян они видели с детства и считали НОРМОЙ. Так что призывы к миру и анафема бунтовщикам только ухудшила положение и теперь начали гореть уже церкви…
Иерархи быстро договорились с Марией-Терезий и Павлом, после чего буквально выпихнули Владимира в Поморье. «Выпихнулся» он только после внесения аванса и обещания возместить затраты — операция по разделу была еще не готова и склады пока пустовали.
Высадка прошла в Гданьске, хотя по Договору город и окрестности должен был остаться за Польшей. Просто там тоже начинались волнения, так что согласно присланным инструкциям от австрийской императрицы, он должен был пройти от Гданьска до Колобжега — дальше уже начиналась территория Пруссии. Идти предстояло не только по побережью, но и забраться достаточно глубоко в бывшие польские земли — получалась что-то вроде неправильной трапеции с основанием на берегу Балтики. Именно здесь проживала большая часть поморян.
Встречали его… кисло. И это при том, что сами (!) попросили (унять разбушевавшуюся чернь). Понятно — неприятно, когда родная страна распадается на части, но тут уж сами виноваты. Тем более, что вина Померанского в разделе Речи Посполитой была сомнительной, да и на земли он мог претендовать как «Исконный князь», что поляки ценили.
— Приветствуем ясновельможного пана на земле Польши, — угрюмо сказал пузатый шляхтич в колоритном национальном костюме, представляющий магистрат. Несколько десятков таких же чиновников встречали сейчас сходящие с кораблей войска, работая вместе со штабными.
Задерживаться в городе не стали — все-таки почти пятнадцать тысяч войск в не таком уж большом городе — это слишком много. Цифра большая? Так под вопли католических иерархов о необходимости защиты Церкви, Владимир выторговал припасы и содержание не только войск, но и охотников из милиционеров и юнкеров. Не то чтобы они были нужны… Но такое количество успокоит самых буйных, на и главное — даст возможность провести своеобразные маневры в условиях, приближенных к боевым и «обкатать» наконец армию и милицию в совместных действиях.
Не стали задерживать и у города: взяли необходимые припасы и разделились на пять колонн. Пусть до ночевки они пройдут не так уж много, но хотя бы не будет толчеи и неразберихи.
Сам герцог возглавил часть пехоты и отправился вдоль побережья — нужно было максимально засветиться и объяснить предстоящую «политику партии», а портовые и прибрежные города в восемнадцатом веке — основные транспортные узлы. Быстрее дойдет информация.
— … обещаю помилование тем крестьянам, кто разойдется по домам.
— Но княже! — возопил один из шляхтичей, собравшихся неподалеку от городка Устка, — быдло нужно наказать! Не позволям! Вето!
Глаза Рюгена налились кровью — экстрасенсорика и актерское мастерство, да некоторые сценки он продумал и разыграл заранее.
— Вето?! Не позволям!? Ты кто есть, пес?!
Шляхтич схватился было за саблю, но тут же отпустил рукоять, будто раскаленную.
— МНЕ не позволят… Кто еще так думает?
Толпа заколыхалась: пусть храбрости у среднего шляхтича было немало, но их окружали солдаты, да и сам Грифон Руянский миролюбием не отличался… Вспомнить хотя бы о начисто вырубленных драгунах Мекленбурга, которые всего-навсего пошалили с проживающими на его земле крестьянами… Молчание.
— Это МОЯ земля испокон веков, я ПРИРОДНЫЙ князь, это МОИ люди и только МНЕ решать — что делать. Всем все ясно?!
Собравшиеся истово закивали, Грифич тем временем начал остывать.
— Кто тут быдло и кого наказывать, решать буду только я. Говорю сразу — вешать буду ВСЕХ, кого захвачу на горячем. Увижу крестьян, палящих барскую усадьбу — повешу. Увижу шляхту, измывающихся на безоружными крестьянами — повешу.
Похожие сценки повторяли неоднократно — и не только им. Командиры всех отрядов настойчиво вдалбливали в каждом местечке и городке нехитрую истину: повелитель здесь один — Грифич. «Развлечение» с демократией и пословица «В своем огороде пан равен воеводе» остались в прошлом.
Продвигались достаточно медленно и шумно — так, чтобы «горячие головы» успели разбежаться. А не успели… Деревья щедро украшались повешенными. Если не хватает мозгов, чтобы разбежаться — так зачем допускать таких особей к размножению? Впрочем, после нескольких показательных казней, когда вешали всех, застигнутых на горячем, дел резко убавилось. А всех, это буквально всех, приказ нового владыки Поморья был однозначен — кто с оружием застигнут на месте преступления. Так что «на просушки» были вывешены и горячие паненки, решившие с оружием в руках наказать «быдло» и старики-крестьяне — и десятилетние дети с пистолетами в руках. Жестокость? Да нет — в эти, да и в более поздние времена такое было нормой. Другое дело — «норма» эта подразумевалась только к низшим слоям населения, отношение к дворянам было куда снисходительней. Так что несколько десятков повешенных женщин и детей из шляхты, сильно напугали обе стороны конфликта и убедили в серьезности Рюгена.
Назад: Глава одиннадцатая
Дальше: Глава тринадцатая