«Кавказский кризис» начала августа 2008 года — явление трагическое для грузинского народа, но во многих отношениях пока загадочное. Почему все же Михаил Саакашвили решился на вооруженное вторжение в Южную Осетию? Возможно, историки со временем получат в свое распоряжение материалы, которые позволят выявить невидимую сторону «кавказского кризиса». Но то, что она существовала, никто не сомневается.

В первой половине июня 2008 года в период проведения в Санкт-Петербурге неформального саммита глав государств СНГ между президентами России и Грузии состоялись двусторонние переговоры. «Я был в Германии, разговаривал с германскими коллегами, они волнуются о судьбе российско-грузинских отношений. Я считаю, что мы сами способны решить все вопросы, которые имеются», — отмечал Дмитрий Медведев. Михаил Саакашвили был полон оптимизма, заявляя, что, несмотря на массу нерешенных вопросов между Грузией и Россией, он не видит нерешаемых проблем.

«Действительно, Россия и Грузия — это страны, которые очень близки друг другу исторически, культурно, по-человечески. Сегодняшняя ситуация искусственная, она не идет на пользу никому» — уточнял тогда глава грузинского государства. Вскоре в интервью телекомпании «Рустави-2» Михаил Саакашвили комментировал итоги переговоров с Дмитрием Медведевым следующими словами: «Хочу сказать, что сами по себе тон, тональность этой встречи, атмосфера отличались от того, к чему я привык во время визитов в Россию и в ходе отношений с русскими. Это была более спокойная беседа». Но это, как выясняется, было лишь «политическое прикрытие».

В это время наблюдался всплеск активности западной дипломатии на Кавказе. В 20-х числах июля в Тбилиси побывал министр иностранных дел ФРГ Франк Вальтер Штайнмайер, где он озвучил свой «План», который, правда, касался только грузино-абхазского урегулирования и предполагал действия в три этапа. Первый — подписание между грузинской и абхазской сторонами соглашения о неприменении силы и начало процесса возвращения грузинских беженцев в Абхазию. Второй — восстановление непризнанной Абхазской республики на средства стран-доноров. И лишь на третьем этапе планировалось решить вопрос о статусе Абхазии. Тем не менее, инициатива германского внешнеполитического ведомства получила тогда позитивную оценку со стороны России, поскольку она начиналась с предложения сторонам подписать соглашение о «неприменении силы». Дальше, как предполагали дипломаты, можно было бы приступить к разработке «Дорожной карты» грузино-абхазского урегулирования, чтобы Тбилиси и Сухум «как можно скорее могли начать прямые переговоры». Но дальше этот пункт о подписании соглашения о неприменении силы Берлин отодвинул на последнее место. Поэтому «план Штайнмайера» был отвергнут Абхазией.

Спустя несколько часов после посещения Штайнмайером Сухума Абхазия официально заявила об имеющемся у нее собственном разработанном плане урегулирования. Любопытно то, что глава внешнеполитического ведомства Германии на пресс-конференции в Москве, комментируя ситуацию в зоне приграничных конфликтов Грузии, впервые тогда использовал термин «военная конфронтация». Вскоре появились сообщения, что и США располагают собственным планом урегулирования грузино-абхазского конфликта. Американские информагентства, ссылаясь на слова секретаря Совета Безопасности Грузии Александра Ломая, который вел переговоры с помощником заместителя госсекретаря США по европейским и евразийским делам Мэтью Брайзой, сообщили, что есть «План Брайзы», который состоит из трех элементов: поэтапной демилитаризации региона, включая вывод российского воинского контингента из Абхазии и его замену на международный контингент; подписания документа о неприменении силы всеми сторонами конфликта; экономической реабилитации Абхазии и возвращения грузинских беженцев в Гальский и Очамчирский районы. Но при этом вновь пункты о неприменении силы и обсуждение статуса Абхазии в составе Грузии отводились на «завершающий этап».

Сегодня очевидно, что таким образом западная дипломатия как бы «разводила» по разным позициям Абхазию и Южную Осетию. Получалось, что Сухум вовлечен в переговорный процесс с участием США или ОБСЕ, а Южная Осетия остается в старом формате переговоров — Тбилиси — Москва — Цхинвал. Чуть позже Тбилиси стал настаивать на включение в этот формат США или ЕС, отказываясь в противном случае от участия в работе Смешанной Контрольной Комиссии по урегулированию, заседание которой было намечено провести в Москве. Но как бы то ни было, активизация дипломатических маневров вокруг урегулирования грузинских приграничных конфликтов с участием ведущих государств мира предполагала все, что угодно, только не вооруженную эскалацию.

Правда, в США именно в этот момент не раз допускались утечки о готовящемся в Тбилиси силовом варианте решения приграничных проблем. Буквально за несколько дней до нападения Грузии на Южную Осетию американская компания Stratfor, специализирующаяся на разведывательной информации, сообщала, что «поскольку армия США занята в Афганистане и Ираке, значительной помощи Грузии со стороны США не будет». Кстати, особо отметим, что именно в этот период в некоторых российских СМИ стали появляться материалы московских экспертов, которые уверяли, что «Москва будет себя сдерживать в Южной Осетии в силу опасения испортить отношения с США».

Аналогичные заявления шли и из Баку. Например, азербайджанский политолог Зардушт Ализаде был уверен в том, что, «с помощью дипломатического вмешательства международных организаций и иностранных государств, в особенности США, война, если начнется, то быстро прекратится. Россия будет вынуждена согласиться с предложением, которое на руку Грузии, и таким образом, официальный Тбилиси восстановит контроль над Южной Осетией». То есть, диспозиция складывалась следующим образом: Абхазия находится в преддверии заключения соглашения, предусматривающее чуть ли не провозглашение ее независимости на «последующих этапах», а при решении проблемы Южной Осетии возможно «всякое».

Одним словом, «определенные силы» как в самой Грузии, так и за ее пределами, в том числе и в России (любопытным рекомендуем полистать подшивки многих российских газет этого периода) рисовали «радужные перспективы» для Саакашвили. Они были уверены, что при любом раскладе — будет ли Россия защищать своих миротворцев или отделается только политико-дипломатическими заявлениями — ситуация в масштабах всего Кавказа начнет качественно меняться. В первом случае обострятся ее отношения с Западом, что может нарушить ее сложившийся механизм широкого сотрудничества с США и ЕС. Во втором — начавшееся вытеснение России из этого региона мира, как утверждал, например, эксперт Фонда Карнеги Алексей Малашенко, приведет «как к падению популярности Кремля внутри страны, особенно на Северном Кавказе, так и к осложнению его отношений с Западом, но уже по другим причинам».

Британский эксперт Натаниэль Купсей считает, что Саакашвили был уверен, что «восстановит полный контроль над Южной Осетией прежде, чем россияне получат возможность действовать».

Кстати, согласно одной из версий, Саакашвили серьезно обеспокоил тот факт, что во время посещения во второй половине июля Тбилиси госсекретарь США Кондолиза Райс, заявляя о поддержке принципов сохранения территориальной целостности Грузии и сближения ее с НАТО, сменила акценты своих действий. По прибытии в столицу Грузии она встретилась в первую очередь с лидерами грузинской оппозиции и только затем пошла на контакт с Саакашвили. В результате этой комбинации была «засвечена» бывший спикер грузинского парламента Нино Бурджанадзе, которую на Западе рассматривали в качестве приемлемой фигуры, способной сменить Саакашвили на посту президента.

Считалось, что блицкриг под предлогом восстановления конституционного порядка позволит Саакашвили укрепить свои позиции в Грузии настолько, что никакая оппозиция не посмеет «тянуть одеяло на себя». Именно в таком ключе и воспринимали многие аналитики появившиеся в первых числах августа в грузинских СМИ утечки информации из Тбилиси о том, что якобы в Москве уже принято решение начать войну с Грузией. Высказывалось мнение, что военные действия могут начаться в период с последних чисел августа до конца осени 2008 года.

Саакашвили играл по-крупному. Ему казалось, что 8 августа 2008 года — самое удобное время для начала осуществления задуманной операции: президент РФ Дмитрий Медведевв отпуске, глава правительства Владимир Путин уехал на открытие Олимпиады в Пекине. К тому же, как предполагают некоторые аналитики, Саакашвили делал расчет на то, что к проблемам урегулирования конфликтов в Грузии высшее руководство России якобы имеет разные подходы. Кстати, накануне на это намекал небезызвестный беглый олигархБорис Березовский. Мол, Дмитрий Медведев может отказаться от «войны на Кавказе», не пожелает портить свой имидж либерала в глазах международного сообщества и изберет иной способ урегулирования ситуации. Так, британская The Times глубокомысленно прогнозировала, что на примере Южной Осетии «Запад получает возможность определить стиль президентства Дмитрия Медведева, что будет иметь решающее значение для выстраивания отношений Запада с Кремлем в постпутинскую эпоху».

Однако более тщательный анализ ситуации приводит нас к иным выводам. Югоосетинский поход Саакашвили не был санкционирован официальным Вашингтоном. Размышления многих аналитиков о том, что режим Саакашвили опасался, что в случае прихода к власти кандидата от демократической партии США будет пересмотрен привычный режим финансирования Грузии, носят общий характер.

Судя по ряду признаков, Саакашвили просто переиграл Вашингтон, который был уверен, что в случае развязывания вооруженного конфликта в Южной Осетии у нынешнего президента Грузии не останется никаких шансов восстановить доверие осетин и абхазов, не говоря уже о возможности начать прямой диалог с Россией.

Однако в результате Саакашвили сохранил политическую власть, вывел США и Россию на Кавказе на уровень геополитического противостояния, потеряв при этом Южную Осетию и Абхазию. Таких примеров в мировой истории множество, когда во имя сохранения личной власти лидеры бросают на алтарь судьбу страны. Саакашвили из их числа.