Глава 33

– Здравствуйте, – сказала Светлана Егоровна, – куда сесть можно?

– На диван, – предложил Виктор, – а вам, Галина, наверное, комфортнее будет в кресле.

– Все равно где расположиться, – пробормотала старшая сестра Вики, направляясь к указанному месту, – не капризная я.

– С госпожой Зинкиной вы, полагаю, знакомы?.. – спросил Брунов, глядя на Геннадия.

Мария Ивановна вполне правдоподобно изобразила недоумение.

– С кем? Впервые вижу этих женщин.

– Правда? – с издевкой поинтересовалась Зинкина. – Неужто забыла, как денег мне на похороны несчастного Артема, которого вместо твоего сына, Геннадия, убийцей объявила, не дала?

– Вау! – подскочила Флора. – Вау! Генка кого-то жизни лишил? Вот это ваще! Ну просто! Ни фига себе!

Геннадий Борисович встал.

– Не намерен выслушивать бред ненормальной.

– Вы забыли, как в подъезде своего дома убили Лауру Кукасян? – спросила я.

– Вау! Вау! – не могла успокоиться Флора.

– С ума сошла? – заорал старший Демидов. – Мать! Пошли отсюда. Хочет Васильевна на нас в суд подавать? На здоровье!

Мария Ивановна не пошевелилась.

– Правильно, госпожа Демидова-старшая, – одобрил Виктор пожилую даму, – вы умная женщина, сразу сообразили: если Дарья выдвигает такое обвинение, следовательно, она что-то знает. Есть свидетель, который видел, как ваш сын убил Кукасян, а до того он же слышал разговор Лауры и Геннадия.

Я решила вступить в беседу.

– Помните ваш старый дом, из которого вы уехали почти сразу после задержания преступника? Здание было старым, в нем имелся подвал, где в убогой квартирке жила Светлана Зинкина со своим братом Артемом, психически больным парнем. А еще в вашем подъезде была крохотная каморка у лифта. Припоминаете?

– Обычное парадное, – стараясь казаться равнодушной, произнесла Мария Ивановна. – Таких в городе миллион. Ничего особенного.

– Да нет, – возразила я. – В Москве тех лет здания с жилым подвалом и помещением для консьержки встречались не так часто. Столица СССР была застроена в основном блочными башнями и пятиэтажками.

– У нас никогда не было лифтера, – буркнула старшая Демидова.

– Но тот чуланчик, где предполагалось его разместить, существовал, – уточнила я. – Он был заперт на ключ.

– Верно, – неожиданно подтвердил мои слова Геннадий, – замок висел, иначе пьяницы могли в парадной распивочную устроить, неподалеку продовольственный магазин вино-водочной продукцией торговал.

– Отлично, – кивнула я. – И Мария Ивановна, и ее старший сын вспомнили про каморку. А вы, Михаил?

Младший брат пожал плечами:

– Давно это было, мы из того дома уехали, когда я еще в школу ходил.

– Вы были старшеклассником, – напомнила я.

Миша поморщился.

– И поэтому обязан всю жизнь помнить интерьер грязного подъезда?

– Значит, забыли, – вздохнула я.

– Да, и ничего страшного в этом нет, – ответил модельер.

– А вот Вика Федорова, несмотря на прошедшие годы, отлично помнила, что случилось в том парадном, – подал голос Виктор. – Галина, можете рассказать?

Старшая сестра светской львицы кашлянула, прочищая горло.

– Все вокруг считали Викторию баснословно богатой, и она старательно поддерживала имидж дамы, не считающей денег. Она такой всегда была. В студенческие годы могла полкурса в кафе отвести, счет оплатить, большие чаевые оставить. У самой в кармане пшик, но приятелям демонстрировала, что в деньгах купается. Зачем? Она мне часто говорила: «Главное – не быть, а казаться. Если ты нищая, жди толчков, оплеух, а коли богатая, народ приседать и кланяться станет». Чтобы пыль в глаза пустить, Виктория на все согласна была. Когда ей на пути олигарх Федоров встретился, сестра мне заявила: «Он противный дятел. Но с огромным состоянием. Умру, но отхвачу себе кусок. И мы с ним однофамильцы, это знак свыше, документы менять не надо».

Разведясь с мужем, Вика наврала журналистам и приятелям, что отсудила у него половину состояния, но на самом деле ей не так уж много досталось. Сестра тратила намного больше, чем получала, влезла в долги. Я знала, как она живет, Виктория приезжала ко мне и откровенно рассказывала о своих проблемах. Я хотела ей помочь, но как? Денежных запасов не имею, бриллиантов-изумрудов в загашнике не храню. Самая большая моя драгоценность – золотой нательный крест да иконы намоленные. Лет пять назад Вика в депрессию впала, приехала в гости, краше в гроб кладут, плакала навзрыд. У нее один банк за долги дом отобрать хотел, сестра пыталась в другом месте кредит взять, но там проверили ее историю и отказали. Рыдала она страшно, причитала сквозь слезы:

«Домработница ушла, шофер пригрозил на меня в суд за невыплату зарплаты подать. В четверг день рождения Нюси Снежиной, мне нужно новое платье, а где его взять? У меня долги во всех бутиках».

Уехала Вика в тот день чернее тучи. Через месяц появилась, и я ее не узнала. Веселая, в новом пальто, прикатила на роскошной машине, навезла мне деликатесов, платок кашемировый подарила, развернула его, на этикетку показывает:

«Смотри, сделано Лорой Пиано, дороже ее шалей нет».

Ну, мне-то все равно, кто и где шаль смастерил, главное, качество хорошее, цвет мой любимый, темно-синий, но Вике все эти знаки фирменные крайне важны были. Любопытно мне стало, я спросила:

«Вижу, жизнь наладилась. Неужели ты замуж собралась? Нашелся богатый жених?»

Она рукой махнула:

«Ну их, мужиков! Сама заработала».

Вот уж странно! Вика на службу не ходила, всегда стрекозой летала. Начала я ее расспрашивать. Сестра мне всегда откровенно о своих делах докладывала. И в тот раз не постеснялась. Оказывается, она взяла напрокат платье и поехала на день рождения к Снежиной. Когда в туалет захотелось, Викуля не пошла в сортир для гостей, на вечеринке несколько сотен человек было. А моя сестра брезгливая. Она решила хозяйским санузлом воспользоваться, благо не впервые у Нюси оказалась, отлично знала, где в доме что находится. Дверь в покои хозяйки была не заперта, в спальне на столике обнаружились открытые шкатулки, Нюся явно выбирала, какие драгоценности надеть. Вика увидела роскошное ожерелье и… украла его.

– Дрянь, – произнесла Мария Ивановна.

– Очень плохой поступок, – вздохнула Галина. – И самое нехорошее, что с того дня Виктория начала разбойничать в гостях и привлекла к делу тогда совсем маленькую, ей то ли десять, то ли девять лет было, Катю. Мать затевала на вечеринке скандал, гости и прислуга отвлекались на нее, а Катя шла туда, где хранилась намеченная к похищению вещь. Мать и дочь действовали слаженно, сначала они намечали предмет для кражи, потом выясняли, где он хранится в доме, и вперед. У Катерины был набор отмычек, она им умело пользовалась и, становясь старше, в искусстве разбоя совершенствовалась. Долго они грабили, не попадались, да сколько веревочке ни виться, а конец будет. Катерина украла в доме банкира Прилепина брошь, которую тот своей матери подарил. В момент кражи в спальню сам хозяин ввалился, девочку схватил, а та расплакалась: «Мне мама велела вас обокрасть». Хитрая лиса. Решила на родительницу все взвалить, самой сухой из воды вылезти. Да не на того напала. Прилепин велел Вику привести и сказал:

«Вы воровки. Сейчас полицию вызову, обеих за решетку сунут. Ох и не понравится вам в камере».

Сестра стала умолять Прилепина отпустить их, он сказал:

«Хорошо. Помилую. Миллион долларов, и вы свободны. Через неделю привезешь».

Вика испугалась.

«Таких денег у меня нет».

Прилепин в ответ:

«Мне неинтересно, где их раздобудете. Или бабло, или в СИЗО. Есть миллион гринов, я молчу о хобби Федоровых. Нет миллиона? На всех углах раструблю, чем ты промышляешь. И тогда все, у кого даже хоть чайная ложка в доме пропала, на вас заявления напишут, до конца дней на зоне просидите».

Вика в ужасе кинулась в один банк, упала перед владельцем, своим знакомым, на колени, выпросила у того миллион баксов. Приятель решил выгоды не упускать, дал деньги под пятьдесят процентов. Моей сестре деваться было некуда. Долг следовало выплачивать. Три месяца Вике удавалось как-то выкручиваться, потом она вообще без копейки осталась. Разбойничать они в чужих домах перестали, правда, Катя матери сказала:

«Не бойся, я больше не попадусь, нам деньги нужны».

Вика испугалась и решила временно перестать людей грабить. Но деньги-то возвращать надо. Моя сестра в черную депрессию впала. Она и до этого разные лекарства пила, кокаин нюхала, а тут совсем голову потеряла, безостановочно то пилюли глотала, то порошок ноздрями втягивала. Мои слова, что она здоровье погубит, а дочь у нее от беспутной жизни алкоголичкой и наркоманкой стала, на Вику не действовали. Она ко мне приезжала, заваривала чифирь, черный, как деготь, запивала им штук десять пилюль, высыпала на стол кокаин и говорила:

«Я такая. Живу как хочу. Не нравлюсь? Откажись от меня».

Она знала, что я верующая, поэтому осуждать ее не стану и не брошу. Сердце у меня за них с Катей болело, я понимала, они в пропасть катятся. Но ничего поделать не могла, только молилась за их души.

Виктор, как примерный школьник, поднял руку:

– Вы рассказываете про немалые финансовые проблемы Виктории. Но она не так давно торговалась на аукционе за «Нарцисса». Медальон ушел к Перфильеву, что крайне разозлило Вику. Как же она собиралась расплачиваться за подвеску в случае, если бы перебила ставку чиновника?

Галина перекрестилась.

– Бесшабашная она. Вика любила антиквариат, бегала по торгам, и ей очень нравилось, что все вокруг считают ее несметно богатой. Вика считала, что обязана получить все, что захочет. Наверное, думала, что как-то выкрутится, найдет деньги, попросит вещь у аукционного дома в долг. Сестре всегда удавалось выскочить из капкана и не прищемить хвост. Все как-то улаживалось. И с банковским кредитом разрулилось. Приехала она вдруг ко мне веселая и с порога заявляет:

«Богомолица моя, все круто. Я нашла того, кто мой долг погасит. Он уже мне один месячный взнос принес».

Галина притихла и посмотрела на стоящий перед ней пустой стакан.

– Чтобы все понятно было, придется в прошлое вернуться.