Часть первая. Актриса

— За успех! — я подняла бокал.

— За успех! — отозвались остальные.

Стол, накрытый на пятерых, ломился от яств. Голова кружилась — то ли от выпитого вина, которое щедро подливали сидящие по обе стороны от меня кудрявые смуглые близнецы, то ли от восторга. Сияние газовых светильников приглушали абажуры, по выложенным камнем стенам метались тени официантов, тяжелая драпировка портьер, скрывающая окно, окончательно отрезала нас от окружающего мира. В театре осталось море цветов, шумное многоголосье поклонников, не желающих нас выпускать до той поры, пока не получат автографы, подарки и маска невинной Сильви, покорившей публику. Здесь, в узком кругу, в полумраке ложи одного из самых дорогих ресторанов Лигенбурга, можно быть собой.

Так, между братьями больше не сажусь: я встретилась взглядом с Рином, и голова закружилась еще больше. Потянуло на всякие глупости — из тех, что наутро стыдно вспомнить, но вспоминается с трудом. Пришлось напомнить себе, что не сплю с партнерами по спектаклям, даже если сплю с ними по воле сценария. Даже если очень хочется. Даже если пьяна вином и общим успехом. Я сделала вид, что разглядываю картину — весеннее небо и тающий снег, растопыренные пальцы деревьев, сквозь которые вдали виднелся неприступный замок и вскрывшаяся река.

— Никогда бы не подумала, что такое будет пользоваться спросом, — заявила Люсьена — белокурая красотка, игравшая любовницу моего мужа — то есть мужа моей героини, разумеется, — но вы с Рином просто созданы для этих ролей. Если бы я сидела в зале, ревела бы в три ручья. А ты что скажешь, Рин? — проворковала она, повернулась к нему и как бы невзначай коснулась запястья.

Не надо обладать выдающимися умственными способностями, чтобы понять, что Люсьена к нему неровно дышит. Оно и понятно: тело как у античного бога, без малого два метра роста, светлые волосы до плеч и задорные голубые глаза.

— Скажу, что сегодня кое-кто перестарался, — он выразительно посмотрел на одного из близнецов.

— Ну извините! — прыснул тот. — Это вы там приятными вещами занимаетесь, а мне — кровать расшатывай. Могли бы и сами расстараться.

Я беззлобно швырнула в него салфеткой.

— Тогда нас на следующий день закроют.

— Вот это вряд ли, — Рин пристально смотрел на меня, и мне вдруг показалось, что в глазах его я прочла отражение своих мыслей: «А что, если?..» — От такого дохода в казну они не откажутся.

У него холодные глаза, но я погружалась в них, как в студеное озеро в жаркий день. Зной — мягкий, как патока и жаркий, как приморское солнце после полудня, обволакивал, не позволяя закрыться. Хотелось хватать губами воздух, чтобы от его прикосновений — поцелуев на теле вспыхивали ожоги. Чтобы сильные пальцы сжимали запястья, чтобы нестерпимо ломило поднятые над головой руки, но я не смела просить остановиться.

М — да, Луиза. Кажется, кому-то надо меньше пить.

— Помнишь, как на репетиции я пытался порвать на тебе платье?

Нет, он точно решил урвать свое, а я сейчас не могу сопротивляться. Не могу или не хочу? Может ну их, эти принципы, ко всем демонам?

— Расскажешь? — Люсьена, до той поры мирно сидевшая рядом с Рином, вцепилась ему в локоть.

— Оставлю это Луизе.

Вот ведь паршивец! Ну что же, хочется ему представления — будет ему представление! Я облокотилась о стол, слегка наклонила голову.

— Один из любимых моментов публики — когда муж разрывает на Сильви платье, — я облизнула губы, дотянулась до бокала с вином, отпила. — На мне остается корсет, нижние юбки и кружевные панталоны. На самом деле ткань уже была надрезана: когда на репетиции мы пытались проделать это с совершенно целым нарядом, я заработала синяк на бедре, потому что у Рина с силой сорвалась рука.

Потом мы вместе хохотали над тем, как сценарист представлял эту картину и несколько раз пробовали повторить. Тщетно. Одно дело разорвать легкое девичье платье из кисеи, совсем другое — атлас или натуральный шелк. Сильви, как замужней особе, уже полагались такие наряды.

Я задумчиво поглаживала края бокала. Его взгляд однозначно говорил о том, что он не прочь увидеть меня без юбок и корсета. На сцене мы делали то, что хотела видеть публика, и немного перестарались: невозможно выразить то, чего не чувствуешь. Но жизнь Сильви не принадлежала мне — ни на минуту нельзя забывать о том, что играешь. Так почему бы не позволить себе сыграть… всего на одну ночь. Почувствовать себя желанной, любимой. Заснуть рядом с мужчиной, проснуться вместе. Всего лишь недолгий обман, но какой сладкий!

Я поднялась, он вскочил следом. В том кабинете мы оставили близнецов, расстроенную Люсьену и остатки приличий. В другое время я бы задумалась о чувствах девочки, но сейчас мне было не до нее. Темное низкое небо, занавешенное тучами поздней осени, манящие уютом окна, свет газовых фонарей, говор на разные голоса, смех, цоканье копыт по мостовой. Холодная морось — не то дождь, не то снег, не только не отрезвила, напротив — ударила по горячим губам иглами контраста.

Рин подсадил меня в кэб, запрыгнул следом и поцеловал страстно, яростно, жарко. Правое предплечье опалило болью, словно кто-то приложил к коже раскаленное железо. Я вскрикнула, а точнее застонала ему в губы, но он не остановился: отшвырнул мою накидку, расстегнул платье. Совершенно не стесняясь, скользнул руками под сорочку, высвобождая налитую грудь, сжимая ноющие от напряжения соски.

На миг перед глазами помутилось, словно меня целиком окунули в расплавленный металл. Я не взвыть, ни застонать не могла, только хватала ртом воздух. Рин почувствовал или увидел — не знаю, но тут же отстранился. Вместо распаленного желанием мужчины я видела перед собой перепуганного мальчишку — такого, каким он впервые перешагнул порог кабинета антрепренера.

— Луиза, ты в порядке?

Самый дурацкий вопрос, который только можно себе представить. Впрочем, сейчас мне любой вопрос показался бы дурацким: каким чудом я не спятила от такого, если в детстве мне порез пальца казался концом света — непонятно. Приступ миновал, но правое предплечье под рукавом продолжало пульсировать тянущей болью. Трясло в ознобе, и Рин поспешно притянул меня к себе, закутывая в свой плащ.

Он вынес меня из кэба, на ходу бросил экономке, миссис Купер, просьбу вызвать целителя, направился к лестнице. Колотя хвостом, навстречу нам вылетел Арк — огромный черный дог, но почувствовав неладное, заскулил, шумно потопал следом. Мы поднимались, а точнее, поднимался Рин, я же безвольной куклой обмякла в его руках.

— Где твоя спальня?

— Первая дверь налево.

Не такой уж у меня большой дом. Всего три комнаты наверху, две из которых — гостевые. Впрочем, гости у меня бывали редко: кто захочет делить кров со скандальной, пусть и известной актрисой? Пламя свечей мерцало приглушенными огоньками, я позволила себе прижаться щекой к сильному плечу Рина и закрыла глаза.