7. ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ОТЪЕЗДУ

Далеко наверху, на 40-м этаже, двое первых жильцов готовились к отъезду.

Весь день Энтони Ройял и его жена паковали вещи. Пообедав в пустынном ресторане 35-го этажа, они вернулись домой, — и последние свои часы в этой квартире Ройял провел, закрывая проектную студию. Никакой спешки не было, просто пришла пора покинуть здание, и Ройял неторопливо выполнял последнее ритуальное задание.

Система кондиционирования не работала, и отсутствие ее знакомого жужжания — когда-то оно раздражало — беспокоило Ройяла. Пусть с неохотой, он вынужден был признать то, от чего последний месяц открещивался. Громадное здание, которое он помогал проектировать, умирало, его жизненные функции угасали одна за другой — вода пропала с отключением насосов, электрощиты на этажах вырубились, лифты застыли в шахтах.

Заныли, словно сочувствуя, старые раны на ногах и спине. Схватив хромированную трость, Ройял вышел из студии и двинулся по гостиной между столами и креслами в чехлах. За год после аварии он усвоил, что только постоянные упражнения сдерживают боль; ему не хватало сквоша с Робертом Лэйнгом. Лэйнг, вторя врачу, говорил, что травмы, полученные в автокатастрофах, заживают долго. Впрочем, Ройял в последнее время начал подозревать, что раны действуют по своему собственному тайному сценарию.

В прихожей стояли наготове три портфеля, собранные еще с утра. Он никогда не пользовался портфелями; и роль, которую им предстояло сыграть в его личном дюнкеркском отступлении, только добавляла унижения.

Решение съехать из квартиры, и так уже откладываемое слишком долго, далось нелегко. Сколько ни отождествлял себя Ройял, как один из архитекторов, с высоткой, его вклад был не слишком велик и, увы, касался тех участков, которые приняли на себя главный удар ненависти жильцов — вестибюля 10-го этажа, начальной школы, обзорной крыши с детским садом скульптур и лифтовых холлов. Ройял с небывалой тщательностью подбирал материалы для отделки стен — теперь испещренных аэрозольными непристойностями. Глупо, наверное, но он принимал все надписи на свой счет, в частности, потому, что не сомневался во враждебности соседей к нему лично, — и хромированная трость, и белая овчарка давно перестали быть реквизитом.

В принципе, восстание этих успешных профессионалов против здания, которое они приобрели в складчину, не отличалось от десятков хорошо описанных восстаний жильцов из рабочего класса против муниципальных многоквартирных домов, так часто случавшихся в послевоенные годы. И все же Ройял принимал вандализм как личный вызов. Отказ здания как социальной структуры так на него повлиял, что в первые дни после необъяснимой смерти ювелира он ждал, что теперь нападут на него.

Однако позднее деградация высотки начала укреплять желание Ройяла все преодолеть. Испытание, которому подверглось его детище, было испытанием и его самого. Прежде всего, он заметил, что вокруг возникает новый общественный порядок. Ройял был уверен, что ключом к успеху громадных зданий является жесткая иерархия. Как он часто повторял Анне, в офисном здании до тридцати тысяч работников могут исправно трудиться десятилетиями — благодаря иерархии, четкой и формализованной, как в муравейнике, с практически нулевой вероятностью социальных волнений и даже мелкой преступности. Непонятное, но очевидное возникновение нового общественного порядка — явно на основе мелких племенных анклавов — завораживало Ройяла. Во-первых, упорствовал он, все должно идти, как идет, и какая бы враждебность лично ему ни грозила, он должен способствовать рождению нового. Собственно, только эта убежденность и не давала ему сообщить бывшим коллегам о растущем в высотке хаосе. Сам того не понимая, он дал людям средство ускользнуть в новую жизнь и схему социальной организации, которая станет образцом для будущих высоток.

Увы, его мечты о том, чтобы привести две тысячи жителей в новый Иерусалим, не трогали Анну. Когда начались отказы кондиционеров и отключения электричества, когда стало опасно передвигаться по дому без сопровождения, она решила переехать и вскоре уговорила мужа на отъезд.

Ройял отправился в спальню Анны — посмотреть, как она собирается. Два дорожных сундука, набор маленьких и больших чемоданов, шкатулок с драгоценностями и косметичек лежали раскрытыми на полу, как на витрине магазина дорожных товаров. Анна, сидя перед зеркалом туалетного столика, то ли упаковывала, то ли наоборот распаковывала чемодан. Недавно Ройял обратил внимание, что жена окружает себя зеркалами, словно собственные отражения ее успокаивали. Анна давно привыкла, что к ней относятся с почтением, так что последние недели, даже в относительной безопасности пентхауса, переносила тяжело. В ее поведении вновь начали проскальзывать детские черты, словно она подлаживалась к чересчур затянувшемуся чаепитию у безумного шляпника. Поездка в ресторан на 35-м этаже превратилась в ежедневное испытание; и поддерживала ее только перспектива покинуть здание навсегда.

Анна поднялась и обняла мужа. Как обычно, она машинально коснулась губами шрамов на лбу, словно пыталась считать выжимку из двадцати пяти лет, разделяющих их, — найти ключ к той части жизни Ройяла, которая была ей неведома.

— Кошмар. — Она с надеждой взглянула на кучу чемоданов. — Ладно, за час управлюсь. Ты вызвал такси?

— Понадобятся как минимум две машины. И они отказываются ждать у здания — придется вызывать уже снизу.

Оба их собственных автомобиля, припаркованные у самой стены, были безнадежно испорчены нижними жильцами.

Анна продолжила сборы.

— Главное, что мы уезжаем. Следовало уехать еще месяц назад, когда я говорила. Зачем тут вообще оставаться — не представляю.

— Анна, мы уезжаем…

— Наконец-то… И почему никто не позвонил в полицию? Или не пожаловался владельцам?

— Владельцы — мы.

Ройял уже усвоил, что его молодая жена не сможет быть счастлива в особой атмосфере высотки. Единственная дочь провинциального предпринимателя, Анна воспитывалась в замкнутом мире большого поместья — подробной копии шато на Луаре, — за которым приглядывал штат слуг. В многоквартирном же доме ей прислуживала невидимая армия термостатов и датчиков влажности, компьютеризированных лифтовых переключателей и реле, выполняющих свою роль в новых — мудреных и абстрактных — отношениях хозяина и слуги. Однако в мире Анны важно было не только то, чтобы работа была сделана; нужно было видеть, как она делается. Постепенный отказ служб здания и конфронтация между враждующими группами жильцов оказались для нее слишком серьезным испытанием; сыграла роль долгими годами воспитываемая боязнь высшего класса — удастся ли сохранить место на вершине. Нынешние беспорядки в многоквартирном доме беспощадно обнажили эту боязнь. Встретив Анну впервые, Ройял счел естественной ее полную уверенность в себе, в то время как все было не так — отнюдь не уверенная в себе Анна постоянно нуждалась в подтверждении своего места на верхней ступеньке. А вот профессионалы, окружавшие ее, которые добились всего собственными силами, являли собой образец уверенности.

Когда они — первые жильцы — приехали в высотку, оба решили, что квартира станет только временным пристанищем; как только они найдут дом в Лондоне, тут же переедут. Но Ройял заметил, что откладывает любое решение по поводу отъезда. Его заинтриговала жизнь в этом вертикальном поселке. Будучи первым жильцом и обладателем лучшей и самой высокой квартиры, он чувствовал себя феодалом, властителем поместья — это звание он позаимствовал из книг Анны, хотя оно ему и не нравилось. Его чувство физического превосходства — недаром он был чемпионом по теннису, пусть всего лишь в младшей любительской лиге — с годами неизбежно ослабело, но здесь оно немного окрепло из-за присутствия стольких людей прямо под ним, на чьих скромных жилищах надежно покоилось его собственное.

Даже после аварии, когда ему пришлось продать свою долю в консорциуме и отправиться на кресле-каталке в пентхаус, он ощущал это обновленное физическое превосходство. Долгие месяцы выздоровления, пока затягивались раны, каждый новый жилец ассоциировался с его крепнущими мышцами и сухожилиями, обновленными рефлексами; каждый вносил невидимый вклад в здоровье Ройяла.

А вот Анну, наоборот, непрерывный приток новых жильцов раздражал. Квартира радовала ее, пока они были в высотке одни — ей казалось, никого больше и не будет. Она каталась в лифтах, словно в богато украшенных кабинках частного фуникулера, плавала в одиночестве в чистых водах обоих бассейнов и бродила по торговому центру, пользовалась собственными банком, парикмахерской и супермаркетом. К тому времени, как последние из двух тысяч жильцов заняли свое место внизу, Анне уже не терпелось уехать.

Ройяла тянуло к новым соседям, образчикам пуританского отношения к труду. В свою очередь, он знал от Анны, что соседи считают его загадочным нелюдимым типом, жертвой автокатастрофы, живущим в кресле-каталке на крыше высотки, с богатой женой вдвое моложе себя. Несмотря на символическую кастрацию, Ройяла все равно считали хранителем ключа от здания. Его лоб в шрамах и хромированная трость, любимая белая куртка, в которой он был похож на мишень, — все это казалось элементами секретного кода, воплощавшего в себе реальные отношения архитектора громадного здания с беспокойными жильцами. Даже неизбежные надвигающиеся измены Анны включались в систему парадоксов, ласкающих любовь Ройяла к «играм», где можно рискнуть всем и не потерять ничего.

Ройяла интересовало, как реагируют на события соседи, особенно Ричард Уайлдер, готовый взбираться на Эверест, вооруженный лишь раздражением, что гора выше его; или доктор Лэйнг, торчащий на балконе целыми днями, воображая, что совсем отделился от высотки, хотя он-то и есть чуть ли не самый реальный житель. По крайней мере, Лэйнг знает свое место и придерживается его; а Уайлдеру три ночи назад пришлось преподать короткий, но жестокий урок.

Размышляя о вторжении Уайлдера — всего об одной из попыток людей снизу пробиться в верхние квартиры, — Ройял вышел из спальни и проверил засовы на входной двери.

Анна показала на три портфеля мужа.

— Это все, что ты берешь?

— Пока все. Потом вернусь, если понадобится.

— Вернешься? Зачем тебе? Может, и вовсе останешься?

Скорее для себя, чем для жены, Ройял сказал:

— Первым пришел, последним ушел…

— Это шутка?

— Разумеется, нет.

Анна положила ладонь ему на грудь, словно ища старую рану.

— Ты же знаешь, что все кончилось. Извини, дом не получился.

— Может быть… — Ройял с горечью принял ее сочувствие.

Со стороны жизнь в доме казалась вполне нормальной — большинство жителей каждый день отправлялись на работу, супермаркет был открыт, работали банк и парикмахерская. На самом деле атмосфера внутри высотки напоминала хрупкое сосуществование трех военных лагерей. Произошло укрепление позиций, и контакты между высшим, средним и низшим уровнями практически свелись к нулю. В первой половине дня еще удавалось передвигаться по дому, после обеда это было труднее, а к сумеркам любое передвижение становилось невозможным. Банк и супермаркет закрывались в три часа. Начальная школа переехала из разгромленных классов в квартиры на 7-м этаже. Выше 10-го этажа ребенка можно было встретить разве что в саду скульптур, в который Ройял вложил столько заботы. Бассейн на 10-м превратился в полупустую яму с желтой грязной водой. Один из залов для сквоша закрыли, остальные три были завалены мусором и поломанной школьной мебелью. Из двадцати лифтов три не работали совсем, а остальные к вечеру превращались в частные лайнеры враждующих групп, успевших их захватить. Пять этажей остались без электричества; ночью фасад высотки прорезали темные полосы — как отключенные участки угасающего мозга.

К счастью для Ройяла и его соседей, на верхних этажах условия ухудшались не так стремительно. Ресторан прекратил работу по вечерам, но получить какой-никакой обед удавалось каждый день — в те несколько часов, когда сократившийся персонал имел возможность входить и выходить. Однако два официанта уже уволились, и Ройял подозревал, что за ними скоро последуют шеф-повар с женой. Хотя бассейн на 35-м этаже функционировал, уровень воды существенно снизился, — подача воды зависела от электрических насосов и капризов водяных баков на крыше.

Из окна гостиной открывался вид на стоянку. Многие автомобили не трогались с места неделями — лобовые стекла выбиты, салоны завалены мусором; присев на спущенных шинах, машины терялись в море отходов, раскинувшемся вокруг дома.

Иногда Ройялу казалось, что люди ждут, пока все станет еще хуже. Он заметил, что негодующие жильцы перестали осаждать офис управляющего. Даже соседи по верхнему этажу, которые в первые дни чуть что мчались жаловаться, теперь затихли. В отсутствие управляющего, который отлеживался с нервным срывом в своей квартире на цокольном этаже, оскудевший штат (жена звукооператора со 2-го этажа и жена первой скрипки с 3-го) держал героическую оборону за стойкой в вестибюле, не обращая внимания на деградацию, полным ходом идущую у них над головой.

Ройял недоумевал: почему жители ответили высотке преувеличенной грубостью, намеренно портили лифты и кондиционеры, перегружали электросеть? Такое безразличие к собственным удобствам означало сдвиг системы ценностей, а возможно, и появление нового социального и психологического порядка. Вспомнилось нападение на Уайлдера, который радостно смеялся над группой «физкультурников» — педиатров и ученых.

Ройял прошел мимо зачехленной мебели, поднял трость и рубанул затхлый воздух — так же точно он ударил тогда Уайлдера. В любой момент может появиться батальон полицейских и уволочь всех в ближайшую кутузку. Или нет? Жителям была на руку самодостаточная природа высотки — этого саморегулируемого анклава среди частных владений жилого комплекса. Управляющий и его штат, почти все работники супермаркета, банка и парикмахерского салона сами жили в высотке; несколько пришлых сбежали или были уволены.

Несмотря на растущий вокруг хаос, жильцы все меньше интересовались внешним миром. Тюки неразобранной почты лежали в вестибюле. Разбитые машины были прикрыты строительными материалами, деревянными поддонами и кучами песка. Словно в поддержку молчаливого заговора с целью отгородиться от внешнего мира, в высотку не приезжали гости. Ройял и Анна уже несколько месяцев никого к себе не приглашали.

Позвонила Джейн Шеридан, лучшая подруга Анны, и пришла, чтобы помочь в сборах. Две женщины переправляли одно за другим вечерние платья из гардероба в сундуки, при этом возвращая ненужные рубашки и брюки обратно на полки. Со стороны невозможно было понять — укладываются они перед отъездом или распаковываются по прибытии.

— Анна! Ты приехала или уезжаешь? — спросил Ройял. — Похоже, мы не уложимся до вечера.

Анна беспомощно развела руками.

— Это все из-за кондиционеров — я просто не соображаю.

— Вам все равно сейчас не выбраться, — сказала Джейн. — Мы тут взаперти, насколько я понимаю. Всеми лифтами управляют другие этажи.

— Что? Ты слышишь? — сердито набросилась Анна на Ройяла, словно подобное рейдерство стало следствием неудачного проектирования лифтовых холлов. — Ладно, поедем завтра — прямо с утра. Но как быть с едой? Ресторан закрыт.

Дома они никогда не питались — Анна презирала бесконечные хлопоты соседей по приготовлению пищи. В холодильнике хранилась только собачья еда.

Ройял посмотрел на себя в зеркало, поправил белую куртку. В угасающем свете его отражение было бледным, как призрак, или как освещенный труп.

— Придумаем что-нибудь.

Забавный ответ, отметил про себя Ройял, словно есть источники пищи помимо супермаркета. Джейн Шеридан успокаивающе улыбнулась. Он взял на себя заботы об этой милой молодой женщине после смерти ее афганской борзой.

— Примерно через час освободятся лифты. Поедем в супермаркет.

А еще, подумал он, надо выгулять на крыше овчарку.

Анна начала разбирать полупустые чемоданы. Она сама не сознавала, что делает, словно большая часть мозга отключилась. Сколько бы она ни жаловалась мужу, она никогда не звонила управляющему — считала, что это недостойно? — и не жаловалась друзьям за пределами высотки.

Ройял заметил, что вилка ее прикроватного телефона выдернута из розетки, и кабель аккуратно намотан на трубку.

Пройдя по квартире, прежде чем идти искать собаку, он увидел, что три остальных телефона — в прихожей, гостиной и кухне — тоже отключены. Ройял понял, почему уже неделю не получал звонков из внешнего мира, и почувствовал спокойствие, зная, что их не будет и впредь. Он уже догадался, что, несмотря на все заявления, они не уедут завтра утром. Не уедут вообще никогда.