У английского много общего с китайским. Я не шучу. Во многих важных отношениях английский действительно похож на этот певучий 難以辨認的 восточноазиатский язык. Вам, конечно, не верится. Тем не менее это правда. И я не имею в виду такие скучные материи, как количество говорящих на этих языках людей, хотя это тоже немаловажное сходство. Оба языка претендуют на первенство по числу владеющих ими. Конечно, если считать только носителей языка, то огромный многонаселенный Китай с большим перевесом побеждает всех своих соперников. Однако английский, который по числу носителей занимает скромное третье место, наступая на пятки испанскому, резко выходит вперед, как только мы включаем в расчет тех, для кого английский является вторым. А реально важно именно это. Попробуйте найти в Венгрии, Египте или практически любой другой стране местного жителя, который хоть как-то объясняется по-китайски. В любой точке мира вы смело можете ставить на английский. Конечно, за вычетом китайскоговорящих стран и китайских кварталов в других странах.

Однако с лингвистической точки зрения числа малоинтересны. И когда я говорю, что английский похож на китайский, то имею в виду три гораздо более существенных свойства. Первое из них делает оба языка малопригодными для роли общемирового. Второе – еще менее пригодным. И только третье спасает их от полной непригодности.

Первое – это произношение. Трудно сказать, произношение какого языка сложнее выучить: английского или китайского. Я бы все-таки отдал тут пальму первенства английскому. В китайском проблема заключается в тонах. Каждую гласную нужно пропеть определенным образом, иначе может выйти глупость или бессмыслица. Из-за этого можно попасть в неудобное положение. Совершенно невинное слово, пропетое не в той тональности, может прозвучать непристойно или оскорбительно. Думаешь, что сказал jī (цыплята), но легкий сбой в тональности даст jì (шлюха). Неловко будет и в обратном случае, если аналогичная ошибка лишит вашу брань красочности или сделает бледными оскорбления. Как если б назвать кого-то букой или букиным сыном.

На практике китайские тоны одолеть не так уж трудно. Во-первых, многие азиаты и африканцы (а также некоторые европейцы) сами говорят на тональных языках. А во-вторых, всем остальным тоже знакомы перепады высоты тона, которые мы привыкли называть интонацией. Именно они позволяют нам выразить удивление, подчеркнуть какие-то слова, задать вопрос и т. п. Китайцы делают то же самое, только их перепады происходят чаще и служат другим целям. К этому нужно привыкнуть – но к этому можно привыкнуть.

Совсем другое дело с гласными – основной трудностью для большинства иностранцев, осваивающих английское произношение. (Их ждут и другие препятствия, например стечения согласных, как в straw (солома) и prompts (подсказки), шепелявые звуки в they (они) и thin (тонкий), а также эксцентричное поведение английского r. Но это мы оставим в стороне.) Главный недостаток английских гласных – их изобилие. Любой британец согласится, что в каждом слове из следующего списка после p звучит свой гласный: par, pear, peer, pipe, poor, power, purr, pull, poop, puke, pin, pan, pain, pen, pawn, pun, point, posh, pose, parade. Итого получается двадцать разных гласных звуков (включая некоторые так называемые промежуточные, вроде oi, а также долгое i и u). А что, если в вашем родном языке гласных мало? У кечуа из Анд или инуитов из американской Арктики их всего по три, даже в испанском их только пять. У говорящих на таких языках сразу две проблемы: их рот не умеет произносить многочисленные английские гласные, а уши не различают. Точнее сказать, мозги взрослых не справляются с таким разнообразием. (Дети-то, конечно, легко все осваивают.)

При хорошей методике преподавания и усиленной тренировке многие кечуа, инуиты, испанцы и представители других народов одолеют английское произношение. Но если осилить китайские тоны нам помогает их сходство с интонацией, на которую мы привыкли обращать внимание, то при штудировании английских гласных иностранцам опереться не на что.

GHOTI – излюбленный пример сторонников реформы английской орфографии. Если читать буквы так, как описано на рисунке, то получится fish (рыба). Но если читать gh как в слове ought, o как в слове leopard, t как в слове castle, i как в слове juice, то так ничего и не скажешь. Рыбы, конечно, молчаливые создания.

‘Ghoti’:

Вторая общая для китайского и английского особенность связана с письменностью. В обоих языках внешний вид написанного слова не дает никакого представления о его звучании. Китайское письмо в этом отношении совершенно бесполезно: значки, которые вы видите, мало что говорят о связанных с ними звуках. Единственный выход – просто выучить наизусть звучание каждого знака и вид каждого слова. Английский не требует таких мнемонических подвигов, но причуды английской орфографии делают ее правила чуть ли не вредными. Даже тем, кто говорит по-английски с рождения, не сразу даются бесчисленные исключения. А уж тем, кто учит английский в основном по книгам, и вовсе туго. Если б я попытался хотя бы в общих чертах описать всю омерзительность английской орфографии, моя книга вышла бы вдвое длиннее. Достаточно сказать, что никакие два слова из следующего списка не рифмуются, хотя последние четыре буквы у них одинаковые: though, rough, cough, through, bough, thorough. И почему womb, comb и bomb звучат совершенно по-разному? Легко понять, что английская орфография – сплошная головная боль для иностранцев, если просто ввести в поисковик ghoti (см. выше) или Chaos by Charivarius.

Горестная ситуация в Восточной Азии развивалась совсем не так, как в Британии. Китайская письменность с самого начала никак не была связана с фонетикой. В английском же произношение и написание сначала шли рука об руку, но потом – много столетий назад – устная речь пошла по кривой дорожке, а письменная отказалась за ней следовать. С тех пор между ними и нет согласия.

Однако теперь у этих языков общая беда: произношение невозможно отразить на письме, потому что в устной речи царит разнобой. (Тяга людей к традиционным правилам тоже играет свою роль, но ее еще можно было бы преодолеть, по крайней мере теоретически.) В китайском так называемые диалекты по сути являются самостоятельными языками, но, поскольку их грамматические структуры практически идентичны, традиционная орфография подходит всем в равной степени. Говорящий на мандаринском китайском житель Пекина и говорящий на китайском диалекте группы у житель Шанхая едва ли поймут друг друга, но переписываться они смогут почти без труда. Например, для обозначения человека тот и другой используют иероглиф 人, только в Пекине он называется рен, а в Шанхае – нин или – когда говорящий хочет блеснуть изысканностью – цен. В английском до такой крайности дело не доходит: в большинстве случаев все носители английского могут между собой объясниться. Однако, учитывая разнообразие диалектов, реформа орфографии, которая могла бы удовлетворить жителей Англии, Уэльса, Шотландии, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, ЮАР, Канады и всех американских штатов, представляется немыслимой.

Если какой-то из двух языков и сможет упростить свою орфографию, то это будет скорее китайский, чем английский. Сейчас, когда большинство китайских школьников учится говорить на нормативном мандаринском, традиционные иероглифы можно заменить символами пиньин, что значит «записанные звуки» – система, разработанная в Китае в 1950-х гг. и предназначенная для передачи мандаринского языка латинскими буквами в соответствии с фонологией. Однако тут есть одна закавыка. В китайском множество омофонов (слов с одинаковым произношением) – иероглифы у них разные, а звучание единое и, стало быть, символы пиньин совпадают. С этим можно было бы справиться, но за счет усложнения орфографии.

В этом месте вы можете возмутиться. Погодите, погодите – но английский-то не настолько мудрен! Не потому ли английский завоевал мир, что миллионы и миллионы людей охотно изучают язык, в котором нет французских родов, немецких падежей, испанских спряжений и валлийских мутаций?

К этому мы и подошли. Прежде чем я частично соглашусь с вами, хочу внести существенную поправку: победное шествие английского по миру объясняется вовсе не его простотой. Латынь завоевала много стран, но при этом была гораздо сложнее английского по части родов, падежей и склонений. Арамейский, греческий и арабский – еще три языка, имевшие в свое время огромное распространение, – грамматически такие же изощренные, как латынь. Их успех объяснялся историческими и политическими причинами, а отнюдь не особыми лингвистическими достоинствами. И с английским так. Если английский и проще этих четырех языков, то это всего лишь счастливый случай.

А он действительно проще? Ну, в какой-то степени. Хотя грамматика любого языка таит свои нюансы и подвохи, начинающих чаще всего особенно пугают флексии – буквы, по грамматическим причинам добавляющиеся к слову в конце (а в некоторых языках в начале или даже в середине). Конечно, английский не полностью лишен флексий: larger, largest, John’s, drawing, burnt, eaten – в этом списке флексии выделены жирным шрифтом. Однако по сравнению с большинством языков запас флексий в английском невелик, и его ограниченность действительно облегчает новичку жизнь. Но в этом отношении и китайский не подкачал – тут он даже лучше английского. Так что мы наконец дошли до третьего общего свойства: скудности флексий. Именно оно позволяет этим двум языкам не сойти с дистанции в мировом чемпионате.

Из этого вовсе не следует, что взрослым, изучающим эти языки, не о чем беспокоиться. В обеих грамматиках есть свои подводные камни и труднопреодолимые преграды. У китайских существительных может не быть рода, но в китайском есть десятки так называемых классификаторов, и, чтобы не делать ошибок, нужно знать, какого классификатора требует то или иное существительное. Это как мы говорим пять голов скота или три пары брюк, а не пять скотов или три брюки. В китайском так ведут себя все существительные, и не всегда легко сообразить, что нужно применить к тому или иному существительному: головы, пары или еще что-то. (К счастью, есть один универсальный заменитель, который на мандаринском произносится как ге. Некоторые носители языка используют его, когда сомневаются в выборе классификатора, а неносители могут обходиться им всегда. Но это не очень культурно.)

Не стоит забывать поговорку о соломинке в чужом глазу и бревне в своем. В английской грамматике – как и в любой другой – полным-полно бревен. Начнем с того, что большинству изучающих язык взрослых непросто справиться с неправильными глаголами, такими как befall – befell – befallen и read – read – read. То же и с отрицаниями. Если в большинстве языков есть одно определенное слово (вроде not), которое позволяет отрицать все подряд, в английском отрицание для you write (вы пишете) звучит как you don’t write (вы не пишете), для you will write (вы будете писать) – you won’t write (вы не будете писать), для you can write (вы можете писать) – you can’t write (вы не можете писать), причем заметим, что o в do и don’t звучат по-разному, как и a в can и can’t. Есть и другие странности. Почему по-английски говорят I want you to listen (я хочу, чтобы вы послушали), a не просто I want that you listen? Почему предлоги часто отлетают от того слова, к которому относятся – this is the girl I’m in love with (это девушка, которую я люблю)? Носители языка не задумываются над такими вещами, но неносителей все это сильно озадачивает. Я вовсе не хочу сказать, что английский каверзнее других языков. Я только хочу, чтобы вы поняли: умеренное употребление флексий еще не делает английский простым.

И наконец вернемся к числам. Пусть с лингвистической точки зрения они не представляют интереса, но с практической – очень важны. В качестве мирового языка английский не только очень похож на китайский, но и может быть им вытеснен. Немало политических экспертов считают, что «азиатский гигант» станет следующей сверхдержавой в экономическом, политическом и военном смысле. А тогда неудивительно, если и в языковой сфере он станет играть весьма активную роль. Это может обрадовать многие народы из Африки, Восточной и Юго-Восточной Азии, поскольку для них китайский может оказаться не труднее, а то и проще английского. (Хотя реформа китайской орфографии все равно многим была бы на руку.) Зато европейцы, включая славян, окажутся в проигрыше.

Впрочем, у страха глаза велики. В конце концов, в воображаемом мире, где китайский доминирует, мы бы сталкивались с устным и письменным китайским гораздо чаще, чем сейчас. И если миллионы неславян – татары, чеченцы, калмыки, венгры и румыны – овладели русским как вторым языком, а миллионы уйгуров, тибетцев, монголов и представителей других народов освоили китайский, то, конечно, и мы с вами сможем если уж не выучить китайский, то хотя бы заставить это сделать своих детей.