Современный французский сильно привязан к матери. У него, так сказать, материнский комплекс. Казалось бы: такой высокоразвитый язык давно мог бы повзрослеть. Ему уже за тысячу, он пожил бок о бок со многими языками, побродил по свету. Но нет – приглядитесь повнимательнее: он все еще цепляется за материнскую юбку латыни.

Первые семена французского посеял Юлий Цезарь, легионы которого захватили Галлию, как тогда называлась Франция, в I в. до н. э. Он пришел, заговорил и победил, а когда пятьсот лет спустя римляне ушли, покинутый ими народ говорил на латыни. Точнее сказать, на латыни солдат и купцов, приправленной галльским – языком кельтской группы, на котором местные жители говорили прежде. Эту латынь не одобрил бы ни один серьезный специалист по классическим языкам. Однако, несмотря на всю свою незаконнорожденность и примеси посторонней крови, эта латынь была узнаваема и понятна. Так был зачат французский.

Потратив пятьсот лет на истребление кельтского языка, следующие пятьсот латынь провела в борьбе против германского за господство на севере Галлии. Точнее сказать, ее противником выступал франкский, на котором говорили новые правители. Знаменитые средневековые короли, такие как Хлодвиг, Пипин Короткий и Карл Великий, были билингвами: родным языком для них был франкский, а от учителей они усваивали классическую латынь. И так поступал всякий, кто стремился к социальному или интеллектуальному росту. Латынь же, на которой говорило простонародье, была к тому времени сильно изуродована. Она даже получила специальное название lingua romana rustica (деревенская латынь). Юлий Цезарь перевернулся бы в гробу, если б услышал, во что превратился принесенный им язык: из шести падежей осталось три, слова среднего рода перешли в мужской, а многочисленные времена изменились до неузнаваемости. В дополнение к десяткам просочившихся в язык кельтских слов – charrue (плуг), mouton (овца) – в него хлынули сотни франкских: auberge (гостиница), blanc (белый), choisir (выбирать).

В этом идеализированном скульптурном изображении Наполеона римская ролевая модель доведена до крайности.

Если народ и правители говорят на разных языках, одной из сторон рано или поздно придется уступить. В данном случае уступили власти. Гуго Капет, правивший в X в., был первым королем, говорившим не на франкском, а на языке своего народа (помимо классической латыни, которую он освоил в школе). В итоге знать заговорила деревенским языком – lingua romana rustica стала lingua romana, или романским языком. Теперь мы называем его древнефранцузским, но название французский (franceis, françoix, français) вошло в обиход лишь много столетий спустя.

Потом наступила эпоха Возрождения: сначала в Италии, а затем и во всей Западной Европе. Весь регион поддался очарованию античности, все западноевропейские языки пали жертвой преклонения перед римлянами и их языком. И французский перещеголял в этом остальных. Он стремился походить на свою мать во всех отношениях. Слова нелатинского происхождения, в особенности германские, попали в опалу. Sur (кислый) постепенно заменилось латинским acide. Слово maint (много), отягощенное германской наследственностью, было вытеснено словом beaucoup.

Из классических латинских текстов извлекали давно забытые слова и давали им новую жизнь. Слова célèbre (знаменитый), génie (гений) и patriotique (патриотический), которые сейчас кажутся типично французскими, на самом деле были заимствованы из латыни лишь на этом, более позднем этапе развития французского. Латинский глагол masticare (жевать), который деревенская латынь превратила в mâcher, теперь возродился в форме mastiquer. Прилагательное fragilis (хрупкий), выродившееся в frêle, обрело новую жизнь в виде fragile. (Английский, в свою очередь, превратил эти слова в masticate, frail и fragile.)

Чтобы походить на мать, одного звучания недостаточно. Нужно подражать ей и внешне: надевать ее юбки, краситься ее помадой – полностью вживаться в образ. Французский изобилует немыми согласными – наследием своего латинского предка. Тысячи букв c, d, f, h, l, p, r, s, t, x и z появляются на бумаге, но никто и не думает их произносить. Например, temps (время, погода) звучит как tã (произносится в нос, поэтому над a стоит тильда). Tant (настолько) звучит точно так же. Однако первое происходит от латинского tempus, а последнее – от tantus, отсюда разное написание. (С английским такое тоже случалось. Например, буква b в debt никогда не произносилась, но пришла из латинского слова debere (быть должным).) Другой пример: слово homme (человек) начинается с буквы h, которую французы, как известно, произнести неспособны. А все потому, что с этой буквы начинается латинский прародитель этого слова – homo.

Некоторые из этих немых согласных можно услышать, если следующее слово начинается с гласной. Например, prenez (возьмите) произносится как prnay, а prenez-en (возьмите немного) больше похоже на prnay-zã.

Другой пример: буква s в слове les (определенный артикль множественного числа) обычно немая, но в сочетании les amis (друзья) она произносится: lez-ah-mee. И снова тут проглядывает латынь: les – это потомок латинских указательных местоимений illos/illas (те), а по большей части молчаливый французский индикатор множественного числа является потомком (произносимого) конечного s этих латинских слов.

Ситуация меняется, когда французы хотят показать себя с лучшей стороны. Тогда все эти обычно немые согласные внезапно начинают звучать. Например, в tu as attendu (ты ждал) французы произносят s. В повседневной речи им бы это и в голову не пришло, но это звучит так изысканно. А изысканно это звучит, скорее всего, потому что труднопроизносимо: ведь для этого предложение нужно мысленно видеть написанным. Иными словами, всякий уважающий себя француз никогда не должен забывать латынь, потому что французский создан по ее подобию и одет в ее орфографию.

Если это не застарелый комплекс, то что тогда?