Язык – это диалект с армией. В бывшей Югославии эта формулировка особенно актуальна. Большую часть XX в. Югославия была единой страной с одной армией и одним доминирующим языком: сербохорватским – родным для трех четвертей ее населения. Но в период 1991–2008 гг. Югославия распалась на семь частей, каждая со своей армией. В трех образовавшихся странах – Словении, Македонии и Косово – большинство населения говорило на словенском, македонском и албанском соответственно, и эти языки стали в этих странах государственными. Но каждая из остальных четырех стран тоже объявила о наличии у нее собственного языка: Хорватия – о хорватском, Сербия – о сербском, Черногория – о черногорском, Босния и Герцеговина – о боснийском (хотя этнические хорваты в разорванной стране говорят на хорватском, а сербы – на сербском). Тем самым сербохорватский был упразднен.

Нужно признать, что сербохорватский всегда был несколько искусственным образованием. В середине XIX в. небольшая группа интеллектуалов решила составить единый нормативный язык из разнообразных южнославянских говоров, которыми пользовались до этого. В отсутствие армии этот гибрид оставался в основном литературным языком. И только после образования в 1918 г. Югославии мечта реформаторов воплотилась в жизнь.

Носителям английского такое внедрение новоизобретенного языка может показаться странным. Однако именно так и появилось на свет большинство европейских языков. В Средние века английский тоже состоял из множества региональных говоров. Начиная с XVI в. при поддержке издателей и образованных людей постепенно начал вырабатываться нормативный письменный язык, на котором, однако, никто не говорил. Нормативная устная речь возникла намного позже – потребовалось несколько столетий для распространения грамотности и упражнения в чтении. Так что английский и сербохорватский прошли сходный путь, только английский сделал это на сотни лет раньше, да и двигался намного медленнее. И это понятно, потому что ему нужно было преодолеть большее расстояние: носители англо-корнского и жители Тайнсайда гораздо хуже понимали друг друга, чем носители разных диалектов, объединенных в сербохорватский.

С распадом Югославии государственный язык должен был распасться на те же составляющие, верно?

Неверно. Старые диалекты продолжают жить, но никак – даже приблизительно – не соответствуют новым языкам. На основном диалекте бывшей Югославии – штокавском – говорят в Хорватии, Сербии, Черногории и Боснии и Герцеговине, а два других основных диалекта используются только в Хорватии. Так что языковое разнообразие региона представлено в основном в Хорватии, а Сербия, Черногория и Босния относительно однородны.

Но люди часто стремятся подчеркнуть свое отличие от соседей, а в этой части мира различиям придают особое значение. Например, для националистически настроенных сербов использование кириллицы является важным отличием их культуры от хорватской, которая крепко держится за латинский алфавит. (А вот черногорцы и боснийцы довольно гибко подходят к этому вопросу.) В борьбе индивидуальностей все идет в ход: и произношение, и словарный запас, и грамматика. Если хорваты говорят Europa, то сербы – Европа. (В этом нет ничего особенно удивительного: например, в Нидерландах – стране, которая меньше и Сербии и Хорватии, – первые две буквы в слове Europe могут произноситься тремя разными способами, ни один из которых не совпадает с английским вариантом.) Девочку или девушку боснийцы назовут djevojka, некоторые хорваты – divojka, некоторые сербы – девојка, а черногорцы – đevojka (следите за различиями!). Слово girl тоже по-разному произносится англичанами, американцами и шотландцами – в духе guhl, grrl и gurril соответственно, – но эти вариации замаскированы единым орфографическим стандартом. Сербы называют помидор парадајз (рай), а хорваты – rajčica, однокоренного со словом raj – тот же рай. Раньше все четыре группы предпочитали конструкцию он начал, что он пел формулировке он начал петь, но теперь хорваты пытаются избавиться от этой привычки, потому что она пришла с Балкан, а для хорватов Балканы – это прежде всего Босния.

После войны сам язык превратился в минное поле.

Если отказаться от националистически окрашенного подхода, то суть всех этих манипуляций очевидна: это политические игры, не более того. Точно так же, как при наличии доброй воли способны понять друг друга все носители английского, поняли бы друг друга и сербы, черногорцы, боснийцы и хорваты. Но откуда взяться доброй воле, если армия соседей уничтожила всех твоих родных?

Язык – действительно диалект с армией, с одной армией. Было время, когда сербохорватский подходил под это описание. Теперь же это диалект с четырьмя армиями – в итоге получилось четыре языка.