Слово «агломерация» пришло из геологии. Означает оно слияние, слипание кусков однородной породы. Слипание городов.

Город растет, включает в себя другие населенные пункты. В XVII веке городок Гринвич лежал довольно далеко от Лондона, ехать надо было несколько часов (на лошадях). Сегодня Гринвич – один из районов Лондона.

Версаль построили в начале XVII века, как особый королевский город, путь из Парижа в Версаль занимал целый день. Сегодня Версаль – почти что пригород Парижа.

В XIV веке Серпухов был не менее важным городом, чем Москва. Сегодня он – один из 170 населенных пунктов, входящих в Московскую агломерацию. 170 – это сохранившихся. В 1939 году московские археологи вели раскопки курганов «у села Черемушки, среди довольно густого леса, там, где сейчас находится Юго-Западный район столицы».

История агломераций уходит в глубь веков: ими были Рим и Афины, Александрия и многие города средневекового Китая.

В XVII веке агломерациями стали Лондон, Париж и Амстердам. Это были маленькие агломерации, с населением «всего» в 700–800 тысяч человек. К началу XX века население Большого Лондона и Большого Парижа достигло 8 миллионов человек.

Еще в начале XX века многим казалось странным, даже болезненным невероятное скопление домов, улиц и площадей, которое тянется на десятки километров. Джек Лондон рассказывает историю про двух детей, брата и сестру, которые решили выйти из города Лондона, в поле и в лес. Весь день шли они и никуда не пришли, – город был слишком громаден. Благотворители устраивают для детей однодневные выезды за город, «дети хотя бы узнают, что представляет из себя лес и поле, и таким образом то, что они читали в книжках, приобретает для них новый смысл».

К середине XX века такие же агломерации возникли почти во всех странах мира. Мехико, Монтевидео, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айрес в Латинской Америке, Бомбей, Шанхай, Сингапур и Джакарта в Азии, Каир в Африке – все эти типичные агломерации – громадные города, состоящие из слепившихся вместе самостоятельных прежде городов.

Население этих агломераций Третьего мира еще больше, чем европейских, а жизнь в них куда более сурова. Из Бразилии пришло слово «бидонвилль» – район, дома в котором построены из старых бидонов (откуда и название), листов картона, обрезков досок, битых, выброшенных строителями кирпичей и так далее. К началу 1960-х годов из 8 миллионов населения столицы Венесуэлы, Каракаса, 5 миллионов жили в бидонвиллях. Из 11 миллионов населения Большого Рио-да-Жанейро – 7 миллионов. Из 8 миллионов жителей Большого Бомбея – 6 миллионов.

И все равно агломерации росли – даже в бидонвиллях жить было лучше, сытее и интереснее, чем в бесчисленных деревушках и городках. Некоторые из этих тропических деревушек очень красивы – но даже в лучшие времена часть людей жила в них впроголодь. А если наступала засуха, неурожай, они «забивают двери и окна своих лачуг и идут длинными спотыкающимися когортами, куда глаза глядят… мучимые всеми страданиями, еле держась на ногах, изнуряемые поносом и крича от ужасов… они продвигаются вперед, задыхаясь, хрипя. Пятилетние дети возвращаются к ползанию на четвереньках. Они продвигаются, уже превратившись в скелеты, теряя зубы и волосы, с почерневшей кожей, присохшей к костям… Продвигаются, отмечая крестами скелетов путь… к побережью».

К 1970-м годам 40 % населения США жило в 16 громадных агломерациях. 60 % населения Британии – в трех агломерациях, 40 % населения Франции в двух агломерациях, 45 % населения Уругвая в одной агломерации, 40 % населения Аргентины – тоже в одной агломерации, 40 % населения Греции – в одной агломерации. Примеры можно приводить до бесконечности.

Но агломерации продолжали расти! Как раньше сливались города, теперь сливались агломерации, границы между ними размывались.

Вдоль атлантического побережья США возник район сплошной застройки, который тянется на 1000 километров и достигает до 200 километров в ширину; это объединились агломерации Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Балтимора, Вашингтона. Здесь живет больше 40 млн. человек – каждый седьмой американец.

Для таких сверхгородов пришлось найти еще один термин: мегалополис. Само слово состоит из двух греческих корней: «мегалос» – большой, и «полис» – город. Иногда его упрощают: «мегаполис».

В США возник еще один мегаполис: Южнокалифорнийский, с населением в 15 млн. человек. В Японии – Токийско-Осакский (55 млн. человек). В Германии – Рейнско-Рурский (12 млн. человек), в Британии – Лондонско-Ливерпульский (30 млн. человек).

Мегалополисы возникают и в слаборазвитых странах – в Бразилии между Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу, протяженностью почти в 500 километров и с населением в 35 миллионов человек. В нем живет каждый пятый бразилец. Буэнос-Айрес и Мехико разрослись так, что их уже и агломерациями не назовешь.

В России к началу XX века агломерациями были Москва и Петербург. При советской власти рост городов старались сдерживать – но агломерациями стали Киев, Казань, Новосибирск, Пермь, Екатеринбург—Свердловск, Омск, Ростов-на-Дону, Воронеж, Ташкент, Самарканд, Алма-Ата.

Уже начал формироваться Московско-Петербургский мегалополис – вдоль железной дороги. Протяженность этого мегалополиса составит порядка 600 километров, население – до 50 миллионов человек.

Сейчас в этом районе живет до 30–35 миллионов человек, и никуда уезжать они не собираются.

До 80 % населения России концентрируются в трех регионах: Московско-Петербургский мегалополис, Кубань-Ставрополье, от Терека до Ростова-на-Дону, хлебородный теплый юг (здесь население распределено более равномерно).

Третья область концентрации – окрестности Транссибирской магистрали, Урал-Сибирь. Здесь от Перми до Иркутска живет до 30 миллионов человек. 25 миллионов из 30 миллионов жителей Сибири обитают в пределах 200 километров к северу или югу от Транссибирской магистрали.

В каждом крупном городе концентрируется капитал: та самая финансовая власть.

В агломерациях и мегаполисах очень разнообразное хозяйство (говоря научным языком – гетерогенная инфраструктура).

В них всегда требуются более разнообразные работники. В Нью-Йорке работают люди больше чем 3 тысяч специальностей. В столице штата Алабама Монтгомери с его 250 тысячами населения – не более 500. А в каком-нибудь Серебряном Ручье, где живет 3 тысячи человек, специальностей может быть 20–30. Чуть что посложнее – зуб вырвать, – и уже надо ехать в другое место.

Основные учебные заведения тоже лежат в агломерациях. Прошло время, когда университеты старались располагать подальше от шума городского. То есть университеты никуда не переместились – но разрослись города, трассы связали учебные заведения и остальной мегалополис.

Все это приводит к тому, что в агломерациях легче, удобнее вести экономическую деятельность. И выгоднее. Чем крупнее населенный пункт – тем больше денег дает одна и та же работа.

За одну и ту же работу в Нью-Йорке и в глубине штата Пенсильвания или Виргиния вы получите разную плату. Минимальная плата за работу в США – 5 долларов в час, меньше платить не разрешает закон. Но фактическая почасовая плата в Нью-Йорке – 15,5 доллара, а вот жители штата Айова в среднем заработали в 2000 году 7 долларов в час. Индусам бы да такие денежки! Но для США это мало.

И во всех остальных странах такая же разница. В Европе она еще не очень велика – невелика Европа, один город сменяет другой. А вот в Китае, в Латинской Америке или в России разница очень заметная.

В Китае есть города (Шанхай, Пекин, Харбин), где уровень жизни приближается к уровню жизни Европы. А есть удаленные от городов и трасс деревни, где и деньги не очень нужны. На них все равно нечего будет купить, ведь в эти нищие деревни все равно ничего не завозится.

В бразильском Сан-Паулу официант зарабатывает больше, чем рабочий с квалификацией в городке Арагуана в мастерской шиномонтажа. Ведь Сан-Паулу – промышленный гигант, центр мегаполиса с населением около 11 млн. человек, а в Арагуане проживает чуть более трех тысяч.

Общая закономерность: чем больше город, тем больше там платят за одну и ту же работу. Особенно хорошо платят в самых больших агломерациях и мегалополисах.

Рядовому человеку удобнее жить в мегалополисе. Всего много, все разнообразное, какую-нибудь работу да найдем. Ведь даже и в бидонвиллях порой недоедают, нуждаются в более разнообразном питании – но от голода почти никогда не умирают.

К тому же тут больше шансов. Даже с хорошей работой и зарплатой в маленьком городке вот тебе потолок – и все, и выше не прыгнешь. В агломерации всегда есть хоть маленький, но шанс.

В Аппалачах, буквально в 100–200 километрах от Нью-Йорка, есть районы, где основное население состоит из безработных и пенсионеров. Встречаются и молодые здоровые жлобы – но работать они не хотят, сидят на пособии по безработице. По понятиям Юга, живут они очень хорошо. По понятиям США, живут они крайне бедно.

Совсем рядом переливается всеми красками деловой рай, где не очень трудно заработать во много раз больше… Они бы и хотели потреблять – но для этого надо что-то делать… А вот этого-то они как раз и очень сильно не желают. Лучше уж не потреблять, но «зато» вставать посреди дня, лениво бродить без дела, прихлебывать дешевое вино и трепаться с приятелями.

У каждой агломерации есть центр – средоточие финансовой власти, и есть периферия, население которой работает в центре, получает свои не очень большие деньги… и знает свое место.

Это хорошо видно на примере Москвы – центр этой агломерации очень хорошо очерчен Кольцевой дорогой. Есть мир в пределах Кольцевой дороги, и есть мир за ее пределами; два мира, два образа жизни. Та к устроена любая агломерация, только приметы центра и периферии в них другие. Чем больше агломерация, тем больше по размерам и населению как центр, так и периферия, но принципиально ничего не изменяется.

С агломерациями связаны населенные пункты поменьше. Промышленное производство в этих населенных пунктах связано с производствами агломерации, работает по заказам из ее центра. Это выгодно центру – чем дальше от агломерации, тем меньше стоит один и тот же труд. Это выгодно периферии – без финансовых влияний центра она будет жить еще хуже.

Так щупальца агломераций протягиваются далеко вокруг, втягивая многие и многие населенные пункты – в том числе вдалеке от агломерации. И хорошо, если протягиваются! Давно прошли времена, когда вдали от городов стояли благополучные, уверенно-сытые деревни. Этого нет. Там, где нет возможности сбывать свою продукцию, невыгодно сеять хлеб и разводить скот. Там умирает всякая жизнь, а люди уходят поближе к трассам и городам.

Это очень наглядно видно из окон поезда, идущего по Транссибирской трассе. Еще лет 10–15 назад, до 1995 года, везде паслись стада, почти все видное в окна пространство было распахано и засеяно. Сейчас поля и скот видны лишь вблизи крупных городов – не дальше 50–60 километров. Пригородное хозяйство никуда не исчезло; как ни пугали нас великие «патриоты», города вовсе не вымирают от голода, продуктов даже стало больше, и они разнообразнее. Но вдалеке от городов земля лежит пустая, заброшенная. Поля поросли травой и зарастают кустарником; лет через 10–20 на них начнет восстанавливаться лес.

Жизнь и хозяйство человека расположены теперь не так равномерно, а «пятнами». Тут есть даже свои преимущества – появились большие пространства земли, на которые резко ослаб прессинг человека. Там восстанавливается дикая природа, вновь появляются животные, исчезнувшие тридцать и пятьдесят лет назад. На расстоянии 100–200 километров от Красноярска есть много мест, где вновь появились косули, барсуки и медведи, которых не видели с 1960-х годов.

Это вовсе не особенность Сибири! В городе Плесе – левитановские места, Ивановская область – мне показывали мальчика, который с отцом каждый год «берет» медведя или двух. Это не особенность России! В часе езды от Франкфурта-на-Майне можно за час собрать ведро прекрасных рыжиков.

Может быть, когда-то леса Германии и были похожи на ухоженные парки. Сегодня есть и такие, но кроме них вдали от городов шумят сосняки, в которых вполне можно заблудиться.

Чем дальше от центра агломерации – тем больше нищеты и убожества, отчаяния и безнадежности, – вплоть до полного исчезновения цивилизации. Чем ближе к центру, тем жизнь становится все более и более сытой, обеспеченной, все ярче, интереснее и современнее.

Любая агломерация и мегалополис хорошо связаны с другими агломерациями и мегалополисами. Между ними постоянно летают самолеты, ходят поезда, теплоходы и автобусы. Между ними прекрасная связь: телефон, телефакс, факс, электронная почта.

Красноярск отделен от Москвы 3500 километров – но его отделяет от Москвы всего 5 часов лета на самолете. Село Ермаковское на юге Красноярского края отделяет от Красноярска всего 500 километров – но самолеты до него не летают, а автобусом вы будете ехать 10 часов.

Глушь? Вы не знаете, что такое глушь. Ермаковское – это районный центр, он лежит на трассе, и в него ходит автобус. В Красноярском крае много сел, в которые вообще не ходит транспорт. Добираться до них вы будете машиной, и дольше, чем будете лететь до Домодедово или Внуково.

Красноярск лежит от Нью-Йорка в 12-ти часовых поясах – как раз на другом конце «шарика». Но до самых глухих уголков, лежащих вдалеке от трасс, вы будете добираться дольше, чем до Нью-Йорка.

Причем с Нью-Йорком вы легко свяжетесь по телефону, пошлете факс или бандероль. А в самых глухих деревнях вообще нет факса, телефона и почты.

Да что в деревнях! Минута разговора с Москвой обойдется вам в 2 рубля 50 копеек. А с Иваново – уже 6 рублей. С Боровском Калужской области – в 8 рублей (так было в 2003 году; сейчас цифры другие, но суть та же).

Агломерации и мегалополисы хорошо связаны друг с другом – намного лучше, чем каждый из них связан со своей периферией. Мегалополисы и агломерации – это самые важные узлы инфраструктуры в масштабах земного шара. Система связанных между собой мегалополисов в масштабах Земли – это новая система организации жизни человечества.

В мегалополисах и агломерациях живет больше половины населения Севера, от 50 до 20 % населения стран Юга. Жители мегалополисов владеют основным национальным богатством, а остальным остаются крохи.

Это особенно заметно на Юге – чем беднее страна, тем сильнее контраст между богатыми городами и бедной, а то и удручающе нищей периферией.