Книга: Человек третьего тысячелетия
Назад: Глава 7. В музее прошлого
Дальше: Глава 2. Анатомические отличия от предков
Часть III. Человек третьего тысячелетия
Глава 1. Отмена естественного отбора
Дай Боже скотину с приплодцем, а деток – с приморцем.Старинная крестьянская молитва
Странности старинных фотографий
Как странно выглядят семейные фотографии начала века: много взрослых людей, а детей нет. Детей если и фотографируют, то отдельно, вместе с мамой или с гувернанткой. А если фотография всей семьи, то на ней – подростки, а уж никак не малыши. На знаменитых фотографиях семьи последнего царя Российской империи, Николая Романова, великим княжнам не меньше 12–14 лет. Барышни.
Вот семейная фотография автора этой книги. Сделана она в 1908 году. Моей бабушке было тогда восемь лет, ее сестре – чуть меньше семи. Бабушка рассказывала, что когда фотографировалась семья, она подсматривала в щелочку. Но ни ее, ни сестры, ни детей других родственников на фотографии нет.
Причина этой странности, на взгляд современного человека, несколько жуткая – люди попросту не считали детей состоявшимися членами семей. Это только у нас – родился ребенок – значит, вырастет. Как же его не фотографировать?! Ведь ребенок уже никогда не будет таким, каким был в три… в пять… в восемь месяцев, в два или в три года. И мы останавливаем мгновение, чтобы потом годами смотреть, вспоминая – каким был наш малыш в тот или иной срок своей жизни.
Иная логика
А у людей еще начала XX века – совершенно другая логика. Далеко не все родившиеся дети будут жить. Даже в среде образованной, культурной, в начале XX века детская смертность составляла порядка 7 %, а то и 10 %. Это в России, в Европе было чуть поменьше – порядка 6–7 %. Впрочем, в Германии у «простого народа», то есть у необразованных людей, детская смертность зашкаливала за 20 %. У русского крестьянства еще в 1920-е годы – за 50 %.
За простеньким вопросом: «Сколько у вас детей?» для нас стоит всего одна цифра: одно и то же число детей и родилось, и выросло, и есть в настоящий момент. В начале XX века детей в разное время разное число, взрослыми станут не все. Родила хозяйка дома троих, из них выжили двое. Потом она родит еще двоих, один из них выживет. Из троих взрослых детей один погибнет на войне. Итого, рожала женщина пять раз, а в старости имела внуков от двоих детей. Фотографировать ее с тремя первыми детьми? А зачем? Ведь из них станет взрослым и сам будет иметь детей только один.
Нет смысл фотографировать каждого ребенка, тем более, вместе со всеми, как члена семьи. Ведь пока совершенно непонятно, состоится ли он или так просто… мелькнет и исчезнет. Предки поступали правильно – если и фотографировали ребенка, то отдельно, на специальных «детских» фотографиях.
С чего начиналось
Так было всегда, во все времена. Такова норма смертности детенышей у всех крупных млекопитающих: 70 % родившихся детенышей умирает во младенчестве у львов, слонов, буйволов, оленей, гиен. Люди – совсем не исключения.
В первобытном племени парни и девушки ведут себя довольно свободно. В крестьянском обществе мужчины хотят передавать собственность родившимся от них детям. Девственность невесты начинает играть большую роль. Члены эзотерических сект часто видят в этом злое наследие христианства… Но почитайте вы индусов, того же Рабиндраната Тагора, и убедитесь – душное ханжество индусской деревни во сто крат превосходит ханжество христиан.
Первобытные охотники живут в природных ландшафтах с их наводнениями, пожарами, извержениями вулканов, дикими зверями и болезнями. Они подвержены множеству опасностей, вся их жизнь – почти беспрерывная охота, рыбная ловля, поиски пищи. В обществе охотников надо постоянно кочевать, там приходится сокращать число детей.
Оседлый земледелец живет в среде, которую сам для себя создал: в поселке, в доме, в усадьбе. Его женщина сидит дома, под надежной защитой мужа и всей общественной среды. Но рождается детей очень много. Женщина никуда не кочует по степи; не убегает от разъяренного льва; не носит на себе все свое домашнее хозяйство. Но она рожает каждый год – ведь такая возможность у нее есть.
При всех этих различиях женщина рожает столько раз, сколько успеет. В первобытных обществах – раз 8 или 10. В обществах крестьянских – до 25, даже 30 раз.
Большая часть этих детей умрут до 5 лет. Любое простудное заболевание, любая хворь легко убивают ребенка. Если ребенок дожил лет до 10–15 – скорее всего, он будет жить уже долго, до старости (то есть лет до 50–60).
Из этой модели демографии прямо вытекает несколько последствий, и нельзя сказать, чтобы приятных. Главные из них – совершенно другое отношение и к детям, и к женщинам.
Отношение к ребенку
В результате патриархальные общества как-то и не считают полноценными людьми детей, еще «не вошедших в ум». Многих европейцев коробит китайский обычай – не считать людьми детей до трехдневного возраста. В эти первые три дня нежеланных детей попросту топят – с патриархальной простотой. Но разве наши предки были лучше?
Лев Толстой в своем «Воскресении» описывает, как это делалось в России: нежеланного ребенка крестили, а потом переставали кормить, и он умирал от голода. «Так обычно делается в деревнях», – мимоходом сообщал граф Лев Николаевич, без особенных эмоций.
Детей всегда много. Дети – это своего рода секрет женского организма. Как не может не быть слюны во рту, так у женщины не может не быть детей; дети все время рождаются и умирают. Дети могут мешать, требовать слишком много забот. От детей порой хочется избавиться. Крестьянок, ставящих свечку «за примор своих чад», описывают все бытописатели старой деревни, от Энгельгардта до Успенского.
Разумеется, детей крестьяне любят – но без нашего страха, без чрезмерности. Бог дал – Бог и взял, ничего не поделаешь. К маленькому ребенку лучше не привязываться, не торопиться его любить.
В образованных и богатых слоях общества отец приближал к себе одних детей, был равнодушен к другим… Как отец Пьера Безухова, который признал сына уже взрослого.
Пьер Безухов уже мог прожить долго.
Замужество в 13 лет
Даже сегодня приходится слышать рецидивы отношения к женщине как к спальной принадлежности и к кухонному агрегату. Но сегодня эту чушь плетут чаще всего люди неполноценные, и в основном – из умственно сниженной, а то и попросту криминальной среды. Еще всего сто лет назад – это нормальное отношение, естественное во всех слоях общества.
Другое отношение к женщине рождается вместе с цивилизацией – когда рожать каждый год уже не надо.
В патриархальном обществе девочек выдают замуж очень рано. Вспомните русскую классику: …«ты уж сед//Мне ж пятнадцать только лет», – отвечает княжна сладострастному царю из «Конька-Горбунка». Древнерусская эстетика прямо требует, чтобы невесте было не больше 17 лет.
Верхи общества ничем не лучше низов: Лев Толстой описывает, как шестнадцатилетнюю девицу всовывают в бальное платье (а она ревет от стыда) и выставляют на балу и в театре. Выбирает, влюбляется мужчина. Мужчина – личность; до брака ему надо поучиться, послужить, попутешествовать. Девушку выдают замуж, как только она сможет рожать детей… а очень часто и до этого. Выдают – лет в 13–14, еще до начала менструаций – пусть привыкает к мужу, ко всей его семье, учится женскому делу.
Для современного человека от этакой «эстетики» явственно веет педофилией, «Лолитой» и прочей мерзостью. Но что поделать! В патриархальном обществе женщина – это бурдюк с питательной смесью, в котором вызревают дети. И только.
Последствия налицо, и тоже описаны классикой. Ларина, которая «милая старушка» в свои 36 лет. Впадающая в маразм «старая графиня Ростова», которой порядка 50. Причем заметьте – старый граф Ростов, которому за шестьдесят, вовсе не считается таким уж старым. Эдакий пожилой резвунчик, и до маразма ему очень далеко.
Великая медицинская революция
Все кардинально изменилось после того, что Луи Пастер открыл угрозу, таящуюся в микробах: оказывается, это микробы – виновники серьезнейших болезней! Но если микробы разносят болезни – надо бороться с микробами. Сначала в аккуратной Германии, потом и по всей Европе люди начали следить за чистотой – и самого отдельного человека, и среды его обитания, и всего города.
Немцы, а потом и все европейцы, стали мыть руки перед едой, а пищу стали готовить чистыми, вымытыми руками. Сделалось нормой принимать ванну, мыть ноги, подмываться, чистить зубы. В прусской армии одно время новобранцу выдавали вместе с мундиром и шнурованными ботинками еще и две пары трусов, зубную щетку, кисет с табаком и второй кисет – с зубным порошком.
Европейцы привыкали носить нижнее белье и притом регулярно стирать его и менять.
В домах появилась канализация, а в окнах – форточка.
Стало нормой регулярно делать влажную уборку, проветривать, выметать мусор. Насекомые – все эти блохи, вши, тараканы, клопы – сделались признаком дурного воспитания и чем-то неприличным для сколько-нибудь культурного дома. Бедных паразитов начали изводить всеми мыслимыми способами, даже мухи стали редкостью в Германии.
Детей стали регулярно мыть, стирать им пеленки, проветривать их комнаты и не давали им грызть собачьи кости и лакать из кошачьего блюдца.
В больницах стали применять методы антисептики, начали стерилизовать инструменты перед осмотром пациента, мыть с хлоркой посуду больного.
Сейчас даже трудно себе представить, что может быть вообще иначе и что не так можно жить… Но ведь еще в Версале XVIII века платья придворных дам снабжались блохоловками, нечистоты накапливались в ночных горшках и выливались прямо в сад, нижнего белья не носили, а менять ночные рубашки чаще, чем раз в полгода, считалось совершенно не обязательным.
Версаль выглядит очень привлекательным в сочинениях Голонов и в других исторических романах, но как-то не любят современные авторы упоминать: не было в огромном Версале, во всем комплексе роскошных дворцов и парков, ни единой уборной. Не только ватерклозета – но даже деревянной сельской будочки. А «прекрасные дамы» по утрам пили шоколад, но при том вовсе не имели привычки умываться и чистить зубы, а ложась спать – мыть ноги… и другие части тела.
Великая Гигиеническая Революция совершенно изменила образ жизни людей и сами представления о том, как человек должен выглядеть, в каком жилище обитать и что считать важным для себя. Мы – дети Великой Гигиенической Революции и ее последствий.
Самым важным последствием Великой Гигиенической Революции стало почти полное исчезновение детской смертности. Великая Гигиеническая революция сначала уменьшила, а потом фактически отменила детскую смертность. И смертность женщин при родах.
В конце XIX века смерть рожениц в Германии упала с обычных 4 % первородок до 0,3 %. Смертность детей с обычных 60–70 % до 7 %. Ко времени Первой мировой войны детская смертность во всей Европе составила 4–5 % родившихся.
В России детская смертность у крестьян оставалась очень высокой до конца Второй мировой войны, даже до начала 1950-х годов. Еще доживают свой век женщины, которые родили по 10 и по 20 детей, а сохранили 2 или 3. Я лично общался с пожилой дамой, которая просто не помнила, сколько детей родила. Долго вспоминала, загибала пальцы… Больше 20 – наверняка, но точного количества не вспомнила. В России Великая Гигиеническая Революция победила полностью и окончательно к концу 1950-х годов.
С конца XIX века человечество может воспроизводить себя совершенно иначе, чем всю свою прежнюю историю. Впервые женщины могут рожать не каждый год, а всего 2 или 3 раза за всю жизнь.
Последствия
Во всем хорошем обязательно есть плохие стороны. Мы победили чудовищную детскую смертность. Это великое достижение, поколения живших до нас могли только мечтать о таком. Но ликование недолго: на нас тут же свалились новые и трудные проблемы.
Во все времена природа сама решала, кому жить, а кому умирать. Детишки с хроническими заболеваниями, недостаточно жизнеспособные и сильные, умирали сами собой, независимо от воли родителей. Теперь выживают почти все родившиеся дети. Регулярно выживают люди, которые никогда не выжили бы до Великой Гигиенической Революции. Среди них – носители таких наследственных болезней, от которых еще в XIX веке они умерли бы младенцами…
Вряд ли в Средние века или в XVIII столетии рождалось на свет меньше детей с пороками сердца или с астмой, чем в середине XX-го. Но тогда астматики или сердечники умирали до 5 лет. Еще тридцать лет назад они были заболеваниями немолодых людей: атеросклероз и гипертония, астма и диабет.
Те, кто болел ими с рождения, – всегда умирали, а теперь вот живут.
Сегодня сердечно-сосудистыми и почечными болезнями болеют и дети – ведь некоторые дети родились с астмой и гипертонией, но выжили. Или они родились слабенькими, с предрасположенностью к заболеваниям, и «приобрели» эти болезни молодыми, а то и подростками.
Вот два самых простых, самых очевидных следствия того, что мы отменили естественный отбор:
1. Омоложение хронических заболеваний.
2. Обилие хронических больных: сердечников, легочников, печеночников, почечников, страдальцев собственной эндокринной системы и своих желез внутренней секреции.
Таких людей очень мало в крестьянском обществе и у охотников, но причина этого здоровья проста: хронические больные быстро и неизбежно умирают.
Многие хроники – очень полезные люди! Среди крупных ученых, врачей, специалистов самого разного профиля, артистов, интеллектуалов очень высокий процент людей с такими заболеваниями. Причина проста – они не молоды.
Химические костыли
Строго говоря, они неизлечимы, эти сердечно-сосудистые заболевания, астма и почечная недостаточность. Эти состояния даже не совсем правильно называть болезнями. Ведь болезни приходят и уходят, за болезнью следует состояние полного выздоровления. Но «выздороветь» от гипертонии нельзя. И от астмы тоже нельзя.
Эти «болезни» – не что иное, как патологические изменения каких-то внутренних органов. Человек рождается уже с предрасположенностью к этим состояниям. В том или ином возрасте они обязательно проявятся. Если не проявились с рождения или в пять лет – обязательно проявятся в 30 или 40. В 40 или в 50 они уже будут мешать полноценной жизни, в 50 или в 60 сделают здоровье человека неполноценным, а в 70, 80 или 90 лет он от них умрет.
Излечение невозможно, и все, что мы принимаем «от гипертонии» или от ишемической болезни сердца, вовсе не лекарства. Гипертоник не выздоравливает от того, что он принимает арифон и клофелин. Кровяное давление у него все равно остается высоким, но эти «лекарства» сбивают давление на время своего действия. Если их принимать регулярно – болезни как бы и нет.
Пока в крови – необходимое вещество.
Хронические болезни честнее называть не болезнями, а неизлечимыми состояниями. А вещества, которые позволяют жить с этими состояниями, честнее назвать не лекарствами, а костылями. Он костыля из дерева или металла не отрастет оторванная нога – но костыль позволяет ходить. От гипертонии и астмы нужны не металлические, а химические костыли.
Граф Алексей Константинович Толстой, автор «Князя Серебряного» и множества красивых, лиричных стихов, страдал артериальной гипертонией. Среди всего прочего, он страдал от жесточайших головных болей. Таких, что взрослый мужчина-писатель падал на пол, пытаясь положить голову в любое холодное место, хоть как-то облегчить страдания.
Следствием никогда не леченной гипертонии стала еще и почечная недостаточность – уремия. Эта болезнь тоже ведет к жестоким болям.
Единственным средством облегчить эти боли хоть ненадолго стал морфий. Дозировки морфия возрастали, периоды облегчения сокращались. 10 октября 1875 года писатель умер от передозировки морфия. Ему было 58 лет. До сих пор находятся люди, которым хватает совести гадать: было ли это сознательное самоубийство? Или писатель от страшной боли плохо соображал и случайно принял слишком большую дозу?
Другой известный человек, умерший при тех же обстоятельствах и от такой же передозировки морфия: Джек Лондон. В 1916 году ему исполнилось 40 лет.
Не торопитесь сочувствовать: очень многие современники этих писателей не имели и морфия. Морфий ведь дорог, множество людей не имели возможности его покупать. Бедняки тихо страдали и умирали в страшных мучениях: повседневно, как младенцы от простуды.
В наше время всех этих людей посадили бы на химические костыли, и все они прожили бы еще долго, а главное – полноценно. Путешествовали, влюблялись, работали, ругались с противниками.
А. К. Толстой и Джек Лондон еще и написали бы не одну книгу.
Но химических костылей у них не было.
Понижение иммунитета
В воздухе любой, самой комфортабельной комнаты всегда есть туберкулезная палочка. Туберкулез – абсолютно везде. Каждый из нас постоянно вдыхает и выдыхает возбудителей этой страшной болезни, но не заболевает: организм успешно сопротивляется. Заболевают только те, чей организм ослаблен другими болезнями, скверными условиями жизни или стрессом. Туберкулезники и в прошлом, и в настоящем почти поголовно: жители подвалов, нищие и убогие, заключенные в тюрьмах и смертники в концлагерях.
Те, у кого сопротивляемость понижена.
В историческом прошлом все было просто: те, кто не обладал иммунитетом, умирал в первые же годы жизни. Уцелевшие постоянно тренировались: много времени проводили на свежем воздухе, много ходили, двигались, работали, не переедали… в общем, вели сравнительно здоровый образ жизни.
А что им еще оставалось делать?
И всякий, у кого было плохо с иммунной системой, умирал. Чаще всего до того, как передавал детям свои скверные наследственные качества. Мы отменили естественный отбор – и теперь множество людей со скверной иммунной системой выживают и передают своим детям свои гены.
Ну, и образ жизни мы ведем куда менее здоровый. В результате сопротивляемость организма у нас не особо высока, мы довольно легко подцепляем всякую заразу.
К тому же нас много раз лечили сильными химическими препаратами. На легонькие воздействия чая с малиновым вареньем или отвара корешков мы реагируем слабо: нашим организмам подавай чего посильнее.
В 1980-е годы, когда СПИД был еще новостью, некоторые медики вполне серьезно предполагали, что это – вовсе и не вирусное заболевание. Просто организмы современных людей так ослаблены, что часть человечества физически не может существовать, болеет от любой малости. А что подцепляют СПИД в основном проститутки и педики – так ведь нетрудно сообразить: они-то не особо жизнеспособны и крепки. Какой же могучий и здоровый человек не способен себя воспроизвести? Какая же умная и красивая женщина так не уважает себя, чтобы пойти на панель?
Нежизнеспособные люди падают на уголовное дно и… умирают от иммунодефицита.
Скорее всего, эти ученые не правы, но тут интересен сам ход мысли… Очень логичный для эпохи, когда для многих людей и СПИД не нужен – у них и без СПИДа такой слабый иммунитет, что жить они могут только на пределе всех своих сил.
Для все большего числа людей даже самые обычные лекарства превращаются во все те же самые химические костыли. Не успев выздороветь, они почти сразу проваливаются в новую болезнь… И так почти беспрерывно. Им требуются все время новые, и все более сильные средства… А жить без них они уже не в состоянии.
Как наркоман без очередной дозы героина.
Чего ждать?
Есть прекрасный способ избежать ужасов падения иммунитета, зависимости от лекарств и химических костылей: опять ввести естественный отбор. Для этого достаточно отменить всю современную медицину: перестать выпускать современные сильные лекарства, инструменты для обследования больных, хирургические инструменты.
Фармацевтические фабрики – закрыть, лаборатории разгромить, книги и учебники сжечь, фармацевтов поголовно расстрелять.
Запасы лекарств – уничтожить.
Например, сжечь в топках ГРЭС.
Все танометры, термометры, бестеневые лампы, ланцеты и приборы для энцефалограмм – выбросить и уничтожить, двери во все больницы заколотить, медицинские институты распустить, профессуру разогнать, врачей расстрелять. Любые исследования в области медицины – категорически запретить. Прием пока сохранившихся лекарств рассматривать как преступление.
Впрочем, любые запасы быстро кончатся.
Даже известно, что из этого всего получится: по данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), если перестать лечить людей, то через 5 лет на земле останется всего 200 миллионов человек. Остальные умрут. Все шесть или семь миллиардов.
Только одни умрут от гепатита или бронхита, а другие – от ишемической болезни сердца и астмы.
Эти оставшиеся 200 миллионов начнут жить по законам естественного отбора. У них будут умирать 60–70 % родившихся детей, остальные будут жизнеспособны и выносливы.
И проживут свои 40–50–60 лет.
Во всех остальных случаях – если не уничтожать современной медицины, наше будущее тоже предсказуемо.
Во-первых, мы будем жить все дольше и дольше.
Во-вторых, при этом мы будем становиться все более и более больными.
В каждом поколении будет возрастать число людей, больных различными хроническими заболеваниями. Каждому из них будет становиться необходимым все большее количество лекарств и химических костылей. У каждого из них все больше времени будет уходить на болезни, консультации у врачей, обследования, лечение. И все больше денег – на лечение.
Надо ждать, что мы будем все более долговечными, но притом все более больными.
Некоторые ученые полагают, что уже через 2–3 поколения здоровый человек станет редчайшим исключением из правила. Впрочем, зачем ждать 2 или 3 поколения? Мне не раз доводилось спрашивать своих студентов:
– Поднимите руки, у кого абсолютное здоровье?
Над некоторыми аудиториями рук вообще не поднималось, иногда поднималась 2–3 (из 20, 30 или 50). Тогда я спрашивал:
– Зубы здоровые?
И руки тут же опускались… Наши стандарты здоровья так понижены, что мы уже забыли: у человека не должно быть кариеса зубов (как в скифо-сибирскую эпоху)! Если кариес есть – человек уже не абсолютно здоровый.
Что поделать! Мы существа, давно живущие вне естественного отбора.
