4

Когда я проснулась на следующее утро, мою бедную голову терзала мигрень. Придется смириться с тем, что долбежка Вуди Вудпекера по вискам обеспечена на весь день!

Я провела беспокойную ночь, постоянно возвращаясь к словам Клода Дюпонтеля. Неужели у меня действительно острый рутинит? Справлюсь ли я сама с пустотой в душе, которая меня не отпускает на протяжении вот уже нескольких недель, или придется обратиться за помощью? Хотя на самом деле мне грех жаловаться на судьбу. У меня хороший муж, прекрасный сын, стабильная работа, материальный достаток. Может, нужно просто встряхнуться, перестать ныть и без всякого повода пускать слезу? Однако моя хандра обеспеченной дамочки на пороге сорокалетия иногда становится невыносимой. Выбросить носовые платки я пыталась не один раз, но все напрасно…

Моментами, вопреки всему, я пыталась взглянуть на свою жизнь другими глазами. Посмотреть на себя со стороны, ведь об этом твердят многие журналы по психологии. Следуя советам психологов, я прокручивала перед глазами весь спектр человеческого горя. Люди под бомбами. Люди, вынужденные бороться с неизлечимыми заболеваниями. Бездомные, безработные… а ведь есть и те, кто всю жизнь прожил без любви. По сравнению со всеми этими несчастьями мои проблемы казались надуманными. Но, как сказал бы Клод Дюпонтель, нельзя сравнивать несравнимое. Градус счастья или несчастья у каждого свой. Я не знала этого человека, но он мне казался таким уравновешенным, таким… здравомыслящим. Да, именно здравомыслящим, я точно подобрала слово. Хотя, разумеется, я не верила в чудодейственные рецепты, которые способны изменить жизнь, как по мановению волшебной палочки. Но, когда Клод говорил о необходимости изменений, ломающих сложившийся порядок вещей, он был довольно убедителен! Он утверждал, что рутина и застой в нашей жизни не являются фатальными, что можно пойти по пути тех, кто нашел в себе силы не погрязнуть под бременем ежедневных забот и теперь живет полноценной жизнью. Превратить свою жизнь в произведение искусства… Проект, который априори показался мне нереалистичным… но, с другой стороны, почему бы не попробовать и не сделать хотя бы первый шаг?

Теоретически мне этого хотелось. Но что будет на практике? Предположим, в один прекрасный день я решусь изменить свое существование в соответствии с его методикой. Но ведь это только в теории все идет как по маслу. А как перейти от слов к делу?

С этим вопросом в голове я села в постели, чувствуя себя абсолютно разбитой. И случайно ступила на пол левой ногой. Глупое суеверие, но в этом я увидела плохое предзнаменование: наступающий день не обещал ничего хорошего. Хотя можно ли ожидать другой реакции от мозга в ауре негатива?

Себастьен, мой благоверный, сквозь зубы пожелал мне доброго утра. Он никак не мог справиться с галстуком. Судя по ругательствам, срывающимся с его языка, я поняла, что он опаздывает на собрание. Понятно: в это утро он не поведет Адриена в школу.

Вздох, за ним другой.

Адриен – это мой сын, которому девять лет, шесть месяцев, двенадцать дней и восемь часов от роду. Именно так он бы вам ответил, если бы вы спросили, сколько ему лет. Его стремление поскорее вырасти и стать взрослым умиляло, а подчас и пугало меня: ведь жизнь идет так быстро. Даже слишком быстро. К тому же Адриен всегда опережает время. Его энергетика поражает. Еще будучи в животе, он толкался с такой силой, с какой игрок в сквош отбивает мяч. В раннем детстве приходилось привязывать его к стулу, чтобы заставить усидеть на месте, но и это не помогало. Очень скоро мы поняли очевидное: наш сын принадлежит к категории «детей Duracell», которые вообще не знают устали.

Мне в этом смысле было до него далеко. И как бы сильно я его ни любила, но бывали дни, когда я говорила себе: «Хоть бы у него где-нибудь под футболкой был вмонтирован микроскопический пылесос, отсасывающий энергию, который включался бы время от времени, усмиряя желания маленького тирана».

Согласна, мы, современные родители, воспитанные по заветам Дольто, руководствуемся прежде всего главным ее кредо: «Ребенок – уникальная личность». Но получается, что во главе угла нашей системы воспитания лежит вседозволенность. Под предлогом уважения личности ребенка, установления диалога с ним мы отпустили вожжи и во всем потакаем ему.

– Р-а-а-а-мки, – говорит моя мать, – он должен знать свои рамки!

Разумеется, она права.

Рамки – вот что я пыталась установить на протяжении последних месяцев в попытке сдержать крен в сторону попустительства. Каюсь, я совершила слишком резкий разворот, перейдя от одной крайности к другой. Иногда я бываю груба с ним. Но каждый делает то, что может, не правда ли? Я постоянно дергаю Адриена, пытаясь втиснуть его в эти пресловутые рамки. Он злится, дуется на меня, но покоряется. Несмотря на своеволие избалованного ребенка, в душе он добрый мальчик.

Я отдаю себе отчет, что, контролируя каждый его шаг, лишаю ребенка свободы. Для его же блага – думаю я, чувствуя моментами, что превращаюсь в механизм по передаче ущемляющих жизнь Адриена посланий. Роль матери-подруги я сменила на роль домашнего цербера, и эта роль далась мне нелегко. «Убери у себя в комнате, прими душ, погаси свет, отправляйся делать уроки, опусти крышку унитаза…» Если я и выиграла в том, что теперь по дому не валяются носки моего сына, то проиграла в качестве отношений с ним. Как только я отдала предпочтение силовым методам, между нами установилась напряженность. Теперь мы живем как кошка с собакой, и это действует на нервы. Мы больше не понимаем друг друга. Но как иначе я справилась бы с ним, если он находится в предподростковом периоде?

С этими мыслями я вошла к сыну в комнату. За десять минут до ухода в школу он еще был не одет и играл о стену в пинг-понг. Натянув носки разного цвета и пригладив волосы пятерней, он, не испытывая ни малейших угрызений совести, как всегда, оставлял в комнате такой же разгром, какой царил в Бейруте в семидесятых годах…

Адриен поднял на меня глаза цвета глазированного каштана с удивительно длинными ресницами; как всегда, в глазах прыгали шаловливые искорки. Круглое лицо с тонкими чертами, хорошо очерченный рот с волевой гримасой. Даже будучи в полном беспорядке, волосы блестели как шелк, и рука непроизвольно тянулась к ним, чтобы приласкать. Черт возьми, ну и красавчик же он! Я едва подавила в себе желание поцеловать сына, но вовремя вспомнила, что не должна выходить из образа прапорщика, муштрующего новобранцев.

– Ну, ма-ам! Почему ты так нервничаешь, успокойся, – произнес он, для большей убедительности сопроводив свои слова жестом дзен-репера из любимого клипа.

Фрондерство Адриена всегда выводило меня из себя. Мое недовольное брюзжание, мои колкости в его адрес еще разносились эхом по квартире, когда я закрыла за собой дверь ванной. Безжалостно растирая мочалкой тело, я стала прокручивать в уме список дел на сегодня.

После душа я посмотрела на себя в зеркало: отражение, мягко говоря, не порадовало. Я сдвинула брови, и над переносицей образовались глубокие поперечные морщины, их еще называют львиными. Жаль, то время, когда я была олененком Бэмби, трепетной и нежной нимфой, безвозвратно ушло.

Когда-то мое лицо было красивым, и даже сейчас еще… ничего, если бы не болезненно-бледный цвет, если бы не эта синева под глазами. А ведь когда-то мои зеленые глаза мало кого оставляли равнодушным. И то же самое можно было бы сказать о моих пепельных, переливающихся на свету волосах. Они могли бы прекрасно выглядеть, если бы я регулярно делала стильную стрижку, обрамляющую физиономию… увы, слишком круглую, поскольку после беременности я поправилась на несколько килограммов, а с течением времени прибавила еще несколько, увлекаясь сладостями.

Пребывая в состоянии мрачной угрюмости ввиду масштаба бедствий, отмеченных на лице, я констатировала, что слишком быстро истощила все источники радости и счастья… да что там истощила – налицо их полное отсутствие. Плохое настроение на весь день обеспечено!

Я быстро прошла в спальню, чтобы одеться, и случайно задела фотографию в рамке, которая стояла на прикроватной тумбочке. Прежде чем поставить фотографию на место, я на несколько секунд остановила на ней взгляд. Мой муж и я в ту пору, когда мы были молодыми и беззаботными, когда по ночам мечтали при луне и улыбались звездам… Куда же он делся, этот красивый мужчина с веселым взглядом, который так умело доводил меня до изнеможения, нашептывая на ухо ласковые слова? В какой момент он решил, что в нашей жизни больше нет места ни соблазнению, ни экспромтам? Хотя справедливости ради следует сказать, что он довольно мил, даже чертовски мил. Но когда я начинаю думать об этой пресной и ласковой дружбе, медленно, но верно заменившей пыл и страсть первых дней, к горлу подкатывает тошнота. Дикие джунгли наших чувств с годами были заменены регулярным французским садом, где все предусмотрено, подстрижено, ухожено и ни одна травинка не нарушает правильности.

А ведь в любви чувства должны бить ключом, все должно пылать, бурлить, искриться. Разве я не права?

В любом случае именно с этой точки зрения мы и воспринимаем все то, что с нами происходит. В какой момент отношения изменились? Когда появился Адриен? Когда Себастьен получил повышение? Кто знает? И как бы там ни было, результат очевиден: семейная жизнь, унылая и беспросветная, шла своим чередом, без сбоев, а наша личная жизнь стала напоминать утратившую вкус и аромат жвачку, которую слишком долго жевали.

Прогнав эти мрачные мысли, я занялась неотложными делами. К черту красоту и элегантность. Для кого, зачем? С тех пор как я состою в законном браке, на меня вообще перестали обращать внимание. Итак, внутренний комфорт прежде всего…

Я быстро отвела сына в школу, постоянно дергая его, чтобы он поторапливался. «Скорее» – ключевое слово нашего существования. Оно диктует свои законы, закабаляет нас, как деспотичный тиран, подчиняет всевластию маленькой часовой стрелки. Стоит только увидеть людей, протискивающихся в переполненные поезда метро, готовых раздавить друг друга ради того, чтобы не ждать лишние три минуты, или водителей, несущихся на красный свет в надежде выиграть несколько секунд, рискуя попасть в аварию, или тех, кто ожесточенно барабанит по клавиатуре мобильника, невзирая на обеденный перерыв или перекур.

Я тоже подчинилась общему правилу. За неимением машины бежала к метро, имея все шансы растянуться на улице или на лестнице.

Запыхавшись и вся в поту, несмотря на холодное время года, я тяжело рухнула на стул в офисе, спрашивая себя: неужели я переживу сегодняшний день?