Ибо люблю тебя больше жизни
В тот день причиной всех ссор, распрей и перебранок в городе был, несомненно, зной. И дело даже не в том, что жар, льющийся с небес, осушил большинство колодцев и источников, сжег в пепел окружающие Геравинт пастбища и снизил уровень воды во рву настолько, что даже коротконогие утки едва могли намочить там перья. И не в том, что на городской мостовой можно было печь яйца, а пыль, вздымаемая порывами горячего ветра, заставляла слезиться глаза и царапала глотки.
Такое-то для этой поры года оставалось почти обычным.
Дело, скорее, было в атмосфере: душной, нервной, будто наполненной невысказанными резкими словами и несправедливыми обвинениями. Такой день подошел бы для спокойной трапезы в затененной беседке, со стаканом холодного вина под рукою и молодой служанкой рядом, что декламировала бы негромким, чувственным голосом эротические стихи.
Аэрин-кер-Ноэль прищурился, пытаясь силой воли материализовать это последнее видение. Впустую. Воздух в комнате остался все так же едва пригодным для дыхания, бокал в его руке – полным чем-то наподобие мочи больной кобылы, а перекатывающийся в пространстве голос – жестким, хриплым и неприятным.
Ну и, ясное дело, голос этот вовсе не декламировал эротические стихи.
– Пять серебряных оргов за штуку, Ариноэль. Пять. Это честная цена.
Стоящий в паре шагов кочевник, одетый в мешковатые портки, кожаную обувку и бараний жилет, наброшенный на голое тело, чуть раскачивался на слегка согнутых ногах, словно готовящаяся к прыжку пантера. Двое его товарищей кивали, нервно подергивая себя за усы. Ситуация становилась неинтересной.
Аэрин специально приказал доставить их к себе прямо из седел, хотя от их вони его чуть не тошнило. У них позади было едва ли не сто пятьдесят миль степной дороги. И они привели более тысячи голов скота.
Позволь он им умыться, освежиться и нарядиться в праздничные, богатые одежды, торг наверняка затянулся бы до полуночи, а начальная цена оказалась бы в два раза выше.
Он глотнул из бокала и сразу же об этом пожалел.
– Нет, Харриб, сын Арана. Мы, люди города, не глупы. Сидим за стенами, но знаем, что происходит в степях. Вы гнали скот через почти пустыню, а не как раньше, через зеленые пастбища. Большая часть стада истощена, скот исхудал и слаб. Кожа да кости.
Харриб тряхнул бритой головой.
– Ты видел те двадцать штук, что я привел в город. Одни мышцы и жир. Пять оргов – и то слишком мало за таких животных.
– Это твои двадцать штук, Харриб. Если утверждаешь, что остальная часть стада выглядит именно так, то я согласен на пять оргов…
Глаза кочевника заблестели.
– …но сперва я вышлю людей к главному стаду, чтобы они выбрали мои двадцать штук. О цене договоримся, сравнив твоих и моих животных.
Харриб прошипел:
– Это не по обычаям, Ариноэль.
– Обычаи меняются, сын степей. Нам нужно создавать новые в новых ситуациях. Два орга с головы.
Кочевники подпрыгнули.
– Два орга?! Два! Это грабеж! Это… это… это…
Рука одного из них поползла к рукояти премерзко искривленного ножа за поясом.
Аэрин скорее почувствовал, чем увидел, как фрагмент тени за его спиной обретает человеческие формы. Высокая, завернутая в ярды материи фигура чуть выступила вперед.
– Ты гость в этом доме, друг. – Купец хорошо знал, какое впечатление производит на чужих этот голос, молодой, приятный, но одновременно недвусмысленно напоминающий о скрежете вынимаемого клинка. – Если вынешь оружие в присутствии хозяина, совершишь тяжелый грех.
Кочевники замерли. Тот, что оказался чересчур горяч, медленно снял руку с ножа, Харриб побледнел, словно полотно, третий чуть отступил и сделал жест, отгоняющий зло.
Закутанная фигура еще миг стояла неподвижно, потом отшагнула назад, под стену.
– Четыре. – Харриб кашлянул энергично. – Четыре орга с головы.
Купец сделал вид, что задумался. Он всегда был в этом хорош. Чуть склонил голову и принялся почесывать подбородок. На миг все замерли.
– Семь оргов за три штуки, Харриб. Если приведешь в город еще три сотни таких животных, как та твоя двадцатка.
На этот раз уже кочевник сделал вид, что задумался. В черных глазах блеснула хитринка.
– Стража никогда не впустит в город три сотни голов скота. К тому же мне пришлось бы отослать половину моих людей. Я не оставлю стада без должной охраны.
Некоторое время он нервно дергал себя за усы.
– Одиннадцать за три.
– Одиннадцать? Они должны оказаться получше тех, что ты привел на показ. Скажи мне, Харриб, сколько там увечных?
Кочевник миг-другой молчал. Видно было, что прикидывает, как сильно он может соврать.
– Несколько, – сказал он наконец, глядя купцу прямо в глаза. – Может, с десяток, дорога, в общем-то, не была настолько уж тяжелой.
– Это добрая весть, друг. Для меня и для тебя. Значит, сушь оказалась не так велика, как рассказывают?
– Нет, Ариноэль. Водопои не пересохли, да и травы осталось изрядно. Было не сложнее, чем в прошлые годы.
– Значит, не пройдет десяти – пятнадцати дней, как сюда прибудут пастухи: дехрены, вас’реггели, ло’регисты и прочие племена. Будет множество скота, и цена упадет. Потому не могу дать больше восьми оргов за три штуки.
На миг показалось, кочевник готов был откусить себе язык.
– Мы отправились в путь раньше, Ариноэль, и потому было у нас в достатке воды и корма. Скот же тех, кто не оказался столь умен, доберется сюда в стократ худшем состоянии, нежели наш.
Купец скрыл усмешку и легко поклонился.
– Склоняю голову перед мудростью народа альмеандалей. И только поэтому готов отдать три орга за голову.
– Десять оргов за трех – и приведу под стену еще сто и пятьдесят штук таких, как те двадцать. Сможешь лично осмотреть каждую скотинку, Ариноэль.
– Когда?
– Мы стоим в пяти милях от города. Сегодня вечером сможешь увидеть тот скот.
Аэрин покачал головой.
– Нынче вечером я занят, Харриб. Завтра и послезавтра тоже. Потом – будет праздник. Не мог ли бы ты их доставить через… хм… четыре дня?
Кочевник душераздирающе вздохнул.
– Это нехорошо, Ариноэль, очень нехорошо. Я думал, что продам стадо и вернусь домой, прежде чем солнце выпарит оставшуюся воду в степях. Если не можешь купить скот, тогда я отправлюсь к Гарарету или к гильдии Бестеф…
Аэрин не купился: следовало продолжать представление.
– Нет, Харриб, это невозможно, – оборвал он кочевника на полуслове. – Твой отец торговал с моим отцом, а потом со мною. Знаю, что ты честен и благороден – нет, не прерывай, я верю в твою честность и потому дам тебе девять с половиной оргов за три штуки, если отгоните скот еще на двадцать миль к западу, к Хоресту.
Кочевники неуверенно переглянулись. Достаточно было их чуть подтолкнуть.
– В Хоресте у меня есть склады и оружейные мастерские. Там достаточно оружия для покупки за хорошую цену…
Он сделал паузу – и уже знал, что попал в десятку.
Харриб медленно кивнул:
– Это подходящая цена, Ариноэль. Завтра мы перегоним скот в Хорест.
Он отцепил от пояса малую баклагу, вылил в руку чуток молочного напитка и плеснул им перед собой.
– Девять с половиной за три.
С этого момента торги закончились. Атмосфера разрядилась.
– Я дам вам письма и пошлю нескольких людей. На месте устроите все с моим управляющим.
Харриб кисло усмехнулся.
– Старый Галаф, э? Пустынный лис. Сдерет с нас шкуру, когда станем покупать оружие.
– Степные волки наверняка справятся, сын Арана. А Галаф не настолько уж и страшен, как о нем рассказывают…
Кочевник захохотал.
– А как ты думаешь, отчего я предпочел договариваться насчет цены с тобой, а не с ним, Ариноэль? А? Мой отец говорил, что скорее выжмешь воду из камня, чем ломаный медяк из этого старого гартафанра.
Купец усмехнулся.
– Именно поэтому я вас к нему и посылаю, Харриб. Именно поэтому.
Минуту они мерились взглядами, потом уважительно улыбнулись друг другу.
– Пусть шаги твои всегда ведут к источнику, Ариноэль.
– Пусть скот твой растет, как молодая трава, сын Арана.
Кочевники слегка поклонились, купец ответил довольно доброжелательным кивком.
– Еще одно, Харриб, – задержал он их в дверях. – Что такое это гартан… гафан… как оно там?
Вся тройка радостно ощерилась.
– Пусть это будет нашей тайной, Ариноэль. Старый Галаф и так уже достаточно злобен.
Они пошли за слугой, посмеиваясь. Некоторое время Аэрин сидел неподвижно, потом повернулся к заслоняющему половину стены гобелену:
– Можете уже выйти.
Гобелен, на котором изображено было стадо диких лошадей, мчащихся на фоне заходящего солнца, легонько шевельнулся и пошел волнами. Один край отодвинули от стены, и в комнату шагнули две худенькие фигуры.
– Не толкайся!
– Сам ты толкаешься!
– Неправда!
– Правда!
– Отец!
Оба крикнули это одновременно. Купец взглянул на детей с притворным страданием.
– Я позволил вам слушать переговоры, но вижу, что вам это неинтересно. Эраф, может, пора тебе вернуться к урокам арифметики? Исанель, твоя мать говорит, что ты еще не освоила как следует западно-меекханское произношение.
Девушка, худощавая, светловолосая, голубоглазая, скорчила расстроенную гримасу, тиская кончик синего шарфа, охватывавшего ее талию. Синева пояса нисколько не гармонировала со светло-бежевым платьем. Наверняка сделала это назло матери.
– В той нише ужасно душно, а он еще непрерывно вертелся.
– Вот как?! – Мальчуган, ниже на полголовы, наскакивал агрессивно на сестру. – А она вылила на себя столько духов, что я чуть сознание не позырял.
– «Потерял», дурашка. – Исанель послала ему пренебрежительную усмешку.
Однако, едва увидев взгляд отца, она притихла.
– Иди-ка сюда, моя девочка.
Она сделала осторожный шажок.
– Ближе. – Указательный палец отца неумолимо шевельнулся. – Еще чуть-чуть. Хватит.
Аэрин легонько потянул носом.
– Розовое масло матери. Сто оргов за унцию. На тебе четыре коровы, ты знаешь?
Мальчишка фыркнул смехом, щеки сестры залил пурпур.
– Отец, я…
– Спокойно, Исанель. Я рад, что тебя начинают интересовать дела взрослых. Тебе идет шестнадцатый годок, сундуки с приданым начинают рассыхаться.
Она покорно опустила голову, заламывая руки. Использовала этот прием с тех пор, как ей исполнилось три года.
– Сыну барона Эрскана исполнилось двадцать, и он ищет жену. Через прабабку ты родственница князя каа-Родрахэ. Полагаю, я приглашу барона в нашу летнюю резиденцию на охоту. Говорят, Баниш завел пару новых соколов. Познакомишься с баронетом, а я договорюсь с его отцом.
Она не выдержала, топнула ножкой, словно молодая козочка, бросив на него строптивый взгляд.
Аэрин тяжело вздохнул.
– Позже я поговорю с матерью. А сейчас, – потер он руки, – я хотел бы узнать, чему вы научились, сидя за гобеленом?
– Что немытый двенадцатилетний мальчишка воняет?
– Исанель!
– Прости, отец. Ты приказал им прийти прямо с дороги, чтобы они чувствовали себя грязными, вонючими и нищими, верно?
– Да, но ты должна знать, что на кочевников такое влияет не слишком-то сильно. Эраф?
– Приве… заве… довел ты до того, чтобы один из них схватился за нож, а потом Йатех его испугал.
– Ох, я едва не померла со страху.
Мальчишка фыркнул.
– Трусишка. Йатех справился бы с ними одной левой, правда, Йатех?
Замаскированная фигура чуть шевельнулась.
– В этом не было нужды, он не собирался использовать нож.
– Именно, дети. Харриб знает и уважает обычаи, а потому не было никакой опасности. Но верно и то, что это немного мне помогло.
– Немного? Он снизил цену на одну пятую.
– Верное замечание, моя дорогая. А что произошло потом?
Мальчишка почесал голову.
– Не… не знаю. Зачем ты приказал ему привести еще триста коров?
– Дурашка. Отец хотел проверить, сколько приличного скота в стаде. Они были готовы привести еще полторы сотни, а значит, где-то столько у них первосортных голов. Остальные будут хуже, но несколько дней на пастбищах и полный водопой наверняка улучшат их вид.
Аэрин глянул на нее, довольный.
– Прекрасно. Итак, мы знаем, что есть у них как минимум две сотни наилучшего скота на свете. А в Хоресте у нас зеленые пастбища и водопой для целого стада. Через десять дней я продам это за пять-шесть оргов за голову.
– И я получу новое платье?
– Если мать простит тебе то, что рылась в ее духах…
– Ох, отец. – Исанель гневно скривилась.
– Отец? – У Эрафа был еще один вопрос.
– Да?
– Ты проговорился о дешевом оружии, и только тогда они согласились. В степи ждут проблем?
Аэрин почувствовал прилив гордости. Его кровь. Хватило пары слов – и сын сделал далеко идущие выводы. Он куда более проницателен, чем губернатор.
– Это нас не касается. Лето вот уже сколько-то лет приходит слишком рано и сушит степи больше, чем обычно. Тогда кочевники сражаются друг с другом за воду и пастбища для стад. Впрочем, губернатор о том знает, через полмесяца все заставы будут усилены.
– А город?
– Город? А что может угрожать нам здесь, за стенами? Не беспокойся, кончится тем, что в будущем году вырастет в цене говядина.
Купец потянулся так, что затрещали суставы.
– А теперь – беги. А ты, моя дорогая, ступай в свою комнату и подожди мать. Только, прошу, без этих своих кривляний.
Он поднялся и шагнул к выходу. Тень из-под стены шевельнулась и направилась следом.
* * *
– Любишь меня?
Они лежали, задыхаясь, все еще чувствуя на губах вкус тел друг друга.
– Да.
– Как сильно?
– Ты снова спрашиваешь? Зачем?
– Ответь!
– А если нет…
Она вывернулась, словно ласка, и вот уже сидела сверху. Ухватила его за запястья, придержала одной рукой, второй принялась щекотать.
– Отвечай!
Он выдержал несколько секунд, потом дернулся так, что скрипнула вся кровать.
– Тихо. А то кто-нибудь услышит.
– Думаешь, что кто-нибудь отважится войти в мою комнату? Когда у меня может оказаться открытым лицо?
– Не уходи от темы, ты, гартафанр.
Он захихикал.
– Ты хотя бы знаешь, что значит это слово?
– Я доверяю Харрибу. Отец говорит, что никто не умеет так ругаться, как кочевники. – Она ткнула его пальцем под мышку. – Отвечай.
– Я говорил тебе уже много раз.
– Лишний раз не помешает. А тысячи раз – как раз хватит. Ясное дело, на сегодня… – Она аккуратно дотронулась до его губ. – Ты улыбаешься.
– Да.
– Смеешься с меня, – бросила обвиняюще она.
– Отчего бы? Именно поэтому я в тебя и влюбился. Я был один среди чужих, далеко от дома. А ты научила меня, что такое улыбка. Была как холодный источник посреди пустыни.
– Была?
– Была, есть и будешь. Ты – словно пожар в степи и весенний дождь, восход солнца и радуга, утренняя роса на лепестках цветов и охотящийся сокол. Все те удивительные, непривычные вещи, из-за которых чувствуешь себя счастливым и…
По мере того как он говорил, она склонялась все ниже, пока не прервала его легким поцелуем. Через миг соскользнула с него и приложила ухо к его груди.
– Говори еще, – попросила она.
– Что?
– Ты знаешь. Почему меня любишь.
– Снова, сейкви аллафан?
– Что это значит?
– В наших горах, меж сожженными солнцем скалами, можно найти немногочисленные источники. Вокруг них часто растут маленькие светлые цветы. И именно так их называют. Дар Великой Матери, они напоминают и несут надежду.
– Не хочу, чтобы ты говорил о религии. Говори о нас.
– О нас?
– Да.
– А ты хоть помнишь, как мы встретились?
– Наверняка, прошло ведь уже… э-э-э… почти три года.
Она снова принялась исследовать пальцами его лицо.
– Ты снова улыбаешься.
– Неплохая тогда случилась сумятица. Твоя мать едва в истерику не впала…
* * *
Десять высоких тяжелых фургонов въезжали в ворота темного дерева на широкий двор. Две стороны двора окаймляла двенадцатифутовая увенчанная железными пиками стена, по остальным двум стояли дома. Тот, что напротив ворот, был двухэтажным, светлым, украшенным колоннами, сводчатыми окнами и классической маленькой террасой. По железным решеткам взбиралась зеленая лоза. Простенькая летняя резиденция богатого купца. К левому крылу притулялось несколько хозяйственных построек. Чистеньких, скромных и практичных. Ничего особенного. При конюшнях уже толклись слуги, стражники и конюхи: ждали, пока фургоны остановятся, чтобы заняться людьми и лошадьми.
На террасе стояла женщина, довольно молодая, с прекрасными белокурыми волосами, одетая в изысканное темно-красное платье. Рядом с ней беспокойно подпрыгивали двое детей.
– Едет, едет! – Мальчишка вытягивал шею, словно любопытный суслик. – Во втором фургоне!
Он кинулся бегом, каким-то чудом избегнув копыт нескольких заводных лошадей, которых как раз вели на конюшню.
– Эраф! – Женщина сделала несколько шагов вперед.
Девочка, что сопутствовала ей, пренебрежительно надула губки:
– Дурак.
Мать испепелила ее взглядом.
– Исанель, не следует так выражаться. Позже мы поговорим об этом, а теперь – ступай навстречу отцу.
За последним фургоном как раз запирали ворота. Они же пошли через двор спокойным, элегантным шагом.
– Не горбься, плечи выше, чуть приподними голову. И улыбка, дитя мое, улыбка.
После каждого напоминания девочка ступала все прямее и все неестественней. А еще все сильнее мрачнела. Они подошли к фургону, на котором рядом с бородатым возницей сидел крепкий седоватый мужчина под сорок. На лице его была несколькодневная щетина.
– Приветствую, Элланда, – усмехнулся он радостно.
Женщина исполнила дворцовый поклон. Девочка повторила его почти точно.
– Приветствую тебя дома, господин.
На лице мужчины мелькнули смешанные чувства.
– За что на этот раз? – спросил он почти жалобно.
– Шесть дней назад я приготовила приветственный пир, но караван не появился. Я думала, что с ума сойду от беспокойства. Конечно же, половина еды пропала, а я не спала три ночи, пока мне не донесли, что на обратном пути ты заехал в Анталер. Что было на этот раз? Более высокие цены на яшму?
Он покачал головой:
– Не совсем так. – Он дотронулся рукою до полотна фургона, в месте, где зияло небольшое отверстие. Только теперь она заметила, что тех дырок – больше, а также коричневую повязку, выглядывающую из-под рукава возницы.
– Ох, Аэрин… – Женщина подскочила к мужу и едва не сдернула его с козлов. – Кто? Кочевники? Бандиты? Иссары? С тобой ничего не случилось?! – Говоря это, она энергично его встряхивала, пытаясь найти возможные раны.
Он уступал этому с улыбкой. Внезапно зашипел громко.
– Ох, прости, прости, прости. Ты ранен? – Она принялась расстегивать его куртку.
– Элл, мы не одни… – Потом он внезапно схватил ее и поцеловал. Несколько ближайших возниц и торговцев радостно засвистели.
– Негодник… – Она вырвалась, покраснев, словно пион. – А я так переживала. Ты не мог прислать гонца?
– Это был всего десяток бандитов. Наверное, хотели отбить фургон-другой и отступить. Мы убили нескольких, остальные сбежали. У меня ранили восьмерых. Именно поэтому я направил фургоны в Анталер. У них лучшие лекари в провинции. А знаешь, что случилось бы здесь, узнай женщины, чьи мужья и сыновья отправились со мной, о нападении?
Она скривилась.
– Ты прав. Я сглупила.
– Отнюдь нет. Просто пошли я гонца – это только усугубило бы ситуацию.
Он повернулся к девочке. Та все еще стояла сбоку, надутая, как видно обиженная на весь мир.
– А ты? Не поздороваешься с отцом?
Она повторила поклон:
– Приветствую, отец.
Тот драматично застонал:
– И ты тоже? За что?
Жена пожала плечами:
– Меня не спрашивай. Последние дни она ходит злая, словно шершень.
Полотно фургона откинулось, и оттуда показалась светлая голова мальчишки.
– Мама не позволяла ей ездить на Сивке. И приказывала учиться поэзии. И танцам. Хочет сделать из нее настоящую даму. – Мальчик хихикнул, словно от удачной шутки.
Аэрин присел на корточки перед будущей дамой.
– Настолько плохо?
Она кивнула.
– Никакой конной езды?
На этот раз вмешалась мать:
– Она ездит верхом. По-мужски. В платьях до середины икр. Видны ее ноги. Всякий раз, когда садится на коня, здесь начинается истинное столпотворение. Преимущественно из молодых пареньков. А она уже слишком взрослая для такого.
Во время тирады матери Исанель опустила голову и начала хлюпать носом. Аэрин минутку-другую сражался с собой. Потом он взглянул на дочь, словно увидев ее впервые в жизни. И правда, ей скоро исполнялось тринадцать, она подрастала. Он кашлянул:
– Боюсь, что мать права. Если ты хочешь ездить верхом, придется использовать дамское седло, как и всем хорошо воспитанным девушкам. И не делай такое лицо, а не то все, что я тебе привез, достанется кузине Вионетт…
Она сразу перестала всхлипывать.
– А что ты мне привез?
– А поцелуйчик?
– Отец! При людях?
– Никто не смотрит, давай.
Она медленно подошла, поцеловала его в щеку. Он посмотрел на нее с упреком.
– Это что ж, поцелуй? А я…
В этот момент Эраф выскочил из фургона, размахивая над головой кривым мечом:
– Эйа-а! Ха-а! Иссарам юфир!
Отец поймал его за руку, почти наверняка спасая от случайной декапитации.
– Эраф. Это не игрушка. – Он осторожно отобрал у сына оружие.
Клинок у меча был длиной дюймов в тридцать, искривленный, сужающийся до острого, словно игла, кончика. Округлая гарда и прямая полуторная рукоять, обернутая черной кожей и увенчанная стальным навершием. Никаких гравировок на клинке или рукояти. Оружие, созданное для битвы, а не для украшения.
– Где ножны?
– В фургоне.
– Ступай за ними. Только, ради Великой Матери, не ройся больше в сундуках с оружием.
Аэрин взглянул на жену и замер. Бледная, с ужасом в глазах, она прижимала к себе дочь, уставившись на что-то за его спиной. Увы, он знал, что могло ее испугать.
Повернулся.
Сзади стояла фигура в свободной, до земли, одежде цвета песка, подпоясанная мастерски сплетенным поясом. Лицо чужака было закрыто несколькими витками материи. Над его плечами виднелись рукояти двух мечей, идентичных тому, который купец как раз держал в руках.
Незнакомец поклонился, прикладывая руку к сердцу.
– Приветствую, госпожа сего дома, – произнес с кошмарным акцентом довольно мелодичный голос.
Элланда попыталась выдавить из себя хоть слово. Из-под повязки донесся вздох.
– Ты ее не предупредил.
Аэрин застонал.
– Я как раз собирался…
– И что теперь?
– Как-то уж ей объясню.
– Сейчас или когда она отсюда сбежит?
* * *
Она засмеялась, вспомнив это.
– Думала, что мать меня придушит. Да я и сама была напугана. Иссар. Воитель Ада. Закутанный Демон. Няня частенько рассказывала нам страшные истории о людях с гор, которые приходят и похищают маленьких девочек.
– И мальчиков, – добавил он смертельно серьезным тоном.
– Мальчиков – нет. Мальчикам отрезают уши, нос и закапывают живьем в землю.
– Ах, это потому он едва не потерял штаны, когда смывался с фургона.
– Я не могла с места двинуться. Только мать и оттянула меня на несколько шагов. И тогда начался скандал…
– Верно, я помню.
* * *
Он стоял рядом с фургоном, глядя, как светловолосая женщина тянет назад дочку. Аэрин бросил на него извиняющийся взгляд и двинулся за ней, все еще с мечом в руке.
Он чувствовал себя не в своей тарелке. Люди каравана приняли его присутствие скорее прохладно, но после стычки несколько дней назад начали относиться к нему с чем-то вроде уважения. Как и он – к ним. Они вместе сражались, вместе пролили кровь врага. Правда, этого мало, чтобы считать их аль’федри – друзьями; но достаточно, чтобы они стали лаагха – товарищами по путешествию.
Однако теперь оказалось, что эти тридцать человек – малая часть чужаков, с которыми ему придется встречаться. В афраагре Аэрина обитало всего-то раза в три-четыре больше человек.
К тому же едва ли не каждый из них теперь таращился на него, показывал пальцем. И их шепотки не звучали приязненно. Некоторые делали отгоняющие демонов жесты. Другие, преимущественно молодые мужчины, демонстративно потрясали оружием. Он усмехнулся про себя: лишь паре-тройке из них удавалось делать это с теми характерными свободой и умением, которые пробуждали уважение. Остальные попросту пытались скрыть страх. Они не стали бы для него проблемой.
Он закрыл глаза, мысленно повторяя йиллу – молитву раскаяния. За грех гордыни.
Потом он стал прислушиваться к разговору, а скорее – к ссоре купца с женой.
– Но Элл…
– Никаких таких «Элл». – Женщина говорила высоким, писклявым голосом. На грани паники. Любая попытка взывать к ее разуму была заранее обречена на поражение. – А если кто-то увидит его лицо?! Если я его увижу? А дети? Они ведь любопытны. Если Эраф подкрадется и увидит его лицо?!
Аэрин взглянул в сторону резиденции, где уже укрылся его сын. Вздохнул.
– Эраф – умный мальчик. Кроме того, Йатех получит отдельную комнату. Опасаться и вправду нечего. Иссар не открывает лица случайно.
– Да. Только тогда, когда он намеревается кого-то убить.
– Необязательно. Я видел, как он убивал – и не открывал при этом лица.
Это, пожалуй, был не лучший аргумент.
– Ты… ты видел, как он убивал?! И привез его в наш дом?!
– Я ведь говорил тебе, что на нас напали бандиты. Я и вправду был благодарен судьбе, что Йатех присоединился к каравану.
Некоторое время она молчала.
– Как… как, собственно, ты его встретил?
– Сейраэн, вождь племени, предложил мне его услуги.
– Услуги?
– Он воин. А времена – беспокойные. Нам в доме пригодится такой охранник. Самого его присутствия хватит, чтобы отогнать большинство нежеланных гостей. У князя кеа-Ветонр таких аж шестеро.
– Князь, болтают, держит и молодого уравира и прирученную маресфу. Но это ведь не значит, что и ты должен.
– Ох, Элл, пойми, я предоставил Сейраэну услугу. Много молодых иссаров сходит с гор, чтобы узнать о жизни людей равнин. А я торгую с его племенем вот уже много лет. Все мы от этого выиграем.
Она покачала головой:
– Нет. Я не согласна. Он должен уйти. Пусть узнаёт о жизни где-нибудь в другом месте. Или он исчезнет, или я возвращаюсь в город. Вместе с детьми.
* * *
– Тогда казалось, что тебе придется уйти.
– Верно. Тот аргумент: или так, или я ухожу – старше самого мира.
– И у вас тоже?
– О да. – Он усмехнулся в темноту. – Ты должна услышать, как это говорит моя тетка.
– Я была уверена тогда, что – больше тебя не увижу.
– Да-а-а, – вздохнул он. – Я тоже уже начал подумывать, что вернусь в горы. А это далекий путь для пешего.
Она прижалась сильнее.
– А потом случилось нападение. Знаешь, почти такое, о каком рассказывала няня.
– Что?
– Все. Когда уже кажется, что ситуация безнадежна, Эйфра так сплетает судьбы героев, что все заканчивается счастливо.
– Я бы не вмешивал Госпожу Предназначений в это, – пожурил он ее лишь отчасти в шутку. – И я не стал бы называть нападение полусотни бандитов счастливым концом.
– Не будь таким серьезным. – Она укусила его за плечо.
– Вот же ж ты!
Он провернулся так, чтобы она оказалась под ним.
– Ну, – промурлыкала она. – А я уж думала, что ты намереваешься болтать всю ночь.
* * *
Дул легкий, теплый ветер с юга. Полная луна проливала на двор серебро. Тени лежали пятнами тьмы там, куда не доставало ночное сияние. Было тихо. Коней выпрягли и отвели в конюшни. Фургоны не стали разгружать, через два дня их все равно ждал путь в город. Пока они замерли подле конюшни, поставленные двумя ровными рядами. Почти все спали, только перед воротами сонным шагом прохаживались двое стражников, вооруженных мечами и копьями.
Аэрин-кер-Ноэль стоял на террасе и смотрел на небо. Наконец тяжело вздохнул, взглянул на сопровождающего его воина. На миг ему показалось, что за плотными витками ткани он рассмотрел блеск глаз.
– Мне жаль, Йатех. Ее не переубедить.
– Знаю. Иначе ты не будил бы меня посреди ночи.
– Полагаю, что тебе надо выехать до рассвета. Дам тебе хорошего коня. Скажешь старшему, что, поскольку договор нарушил я, он может оставить оплату.
Темная фигура склонила голову.
– Скажу. Но думаю, что при ближайшей возможности он вернет тебе деньги.
– Я тоже так думаю. Чувствую себя… эх… Просто дураком себя ощущаю, оттого что вытащил тебя из афраагры впустую.
Он почти мог представить себе усмешку иссара.
– Вовсе не впустую. Я увидел равнину, была славная, чудесная битва. Ну, и еще я убедился, что правда то, что всегда повторял мой дед.
– А что он говорил?
– Что миром правят именно женщины.
Купец примирительно улыбнулся.
– Ее отец и брат были убиты во время войны с иссарам четверть века назад. Они возвращались домой с фургонами, когда их окружила группа воинов с гор. И якобы некоторые из них были с открытыми лицами. Убили всех взрослых. Только ее и оставили. Кони сами вернулись домой. – Он взглянул туда, где должны быть глаза воина. Потом встал к нему спиной. – Представляешь себе? Пятилетняя девочка, сидящая подле своего мертвого отца и брата, медленно влекомая вперед глупыми животными. Заляпанная кровью ближних. Слишком напуганная, чтобы плакать. Она только сегодня рассказала мне об этом. Я знал, что она потеряла отца в ту войну, но что именно так… Никогда бы не пригласил тебя домой, если б знал…
Прервал его спокойный голос:
– Не было никакой войны. И ты об этом прекрасно знаешь. Когда вам, меекханцам, удалось отбиться от се-кохландийцев, требовались хоть какие-то победы, чтобы поднять дух в империи. Потому вы напали на нас. И до сих пор возмущаетесь, что тогда пролилась и ваша кровь. Но когда полки Леопарда и Орла вошли в наши горы, первым, что они сделали, было вот что: вырезали под корень восемь селений. Убили всех: мужчин, женщин, детей. Всех.
– Я слыхал, что ваши женщины сами разбивали своим детям головы, а потом бросались с ножами на солдат.
Разговор двигался явно не в лучшую сторону.
– Никто не может увидеть лица иссарам и остаться живым. Таков закон. Если кто-то узрит твое лицо, либо он, либо ты должен встать перед Матерью, прежде чем наступит следующий рассвет. Таков закон. – Воин на миг замолчал. – После того как мы уничтожили ваши полки, на равнины сошла вовсе не армия, а только горсточка тех, кто потерял семьи в тех вырезанных селениях. Некоторые искали мести, другие – смерти. Но никакой войны не было.
– Убивали всё, что двигалось.
– Не всё. Закон касается лишь тех, кому исполнилось девять. Младшие дети не могут украсть у тебя взглядом душу.
– Значит, если бы Эраф или Исанель…
Они вступили и вправду на опасную почву.
Замаскированный воин пожал плечами.
– Ты знаешь, кто я таков. Мы живем с Законом Харуды вот уже две и половину тысячи лет. Мы жили им, когда землей этой владели аралховы, народы ф’эльдир и феннийцы и, наконец, вы, пришельцы с востока. Благодаря этим законам иссарам доныне остались теми, кто они есть. Ты ведь не думаешь, что я их изменю ради тебя?
Аэрин медленно кивнул.
– Думаю, что лучше будет, если ты уйдешь, – сказал он тихо.
– Я выйду под утро.
– Возьми, что тебе понадобится в дороге: еду, воду…
– Я справлюсь.
Купец повернулся, чтобы войти внутрь. Услышал громкий вздох.
– Аэрин… – Голос иссара был странен.
– Да?
– Что-то приближается. Магическое. Буди людей, пусть приготовят оружие.
Йатех быстрым шагом двинулся к выходу со двора. Аэрин стоял, удивленно наблюдая, как тот останавливается в десятке шагов перед воротами и вынимает оружие.
В свете луны блеснули белым два кривых клинка.
«Он сошел с ума», – мелькнуло в голове купца. Сошел с ума. Ровно это должны были подумать стражники у ворот. Один повернулся к иссару, выставив перед собой копье, второй двинулся в сторону, под стену, направившись в караульню.
Ему повезло пережить первый удар. Ворота внезапно выгнулись посредине и взорвались внутрь, словно выбитые гигантским тараном. Первый стражник погиб сразу, взлетев вверх вместе с тысячью деревянных щепок, в которые превратились ворота.
Сквозь дыру ворвались несколько десятков диких, воющих, вопящих всадников. Смерть, уничтожение, резня и конец света.
Почти.
Перед первой парой конных внезапно, словно из-под земли, выросла закутанная фигура. Свободные одежды реяли на ветру, вторя свисту кривых клинков и отчаянному ржанью раненых скакунов.
Оба коня свалились на землю, увлекая за собой всадников: визжали, ржали и лупили по воздуху копытами. В этот танец смерти ворвалась следующая двойка, потом еще одна. Возник затор из живых и умирающих. А посредине этой резни танцевала, вилась, сверкала оружием закутанная фигура. Двор окрасился кровью.
Остальные бандиты разделились у выбитых ворот и помчались вдоль стен имения. Большая из групп направилась к поставленным сбоку фургонам, на бегу соскакивая с лошадей и подбегая к дверям конюшни.
Вторая – направилась к резиденции.
Аэрин наконец-то вышел из ступора. Ворвался внутрь, столкнувшись с одним из своих людей.
– Что?..
– Бандиты! Завали дверь!
Мужчина таращился на него с раззявленным ртом.
– Быстро! – Купец ухватился за тяжелую, вправленную в каменный блок мису, обычно наполненную водой, и попытался сдвинуть ее с места. – Помоги.
Оба с немалым трудом опрокинули камень и подтянули его к двери. Вода хлюпнула на пол. В тот самый миг раздался первый удар. Двери выдержали.
В коридоре появилось несколько человек: повар, служанка, мальчик на побегушках.
– Давайте сюда что-нибудь еще! Быстро!
Повар исчез за ближайшими дверьми, и через миг оттуда донесся звук двигаемой мебели. Аэрин побежал в глубь резиденции, к комнатам жены.
– Элл! Элл!
Она открыла – в ночной рубахе, с тяжелым подсвечником, который держала, словно дубину.
– Бандиты! – бросил он, не переводя дыхание. – Не подходи к окнам.
На окнах стояли стальные решетки, мастерски выкованные хендлендскими ремесленниками. Наследство от деда. И в этот миг он благословил старого скрягу.
– Дети! – Она помчалась мимо него в соседние комнаты. – Исанель! Эраф!
Девочка отворила сразу. Правую сторону ее ночной рубахи пятнала кровь. В левой руке она держала маленький лук для охоты на птиц.
– Бандиты! – крикнула она так, словно получила подарок. – Кажется, я попала в одного!
– Иса!
Мать уже стояла подле нее на коленях.
– Ты ранена?! Где? Покажи! – и принялась ее трясти.
Исанель глянула на свой правый бок. Потом дотронулась до головы, сразу над ухом, откуда и сочилась кровь.
– Вот сука, – пробормотала она.
И потеряла сознание.
– Забери ее в кухню, там нет окон, – повелел Аэрин и огляделся в комнате дочки. Во фрамуге застряла сероперая стрела, две другие торчали в стене.
Окна комнаты Эрафа тоже выходили на двор.
Он вскочил, побежал в соседнюю комнату. Двери были отворены, но в комнате никого не оказалось.
Аэрин вернулся в кухню.
– Эраф! Где он? – Он дернул ближайшую служанку за руку. – Где мой сын?!
Девушка бросила на него взгляд испуганного кролика.
Он отпустил ее и схватил мальчишку на посылках. Не раз видел, как он и Эраф гонялись друг за дружкой, словно безумцы, сражаясь с невидимыми бандитами или охотясь на воображаемых чудовищ.
– Ты… – Имя вылетело у него из памяти. – Данель. Где Эраф?!
Мальчишка опустил взгляд.
– В конюшнях, – прошептал он.
– Где?!
– В конюшнях, господин. Пацаны собирались устроить крысиные бега.
Аэрин ринулся в свою комнату. Там на стенах висела коллекция разнообразнейшего оружия: луки, арбалеты, топоры, копья, дротики, мечи, иссарские юфиры и тальхеры. Однако это были лишь украшения, свое любимое оружие, меекханский кавалерийский меч, он всегда клал подле кровати: привычка, выработанная в ночлегах на торговых путях.
Схватил меч, выбежал в коридор и встал как вкопанный. Двери загораживал массивный дубовый шкаф.
– Аухаг!
Повар появился словно дух.
– Оттаскиваем! – Аэрин ухватился за угол мебели и попытался сдвинуть с места. Впустую. – Не стой так, человече! Помоги мне!
Несмотря на свои шестьдесят, Аухаг потупился, словно маленький мальчик.
– Нет, господин… Там смерть…
Купец уперся ногой в стену и дернул – так, что потемнело у него в глазах. Шкаф стоял как вмурованный. И как они его сюда дотащили?
– Двигайся, сто демонов тебя раздери! Аухаг!
У повара в глазах стояли слезы.
– Нет, господин. Я похоронил вашего отца, не хочу – и вас. Там бандиты. Смерть.
– Ты!.. – Аэрин дернулся, словно безумец, свистнул мечом, задержав клинок в волоске от горла мужчины. – Там мой сын!
– Милосердная госпожа!
Голос Элланды подействовал на него словно ведро холодной воды. Он прыгнул в ее сторону, опасаясь худшего: жены, лежащей со стрелой в груди, выломанной решетки, бандитов, что вскакивают внутрь.
Она стояла подле окна в его комнате, глядя на двор. В два прыжка он оказался рядом, готовый повалить на землю, заслонить от стрел, оттянуть в безопасное место. Встал у окна и окаменел.
В ворота въезжало существо из страшнейших его кошмаров. На черном, покрытом не то шерстью, не то перьями скакуне сидел мужчина футов восьми роста. Правую половину его тела словно ободрали от кожи: была она обгоревшая и источенная червями. В глубокой красной глазнице взблескивал черный неподвижный глаз. Зубы щерились в пародии на усмешку. Из обрубка правой руки торчало несколько крюков, ножей и лезвий, испятнанных чем-то красным и липким.
Всадник взглянул в сторону стоящего подле конюшен дома для возниц и слуг, где, похоже, бандиты встретили отчаянное сопротивление. Несколько ощетинившихся стрелами бандитов лежали перед конюшней, несколько – отползали прочь. Каменные стены и узкие окна давали защитникам решительное превосходство. Хотя бандиты и открыли уже конюшни, им не удалось запрячь в фургоны ни единого животного. Да и на втором этаже, где спали молодежь и конюхи, также забаррикадировалась группка отчаянных голов. Нападение явно шло не так, как было задумано.
До этого вот момента.
Едва только ужасающий всадник появился на площади, дождь острых стрел словно ножом обрезало. На несколько ударов сердца во дворе все замерло.
Потом к чудовищу подошел кто-то из бандитов, ведя дергающуюся маленькую фигурку.
– Ох…
Аэрин почувствовал, как к горлу его подкатывается комок желчи. Элланда схватилась за решетку в окне, словно намеревалась ее вырвать. Узорные стальные лозы окрасились багряным.
– Ох, Эраф.
Только это. Ни крика, ни плача, ни воя. Он бы предпочел наоборот.
Сидящая на коне тварь ухватила мальчугана за плечо и без труда притянула его на высоту собственного лица. Эраф перестал дергаться. С этого расстояния Аэрин заметил, что штаны мальчишки спереди расцвели темным, влажным пятном. Не удивился.
Острия и крюки ужасающего протеза приближались к лицу ребенка.
– Не-е-е-ет!
Какой-то частью разума купец удивился, услыхав свой крик. Слишком уж звериным он оказался. Куда подевались пятьдесят поколений культурных и цивилизованных предков?
Он знал – куда. Они стояли за его спиной и тоже выли в ночь.
– Не-е-ет!!!
Монстр медленно повернул голову и взглянул ему в глаза. Беспечность, презрение, ненависть. Тварь встряхнула мальчишкой, словно тряпичной куклой, замахнулась крюками.
Две вещи произошли едва ли не одновременно.
Первой был крик, еще более пронзительный, нежели вопль Аэрина, боевой, от которого кони становились дыбом, а люди утрачивали желание сражаться:
– Ки-и-ийах! Дара Иссарам!
Второй же была фигура, что волшебным образом, невероятным прыжком из тьмы, оказалась на конском хребте, за спиною демонического всадника. Два меча ударили одновременно. Один рубанул по правой руке, сразу над локтем, второй плавно вошел в спину чудовища. Заканчивавшийся крюками обрубок взлетел в воздух, кувыркнувшись пару раз, и… упал на землю обыкновенным мужским предплечьем, с ладонью, все еще судорожно сжатой на искривленном куске железа.
Сам всадник также внезапно изменился. Сжался, уменьшился, сделался невысоким лысеющим мужчиной в испятнанном кафтане, да и сидел он не на адском скакуне, а на обычном, хотя и знатных статей, жеребчике.
Вся метаморфоза заняла не больше двух ударов сердца. Йатех вскинул меч и нанес последний удар. Голова мужчины полетела с плеч – за ней тянулась полоска багряных капель – и упала рядом с рукою. Превосходный удар. Как и прыжок с конского крупа, и подхватывание валящегося на землю мальчишки.
Однако Аэрин был не в настроении удивляться умениям иссара. В нескольких словах выразил свои чувства: ужас, ненависть, шок и облегчение:
– Козлом дранный чародей! Они напали на мой дом с каким-то херовым, козлом дранным недоученным чародеем!
И в этот момент Элланда наконец-то потеряла сознание.
Он подхватил ее и осторожно положил под стеной, в самом безопасном месте. Вернувшись к окну, подхватил бакхенский, изогнутый по моде кочевников лук и колчан. Он не считал себя хорошим лучником, но с расстояния в двадцать шагов наверняка не мог промахиваться слишком часто. Его люди тоже пришли в себя. На бандитов вновь посыпались стрелы. Растерянные, деморализованные смертью мага всадники крутились по двору, словно стайка цыплят.
К огромному своему облегчению, Аэрин нигде не видел Эрафа. Скорее всего, Йатех увлек его в безопасное место.
Он натянул лук и прицелился в мчащегося по кругу, визжащего бандита в красной вышиванке. Задержал дыхание и спустил тетиву. Всадник вскинул вверх руки и со стрелой, до середины вошедшей в его правый бок, свалился с лошади.
Неплохо для первого выстрела.
Потом Аэрин заметил, как разбойники по одному, по двое покидают выломанные ворота и исчезают в темноте. Пришло время помочь остальной банде принять настолько же верное решение.
Двери помещений для слуг отворились, и выскочило оттуда человек тридцать, вооруженных копьями, сулицами, мечами, топорами, алебардами, гизармами, а то и просто тяжелыми палицами. Вопя словно стая демонов, защитники ринулись на недобитков.
Первые двое, в которых Аэрин опознал наиболее доверенных своих возниц, подскочили к ближайшему разбойнику. Тот не пойми зачем задержался, чтобы сражаться.
Поднял коня на дыбы, завертел мечом. Они кинулись на него с двух сторон, словно борзые, нападающие на медведя. Тот замер на мгновение – этого хватило. Одновременно воткнули ему копья в брюхо, ухватились покрепче за древка, приподняли с седла. На миг он повис в воздухе, воя, как безумец. Потом швырнули тело на землю и кинулись дальше.
Это окончательно сломило дух сопротивления бандитов. Остатки нападавших бросились наутек. Кого-то из них еще смел с седла метко брошенный дротик, другой получил шестопером в голову, скувыркнулся через лошадиный круп и закончил жизнь, пригвожденный копьями к земле. Через мгновение от разбойников осталось лишь с два десятка трупов, несколько раненых и пара потерявших всадников лошадей.
Аэрин смотрел, как его люди быстро и без раздумий добивают бандитов. По крайней мере ему не придется морочить с ними голову.
* * *
Через несколько минут на подворье воцарилось хоть какое-то подобие порядка. Выбитые ворота забаррикадировали тяжелым фургоном, мертвых бандитов положили под стеной, а коней их отловили и стреножили.
Аэрин уже какое-то время сидел на земле, держа в объятиях сына. Кроме крупной шишки на голове, у мальчишки отсутствовали серьезные повреждения.
Купец поднял голову и взглянул на иссара. По воителю не сказать было, что он вышел из серьезной драки. Слегка запыленная хаффда – верхнее одеяние, пара капель крови там да сям. Не считая этого, выглядел он как всегда: оазис спокойствия и контроля.
– Недурственная схватка, – прокомментировал он последние пятнадцать минут, словно речь шла о партии в тарандей. – Четверо убитых у вас и двадцать пять – у них. Майха, Госпожа Войны, глядит на дом твой благожелательно.
Аэрин криво усмехнулся.
– Полагаю, что скорее нам следует благодарить за твое присутствие. Не задержи ты их у ворот… а потом еще этот чародей… и Эраф… и…
– Не люблю чародеев, особенно тех, которые притворяются более сильными, чем они есть на самом деле. Полагаю, вам скоро придется что-то делать с их чрезмерным числом. Может, устроить какую охоту или что…
– Ох, Йатех, знаешь же, как оно бывает…
– Нет, не знаю.
– Ну идет такой в академию в Йерлеше или Кенте или вступает в братство, а через год, два или пять лет кончаются у него деньги на науку или что-то там нарушит – и его изгонят. Потом может лишь вступить в армию или сделаться сельским лекарем – таким, от геморроя и коровьего бешенства. Но может и присоединиться к банде. К счастью, таких-то случается немного.
– Ну что ж, теперь-то – и вовсе на одного меньше. Что с остальной бандой?
– Вышлю утром гонцов к ближайшим заставам. Но не думаю, что сумеют их выследить. Те, скорее всего, разбегутся и станут искать спасения поодиночке.
– Разбегутся… – Йатех взглянул в сторону ворот. – Часть из них ранена, удирать быстро не смогут.
– Даже не думай об этом.
– О, отчего бы?
– Ты мне нужен.
– Договор недействителен. Ты сам об этом сказал.
– Люди говорят разные глупости, а потом о них жалеют. Я – жалею. И прошу тебя остаться, Йатех, остаться и охранять мою семью. Так, как сегодня. Я поговорю с Элл, даже если мне придется…
– Ничего тебе не придется, Аэрин-кер-Ноэль.
Она стояла позади, все еще в ночной рубашке, с мокрой тряпкой в руках. Встала на колени и приложила ее ко лбу сына.
– Я приказала слугам разодрать несколько твоих рубах на перевязку. И приготовить воды. Сколько раненых?
– Семеро.
– Сейчас мы ими займемся. – Склонившись над сыном, она говорила ломким голосом, короткими, рваными фразами: – Я… я всего лишь женщина с равнин, воин. И у меня нет причин любить сынов иссаров. Мой отец и брат погибли от ваших мечей. Но… но сегодня ты спас жизнь моего сына. Я…
Она взглянула вверх на укутанную фигуру. Аэрин удивился, увидев, что она плачет.
– Я… чувствую, словно предаю их память. Но если бы тебя нынче здесь не было… – Она оборвала себя. Вытерла рукавом слезы. – Могу только повторить вслед за мужем – прошу, останься, Йатех. Останься и охраняй мою семью.
Только сама Великая Мать знала, чего ей стоило произнести эти слова.
Иссар стоял перед ними, чуть-чуть раскачиваясь вперед-назад. Аэрин знал, что он молится. Схватил жену за руку, призывая взглядом к тишине.
Наконец Йатех сделался неподвижен. Из-под витков материи донесся тяжелый вздох:
– Хорошо, Элланда и Аэрин-кер-Ноэль, я останусь в вашем доме и стану его охранять так, как если бы он был моим собственным.
Он поклонился им с достоинством.
– Еще одно, Йатех… – Аэрин только теперь кое-что вспомнил.
– Да?
– Спасибо.
* * *
– У-у-ух, я и не думала, что такое вообще возможно. – Она потянулась, словно кошка, просыпающаяся от дремы на солнышке. – Как ты это сделал? Надо положить одну ногу сюда, вторую – туда, а третью… ох, это была не нога.
Они оба рассмеялись.
– Через минутку покажу тебе снова. Но сейчас…
Она услышала, как он встает и ходит по комнате. Звякнуло стекло.
– Я надеюсь, что ты любишь теплое вино. Другого у меня нет.
Она ощутила кубок в ладони, вино было терпким, сладковато-терпким и крепким.
– Красное альтарское, любимое вино отца.
– Он дал мне несколько бутылок.
– А ты его любимчик. Иногда мне кажется, что Эраф должен тебе завидовать.
– А ты?
– Я? Я – твоя любимица, верно?
– Так и есть. Ты, и Серен с кухни, и та новая служанка, как там ее… Ох! – застонал он, когда она ткнула его в солнечное сплетение.
– Не советую тебе вспоминать ее имя, – проворчала она, массируя себе запястье. – Ты и вообще не должен знать имен других девушек. Не после того, что я им о тебе понарассказала.
– Ха! Так это твоих рук дело. А я все думаю, отчего они убегают, едва меня завидев. Своему кузену ты тоже нарассказала сказочек?
– Хергену? Нет, этот-то всегда был паяцем и сам.
* * *
Аэрин шагал по саду своей городской резиденции, искренне жалея, что не находится нынче где-нибудь в другом месте. Решающее значение для появления этой мысли имело присутствие племянника. Молодой офицер, недавно представленный к званию лейтенанта четвертой роты полка Леопарда, гордо вышагивал в начищенной до блеска кольчуге, в шлеме и с мечом. Серый плащ, обшитый красной оборкой – знаком ранга, – носил он так, словно тот был императорским пурпуром.
Его взгляды – или то, что он считал таковыми, – соответствовали всему его образу.
– Говорят, кархоны чинят какие-то препятствия нашим купцам. Не могу дождаться, пока мы покажем им, у кого здесь власть.
Или:
– Говорят, те грязные псы из клана Деедхир украли двадцать голов скота. И скоро они заплатят за это своей кровью.
Как если бы пехота и вправду могла что-то сделать с кочевниками.
– Мой капитан говорит, что, возможно, вскоре мы отомстим за поражение под Эфхарин. Полк Леопарда вернет свою честь.
Это последнее прозвучало особенно грозно. Аэрин решил вмешаться в непрерывный поток похвальбы:
– В последний раз, когда полки ударили по иссарам, вернулась едва пятая часть солдат. А потом восточный Айрепр истек кровью.
Взгляд светло-голубых глаз выражал искреннее удивление.
– Но, дядя, – сам тон его говорил, что только уважение к роду удерживает юношу от того, чтобы назвать Аэрина глупцом, – мы ведь тогда были совершенно не готовы. А генерал хет-Борен дал завести себя в засаду. Теперь мы уже знаем противника: это дикари и разбойники. К тому же они зависят от воды, а в этих пустынных горах ее не слишком много. Хватит, если мы займем самые большие источники и немного подождем. Дней через десять они и сами придут, моля хотя бы о глотке, – или погибнут, сражаясь за те лужи, которые мы им оставим.
Аэрину не понравилось это постоянное «мы».
– Твой командир – капитан Реегфод?
– Верно. Откуда ты знаешь?
– Нетрудно догадаться. Кое-что скажу тебе, парень. Твоему командиру – почти пятьдесят, а он все еще капитан. Тебе это не кажется странным? Он ведь происходит из знатного рода.
Молодой офицер замер.
– Капитан Реегфод, который почтил меня честью, пригласив на день своего рождения…
– То есть вы упились там, как свиньи. Ну-у продолжай, не стану прерывать.
– Капитан Реегфод пояснил мне, что это из-за его бескомпромиссной позиции повышения проходит мимо него. И что теперь все изменится, все увидят, кто с самого начала был прав.
Купец еще раз взглянул на племянника. Искреннее лицо, сам – высокий, худощавый, мундир на нем сидит будто влитой. Прекрасен, словно демон. Как видно, в этой ветви семьи боги решили обменять разум на красоту.
– Как-нибудь я расскажу тебе о молодом офицере, который после поражения в горах отвел остатки своей роты в некое селение. Ему прислали приказ, чтобы оставался там и оборонялся, однако при известии о приближающихся иссарам он оставил поселение и отправился со всеми солдатами на север – так быстро, что остановился только на половине дороги к Старому Меекхану. Потом он рассказывал, что не получил приказа, и, к счастью для него, гонца, высланного с приказом, и вправду нашли мертвым. Безо всяких писем. Наверняка кто-то его ограбил…
Херген покраснел.
– Что ты хочешь этим сказать, дядя?
– Ничего, это просто одна из историй тех жестоких времен.
– Правда?.. – Молодой офицер прищурился. – А может, ты рассказываешь эти сказочки оттого, что и сам держишь в доме прирученного дикаря?
Так вот где собака зарыта.
– Ты говоришь о Йатехе?
– Так у него есть какое-то имя? Вот это да, лица нету, а имя есть. Держишь его на цепи? Кормишь сырым мясом?
Щенок позволял себе решительно много.
– Йатех – гость в этом доме. Гость и друг. Он живет с нами уже год, и я верю ему как себе.
– А тетушка Элланда?
Да уж.
– Элланда доверяет ему тоже.
Херген драматически пожал плечами.
– Как можно доверять кому-то, кто не открывает лица? Говорят, при жизни у всех у них – звериные морды, и только после смерти, чтобы никто не догадался, превращаются они в людей. Для того-то они и завертываются так.
Аэрин застонал.
– Помилосердствуй. Этому-то ты пять лет обучался в Академии? Рассказывать историйки, которым пристало звучать из уст темного народа? Зачем ты приехал?
Парень скорчил удивленное лицо.
– Чтобы проведать семью, ясное дело. Я не видел Эрафа и Исанель почти два года. Говорят, кузина выросла в красивую девицу.
– О да, и становится все несносней. Через год-другой придется выдать ее за кого-то со стальными нервами и терпением камня.
– А Эраф?
– Учится. Немного в школе при храме, немного у гувернеров, которые стоят мне целое состояние.
– А не подумывает об армии? Я в его возрасте уже готовился к Академии. Понимаешь, дядя, купечество – благородная профессия, но империи нужны новые солдаты. Эраф мог бы сразу стать офицером, как я. Мы ведь происходим из одного рода.
– Увы, – пробормотал Аэрин так, чтобы никто не услышал. – А как там отец?
– Здоров. Мать тоже. Приглашают вас на осенний сбор винограда.
– Как и всегда. А что думаешь поделывать сегодня?
– Вернусь к себе в гарнизон в Ассерд. Нужно бы там слегка подтянуть дисциплину.
Судьба солдат, похоже, обещала оказаться нелегкой.
Они как раз приблизились к той части сада, что была отделена густым кустарником.
– Давай!
Услышали свист, звон и звук падения.
– Ох! Больно!
Голос принадлежал молодому парню.
– Эраф, во имя святых камней, кувырок, кувырок и еще раз кувырок. Сколько раз нам это повторять? Подтяни подбородок к груди, голова не должна соприкасаться с землей. Делаешь кувырок через плечо, наискось, подтягиваешь одну ногу и сразу же встаешь. Не старайся сдержать движение, используй инерцию, которую получишь. Ну, еще раз.
Свист, звон, падение.
– Превосходно! А где меч? Ты спиной ко мне и должен находиться в стойке, особенно если не видишь, где я. Или делаешь еще один кувырок, в сторону, и оказываешься в полуприседе лицом ко мне. Но это опасно: окажись я быстр, доберусь до тебя двумя прыжками – и у тебя начнутся проблемы. В этой позиции непросто обороняться.
– Попробуем.
– Хорошо.
Аэрин и Херген двинулись вдоль кустарника к ближайшему проходу.
Свист, звон, падение, еще одно, два быстрых бряцанья мечей, звук удара.
– Я говорил, что в этом положении непросто обороняться, особенно если кто-то стоит совсем рядом. Он всегда будет иметь преимущество. Было больно? Прошу прощения.
Они вышли на большую площадку, что прилегала к главному дому, усыпанную мелкими, разноцветными камешками. Закутанный воин как раз помогал встать с земли светловолосому мальчишке. У мальчишки было нерадостное выражение на лице, левой рукою он держался за ребра и сжимал в правой убийственный иссарский юфир.
– Йатех, милость божия… – Аэрин подошел к сыну и отобрал у него меч. – Если его мать увидит, все мы пойдем спать без ужина. А я – без кое-чего еще. Ты ведь обещал.
– Верно, обещал, что не дам ему в руки острого оружия, если он не будет готов. И он уже готов. Мы и так слишком долго сражались деревянными мечами.
Он отобрал у купца оружие и сунул его в ножны.
– У нас гость, – сказал он через миг.
Аэрин взглянул на племянника, только сейчас вспомнив о его присутствии. И ему не понравилось выражение лица офицера. И тон голоса Йатеха.
Полк Леопарда, проклятие…
Нужно было как-то разрядить ситуацию.
– Это мой племянник Херген-кер-Ноэль, лейтенант Двадцать первого полка Леопарда.
Йатех кивнул: едва-едва, но это уже было кое-что.
– А это воитель иссарам, гость и друг моего дома, Йатех д’Кллеан.
Возможно, это предотвратит скандал.
Он взглянул на Хергена и понял, что скандал не предотвратит ничто. Молодой офицер выглядел как петух, топорщащий перья перед схваткой.
– Значит, это и есть иссар, который прокрался в твой дом, дядя? Не так я его себе представлял.
Йатех спрятал второй меч и поклонился Аэрину.
– Мне уже пора идти, – сказал он. – У меня есть еще пара дел.
Солдат проигнорировал эти достаточно четкие слова. Начал обходить воина.
– Он даже не воняет так сильно, как можно было бы ожидать.
Эраф, чувствуя, к чему все идет, стремглав кинулся в угол площадки. Глаза его горели ожиданием. Аэрин осторожно вмешался:
– Я полагаю, что ты мог бы заглянуть в конюшню. У Меехара уже есть новое седло для твоего коня.
Йатех еще раз поклонился легко и повернулся к выходу. Внезапно офицер ухватил его за плечо, остановил, потянулся к чалме.
– Мне всегда было интересно…
Удар, лицо, шея, солнечное сплетение, блокировка ноги и удар ладонью в грудину.
Все произошло так быстро, что Аэрин понял, что случилось, лишь когда Херген плюхнулся задницей на камешки. Парень сразу же вскочил, выхватывая меч.
– Ты-ы-ы!..
И остановился на полушаге с двумя приложенными к его горлу клинками.
Аэрин сперва почувствовал, как дрожат его ноги, потом – как трясется тело, руки и шея. Он трясся весь. Что этот обезумевший ублюдок пытался сделать? Что он пытался сделать?! Подошел к племяннику, чувствуя нарастающую ярость. Остановился рядом, в мгновенном удовлетворении глядя на капельки пота, что сползали по лицу офицера.
– Йатех, спрячь оружие, прошу.
Он удивился, что может говорить настолько спокойно.
Иссарский меч плавным движением ушел за спину воина.
Аэрин скользнул меж ними и ухватил Хергена за руку. Наполовину вытянутый меч замер.
Потом он спокойно поднял вторую руку и отвесил племяннику сильнейшую пощечину. Добавил с другой стороны, наотмашь.
Внутри у него все еще кипело. Рассеченную о крючок шлема ладонь он едва почувствовал.
Толкнул родственника, и офицер снова приземлился на задницу.
– Ты говнюк! Вонючка! Зассанец! Знаешь, что ты пытался сделать? Я сказал тебе, что этот человек здесь гость, падаль! Ты едва не опозорил мой дом!
«И едва не убил нас всех», – подумал он.
Солдат вскочил на ноги, размахивая мечом.
– Позор – это то, что он присутствует здесь! – прошипел он, по подбородку его стекала кровь. – Вы осмелились напасть на имперского офицера! Закон предвидит за такое суровое наказание.
Аэрин стоял перед парнем, сложив руки на груди. Как обычно, злость быстро покидала его.
– Я знаю закон получше твоего, сынок. Ты сам сказал, что пришел сюда как родственник проведать семью. А поэтому это была обычная семейная ссора, спровоцированная твоим поведением.
– Правда, дядя? – Офицер все еще размахивал мечом.
– Поосторожней с этим железом, мальчик. Йатех не только мой гость, но еще и охранник. Если посчитает, что ты намереваешься причинить мне вред, – он причинит вред тебе. И я присягну слезами Великой Матери, что ты обезумел и нужно было удержать тебя силой.
Меч солдата замер, потом ушел в ножны. Херген гордо выпрямился, отряхнул плащ.
– Генерал наль-Йерсек узнает, что здесь случилось.
– Не утруждай себя написанием рапорта. Я сам расскажу ему эту историю. Послезавтра мы встречаемся на ежегодном балу у губернатора.
Удивительно, как быстро может покинуть человека уверенность в себе. Молодой офицер словно бы уменьшился.
– Эраф? – Купец повернулся в поисках сына. – Вылезай из кустов и передай матери, что Херген не останется на ужин. Его призвали дела гарнизона, верно?
Воинское высокомерие Хергена решило сделать вид, что его нет дома.
– Д-да. Я уже должен ехать.
– Так я и думал. Ты сам найдешь выход или послать с тобой слугу?
– Найду.
– Прекрасно. Ступай уже, прошу, империя ждет.
Херген, выпрямив плечи, развернулся, словно на параде, и промаршировал к выходу. Едва только он исчез за стеной живой изгороди, Аэрин вздохнул свободней. Удивленно взглянул на левую руку, окровавленную от кисти до кончика пальцев. Было больно. Он еще раз поглубже вздохнул и снова затрясся. Проклятый глупец!
Глянул в сторону.
– Эраф! Ты еще здесь? Беги к матери.
Парень исчез.
– Йатех, благодарю.
– За что?
– За то, что ты его не убил. Несмотря ни на что – он член семьи.
– Не было необходимости. Я, впрочем, с самого начала знал, что он попытается меня спровоцировать. Я слышал, как вы разговаривали, когда шли сюда.
– Это приличный парень. Просто оказался в дурном обществе.
– Я знаю, капитан Реегфод, слышал. Не удивился бы, что это он стоит за этим.
Аэрин уже подумал о том же.
– Но зачем?
– Если бы он содрал мой экхаар, мне пришлось бы убить всех, кто увидел мое лицо, – либо самому погибнуть. Наверняка он рассчитывал на то, что победит меня и получит славу избавителя семьи от смерти от рук безумного убийцы или как-то так.
– Полагаю, он не мог рассчитывать, что убьет тебя.
– Только глупец хвастается, что он непобедим. Может, ему бы и удалось, хотя после того, что он показал, я сомневаюсь.
Внезапно Аэрин почувствовал себя так, словно получил дубинкой по голове. Сделалось ему холодно.
– А я думаю, что этот его командир, Реегфод, и рассчитывал на то, что это ему не удастся. Что он вынудит тебя… – Остальные подозрения отказывались проходить сквозь его горло. Йатех также выглядел потрясенным.
– Этот твой племянник… полагаю, он ведь не настолько глуп?
Купец молчал.
– Не настолько, правда?
– Он усыновленный. – Аэрин с каменным лицом глядел над головой воина. – Нашли его в степи, а мой брат не сумел оставить мальчишку в каком-то из храмов. Когда подрос, его отдали в армию, поскольку только к такому и был он пригоден.
Иссар кивнул:
– Понимаю. А что там с капитаном Реегфодом?
Аэрин позволил себе отвратительную ухмылочку.
– Генерал наль-Йерсек задолжал мне услугу. Через месяц Реегфод будет считать ахерские бошки где-нибудь в северном форте.
– Как мило. – Иссар повернулся ко входу.
– Еще одно, Йатех.
Воин остановился.
– Да?
– Если бы… если бы ему удалось сорвать повязку, ты был бы… смог бы…
Йатех медленно повернулся в сторону мужчины. Потом внезапным движением сорвал чалму. Под первой повязкой находилась вторая.
– Человек предусмотрительный живет дольше и дольше радуется компании друзей. – Чалма водрузилась на место. – Я могу уже идти? Хотел бы взглянуть на свое новое седло.
– Конечно. – Аэрин отер пот со лба. – Ужин мы, как обычно, пришлем в твою комнату.
И только когда воин исчез за дверьми, купец понял, что не получил ответа на самый важный вопрос. Перерезал бы человек, которого он считал почти своим сыном, ему глотку?
Говорят же, что иссар всегда носят в сердце закон гор.
* * *
– Из-за тебя мы чуть не разорвали связи с семьей. Дядюшка Вердон едва принял извинения.
– Извинения? И за что?
– Не знаю, что ему Херген наплел, но весь следующий год дядюшка делал вид, что не знает нас. Мы не ездили на два сбора винограда.
– Жалеешь?
– Нет. – Она прижалась к нему крепче. – И не стану жалеть никогда в жизни.
* * *
В тот вечер он вернулся в свою комнату позже и куда измученней, нежели обычно. Это был тяжелый день. На равнинах подходила к концу зима – то есть время бурь, дождей и ливней, которые превращали зеленые степи в топкое болото. За последний месяц там несколько раз выпадал снег, что в этих местах случалось исключительно редко. В такую погоду кочевники переносили свои стоянки поближе к горам, на места повыше. Тяжелые фургоны ждали в конюшнях, пока размокшая степь снова не станет проходимой, и только порой отправлялись из города в город, двигаясь по твердым имперским дорогам. Дела в этом случае велись чаще всего при помощи банков и гонцов, покупали и продавали товар, который не покидал склады. Даже бандиты совершенно исчезали, зимуя по селам и стоянкам кочевников. Армия редко оставляла заставы и гарнизоны. Честно говоря, была это мерзейшая и одновременно скучнейшая пора года.
Скука. По сути, дело заключалось даже не в этом. Йатех скучал, но прежде всего – был измотан. Богатые городские купцы и аристократы, не ведя дел, устраивали развлечения, приемы и пиры, пытаясь таким образом убить время. С тщетным, впрочем, результатом. Часто ему приходилось сопутствовать Аэрину и его семье на этих приемах – как тех, куда их приглашали, так и тех, которые они устраивали у себя.
Как сегодня.
Он давно успел сформировать мнение о большинстве этих людей. Эти пиры, будучи оргиями тщеславия и гордыни, были тяжелым испытанием для его терпеливости. Сперва приходилось сносить удивленные, испуганные, а иногда и преисполненные откровенного презрения взгляды. Порой крылась в них яростная ненависть. Он игнорировал глупые придирки, как и совершенно простецкие провокации со стороны подвыпивших мужчин. Обычно они заканчивались в миг, когда он предлагал самому задиристому выйти наружу.
Не выходили они никогда.
Да и число ссор после трех наиболее зрелищных поединков внезапно уменьшилось.
Ну и была еще третья реакция – со стороны женщин. После первого испуга часть из них, особенно скучающие замужние дамы, пыталась его соблазнить. Это ему совершенно не мешало, хотя Аэрин не уставал предупреждать, флирт каких дам должно решительно отвергать. Мужья их имели слишком большое влияние, чтобы подставляться под удар. Однако чаще оставлял это на его выбор.
Флирт всегда происходил одинаково. Сперва медленное подкрадывание, часто в сопровождении глупо скалящейся подружки. Потом, как правило, словно бы случайные прикосновения. Притворный испуг, горячие извинения, вопросы об имени (хотя он был единственный иссар на приеме), несколько обычных вопросов о его обязанностях. Правда ли, что он убил двадцать бандитов голыми руками? Что победил десятифутового демона? Сколько людей он уже убил? И так далее. Похоже, считали, что он проводит все свое время между сражениями и заточкой оружия.
Потом наступало время вопросов более фривольных. Разве иссары никогда не снимают чалму? Даже в ночи? Правда ли, что его меч – длиннее меекханского? (Тут обычно наступало время кокетливого смешка.) Не кажется ли ему, что здесь как-то душновато? Она чувствовала бы себя в большей безопасности…
К этому моменту подруга, как правило, отходила, а у него находилось занятие на всю ночь.
Обычно каждая третья любовница пыталась уговорить его, чтобы он убил ее мужа, отца, богатого дядюшку, назойливого «приятеля». Остальные хотели попросту похвастаться экзотическим приключением.
Из-за этого ему пришлось провести еще несколько поединков.
Но нынешний прием с этой точки зрения был крайне неудачным. Йатех стал объектом заигрывания жены одного из аристократов, баронессы Якейстам. Эта сорока-с-чем-то-летняя дама с крупным телом была, похоже, свято убеждена, что толстый слой макияжа и дорогая косметика снова превратят ее в двадцатилетнюю красотку. После осады, которая продолжалась полночи, Йатех был готов убить ее голыми руками. Аэрин же, похоже, хорошенько развлекся, наблюдая за ее усилиями.
Иссар вошел в свою комнату, закрыл дверь. Одним движением стянул хаффду и отбросил ее в угол. Подходя к окну, расстегнул перекрещивающиеся на груди ремни и аккуратно отложил оружие. Выглянул наружу: его комната находилась на втором этаже, окно же выходило на самый заросший закуток сада. Он почти мог дотронуться до ветки старого скрученного дуба, что служил украшением этого места.
Он закрыл ставни и повернулся, на ощупь ища фонарь. Проклятие, нужно было зажечь свечу от лампы на кухне.
Шелест. Из-за завесы, отделявшей часть комнаты. Плавным движением он оказался у кровати и потянулся за отложенным оружием, наткнулся на мебель, вытягивая оба меча. Зловещий звук всполошил пришельца, занавес отдернулся, и из-за него выскочила маленькая фигура.
– Йатех, это я…
Они столкнулись на половине пути, он едва успел отвести меч.
– Ой!
Он выпустил оружие, клинки упали на кровать и, пробалансировав на краю постели, свалились на пол.
– Уй!
Он схватил девушку за плечи, встряхнул:
– Исанель! Что ты здесь делаешь? Я ведь мог тебя… Мог тебя…
Он вспомнил ее первый оклик.
– С тобой ничего не случилось? Я тебя не ранил? – Он встряхнул ее еще сильнее.
– Н-нет… Но сейчас у меня отлетит голова.
– Прости… – Он встал. – Что ты здесь делаешь? Отец знает…
Оборвал себя, поняв неуместность вопроса.
– А то. Я сказала ему, что среди ночи, почти голая, приду в твою комнату. Он даже обрадовался.
Почти голая?
– И что? Я должна тут сидеть до самого утра?
Он помог ей встать. И вправду, была на ней только коротенькая рубаха. И что-то еще на лице.
– Ты предусмотрительна.
– Это нормально для моей семьи. Ты наконец-то поцелуешь меня?
Хотя он ожидал чего-то подобного, но оцепенел.
– А ты еще и смелая, – прохрипел он.
– Хватит мне ухаживаний прыщавых маменькиных сынков. И я не хочу больше смотреть, как тебя пытается окрутить какая-нибудь толстая корова.
– Она не имела и шанса.
– Мать говорила мне, что мужчинам нельзя доверять…
– Твоя мать – мудрая женщина, но она не всегда права.
Некоторое время они молчали. Наконец он снял обе повязки.
– Хочешь дотронуться до моего лица?
– Да, – шепнула она. – Сильно.
Он направил ее руку.
– Хмм… У тебя тонкие брови, глубоко посаженные глаза. Какого цвета?
– Серые. – Приятно было чувствовать ее пальцы на коже.
– О-о-о, а что случилось с твоим носом?
– Был сломан. Трижды.
– Трижды?
– У меня есть брат, сестра и куча кузенов. Все – старше меня. Пришлось вести серьезные бои, чтобы добраться до общего котла.
– Все шутишь.
– Отчего же? Жизнь в горах – тяжела.
– Так я и поверила. Наверное, именно поэтому вы все туда и возвращаетесь.
– Мы просто привыкли.
– Ага. А это что?
– Шрам от кархонского ятагана. Старое дело.
– Сколько тебе тогда было?
– Тринадцать.
– А тому воину?
– Под тридцать. И, упреждая следующий вопрос: да, я его убил.
Ее пальцы замерли. Потом она отвела руку.
– Поцелуй меня, – попросила его.
Была она на вкус как миндаль и ореховое пирожное.
Они вернулись на кровать.
– Я люблю тебя, – шептала она. – С момента, когда ты соскочил с фургона отца.
Он молчал. Не знал, может ли ответить на такое заявление. Не знал, как это сделать.
– Будешь со мной ласков? – спросила она мягко.
– Да, – обещал он. – Буду.
* * *
– Это было полгода назад.
– Что?
– Не помнишь?
Он усмехнулся в темноту.
– Наш первый раз.
– Значит, помнишь, – прошептала она ему прямо в ухо. – Тогда тоже было полнолуние.
– Знаю, как раз закончилась зима.
– Да.
Она соскользнула с него и подошла к окну.
– Скажи мне… – Она стояла спиной к кровати, нагая, прекрасная. – Скажи мне, прошу, как сильно ты меня любишь?
– Я уже говорил…
– Неправда, ты ускользнул от ответа. – Голос ее дрожал. – И ускользаешь снова.
Он сел. Шутки закончились.
– Сильнее жизни, сейкви аллафан. Сильнее смерти, сильнее первого и последнего вздоха. Ты самая ценная вещь, которую я нашел на равнинах, наилучшая, с какой я повстречался в жизни. Я отдал бы за тебя оба моих меча.
Она не родилась в горах, не знала вкуса пустыни и законов его народа, но сумела оценить то, что он сказал.
– Правда ли… – Она запнулась. – Правда ли, что ты можешь привести себе жену не из иссаров?
Ох, Великая и Милосердная Госпожа, неужто это неминуемо и всегда должно случаться таким вот образом? Без предупреждения, без предоставления и тени шанса?
Он молчал. Как и она.
Тишина тянулась в бесконечность.
– Такое иной раз случается.
Он не хотел этого говорить. Не должен был этого говорить.
– Противу ваших законов?
– Наши законы это позволяют. Редко, условия всегда трудны, но случается и так, что женщина не из иссарам входит в племя.
У него перед глазами промелькнуло лицо старухи.
– Каковы же условия?
Он снова не знал, что ответить.
– Прошу… – прошептала она.
Он закрыл глаза, чувствуя на губах сухость.
– Трудные, жестокие, неизменные. Первый Закон Харуды не может быть нарушен. А горы – не для изнеженных девиц.
– Я не изнеженная девица! Я из рода кер-Ноэль.
– Знаю. Это хороший род.
* * *
Старая женщина в черных одеждах сидит на каменном полу и монотонными движениями вращает жернов. Делает это год напролет, все дневные часы. Ее мужчина погиб несколькими годами ранее, ее дети отданы на воспитание родным мужа. Вращая большой каменный круг, женщина поет на странном, незнакомом языке.
Маленьким мальчиком он часто приходил сюда подсматривать за ней. Ребятишки говорили на нее огалева – суровая баба, смеялись и мешали ей. От тетки он узнал только, что эта женщина была женой ее брата. Была принята в род его кровью и семенем, дети их были уже иссарам. Она – нет. Не станет иссарам никто, кто не рожден в горах. А Первый Закон имеет лишь единственное исключение.
Когда молодой воин привел ее в родовую афраагру, он много дней приносил просительные жертвы. Все это время его избранница пребывала в изоляции, а женщины, которые занимались ею, готовили ее к жизни меж иссарам. Потом, когда старейшины решили, что намерения их серьезны, их отвели в специальную пещеру, где она впервые увидела его лицо. Три дня и три ночи мог сюда приходить любой, чтобы могла она узнать и их лица тоже. Женщины приносили детей, мужчины приводили подростков. Тетка утверждала, что едва ли не все селение проведало ту женщину.
На четвертый день ей дали выпить отвар, после которого она погрузилась в сон. Пока она спала, Ведающая втерла ей в глаза одну мазь. Когда женщина снова открыла их, зрачки ее были закрыты бельмом.
Единственное исключение в Законе Харуды, жестокое, неколебимое, безжалостное.
Женщина с равнин обитала в их родовом доме шесть лет. За это время родила двух сыновей и двух дочерей. Один ребенок умер. Через шесть лет ее муж погиб в стычке с соседним племенем.
Никто не захотел взять себе в жены слепую женщину. Но кровью и семенем она принадлежала роду, могла называться ог’иссарам. Потому посадили ее у зерен.
Ему было семь лет, когда он увидел ее впервые.
Восемь, когда узнал, кто она такая. Десять, когда он подрался с двумя своими двоюродными старшими братьями из-за того, что те бросали в нее камни. Одиннадцать, когда она начала его учить языку равнин.
Четырнадцать, когда она умерла.
Слепая женщина при мельничном круге.
Его мать.
* * *
И как он должен рассказать это девушке, что была плоть от плоти зеленых лугов, дождя, ручьев и степного ветра? Какими словами передать историю женщины с равнин, которая из любви к закутанному воину решила провести остаток жизни во мраке? И которая тринадцать лет непрестанно вращала мельничный жернов? Ее уложили во гроб в той позиции, как она и умерла: склоненной, с подогнутыми ногами. Никто не сумел распрямить ее конечности.
Он услыхал щелчок засовов, и в комнату ворвался свет луны.
– Кто-то может тебя увидеть.
– По ту сторону нет окон. Да и дуб заслоняет почти все.
Она обернулась к нему. Парапет находился достаточно низко, и внешнему наблюдателю теперь открылся бы чрезвычайно занятный вид.
– Скажи мне, разве никогда не случалось, чтобы некий иссар, ну-у-у… не вернулся, нарушил закон и сбежал от своей судьбы, предназначения? Ведь вам всем, – добавила она быстро, чувствуя, что он собирается ее прервать, – всем писана смерть. С детства вас учат сражаться и убивать, презирать страх, боль и гибель. И умирать – там, в горах и в пустыне, в проклятой богами и людьми стране, или здесь, в империи, продавая за горсть медяков свои мечи чужакам.
– Я – иссарам, а те горы на старом, очень старом языке именуются ок’Иссаа’аракмаэм. Ты знаешь, что это значит?
– Нет.
– Последнее Место Ожидания. Это место было дано нам богами как кара за грехи, но еще и как обещание, что однажды мы получим искупление.
– Кара? Обещание? Что такого вы сделали, что целый народ должен отбывать такое искупление?
– Мы предали. Дважды. В большой старой войне, которую боги вели некогда в мире, мы встали на дурную сторону. А потом часть племен восстала против предыдущих владык. Только эти бунтовщики и уцелели. Но этого оказалось мало, чтобы искупить все грехи.
– Ты говоришь о Войне Богов? О Шейрене, Эйфре и Каоррин? Это сказки и легенды для детей. Даже жрецы…
– Какие жрецы? – оборвал он ее жестко. – Ваши? Меекханские? Вы прибыли в эту землю откуда-то с востока неполных полторы тысячи лет назад. Банда кочевников, которые едва умели обрабатывать железо. Вы вырезали или покорили местные племена и в конце концов создали свою империю. Мой род насчитывает более двухсот поколений, а начала его уходят ко временам перед Великой Войной. Три с половиной тысячелетия традиции. У нас есть история, а для вас она – лишь легенды: легенды, от которых вы утратили бы разум. Потому не говори мне о сказках, девушка, потому что ты называешь так мою жизнь и жизнь всех моих предков.
Она молчала, удивленная этой вспышкой. Все еще не понимала так много вещей.
Внезапно на губах ее затанцевала улыбка.
– Ты снова это сделал.
– Что?
– Направил разговор на другую тему, не ответив на вопрос. Каковы те неизменные, жестокие условия? Что нужно сделать, чтобы жить среди вас, не нарушая ваших законов?
Она подошла на шаг.
– От чего ты желаешь меня спасти? – шепнула она.
Он взглянул ей прямо в лицо, на черную повязку, которая заслоняла глаза. Потом рассказал о законе, о старой женщине и о зернах.
Она и вправду не была изнеженной девицей, была тверда и упорна. Но, прежде чем он закончил, ее начало трясти. Капельки пота выступили на ее верхней губе, она слизнула их, быстро, словно боясь, что те стекут по лицу, отметив пол следами страха.
– Это… это жестоко, – простонала она. – Ты хотя бы знаешь, как ее звали?
– Энтоэль-леа-Акос.
– Ну хоть это.
– Да, хоть это. Теперь ты знаешь.
– Знаю.
Он должен был это предвидеть, должен был оказаться быстрее, вскочить, схватить ее за руки, удержать.
Она поймала его врасплох. Он не успел.
Подняла руки к лицу, одним движением сорвала повязку. Он замер в полушаге от нее. Было слишком поздно для всего.
– Я пойду с тобой в горы, Йатех. Хочу жить с тобой, жить и родить тебе детей.
Она говорила тихим, спокойным голосом, глядя ему прямо в глаза.
– Но ты ведь знаешь, какова цена.
– Знаю. Но это будет когда-то, не теперь, не завтра. Когда-то.
Она поднялась на носочки, схватила его за подбородок и принялась внимательно рассматривать.
– Ох, твой нос и вправду выглядит многократно сломанным. И этот шрам отвратителен, кто зашивал рану?
– Мой двоюродный брат.
– Тот, с которым ты дрался за еду? Это многое объясняет. Твои глаза скорее карие, чем серые.
– Так ли это важно?
– Конечно. И твои волосы, кто-то должен привести их в порядок. А ко всему…
Ее выдали глаза, внезапно подернулись поволокой, увлажнились, она несколько раз моргнула, но это не помогло. Из-под прикрытых век появилась слезинка, а потом вторая. И тогда ее подвел и голос.
– Почему… почему все это настолько сложно? – прошептала она. – Почему ты не можешь быть обычным мужчиной, купцом, солдатом, просто поденщиком?
Он не знал ответа. В очередной раз.
– Человек не выбирает свою судьбу.
– Ох, перестань, прошу. Не хочу нынче говорить о предназначении.
Она потянула его в сторону постели.
– Помнишь, что ты сказал, когда я пришла к тебе впервые?
– Да. Что буду с тобой добр.
– Так будь же со мной добр. И люби меня. Люби меня хорошо, Йатех. Как никогда дотоле.
* * *
Он выскользнул в ночи, словно бандит, преступник, крыса. Сбежал из дома людей, которые последние три года были его семьей, кормили его, одевали, выказывали приязнь, уважение и любовь.
Иссарам не должен принимать ни одной из этих вещей от чужих.
Облачился он в те же одежды, в которых некогда прибыл сюда, в старую бурую хаффду, черный экхаар, сношенные сандалии. Не имел права забирать отсюда ничего, что не принес сам. И так украл слишком многое.
Он вложил мечи в ножны, кинжалы отправились на свое место, по одному у каждой щиколотки, еще один на левом предплечье. Последний он не взял.
Еще раз проверил дверь. Закрыта. Потом он подошел к окну, выглянул, до дерева было всего несколько футов.
Когда он уже будет снаружи, проблем с тем, чтобы покинуть резиденцию, не возникнет.
Он еще раз взглянул на постель.
– Я говорил тебе, сейкви аллафан, что люблю тебя больше жизни, – прошептал он. – Я не могу забрать тебя в горы. Не могу обречь тебя на годы мрака и мельничный жернов.
Он взглянул на бледное лицо луны.
– Ты видела мое лицо, Исанель. Я не мог… не мог…
Иссарам всегда носят в сердце закон гор.
Он ощутил слезы на щеке. Впервые со времени, когда узнал, кто он такой и кто такая слепая женщина.
– Прости… – Он подумал о людях, с которыми провел столько времени. – Простите мне все.
Лежащая на постели девушка не ответила. Не могла. Из груди ее торчала рукоять иссарского кинжала.
Воин взглянул на нее в последний раз:
– Прощай.
С ловкостью скального кота он прыгнул на ближайшую ветвь.
Прежде чем утром в доме поднялся крик, он был уже далеко.
