Как видно из всего изложенного, центр внимания мероприятий по гражданской обороне был сфокусирован на защите от главных поражающих факторов ядерного взрыва: ударной волны и в меньшей степени светового излучения, а также на немедленной борьбе с последствиями ядерного взрыва. Проникающее излучение и радиоактивное заражение были второстепенными факторами, с которыми предполагалось бороться строительством убежищ, поскольку было известно, что строительные материалы, особенно сталь и бетон, сильно снижают интенсивность радиации, а также быстрой эвакуацией из радиоактивного следа взрыва, дезактивацией людей, одежды, машин, зданий и территорий. Так этот вопрос излагается в наставлениях и учебниках по гражданской обороне.

Однако на практике во время крупных радиационных аварий, которые произошли в СССР: теплового взрыва хранилища на ПО «Маяк» в сентябре 1957 года, теплового взрыва лодочного реактора в Чажме в августе 1985 года, а также во время аварии на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года, радиоактивное заражение стало главным фактором, с которым пришлось бороться с напряжением сил и жертвами.

Нужно отметить, что радиоактивное заражение, оставшееся после аварий, было иным, чем от ядерных бомб. При воздушном ядерном взрыве радиоактивных изотопов образуется сравнительно немного, они быстро распадаются, и потому уровень радиации быстро снижается. Например, при испытании РДС-1 уровень радиации в эпицентре вскоре после взрыва составлял 50 рентген/с (180 000 рентген/час), что позволяло находиться в этой зоне до 15 минут. На границе зоны умеренного заражения уровень радиации уже через час составляет около 8 рентген/час, а через 50 часов снижается до 0,08 рентген/час. Уровень радиации постепенно снижается, пока не доходит до природного уровня. Скажем, в Хиросиме и Нагасаки сейчас природный фоновый уровень радиации даже в самом эпицентре. Радиационные аварии приводили к загрязнению долгоживущими изотопами, полученными в реакторах, которые могли долгое время сохранять высокий уровень радиации.

Радиоактивное заражение опасно не само по себе, а пропорционально тому времени, в течение которого человек находится в радиоактивной зоне или контактирует с радиоактивными материалами. Скажем, даже высокорадиоактивные материалы в течение очень короткого времени не оказывают существенного воздействия на организм. Но чем больше радиоактивного излучения поглотит организм, тем сильнее воздействие и тем больше ущерб для организма. Если об этом знать и строго соблюдать безопасное время контакта, то можно относительно безопасно работать даже с высокорадиоактивными материалами. Ликвидаторы хранилища отработанного ядерного топлива Северного флота вручную собирали урановые таблетки, выпавшие из сборок, не получили существенного вреда, потому что подходили к делу профессионально: 30 секунд на работу, а потом бегом в защищенное листами свинца убежище.

Но если человек не знает о радиации, которую можно определить только дозиметром, либо не соблюдает безопасного времени нахождения «под лучом», то тут даже от невысокого уровня радиации можно получить лучевую болезнь и серьезный ущерб для здоровья. Соблюдение этого несложного, но очень важного правила всегда было проблемой для ликвидаторов радиационных аварий. Во-первых, тут работает чистая психология: радиация не ощущается на вкус, запах, цвет, и органы чувств обманывают ликвидатора. Ему кажется, что смертельно опасная зеленая травка, цветы и деревья никакой опасности не представляют, тогда как дозиметр начинает угрожающе трещать. Ядерный взрыв оповещает наблюдателя об опасной зоне разрушениями, искореженной техникой, оплавленной и обугленной землей, а радиационные аварии таких признаков, как правило, не имели. Во-вторых, когда надо выполнить большой объем ликвидационных работ, не укладывающихся в короткие сроки безопасного времени нахождения «под лучом», начинается выполнение работ за счет переоблучения и ущерба для здоровья. Иногда очевидная опасность, например, бушующий пожар, перевешивает незримую опасность радиации. Пожарные, потушившие пожар на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС, побороли очевидную опасность пожара, но пали жертвой сильнейшей радиации. Все они погибли от переоблучения.

Именно в силу этих причин серьезность радиоактивного заражения после ядерного взрыва долгое время недооценивалась.

Только недавно появились сведения, которые позволяют изменить точку зрения на этот важнейший вопрос. Наиболее важный случай – это т. н. Восточно-Уральский радиоактивный след, или последствия радиационной аварии на ПО «Маяк». 29 сентября 1957 года из-за выхода из строя системы охлаждения взорвалась емкость, в которой было около 80 кубометров высокорадиоактивных жидких отходов. Взрыв выбросил вверх крышку весом в 160 тонн и отправил большое облако высокорадиоактивной аэрозоли на высоту до 2 км. Ветер унес их на 350 км на северо-восток, радиоактивные элементы выпали на площади 23 тысячи кв. км.

Авария была строго секретной, и впервые была официально признана только в 1989 году. ПО «Маяк» был одним из главных наработчиков оружейного плутония, и строго секретным предприятием. Американская разведка охотилась за любыми сведениями о советской атомной промышленности, за любыми образцами изотопов, и сообщить об аварии означало бы просто раскрыть перед ЦРУ все карты.

Эвакуация населения началась только в начале октября 1957 года, а по решению правительственной комиссии в ноябре 1957 года было решено отселить 4650 человек из сильно загрязненной зоны и запретить использование 25 тысяч гектаров земли. Силами солдат и частично местных жителей были ликвидированы постройки, убраны и захоронены сельскохозяйственные культуры. Впоследствии проблем добавил сток жидких радиоактивных отходов с ПО «Маяк» в реку Теча, впадающую в Исеть, из которой радиоактивные элементы могли попасть в Тобол и в Обь. Реку перегородили несколькими плотинами, образовав четыре замкнутых водоема, а для пропуска стока и паводков рядом прорыли обводной канал. Большая часть поселков по Тече была переселена, однако, осталось несколько населенных пунктов, среди них Татарская Караболка и Муслюмово. На территории деревень уровень радиации составлял в конце 2000-х годов 39 микрорентген/час, а в русле Течи он достигал 200–250 рентген/час из-за скопления радиоактивного ила. Река была в 1957 году отгорожена забором из ключей проволоки, но местное население все равно заходило на грязную территорию, рыбачило на реке и косило сено в пойме.

Образование зоны стойкого радиактивного загрязнения привлекло исследовательский интерес. Сначала в мае 1958 года была создана опытная научно-исследовательская станция, радиологическая лаборатория, на основе которых в декабре 1962 года был образован филиал № 4 Института биофизики (ФИБ-4; ныне – Уральский научно-практический центр радиационной медицины). Проводились наблюдения за природой, а также медицинское обследование оставшегося местного населения.

В 2000-х годах Муслюмово превратилось в сложную политико-экологическую проблему. Татарские активисты (население этого района преимущественно татарское) обвиняли власти в том, что они проводят медицинские эксперименты над людьми. Директор общественного фонда «Гражданин», член Экспертного совета при уполномоченном по правам человека в РФ Максим Шингаркин утверждал, ссылаясь на имеющиеся у него документы, что население Муслюмово и Татарской Караболки наблюдается для оценки риска канцерогенных и генеитических последствий хронического облучения. Действительно, среди населения Муслюмово 153 случая хронической лучевой болезни и 124 официально признанных больных лучевой болезнью, и это единственный в мире регион с этим заболеванием. Население Татарской Караболки получило высокие дозы облучения при ликвидационных работах в 1957 году и находится на границе зоны повышенного заражения и в зоне вторичного заражения стронцием-90 на уровне, превышающем уровень, при котором требуется отселение жителей. Страсти кипели и постоянно осложняли процесс переселения этих деревень.

В 2007 году я написал статью в поддержку населения этих «атомных деревень», в которой были изложены все вышеперечисленные обстоятельства. В 2008 году я также написал статью «Ядерная война против своих граждан», в которой сделал общий обзор последствий ядерных испытаний и радиационных аварий, произошедших в СССР. Общее количество пострадавших превышает 1,5 млн человек, в основном от испытаний на Семипалатинском полигоне. Все это последствия подготовки к ядерной войне, и этих людей можно считать жертвами преддверия к ядерной войне, которая длилась до тех пор, пока Хрущев и Кеннеди не договорились запретить ядерные испытания в атмосфере. Статья была выдержана в резких выражениях, и там практика подвергания солдат и местного населения переоблучению была названа преступной практикой.

Тональность настоящей книги, конечно, совсем другая. Ядерная война здесь предстает в своем безжалостном виде планирования уничтожения миллионов людей, целых городов массированными ядерными ударами. От выбора точки зрения, оказывается, очень многое зависит. Если смотреть на ядерную войну с точки зрения простых людей, солдат и гражданских лиц, брошенных в атомное пекло, что и было отражено в упомянутых моих статьях, то она не может не представляться преступной практикой, особенно в полном отрыве от реалий подготовки к ней, в условиях секретности, и при отсутствии доверия между населением и властями.

Но если смотреть на дело из-под козырька фуражки командующего стратегическими ядерными силами, который, безусловно, знает, что на него нацелены тысячи ракет противника, готовых к пуску в течение считаных минут, что за каких-то полтора-два часа мир может обернуться ядерным пламенем, пожирающим города и миллионы людей, принесенные жертвы ради вооружения ядерным оружием кажутся вполне допустимыми и даже неизбежными. Пусть мы подвергли переоблучению и лучевой болезни полтора миллиона своих граждан, зато десятки миллионов других могут наслаждаться жизнью и мирным небом. Такая логика тоже вполне себе может существовать.

Подобная логика составителей планов ядерной войны вполне может оправдать даже проведение экспериментов над людьми. Конечно, нельзя сейчас подтвердить или опровергнуть, что в «атомных деревнях» Муслюмово и Караболке действительно проводились подобные эксперименты и людей специально держали в зоне радиоактивного заражения, как утверждают татарские активисты. Но я бы этому не удивился. Когда ядерная война стала считаться неизбежностью и в ход пошли бы тысячи ядерных зарядов, вопрос о том, можно ли жить после масштабной ядерной войны на сильно загрязненных радиоактивными элементами территориях, становился вопросом животрепещущим. От него очень многое зависело, в частности, стоит ли стоять на своем или обмен ядерными ударами бессмысленен и надо делать политические уступки, пока ядерное оружие не пошло в ход.

Столкновение этих двух точек зрения – очень интересный и поучительный момент, открывающий ядерную войну с несколько неожиданной стороны. Конфликт будет не только внешний, с противником, но и внутренний, власти с пострадавшими от радиации гражданами.

Чтобы не было искушения набрасываться на меня с обвинениями, скажу, что пример «атомной деревни» Муслюмово, вне зависимости от того, как это назвать, имеет очень большое значение для всей темы ядерной войны и ее последствий. Во-первых, явочным порядком жителями Муслюмово и Татарской Караболки было доказано, что можно выжить даже в условиях сильного и хронического радиоактивного загрязнения. Они жили на территории с радиоактивным загрязнением 3–5 кюри на кв. км, тогда как даже в концепции ядерной зимы, о которой речь пойдет ниже, утверждалось, что в случае ядерной войны загрязнение составит 4—10 кюри на кв. км, и это будет гибель всего живого. Между прочим, тема гибели всего живого от радиации широко использовалась в научной фантастике и в кино, например, в фильме «На берегу» (1957 год), в котром весь мир погиб от радиации в ходе ядерной войны, и остался лишь угасающий оазис в Австралии. Его жители рассчитывали на разведывательную миссию американской подводной лодки, но экипаж, дойдя до Сан-Франциско, установила, что спасения нет. Жители Австралии, чтобы не мучиться от лучевой болезни, прибегли к массовому самоубийству. Все умерли, в общем. «Атомные деревни» самым наглядным образом доказали, что все это – ненаучная фантастика. Ущерб для здоровья от жизни в зоне сильного радиоактивного загрязения будет очень значительный, но все же все это страшно далеко от панического: «все живое умрет от радиации».

Во-вторых, сам по себе конфликт жителей Муслюмово с властями показывает, что миру после ядерной войны будут присущи спефицифические и очень острые социальные проблемы. Попытки определить социальные последствия атомной бомбардировки были предприняты еще в конце 1950-х годов, и в 1958 году вышла книга Фреда Икле, посвященная этой теме. Автор написал книгу по молодости, и во многом благодаря этой работе выдвинулся в американский истеблишмент: он был директором Агентства по контролю за вооружениями и разоружению при Госдепартаменте США, а при президенте США Рональде Рейгане он стал заместителем министра обороны США по политике. Икле на этом посту особо отличился во время афганской войны на ниве поддержки моджахедов.

В своей книге он рассматривал, на примере Хиросимы и Дрездена, социальный эффект от бомбардировки, в основном выраженный в разрушении социальной структуры, массовых перемещениях населения, нехватке продовольствия и доступа к услугам. Западные эксперты больше всего опасаются хаоса и беспорядков, а вслед за ними писатели-фантасты и режиссеры фильмов (включая даже очень хороший и реалистичный фильм «Нити») рисуют мир после ядерной войны, как мир почти неуправляемого хаоса. Но это не так. Как показал опыт той же Хиросимы, да и немецких городов, любая сколько-нибудь организованная власть довольно быстро справляется с подобными проблемами и пресекает хаотичное метание людей, иногда расстрелами на месте. В фильме «Нити» также есть эпизод с расстрелом мародеров. К тому же, как показал немецкий генерал-испектор Ганс Румпф, видевший огненный апокалипсис своими глазами, население перед лицом сильнейших бедствий обычно сплачивается с властью, поскольку им неоткуда больше получить помощи.

То есть шоковый эффект от бомбардировки, о котором писал Икле, быстро пройдет. Основные социальные противоречия же в обществе после ядерной войны возникнут как раз по поводу радиационно загрязненных территорий. Сильное загрязнение будет. В список первоочередных целей включаются АЭС, а разрушение реакторов ядерными взрывами вызовет гораздо более сильное излучение и радиоактивное заражение. Например, если взрыв боеголовки в 1 мегатонну создает радиоактивное излучение в 100 рад на площади 2000 кв. км, то такой же взрыв над АЭС мощностью в 1 ГВт создаст такое же излучение на площади 34 000 кв. км. Долгоживущие изотопы, образовавшиеся в реакторе, ядерным взрывом будут выброшены в атмосферу и осядут следом, аналогичным загрязнению от аварии на Чернобыльской АЭС. Помимо этого, наземные взрывы будут создавать области сильного радиоактивного заражения, не говоря уже о нейтронных бомбах, создающих сильную наведенную радиацию. Можно еще вспомнить идею кобальтовой бомбы, предложенную в 1950 году Лео Силлардом. Это термоядерная бомба, в которой оболочка заряда изготовлена не из урана-238, а из кобальта. Под воздействием нейтронного потока стабильный изотоп кобальта-59 превращается в высокорадиоактивный изотоп кобальта-60 с периодом полураспада 5,2 года. 1 грамм этого изотопа имеет радиоактивность 1130 кюри. Для того чтобы получить такую же радиоактивность, как во время взрыва на ПО «Маяк» в 1957 году (20 млн кюри), достаточно 17,6 кг кобальта. Силлард предлагал сделать из кобальтовой бомбы «Машину Судного дня», которая убъет все человечество радиацией.

Власти, конечно, будут стремиться эвакуировать население из этих пятен сильного радиоактивного заражения. Но, как наглядно показал пример Припяти, это означает для людей бросить все движимое и недвижимое имущество, и переезжать, не имея ни жилья, ни компенсации. В условиях воюющей страны, понесшей огромный ущерб от ядерных ударов противника, конечно, компенсации предоставить будет очень трудно или невозможно. Запретные зоны будут иметь прихотливые границы, чистая земля будет чересполосно с зараженной. Люди по большей части не будут понимать, в чем опасность, не ощущая радиации, и, несомненно, будут пытаться возвращаться в свои дома, заниматься привычным хозяйством. Как следствие, будут подвергаться, как жители Муслюмово, хроническому облучению. Их не убедишь, что в этом конкретном месте жить опасно. Они будут болеть и будут требовать себе помощи, лечения, каких-то льгот и компенсаций.

И это будет не несколько тысяч жителей «атомных деревень», не пара десятков тысяч чернобыльских ликвидаторов и ветеранов-атомщиков, а, возможно, таких пострадавших будут миллионы, вместе с обожженными, искалеченными и переоблученными жертвами ядерных взрывов, массами беженцев, а также мобилизованными в армию в ходе войны, часть из которых получит ранения и переоблучится на поле боя. Проблемы этих людей, конечно, требующие незамедлительного решения, лягут на хозяйство страны, получившей опрокидывающий ядерный удар, у правительства которой и так хватает забот поважнее и срочнее. Обстановка постядерного общества будет очень накаленной, на грани мятежа. Такого себе ни Икле, ни писатели-фантасты просто не в состоянии вообразить.

Выжить после ядерной войны можно, даже на зараженной земле. Но нужно ясно понимать, что это будет очень трудным и непростым испытанием.