В 5.15 начинается большое наступление, участвуют две наши роты при поддержке 33-го танкового полка. На местности, что идет вверх, и на высотах полно русских, все они успели окопаться. Это южное ответвление от линии Сталина.

Обе роты были готовы к 5.00. Мы выкатили наш вездеход на позиции; командир лично поведет на нем роты в атаку. Земля вокруг превратилась в грязь после дождя. Танки медленно поползли к позициям русских, малые, средние, тяжелые. Каждого охватило лихорадочное возбуждение, как это всегда бывает перед атакой. Щеки пылали, глаза горели, сердца бились чаще, а мысли были сосредоточены на одном: добраться до них, уничтожить их! Совершенно случайно я вспомнил, что сегодня день рождения Лорли. Но у меня нет времени, чтобы думать об этом. Отданы приказы, атака начиналась, и я брошен в самую гущу боя.

Когда на часах было 5.15, вперед выдвинулись стальные гиганты – целых сто сорок танков! Скоро с русскими будет покончено ко всем чертям. К сожалению, нам на нашем вездеходе удалось пройти не слишком далеко. Мы безнадежно застряли в какой-то канаве, поэтому пришлось продолжить путь пешком. Я на всякий случай захватил с собой несколько посыльных. Один из них нес флаг батальона, который мы везем с собой в каждом бою: так легче определить, где находится командир. Едва мы успели достичь укрытия, попав под защиту высокого и густого пшеничного поля, и получить известие о том, что танки вышли к дороге, из леса слева, с открытых позиций прямо в поле перед нами и из строений по нас был открыт плотный огонь. Нам пришлось двигаться по полю ползком. Оставалось на виду только знамя, чтобы роты, которые шли за нами, не теряли нас из вида, и это было большим недостатком для нас, так как русские постоянно обстреливали эту точку на местности.

Мы не могли отдать приказ танкам отойти назад, так как у нас не было с ними связи. Водитель вездехода, который ехал за нами, вызвался вернуться и привести танки, но его машина снова застряла. Пока водитель пытался найти решение, как снова заставить машину ехать, он заметил, что его вездеход застрял над норой, из которой торчал ствол вражеского миномета. Ему пришлось срочно выбираться из машины и пускаться наутек, подобно дикому кабану, минуя многочисленные укрытия, в которых было полно хорошо замаскировавшихся русских.

Одна из рот уже направилась вокруг леса; она же должна зачистить строения рядом. Командир пожелал отправиться с ними, захватив с собой свой маленький штаб. Он поведет людей через деревья, а затем остановится со штабом на небольшой высотке справа, тем самым оказавшись между двумя ротами и обеспечив себе обзор с высоты птичьего полета.

С пистолетами и карабинами наготове мы шли через лес. Но там было всего несколько русских, и после короткого боя мы зачистили от них территорию. Майер был рядом с командиром с поднятым вверх боевым штандартом. Когда мы подошли к высотке, русские снова открыли по нас стрельбу. Пули свистели над головой; повидимому, мы оказались именно там, где русские сосредоточили самый убийственный огонь. Забраться на холм не было возможности: мы не имели пулеметов, только карабины, пистолеты-пулеметы и ручные гранаты. Но именно потому, что все выглядело невозможным, мы должны были продолжить идти вперед. Должны сбросить русских оттуда.

Медленно мы крались ползком вдоль холма: было бы просто сумасшествием высовывать головы. Русские сидели в своих хорошо замаскированных окопчиках, и их не было видно. Наконец возвратились несколько наших танков, которые, похоже, искали командира. Я сразу же побежал через лес назад и передал танкистам задание помочь нам выкурить противника из его нор. Все вздохнули с облегчением, когда я возвратился назад с танками и дал им направление на высоту. Машины двинулись вперед, а мы следовали за ними, стреляя в укрытия и бросая туда гранаты. Оттуда шел дым, но в большинстве случаев цель не была достигнута: русские не осмеливались высунуть головы из своих нор. Они просто высовывают наружу свои винтовки и жали на спусковые крючки или бросали ручные гранаты, даже не посмотрев, куда те полетят.

Над русскими укрытиями уже катились танки, утюжа их туда-сюда по несколько раз; можно себе представить, что люди в этих норах превратились в месиво, однако это было не так. Русские все еще были повсюду, стреляли из своих нор и бросали гранаты.

Рядом со мной упал лейтенант Кляйне-Херцбах. Попадание в живот. Лейтенант Цирн остается рядом, чтобы побыть с ним последние минуты. Офицер умирает у него на руках, не приходя в сознание.

Нам приходится проверять каждую щель, забрасывать внутрь гранату, а затем приканчивать русских огнем из пистолетов и винтовок. Никаких криков о сдаче: русские предпочитали быть раскатанными в своих норах.

Однако то здесь, то там появлялись стальной шлем и две поднятых грязных руки. Но мы не признаем права на пощаду после гибели Шульца: после того как он был перевязан, русские его расстреляли заново. А мы все его любили, это был прекрасный парень. Теперь уже мы здесь не просто ведем бой, он превратился в массовую бойню!

Зачистка отняла у нас довольно много времени: нора за норой, пока, наконец, выстрелы не прекращаются.

Мы пересчитали мертвые тела русских. Их было сто тридцать пять. Мы потеряли одиннадцать человек. Над одной из таких нор [окопов] мы ненадолго остановились, чтобы восстановить дыхание и выкурить сигарету. Мы действительно заслужили это.

Командир хотел организовать штаб где-нибудь рядом. Когда мы двинулись дальше, на нас обрушились осколочные снаряды вражеского противотанкового орудия. Я шел между лейтенантом Куном и лейтенантом Цурном, и оба они упали. У лейтенанта Куна изо рта потекла кровь. Через секунду его голова свесилась на левую сторону – он был мертв. Лейтенант Цурн получил осколок в верхнюю часть руки. Слава богу, ранение легкое, но все же ему пришлось отправиться в пункт оказания первой помощи.

Рядом с пунктом первой медицинской помощи я обнаружил прежний полевой штаб полка. Здесь находился обер-лейтенант Бауэр, и я должен был рассказать ему о том, что произошло утром. Перед уходом мне сказали, что у лейтенанта Цурна лишь легкое ранение и он скоро вернется назад.

На обратном пути я шел по обочине дороги, и, прежде чем вышел на позиции 3-й роты, мне в очередной раз пришлось уткнуться носом в грязь. Грохот и взрыв были такой силы, будто всему миру пришел конец, вихрь воздуха бросил меня ничком на землю и осыпал сверху комьями земли.

Прямо рядом со мной разорвался осколочный снаряд. Я выждал несколько секунд. Потом я почувствовал каждую свою косточку от головы до пят (а что, у солдата на фронте их нет?) и понял, что у меня все цело, что нигде на теле не течет тонкая струйка, после чего стремительным броском бросился прочь. Я рывком поднялся и побежал к полевому штабу так быстро, как только могли нести меня мои ноги. И это тоже помогло, так как я неосознанно проделал все это во время паузы между залпами вражеских орудий.

Пока мы лежали на позициях, глядя на русских перед нами, которые закрепились на ферме, а теперь окапывались и получали подкрепления, нам сказали, что наш 1-й батальон, II/10 и танки должны снова атаковать в 16.30.

И действительно, ровно в 16.30 появились танки с сидящими на них солдатами. Мы издали дружный вопль одобрения, когда увидели, что русские пустились в бегство сразу же, когда обнаружили подход наших танков! Русская артиллерия прекратила огонь. Возможно, она снялась с места, почувствовав опасность. А может быть, русские просто бежали и не сумели спасти свои пушки. Сейчас очень пригодились бы немецкие бомбардировщики! Они усиливают панику и облегчают нам работу. Но они не могут одновременно находиться повсюду.

Пока мы производили зачистку пшеничного поля, обнаружили там несколько русских, которые не пожелали сдаться. Не оставалось ничего другого, кроме как скосить их огнем.