Наконец-то у нас будут отпуска! Как надолго, когда и т. д., нам объявят сегодня. Мы можем отправить трех человек. Я один из них, потому что у меня остался еще тот отпуск на Рождество, как говорит мой командир. Ура! Может быть, я буду дома на Пасху! Это было бы лучшим пасхальным подарком!

27 марта 1942 г. после двухдневной задержки (что это была бы за армия без такого!) это наконец произошло: я отправился в отпуск.

Разве меня волновали пятичасовой путь от города Щигры до Курска в открытом грузовике и моя собственная температура 39 градусов? Все мои мысли были дома. Все провожали меня с наилучшими пожеланиями и были за меня рады. У некоторых, конечно, было тяжело на сердце: ведь, естественно, каждому хотелось поехать домой…

Я и сам часто ныл и жаловался и, как любой солдат, посылал кучу проклятий, что тоже позволительно. Но обычно я люблю повторять выражение «типично для армии». Но в этой поездке домой обеззараживание от вшей в Пшемысле (Перемышле) и все остальное было прекрасно организовано. Мы были ужасно впечатлены. Все, практически все было великолепно подготовлено и так же чудесно выполнено.

Неудивительно, что мы пребывали в прекраснейшем настроении, может быть, только чувствовали себя более спокойно, чем обычно. Это ведь настоящее событие, когда через 14 месяцев тебе предстоит встреча с твоей любимой и детьми. Это похоже на сон. Я рисовал в своем воображении первый момент нашей встречи, первый вечер в моей маленькой квартире, детей… а в Лунденбурге, все еще не могу поверить, что через два часа я буду стоять перед табличкой на двери с моим именем. Как я позвоню в звонок? Коротко и неохотно? Или долго и взволнованно? Заключу ли я сразу же в объятия свою жену и детей в порыве безудержной радости или остановлюсь в дверях, не в силах вымолвить ни слова? Я не знаю. Я продолжаю смотреть на часы и считать километры, которые приближают меня к моей цели.

Как прекрасна немецкая земля. Какие здесь чистые дома, поля и дороги, совершенно другие люди, и в одежде, и по характеру, и в дарованиях. Каждый должен просто гордиться тем, что он немец.

Медленно появляются радиовышки в Бизамберге, вот уже можно увидеть Леопольдсберг и Каленберг. Мы переезжаем Дунай. Из окон домов, из автомобилей на улицах, из огромных заводских окон, где толпятся люди, – нас отовсюду приветствуют, выкрикивают, машут руками. Я не успел даже толком понять, что прибыл в родной город, как поезд выкатился к вокзалу Нордвестбанхоф. Должен признаться, что по моей щеке невольно покатилась слеза радости, что в горле будто застыл ком, который никак не удавалось сдержать. Дом… Вена… Не могу поверить в это.

Мы все быстро направились к выходу. Каждый хочет выбраться отсюда как можно скорее. Послышалось несколько громких приветствий, а потом… потом меня вытолкали на улицу… Медленно и неуверенно я осмотрелся вокруг… Пратерштерн… здесь все так ново, движение транспорта, мощеные улицы, высокие здания, люди, женщины. Опьянев от счастья, я окунаюсь в городские улицы, через окна городского транспорта они проносятся мимо, я провожаю их взглядом. Пассажиры с любопытством смотрят на меня: они что, понимают, что я прибыл из России, с Восточного фронта? Хотя конечно: на мне же все еще русская меховая шапка, мой трофей. Скорее долой ее, а вместо нее – мой полевой головной убор.

В такой атмосфере нереальности происходящего я перешел через небольшую рыночную площадь у моего дома. Сейчас рынок открыт. Может быть, моя жена сейчас дома? А что я буду делать, если ее нет? У меня нет ключа. Потом я гоню подальше такие мысли.

Шаги за моей спиной переходят в бег. Я невольно оглядываюсь и… заключаю в объятия жену…

О, этот чудесный, волшебный отпуск. Двадцать один день блаженства. Каждый день – праздник. Описать это невозможно. Семейный круг, не омраченный никакими проблемами, часами игры с детьми, разговоры с женой, взаимные рассказы, истории, все это «мы снова вместе»… все это было так чудесно.

После всех бедствий и лишений, после невзгод и страданий, после месяцев, прожитых вне всяких благ цивилизации, – три недели дома. Не нужно больше спать в норах, нет вшей, тревог, вражеских атак. Это был не просто отпуск – лучше не могло быть даже на небесах, я уверен: мягкая белая постель, пижама, водопровод. А когда становится темно, ты просто нажимаешь маленькую кнопку, и сразу появляется яркий струящийся свет. Всегда есть бумага, радио и… мир. Да, есть еще тысячи мелочей, без которых невозможно жить, но которых мы лишились после 22 июня.

И вот я стою с кучей посылок для моих товарищей, для командира роты, на вокзале Нордбанхоф, у поезда, который снова повезет меня на восток. Быстрый поцелуй и твердое пожатие руки – вот и все на прощание. Но этим пожатием были сказаны больше тысячи слов, в которых были прошлое, настоящее и будущее… в них была Германия!

Поезд медленно выкатился с вокзала, проехал мимо матерей, жен, невест, отцов, братьев – всех тех многих, кто стоял, провожая медленно уходящий состав, утирая слезы со щек. Сколько из них сейчас испытывали странное предчувствие, что многие из тех, кто уезжает сейчас в поезде, навсегда останутся где-то далеко?… Может быть, и те, кто им дорог, тоже.

Моя жена оставалась храброй до конца. Поезд катился по мосту через Дунай, а мысленно я уже находился там, на фронте, со своими товарищами.