Вторая попытка

Переместив лагерь на 40 километров вдоль подножия горы, путешественники, как пишет Кук, «провели два прекрасных дня в походе и обследовали окрестности» . Начальник определил путь, по которому следовало начать новый штурм. Из статьи Данна:

25 августа. Я высказал свои предыдущие возражения против Хайрама, слегка их усилив. «Возможно, он настолько же против твоей кандидатуры, как и ты против его, — сказал Доктор. — Но он, по крайней мере, не такой упрямец, как ты». Я ответил, что человек, настаивающий на своем, просто имеет чувство собственного достоинства и понимает, когда ему пытаются что-то навязать. Миллер считает, что мне следовало жестче высказаться насчет Хайрама. Доктор получает больше обвинений такого рода от Миллера, чем от меня.

Ложимся спать. Я сказал, что следующую экспедицию буду организовывать сам. «Ради бога, не забудь меня», — ответил Миллер.

Через коварное сборище снежных башенок мы поднялись с помощью веревок на серак к крошечной точке на огромной полярной равнине, к палатке, до которой я уже и не думал дойти. Ночью, когда мимо пронеслась лавина, на палатку обрушилось шесть дюймов снега. Предсказание Доктора понемногу оправдывалось. Он ликовал. Еще бы! Он нашел дорогу к вершине Мак-Кинли. «Если только не случится крупного невезения, мы дойдем туда за пять дней», — заявил он.

26 августа. Доктор сейчас сказал за гороховым супом: «Мы должны провести ночь на вершине Мак-Кинли. Не думаю, что подобное когда-то проделывали на такой высокой горе и на такой широте, — не понимаю, почему». Итак, еще один выводок цыплят посчитали до их выклева. Все тело охватило какое-то оцепенение. «У тебя нервы не в порядке, — сказал Доктор, — я недавно заметил». Вздор!

Оранжевые и лиловые вечерние тона заливают эти чарующие белые пространства, идущие дальше вниз, бог знает куда .

(Первыми, кто переночевал на вершине Мак-Кинли, стали четверо восходителей из команды Университета Мэйдзи. Случилось это 5 апреля 1960 года. Автор знает людей, встречавших рассвет на макушке Эльбруса — «вершине Европы». Они гордятся этим чрезвычайно. Возникает, как говорят они, единение человека с горой или даже с Богом. Из-за разреженности воздуха такая ночевка физически почти невозможна, чего Кук в 1903 году, по-видимому, не понимал.)

Продолжение статьи Данна:

27 августа. Меня предупредили, что я простужусь, если буду есть снег, — еще одно арк­ти­­ческое пугало.

Хайрам рассказал душещипательную историю о том, как он не смог поймать лошадей, направился сюда пешком и услышал с ледника свист: «Прямо как Доктор». Он пошел на этот звук, заблудился и провел ночь на льду. Всего несколько часов назад его заметил Фред. Я достаточно хорошо владел собой, слушая эту историю — блестящую иллюстрацию глухоты, слепоты и тупости. Хайрам, безусловно, выдающийся исследователь, а мы — замечательная группа. Но любой осел мог догадаться, что свистел сурок.

28 августа. Мир, безусловно, приближается к концу. Доктор встал первым и начал готовить завтрак, впервые за всю экспедицию. Это выглядит как подход к стартовой черте, настолько он уверен в успехе.

И опять молча, гуськом мы тащились по этой мистической авениде. Странно, как дрожь от приводящих в ужас картин уменьшается, если вы наблюдаете их во второй или третий раз, и как после всего, чего вы натерпелись, попав сюда в одиночку, это сглаживается в компании.

Один или два раза Фред громко сообщал о сравнительном весе рюкзаков, азартно доказывая, что его груз тяжелее моего. Хайрам, естественно, его поддержал, поэтому, когда мы дошли до палатки, он ее сложил и бросил мне со словами: «Слушай, Данн, я думаю, твой мешок самый легкий», с чем я не согласился. Тогда наш механический гений соорудил весы из шеста для палатки и ледоруба. Насчет их устройства долго торговались, мой груз оказался самым легким после пяти попыток измерения. Фред продолжал ворчать, пока я не вставил: «Бог мой, мы все согласны, что ты лучше всех укладываешь рюкзак, никто и не думает этого отрицать». «Тогда я не понимаю, как это получается, — начал Хайрам, — что самый легкий груз всегда…» «Ты берешь лошадь, которая до 15 лет не работала, — нашелся Фред, — конечно, она может тащить больше, чем та, что усердно трудилась всю жизнь». Доктор только поглядывал и улыбался. Я его обожаю.

28 августа. Мы впервые попробовали пеммикан, который Доктор достал из своего угла и нарезал кусками хайрамовым ножом. Мне понравилось. Классная вещь. Напоминает по виду грибницу, а на вкус — кекс с изюмом. Он наверняка склеит нам кишки.

Мы не ждали появления солнца и к 10 часам уже избавились от всего ненужного. «Нам важно сосредоточиться на питании, а не на одежде», — сказал Доктор, отбрасывая в сторону свитер, и мы отправились — пробивать тропу в восьмидюймовом рыхлом снегу под слепящим холодным солнцем к подножию огромного отрога, выступающего из основания пологого юго-западного плеча Мак-Кинли, которое, по убеждению Доктора, должно стать более легким на своей дальней или восточной стороне, скрытой от нас отрогом. Это казалось правдоподобным. Мы взяли продуктов на десять дней. Половину припасов предполагалось оставить в лагере, который будет устроен вечером. По планам Доктора, лагерь нужно поставить под крутым склоном, на высоте 10 000 футов.

Склон начался некрутым подъемом по неровной поверхности, оставленной лавиной, но рюкзаки были такие, что оставалось неясным, как выдержать следующие десять минут. Тропинку пробивали по очереди, каждый по 50 шагов, потом отдых. Когда привыкли, проходили по 75 шагов и отдыхали каждый час. Никто не разговаривал. Во время отдыха мы пробивали ногами отверстия в фирне, легкомысленно поворачивались спиной к склону и опирались на него рюкзаками. Однажды, проделывая это, мы получили первое предупреждение. Хайрам потерял равновесие и начал сползать-сползать-сползать; тогда Фред схватил его и несколькими движениями вернул на место — и таким образом спас ему жизнь. Вытирая пот с загорелых лиц, мы смотрели друг на друга и смеялись, даже Хайрам. Смотрели на лица в темных очках, превративших всех в незнакомцев: Фред — суровая личность, Док — смешной здоровый мужик, Хайрам — старый клоун.

У нас было только три ледоруба. В то утро никто о них не думал, у всех хватало вещей. Мне достался длинный ивовый шест от палатки. Он не предназначался ни для поддержания равновесия на этих полувырубленных ступенях, куда часто даже не помещался целиком носок ботинка, ни для того, чтобы очищать их от зернистого материала, сыпавшегося из-под аккуратно поднимаемых ног Хайрама. В первые смены никто из шедших впереди не хотел менять ледоруб на мой шест. Когда, наконец, я подсунул шест Хайраму и тоже смог рубить ступени, на более крутом склоне у меня получалось не очень хорошо, и все жаловались, что ступени слишком далеко расположены друг от друга .

Кук замечает, что самым трудным оказалось не вырубать ступени во льду, а убирать снег — 14 дюймов, — покрывающий лед, в котором только после этого вырезалось углубление — опора.

Статья Данна:

Теперь мы рубили ступени строго по очереди — тот, кто шел впереди, прорубал примерно сто ступеней, ждал остальных и уступал место шедшему за ним, а сам вставал в хвост колонны. Мы медленно продвигались к отвесному западному краю под нависающими балконами.

29 августа. Глядя вниз с высоты добрых 2000 футов, где мы цеплялись за склон пальцами ног, я не испытывал головокружения, но в мозгу с калейдоскопической скоростью возникали картины того, как я падаю, что чувствую, как долго это будет продолжаться и какой сенсацией станет. Час за часом каждую минуту я, делая неуверенный шаг, внутренне проклинал себя и переживал, что скажут наши цивилизованные друзья, какими будут их сочувствующие комментарии относительно нашей группы, без альпинист­ского опыта безрассудно ринувшейся покорять самую высокую гору континента. Это меня злило. Вы скажете — трусость? Малодушие? Возможно. Но личная проверка еще впереди.

Поднимаюсь на Мак-Кинли с шестом от палатки. Иногда, в особенно опасных местах, все внутри начинает кипеть из-за того, что я сам поставил себя в такое положение с такими спутниками. Мое слепое пренебрежение молчанием Доктора на тему альпинизма теперь сказывается еще и другим образом. Это не выявляло отсутствие стойкости у него, как я думал раньше, но говорило о его безрассудной смелости. Хотя теперь я пожинаю то, что посеял. Однажды я спросил: разве не нужно идти в связках на таких крутых склонах? Никто не ответил, кроме Фреда, заявившего: «Я не собираюсь ни с кем связываться. Человек должен надеяться только на себя, когда бродит по таким местам». И он прав.

Один из реквизитов исследователя — помимо отвращения к мылу и воде — это его нечувствительность. Я не могу не восхищаться Хайрамом и Доктором и их черствостью, которая не является ни храбростью, ни самообладанием. Их мозг не пылает, приходя в ужас в критические моменты жизни. Оно и лучше. Где бы мы оказались, если бы с нами был еще один придурок вроде меня?

Последние два дня Доктор был настоящим товарищем. Вероятно, он понял, что это последнее усилие, и готовится к грандиозному спектаклю — отказу. В любом случае сегодня вечером я уверен, что он действительно пытается сделать все возможное, чтобы подняться на Мак-Кинли. Даже если мы потерпим неудачу, закончатся самые ужасные страдания — дни после первого поражения, а потом… О! Что я буду испытывать к Доктору? Возможно, незаслуженную жалость, но это изменит всю мою шкалу оценок. Я не смогу на это повлиять. Мы стараемся, чертовски стараемся. И все мое прошлое справедливое недовольство и расистская антипатия к Хайраму исчезли. Сегодня мы испытывали дружеские чувства друг к другу. Но я знаю, что это неискренне и бессмысленно; уберите опасность, и все станет как прежде. Но такое поведение, пока оно продолжается, и есть героическое. И я часто чувствовал, что я бы умер за подобные вещи в этой жизни. Впереди ты или сзади, в будущем или прошлом — в таких местах этого не понять. Мозг работает слишком быстро, а способность переносить холод и голод потрясает.

Я нездоров? Возможно, но это не место для холодного благоразумия, по крайней мере для меня, хотя мы с Фредом, когда дошли сюда, устроили боксерский поединок — чтобы согреться.

Было 5 часов, и мы находились прямо под вышеупомянутыми балконами. Вверх вел только один путь — прямо по плечу бергшрунда, выступающего, как гаргулья из небоскреба. Мы взобрались по нему, но дальше дороги не было. Доктор сказал: «Так или иначе, ставим лагерь, а там посмотрим». Здесь не было и трех квадратных футов ровного пространства, поэтому мы начали долбить стену, чтобы хватило места для палатки, а затем опять скрючились, чтобы все поместились. Шелковый потолок дрожал, как паутина, и давил мне на голову. Даже в тепле мы были окоченевшие, усталые, обескураженные.

«Чай или гороховый суп?» — кто-то рассмеялся. Возможно, в конечном счете для нас было бы лучше тихо соскользнуть с этой гаргульи, пока мы спим, как в преследующих меня видениях, или чтобы страшный белый выступ бесшумно упал в ночь вместе с нами. Я заговорил вслух об этом, но Хайрам запротестовал, добавив: «Мы не хотим упоминать такие вещи, даже если мы их чувствуем».

Фред раздраженно наблюдает, как Хайрам возится с примусом. Доктор пишет в дневнике свои каракули. Как же тепло становится от чая! — с грязными кусками разломанных цвибаков, которые Доктор достает из белого мешка и бросает нам, приговаривая: «Это твоя порция, Данн». Каждому две чашки. Сначала ты черпаешь из котелка, а когда остается немного — расплескиваешь по спальным мешкам. Затем пеммикан — сколько хочешь. Хайрам рассказывает, как водить машину. Теперь все смеются. Все окружающее — просто шутка; есть что-то дьявольское в том, чтобы просто здесь находиться. У всех замечательное настроение, все относятся терпимее друг к другу, чем когда-либо раньше. Разве мы не одни во всем этом обманчивом белом мире? Мы зависим друг от друга. Но пока что единственная наша привязанность — горячий чай.

30 августа. Вот это да! Ох уж эти следующие четыре часа! Я, конечно, был с шестом от палатки — никто к нему бы и не притронулся на этом отрезке. Вся вчерашняя пытка со страхами, сожалениями и губительными фантазиями вновь навалилась на меня на этом дрожащем краю конца. Мы останавливались, затем, пошатываясь, с застывшими лицами, с трудом проходили вокруг рубящего ступень, чтобы он остался сзади, очень медленно опирались спиной на склон для отдыха, тщательно прилаживая задники ботинок в отверстия для носков. Но чаще переводили дух лицом к склону, наклонившись над бездной, чтобы дать отдых плечам, так что белое сияние внизу проплывало между ног вверх тормашками.

Сотни раз я приходил к выводу (и сейчас в этом уверен), что я не создан для покорения горных вершин, и еще сотни раз я называл себя идиотом, глядя на неуклюжие задницы Хайрама и Доктора. Вцепившись в палаточный шест, еще и еще раз я поворачивался, чтобы получить восхитительное страдание от зрелища того, как ненавистная бездна поднимается вверх.

Однако время пролетело как молния. Я не верил, что уже третий час. Доктор шел впереди. Была моя очередь рубить ступени, но Доктор, кажется, не собирался забирать у меня шест и отдавать ледоруб.

…Я предлагал и предлагал ему шест, но не мог понять — он не отдает мне ледоруб потому, что считает, что мне лучше оставаться сзади, или не хочет с ним расставаться. Я был вполне согласен идти сзади, но я чувствовал, что Доктор вроде как жертвует собой ради меня. «Здесь сплошной лед, будь осторожней», — невозмутимо говорил он между двумя тщательно отмеренными ступеньками, остановившись, чтобы порубить их поглубже. «А они не слишком далеки друг от друга?» — он задавал те вопросы, которые должен был бы задавать я, если бы шел впереди, но я их не задавал. Слова утешения; он меня просто восхищает. Фред с Хайрамом никогда не разговаривают, только во время отдыха, но и тогда сплошные ужасные банальности.

Кажется, что для каждой ступеньки нужно десять минут. Руками в варежках не за что ухватиться. Я спросил Фреда, что он думает по поводу восхождения с шестом для палатки. «Ты меня не заставишь использовать его на таком льду», — ответил он. А Хайрам (только подумайте) заявил: «Тот, кто несет кол от палатки, вообще не должен рубить ступени». Но все продолжалось как раньше. «Склон становится более пологим», — произнес Доктор. Так оно и было. Потом я засыпал его вопросами об этом, пытаясь со смехом подловить его на обещаниях. «Смотри, впереди скалы, вершина хребта», — сказал Доктор. Да, действительно. «Спасибо вам, спасибо вам», — повторял я, будто это была заслуга Доктора. «Я просто восхищен, как вы прошли этот склон», — восклицал я. И я по-прежнему восхищаюсь, несмотря на все предыдущие написанные мной недоброжелательные страницы.

30 августа. [Вечер.] Зенит впереди внезапно окаменел, превратившись в большую розовато-желтую полосу камня, закрывая видимость, подобно тому, как оглушает удар грома. Доктор сбросил свой рюкзак и побежал, бормоча на ходу указание устроить лагерь на первом же плоском месте.

Там, где черный гребень, ведущий к вершине розовых утесов, должен был выполаживаться, все оказалось абсолютно отвесным.

В палатке все молчали. Интересно, кто-нибудь признался самому себе, что мы потерпели поражение, или они сделают это только тогда, когда сами убедятся? И насколько Доктор теперь уверен, что проведет ночь на вершине? Похоже, что цыплята еще одного его выводка выклюнулись мертвыми.

Фред мрачный. Хайрам занимается примусом. Барометр застыл на отметке 10 800 футов.

Доктор только что вернулся в палатку после долгой медитации. «Никогда, никогда, — торжественно объявил он, — я не видел ничего более прекрасного». Похоже на него! Дух Севера, подобно Моисею, высек воду из скалы. Но он прав, я это видел. Ковер из облаков не покрывал запретной тундры, туман не смягчал острые выступы этих полярных вершин, только тусклая красная дымка искажала глубины мироздания, предупреждая, что они, мы и жизнь принадлежим, в конце концов, разным мирам.

Прошлой ночью я пытался заглушить свой страх с помощью софистики. Теперь скажу честно. Я боялся спуска больше, чем подъема.… Если бы мне предстояло что-то сделать, я бы привел в порядок свой дом .

Люди приводят свой дом в порядок перед смертью. Сочувствую Данну.

31 августа. Примерно полдень. Все зашевелились очень поздно. После завтрака поступило распоряжение не собираться. Фред с Доктором пошли без рюкзаков к скалам.

Я беседовал с Хайрамом: «Хайрам, я хочу попросить у тебя прощения за все то обидное, что я сказал или сделал за эту экспедицию». Он засмеялся, посмотрел в сторону и ответил: «Все в порядке». У меня почти выступили слезы. Потом мы говорили так, будто выросли вместе, были в опасности на кораблях в полярном море. Я выразил уверенность, что дальше мы не пойдем. Хайрам сменил тему.

Фред с Доктором только что вернулись. «Сделайте чай и добавьте целую банку молока», — попросил Доктор. Я слышал, как Фред говорил: «Мы не смогли найти дороги, хоть какой-то. Ее нет». Хайрам разразился предположениями. «Доктор-р-р, вы ведь не собираетесь сдаваться?» — и начал показывать на гребни и ледники справа и слева, говоря, что мы, конечно, должны спуститься и подняться по ним. Доктор пробовал его урезонить. Казалось, что Хайрам искажает некоторые вещи, но я стыдливо восхищался его решительностью. Но тут в палатку вошел Фред и поставил точку: «Меня тошнит от таких воплей». Это вопли? Думаю, да, мне было стыдно как никогда. Но это не имело значения.

Собираемся вниз. Чтобы покорить такую гору, нужно нечто среднее между храбростью и решительностью. Простите, если я назову это интеллектом.

Мы начали второпях спускаться. Я слышал о людях, у которых выступал кровавый пот, и что-то красное капало у меня со лба во время этого самого ужасного спуска. Я помню, что постоянно говорил Доктору о разных видах храбрости; как просто было мне стоять на краю кратера вулкана Пеле вскоре после того, как был разрушен Сен-Пьер, потому что там жизнь и смерть не находились в моих собственных руках, как здесь, где мне грозят новые проблемы с трусостью и ответственностью, которые я еще не сумел решить. На полпути вниз Доктор настоял на том, чтобы забрать у меня шест от палатки, за что я навечно вознес его на Олимп .

Бесстрашный, почти безрассудный подъем не увенчался успехом, но люди, оказавшиеся на значительной высоте, смогли рассмотреть окрестности. Кук пишет:

За ледником Питерс мы увидели замечательную цепь гор, которая тянулась параллельно великой горе примерно в 16 милях от нее. Высота этой горной цепи была примерно 7500 футов на севере, к югу же она постепенно повышалась до 11 900 футов. Многочисленные ледники, сползая вниз, прорубали ущелья по обеим сторонам. Это уникальное географическое образование я предложил назвать хребтом Рузвельта. Западная часть хребта Рузвельта — ряд бесснежных предгорий, большей частью пирамидальной формы. Их я предложил назвать предгорьями Ханны .

Марк Ханна — американский сенатор, друг и соратник президента Мак-Кинли. Появилось и еще одно название: гора Хантер — как пишет Кук, «в честь мисс А. Хантер из Ньюпорта» .

Возвращение

Положение отряда между тем было плачевным: стояло начало сентября, бури приносили снежные заряды, продуктов осталось в обрез, трава промерзла, а северные ветры напоминали, что совсем скоро придут долгая зима и полярная ночь. Возвращение по старым следам было невозможно, ибо на западных склонах хребта трава замерзла и лошади не смогли бы прокормиться. Спасением мог стать сплав по глубокой реке Токлат, впадающей в Танану, и далее по Юкону. Но в этом случае первопроходческий дух экспедиции исчезал, ибо все эти места были хорошо известны. Кук принял другое, рискованное решение — идти вдоль внешней стороны подковы Аляскинского хребта на северо-северо-восток. По правую руку, как он предполагал, в цепи гор должен открыться прогал, по которому можно перевалить в бассейн реки Суситны. Такая дорога по неизведанной местности выглядела крайне заманчивой. На случай неудачи запасным маршрутом оставался Токлат.

Данн по этому поводу замечает:

Между главами нашего единственного и неповторимого «Тома Сойера» [приключения] мы читали правительственный отчет, который с привычной тривиальностью гласил, что существование перевала через хребет в долину Суситны «в высшей степени сомнительно» .

Статья Кука:

Мы были уже готовы начать поиски неизвестного пока перевала, когда обнаружили, что лишились шести лошадей. В своем стремлении найти подножный корм животные ушли вниз по течению Кускоквима. Оставшихся семи лошадей было вполне достаточно, чтобы везти наши существенно облегченные тюки, поэтому мы позволили ушедшим животным попытать счастья в низинах среди лосей и карибу.

Утром 4 сентября начался долгий и изнурительный поход выше линии деревьев. Идти по длинным и неровным склонам было трудно, особенно после наших высотных упражнений в горах. От каждого резкого спуска наступала слабость, сердце работало тяжело. Это изматывало еще сильнее, чем подъем. Мы настолько устали, что, пройдя всего несколько миль после обеда, разбили лагерь на отдельно стоящем холме .

В этот день охотники — Принц с винтовкой и Шейнвальд с револьвером — пополнили запасы продуктов, убив быка карибу и лося. До открытия перевала осталось несколько дней; Кук сдержан, погружен в себя и занят географическими исследованиями. Данн помогает, болеет за успех, но издерган и по-прежнему над всеми насмехается. Книга Кука:

Утром на лошадей погрузили достаточно свежего мяса и взяли курс на ледник Малдроу, за которым мы надеялись найти перевал. Мы шли по тундре два дня по семь часов, пока не подошли к концевой морене этого большого ледника, а затем направились на юго-восток для обследования гор. До этого момента наш маршрут очень напоминал тот, которым шли Брукс и Риберн, и составленная ими карта, хоть она и делалась в спешке, оказалась на удивление верной. Но дальше нам предстояло продвигаться по совершенно неизведанным местам, поэтому задача стала вдвойне интересной, но и намного более трудной.

Сойдя с боковой морены большого ледника на гравийные отмели новой реки, мы продолжили путь по широкой долине, которая, как выяснилось впоследствии, тянется почти на 50 миль в северо-восточном направлении. На востоке лежали горы со снежными шапками высотой от 7000 до 10 000 футов, а на западе — бурые выветренные горы высотой от 5000 до 7000 футов. Средняя ширина долины, лежащей на высоте 4000 футов, составляла около семи миль. В честь одного из спутников я назвал ее долиной Данна .

Статья Данна:

6 сентября. Теперь Док ходит с деревянным компасом в кармане, а топографический уровень покоится на спине у Светло-Серого (новой передовой лошади, бедного животного, загруженного ящиками с хламом до самой земли). Доктор каждый вечер «рассчитывает наше местоположение» с карандашом и соломинкой. Мы тащили сюда фунты разных инструментов, которые ни разу не использовались, и теперь тащим их домой. Сегодня Миллер сказал: «Хорошая возможность использовать ваш теодолит», указывая на угол ледника Малдроу. Док только улыбнулся, как и раньше при подобном замечании.

Вечером в лагере я продекламировал:

Жил в нашем городе старик,

Считался мудрецом,

Но, прыгнув в ежевичный куст,

Он полным стал слепцом.

Поняв в момент, что глаз-то нет

(Ума — не занимать!),

Он бросился в соседний куст

И зрячим стал опять.

Хайрам засмеялся и повторил стишок, но смысла не понял — Мак-Кинли была первым ежевичным кустом Дока, а перевал должен стать вторым — я надеюсь .

Книга Кука:

Лагерь мы разбили 8 сентября в каньоне, где протекал небольшой ручей, у подошвы черной горы с закругленной вершиной, к западу от которой мы надеялись найти проход через хребет.

Быстро перекусив несолеными бифштексами из лосятины, я попросил Принца с Данном подняться вместе со мной на эту гору, названную нами Черной Головой. Примерно через час мы добрались до вершины, высота которой составила 5400 футов. Отсюда нам открылся потрясающий вид на огромное пространство, которым, вполне возможно, мы любовались первыми из людей. В 35 милях к юго-западу, за безымянными горами высотой в 12 000 футов, мы видели непокоренную высочайшую вершину Северной Америки, отсюда очень напоминающую верхнюю часть коренного зуба. Были отчетливо видны четыре туберкулы, две из них — с западной стороны седловины, а к востоку лежали еще две — довольно высокие и более заметные. Туберкулы этого гигантского зуба разделены большими ледниками, изливающимися вниз по очень крутым склонам. Если бы не было так трудно добраться до горы с этой стороны, мы бы решили, что верхние склоны здесь весьма много­обещающие.

После того как на следующий день был проложен маршрут, мы спустились и разбили лагерь среди кустов ивняка. В русле ручья мы нашли уголь, а поблизости — некоторые признаки наличия нефти. Весь следующий день мы двигались к реке, которую заметили с Черной Головы, но, к нашему разочарованию, вид хребта не подавал надежд на существование перевала. 9 сентября наш лагерь располагался вблизи солонца, к которому сходилось много животных. Сток из бассейна Данна был направлен на север, в сторону реки Токлат. Древний ледник прорезал долину, формирующую бассейн. С восточной стороны бассейн ограничивался серией холмов, и мы чувствовали, что здесь можно найти проход. 10 сентября мы встали лагерем на крупном ручье в конце нашего бассейна и отсюда, прямо на юге, увидели большую брешь в хребте. Сквозь эту брешь вдоль ледника дули влажные восточные ветры» .

Лошади отчаянно голодали и норовили сбежать от хозяев. Чтобы следить за ними ночью, было установлено дежурство, но во время вахты Кука животные все-таки исчезли, что дало Данну повод для очередных насмешек и упреков. Однако сухие факты выглядят так: утром Кук и Шейнвальд ушли на поиски перевала, а лошади тем временем были найдены.

Статья Данна:

9 сентября. «Док, видимо, не склонен давать передышку, есть у него лошади или нет, — заметил Миллер. — Он велел передать, чтобы, найдя лошадей, вы с Принцем погрузили снаряжение и шли вверх по леднику к перевалу». «Перевалу? Какому перевалу?» — презрительно усмехнулся Фред.

Мы решили ждать следопытов, но после обеда почувствовали себя более миролюбиво и собрали вещи.

Час мы шли в метель, пока Доктор с Хайрамом не замаячили на вершине ледопада в виде гигантских фигур из-за миража .

Каждый из троих был привязан к лошади для безопасности. Трижды лошади проваливались, а один раз провалился и Фред.

Кук и Шейнвальд в прямом и переносном смысле были на высоте. Книга Кука:

За час мы поднялись на новый ледник и пошли по нему, переходя через множество трещин. Впереди было два варианта продолжения пути — севернее и южнее большого нунатака, выступавшего над поверхностью ледника. В сильный снегопад мы постепенно поднялись до высоты 6100 футов, перейдя через сотни трещин, и когда дошли до конца восточного рукава ледника, облака со снегом пропали, небо прояснилось, и мы с восторгом смотрели вниз на зеленую долину Чулитны, главного притока реки Суситна.

Затем, по глубокому свежему снегу, мы обследовали дорогу вокруг нунатака к западному проходу. Над ледником опять повисло облако со снегом, такое плотное, что мы не видели окружающих скал и шли по компасу. Около двух часов мы двигались по этому проходу, держа натянутой связывающую нас веревку, ежеминутно ожидая падения в трещину. Внезапно мы вырвались из плена облаков, и под самыми ногами Шейнвальда оказался край пропасти глубиной в 3000 футов. Мы быстро отступили назад.

Когда мы повернулись, облака на время сдуло сильным северным ветром, и открылся отличный вид на ледник, по которому мы прошли во время снегопада. Ледник был около восьми миль в длину и в ширину чуть меньше двух миль. Этот новый ледник я назвал ледником Харви в честь мистера Джорджа Харви.

Дойдя до середины ледника Харви, мы встретились с караваном. С этого места задача проведения лошадей поперек или вокруг широких трещин, обманчиво прикрытых снегом, стала весьма сложной, и в течение подъема животные часто проваливались в них. Однако теперь лошади были уже хорошо приспособлены ко всем сложностям пути, и, хотя и пугаясь частых падений в трещины, они прекрасно доставили все вьюки через перевал.

Из всех трудных приключений, выпавших на долю лошадей за долгий путь, самой тяжелой задачей оказался спуск с этого ледяного перевала. Менее чем за два часа они спустились на 3000 футов по склонам, временами слишком крутым даже для людей. Это была дорога по острым камням, льду и замерзшей земле. Однако наши животные с побитыми и израненными ногами, оставлявшие после себя кровавые следы, следовали за нами без попыток устремиться к зеленым полям в долине. Мы были ужасно рады, когда удалось без происшествий пересечь зеленый склон с высокой молодой травой, чтобы найти подходящее место для лагеря, но тут уже голодные животные отказались идти дальше, и пришлось быстро их расседлать, чтобы дать им спокойно пастись. Это была их первая порция незамерзшей травы более чем за две недели .

У Данна хорошее настроение:

Вечером мы вспомнили «Жил в нашем городе старик», но в честь Доктора я заменил ежевичный куст на ивовый. На южной стороне хребта, где зима еще не осмелилась показаться, мы были в безопасности .

Начальник, несмотря на умиротворение, заводит разговор о голоде, о возможной зимовке, опасность которой еще не миновала. При истлевшей одежде, изношенной обуви и скудных продуктовых запасах зимовка могла обернуться катастрофой. Впрочем, и на этот самый крайний случай были предусмотрены определенные меры: пеммикана хватило бы на месяц, а спички и патроны были запрятаны в несколько водонепроницаемых упаковок. Книга Кука:

За завтраком я заметил глубокую озабоченность на лицах своих спутников. Лагерь располагался среди первых кустов ивняка, росших на границе с зоной снегов. Сильный мороз заставил нас дрожать всю ночь, и когда все вылезли из палатки к немощному костру из ивовых веток, произошел откровенный обмен мнениями, закончившийся опасениями остаться здесь на зимовку. Вкус несвежего мяса, мерзкие пресные бобы и луковый чай не смягчали наступающей угрозы. В середине этих трудных размышлений одна картина нас сильно порадовала. Впервые за несколько недель наши лошади лежали сытые в высокой зеленой траве и ворчали от удовольствия. Верные, преданные создания, как мы были привязаны к ним в этот момент! Они шли за нами сквозь лес и тундру, по ледяным рекам и в снежные облака огромной горы. Они научились взбираться по крутым склонам и ходить по ледникам, в возможность чего я никогда бы не поверил. Они проявили поистине человеческое понимание целей нашей экспедиции, и поскольку у каждого были дружеские отношения с какой-то лошадью, видеть их счастливыми было для всех настоящим удовольствием.

Ценные остатки наших припасов погрузили на лошадей. Мы прошли около 15 миль, поели голубики и смородины, встретили множество воронов и куропаток. Этот переход был трудным и утомительным, однако мы испытывали необычайный подъем.

За утренним костром с безоблачным небом мы смогли хорошо осмотреть окрестности. На западе заметили большой проем в главном хребте, выглядевший более удобным перевалом, чем тот, которым мы воспользовались. Ниже находились три островерхих снежных вершины высотой около 9000 футов, а несколькими милями восточнее — остроконечный черный пик. Здесь лежали крупные ледники, накапливающие осадки. Ручьи от этих ледников, объединяясь с другими ручьями, образовывали довольно большую реку. Эту реку мы назвали в честь моего друга и коллеги по арктическим исследованиям Герберта Бриджмена из Бруклина. Река Бриджмена на протяжении примерно 20 миль течет в юго-западном направлении, затем ныряет в каньон и соединяется с прозрачным потоком, текущим из широкого прохода, образуя реку Чулитна .

Отряд двинулся по течению, переходя с одного берега на другой при крутых поворотах реки. Пока воды было немного, это не вызывало трудностей, но поток набирал силу, и уже со второго дня лошадям приходилось преодолевать реку вплавь, причем от 30 до 40 раз за день. Данн пишет:

Большинство погонщиков вам скажут, что невозможно сидеть верхом на плывущей груженой лошади. Конечно, если лошадь под вами перевернется, вам нужно успеть быстро спрыгнуть и не попасть под молотящие воздух копыта. Если только лошадь не вынесет на отмель, она утонет, а груз будет потерян. Раз за разом нам удавалось этого избежать. Мы начали ценить жизнь; каждый стоял на крупе на коленях, как цирковой наездник, пока дрожащее перегруженное создание фыркало в мутной ледяной воде. Наши глаза лихорадочно оглядывали проносящийся берег и высматривали подкрадывающиеся водовороты .

Статья Кука:

Постоянные переправы через эту ледяную реку вброд и вплавь продолжались два дня; потом над нами нависла опасность из-за неприятного случая, произошедшего с одним из членов нашего отряда и лошадью. Быстрое течение подхватило их и ударило о скалу. Подобное могло повториться в любое время, поэтому, чтобы не подвергать риску себя и снаряжение, было принято решение построить плот.

Мы нашли небольшие плоские отмели, покрытые зарослями высоких трехгранных тополей. За отсутствием лучших деревьев мы остановились здесь и соорудили плот. Тополя были толщиной примерно 15 дюймов и высотой около 80 футов. Замечательно прямые и без сучков. Мы нарубили бревна длиной в 13 футов и снесли их в удобное место, где скрепили поперечинами, прихваченными веревками .

Данн:

Док так ловко дотащил бревна до реки, что я не удержался: «Вы, должно быть, когда-то работали на лесобазе». «А я и не знал», — серьезно ответил он.

Плот получил название «Мэри Энн». Доку с Хайрамом пришлось еще один день везти и сплавлять половину снаряжения на лошадях. А на следующее утро, после того как все на ней поплясали, «Мэри» была раскритикована за малую грузоподъемность .

Были построены два новых плота из сухих елей: «Мэри Энн II» и «Этель Мэй». Кук пишет:

Наступил тяжелый час расставания с лошадьми. Они были для нас хорошими, верными спутниками, и казалось бессердечным оставлять их на произвол судьбы, ведь они могли погибнуть от снежной бескормицы или от волчьих зубов. Никто не хотел намеренно лишать жизни благородных созданий. Здесь росло много травы, но непонятно, смогут ли лошади откопать ее из-под снега, если зимой его выпадет много. В этом месте у прозрачного ручья мы расстались с семью самыми замечательными и преданными лошадьми, которые когда-либо проходили по неизведанным просторами Аляски .

Данн:

Промокшие до костей мы шли в течение десяти дней, теперь неделю мы просто жили по грудь в ледяной воде Суситны, занимаясь наиболее впечатляющим из известных мне видов спорта — сплавом по извилистым каньонам не нанесенной на карту ледниковой реки. Мы с Фредом на «Мэри Энн II», остальные — на «Этели».

В русле из белых бурунов поднимались валуны, их не всегда удавалось обойти. Неожиданно появились гранитные ворота, через которые неслась река, и таинственные острова с одинокими деревьями. Утесы сближались, и мы плыли почти что в туннеле, холодном от сочащихся стен. Мы услышали, как Хайрам сказал: «Доктор-р-р, помните, что вы — капитан». А Миллер в таких местах предсказывал «водопад», призывая прекратить разговоры и смотреть вперед.

Два плота попеременно обгоняли друг друга, и поскольку был только один набор для кухни, передний плот останавливался и ждал. Высадка с плота на ледниковой реке похожа на прыжки через обруч наездников в цирке .

Исследователей ждали новые открытия. Кук в статье рассказывает:

Вскоре после полудня 19 сентября мы остановились на отмели примерно в восьми милях к юго-востоку от морены некоего крупного ледника. Его нижний край частично обозначался на карте, составленной правительственными экспедициями, но о его верхнем крае не было никаких сведений. Мы поставили перед собой задачу исследовать этот ледник, а кроме него — восточные склоны горы Мак-Кинли, которых мы еще не видели. На следующее утро, взяв с собой рюкзаки со снаряжением и запасом провианта на три дня, мы [Шейн­вальд, Данн и Кук] забрались на концевую морену, а затем прошли восемь миль вверх по скоплениям ледниковых обломков — наиболее удивительных из тех, что мне довелось видеть. На первом изгибе мы ушли с ледника, чтобы взобраться на крутые склоны цепи гор, откуда надеялись разглядеть направление движения ледника и великую вершину.

Мы поднялись на возвышение 6000 футов, но затем дорогу нам преградили скалы. Впрочем, и здесь мы сумели нанести на карту ледник и обширную горную территорию. Этот ледник является крупнейшим ледником внутренней Аляски и, вероятно, несет в себе моренного материала больше, чем любой другой ледник планеты.

Несколько позже мы обнаружили примерно такой же ледник, но меньших размеров. Он сходил по юго-восточному склону горы Мак-Кинли. Эти два ледника я назвал в честь моих жены и дочери: ледник Фидель— более крупный — и ледник Руфь — меньший .

Фредерик Кук снова увидел Мак-Кинли:

Верхние 1000 футов имеют круглые, как у пчелиного гнезда, очертания, и три отрога гор представляют собой удобное место для глетчерного льда, по поверхности которого, вероятно, можно найти дорогу к вершине .

Через три года именно так и будет покорена Мак-Кинли. Между тем зима наступала на пятки путешественникам. Кук пишет:

Запасы еды почти иссякли, одежда была изодрана в клочья. Без шапок и практически без обуви мы волокли наши плоты по отмелям, бредя в ледяной воде по нескольку часов в день .

Наконец испытатели судьбы вышли к большой воде и 26 сентября прибыли в поселок Тайонек, ровно через три месяца после выхода из него. Руководитель экспедиции подвел итоги:

Мы прошли более 700 миль пешком, а на лодках и плотах — 300 миль. Мы исследовали большие площади новых территорий. Мы поднялись на гору Мак-Кинли на высоту 11 400 футов, обошли группу Мак-Кинли и собрали достаточно большое количество геологи­ческого и ботанического материала. Если говорить в общем, то за этот короткий период лета на Аляске мы сделали все, что было в человеческих силах .

Знаменитый геолог Альфред Брукс открытия, сделанные доктором Куком, оценил как «более важные, чем восхождение на саму вершину этой горы» [Цит. по: ].

Один из главных недоброжелателей доктора Кука, ученый, альпинист, автор много раз переиздававшейся книги «Гора Мак-Кинли. Первые восхождения» доктор Террис Мур констатирует:

Величественная презентация Куком географических достижений 1903 года, его благородное и доброе отношение к другим членам группы, включая Данна, создали достаточно благоприятное впечатление о Куке как о лидере и компаньоне по путешествиям. Он был удостоен чести войти в различные ученые общества, географические и альпинистские клубы .

Ученик Мура, один из известнейших американских альпинистов и истый враг Кука Брэдфорд Уошборн называет экспедицию Кука 1903 года «поразительным достижением, которое смогут повторить лишь через 50 лет» и восхищается тем, что экспедиция Кука «внесла бесценный вклад в географические знания об этой части внутренних районов Аляски» .

Другой американский альпинист Арт Дэвидсон, прославившийся на склонах Мак-Кинли, и тоже не из числа сторонников нашего героя, пишет, что Кук «осуществил невероятную 750-мильную экспедицию вокруг Денали, после чего помог основать Американский клуб альпинистов» . Это типичная оценка. Экспедиция circumnavigation, как ее называют американцы, занимает одну из первых строк в летописи наиболее славных деяний людей на Мак-Кинли.

Многоопытный современный путешественник, прочитав повествование доктора Кука или рассказы Данна о походе вокруг Мак-Кинли, долго будет восторгаться и думать: да возможно ли? И пешая часть, невообразимая по трудности, и опаснейшее восхождение, и безудержный сплав на построенных плотах! Три месяца! Более 1500 километров! Маршрут проходил по местам, неизвестным людям!

Отряд несколько раз разделялся, и люди порознь выполняли задуманное. Руководитель не может не радоваться, когда его небольшие группы самостоятельно и правильно выполняют свои задачи, а потом в назначенное время и в назначенном месте благо­получно соединяются. Много слов сказано Куком о снаряжении и продуктах питания — он думал об этом, кажется, постоянно. Читая Кука, мы хорошо чувствуем его добросердечие: к товарищам по путешествию, к нанятым индейцам. Мы понимаем, насколько сам он силен, бесстрашен и подготовлен к худшим условиям походного быта. Данн написал, что для покорения великой горы нужны не только храбрость и решительность, но и интеллект. Очевидно, что интеллект Кука не отстает ни от его смелости, ни от его решительности.

Благодаря экспедиции 1903 года доктор Кук получил бесконечную фору как будущий покоритель Мак-Кинли. Он почти увидел путь на вершину Большой горы. Он наверняка думал о том, что предпочтительнее идти на вершину небольшим коллективом с минимальным и многофункциональным снаряжением. Он увидел склоны Мак-Кинли в первой половине сентября и не исключал этого времени года для возможного восхождения.

Цитируя статью и книгу Кука, автор опустил почти все длинные и насыщенные дотошными деталями географические сведения. Очевидно, что доктор Кук стал главным специалистом в Америке по Мак-Кинли.

Есть еще один важный аспект. За эти месяцы Кук научился путешествовать, точнее сказать, преодолевать трудности во время путешествия, трудности, заранее неизвестные. В будущем Кука поджидают еще одна затяжная осада Мак-Кинли, краткосрочное великолепное восхождение на вершину, бросок к Северному полюсу, тоже сравнительно быстрый, великолепный и подчиненный жесткому алгоритму, и возвращение с полюса к людям длиною в год — одно из самых великих путешествий в мире. Маршрут вокруг Мак-Кинли стал хорошей тренировкой перед возвращением к людям с Северного полюса, когда Куку потребуется искусство невыдуманного выживания.

Заканчивает Кук свою статью 1904 года так:

Местность, где расположена гора, лежит далеко в глубине материка, из-за чего доставка туда людей и припасов представляет собой большую проблему. Гора эта, наверное, одна из самых крутых среди крупнейших мировых вершин, а арктический климат начинает проявлять себя у самого ее подножия. В отличие от горы Святого Ильи, обледенение здесь не такое экстенсивное, чтобы весь маршрут следовать по леднику. Тому, кто сможет в будущем покорить эту громадную гору, придется прокладывать путь по осколкам скальной породы, ледяным склонам, остроконечным пикам, под средним углом в 45° — по крайней мере до высоты 14 000 футов. Это будет свершение, которое по своим непревзойденным трудностям и тяжким разочарованиям сравнимо с покорением Северного полюса .

Кук живет с мыслью о полюсе. В письме от 14 декабря 1903 года Роберт Пири прислал ему теплые слова: «Поздравляю со сделанным на горе Мак-Кинли и весьма сожалею, что не удалось достичь вершины. Надеюсь, с другим снаряжением вы одолеете ее» [Цит. по: ].

Вряд ли в Америке были люди, которые сомневались в способностях и возможностях Фредерика Кука, и летом 1906 года он организует вторую экспедицию к полярной заоблачной вершине.

Отправить

Олег Артамонов

В книге В.С.Корякина Фредерик Альберт Кук, на странице 77 размещено фото. Мак-Кинли. 1956. Исчез большой снежный надув, остальное без изменений. На фотографии ОДНОЗНАЧНО вершина, показанная Куком, но без снега. Снимок хорошего качества. Источник фотографии не указан.