Глава 14. Школа номер сорок семь
С борта ледокола на берег выбрались без приключений. Захар, стискивающий обрез, вертел головой во все стороны. Он уже понял, что в Иркутске сюрпризов гораздо больше, чем ему встретилось на протяжении всего пути. Здесь стоило держать ухо востро. И хотя девушка говорила, что до убежища осталось недалеко, расслабляться не стоило. Кто знает, что за тварь может подстерегать в ночной темноте? Если уж тут обезьяны на людей охотятся, а подо льдом гоняют плотоядные рыбины…
Здание школы показалось через пару минут. Когда-то оно было окружено деревьями и кустами, здесь был настоящий сад. Сейчас растительность потемнела и перекрутилась. Единственным источником радиации в Иркутске оказались осадки, но и их, вкупе с затянувшейся на двадцать лет зимой, хватило, чтобы некогда красивые растения превратились в пугающие невообразимостью форм скелеты. Само здание было целым, во многих окнах сохранились даже стеклопакеты. Правда, немного и, по всей видимости, исключительно из-за того, что прозрачный пластик не был самым востребованным материалом в подземных убежищах. А вот в некогда прозрачных стенах фойе стеклопакеты отсутствовали. Вместо них установили щиты, собрав их из подручного материала – досок, листов металла.
– Здесь кто-нибудь дежурит? Нас видят? – поинтересовался Захар у странно притихшей девушки.
– Нет, – односложно ответила она.
– А если те же обезьяны?
– Приматы, слава богу, пока не такие умные. Окна все заколочены, на двери – засов. Человек его открыть снаружи может, а обезьяна – нет. Так и живем. Да мы вообще мало на поверхность ходим.
– А чем вы тут питаетесь вообще?
– Запасами, – коротко ответила девушка.
Захар прикинул, сколько запасов нужно, чтобы прокормить людей в течение двадцати лет, и покачал головой. Повезло, ничего не скажешь. Интересно, запасы – это что? Консервы? Так срок годности вышел давно. И даже, если предположить, что консервированные продукты сохранились – как тут людей цинга не выкосила еще? Захар много читал про моряков, исследовавших северные моря в восемнадцатом веке. Деревянные корабли на парусной тяге частенько затирало во льдах, и люди застревали там на год, а нередко – и больше. Им тоже приходилось питаться исключительно консервированными продуктами. И цинга была настоящим бичом мореплавателей. Случалось так, что к тому моменту, когда зима отступала, выпуская корабли из ледяного плена, управлять ими было некому – цинга косила целые экипажи. Тогда спасались лимонным соком, и то далеко не всегда помогало. А чем спасались люди здесь на протяжении двух десятков лет? Будто услышав его мысли, Юля снова заговорила тихим голосом:
– У нас часто бывает свежая рыба. Мы ставим сети под лед. Не в таких количествах, как хотелось бы, – мы можем делать это только с борта ледокола. Сам видел, что будет, если на лед выйти. Еще у нас что-то вроде огорода есть. В небольшом помещении, которое прогреть легче всего. Там лук, чеснок, еще петрушка какая-то. Но все равно витаминов не хватает. Болеют люди часто очень. Потому и на поверхность стараемся не соваться лишний раз. Иммунитет никакой, заболеть – запросто. Особенно, учитывая, что тут творилось после наводнения.
Объяснять Захару не понадобилось. Он и сам мог неплохо представить, что было после того, как вода, хлынувшая через уничтоженную плотину, сошла, и Ангара вернулась в свое старое русло. Тысячи трупов, которые некому хоронить. Легионы крыс, пирующих на разлагающихся телах. Эпидемия. С гарантией. Даже в условиях постоянного холода. Да, несладко тут было.
– Изначально людей было вроде как больше – я сама не помню, мне дядя рассказывал. Он был у нас кем-то вроде следопыта. Он несколько раз пытался пройти в нижний город. Как-то он нашел большое убежище – люди заселили двенадцатиэтажный дом, укрепили его, как могли, наладили какое-то отопление. Их там много было – не меньше двух тысяч, дядя говорил. Они все умерли. Он говорил, что это было похоже на чуму, как ее описывали в старых книгах. Сотни раздувшихся, посиневших трупов. Им пришлось сжечь этот дом – вместе с трупами. Потом два человека из тех, что ходили с дядей, заболели и умерли. Все тогда очень испугались, испугались того, что и мы… так же… Но повезло.
Девушка становилась все многословнее. Захару показалось, она говорит, чтобы не дать ему задать какой-то вопрос, отвечать на который ей не хотелось. Что-то было не так, но что именно – понять он не мог.
Они добрались до входа. Юля на секунду замерла перед дверью, отодвинула фанерный лист и запустила руку внутрь. Пошумела чем-то несколько секунд, потом раздался стук, и дверь открылась.
– Пойдем.
Внутри оказалось темно и пусто. Видимо, в убежище спустили все, что могло пригодиться. Голые стены и потолок. Даже двери в кабинетах отсутствовали. Деревянное покрытие с перил было ободрано, остались одни металлические конструкции, торчащие ребрами обглоданного скелета. Захар достал фонарь. Девушка поманила лесника рукой и пошла по коридору.
Дойдя до конца, она свернула в проем, где оказалась лестница. Юля зашагала по ней вниз. Два пролета – и вот они у массивной металлической двери. Девушка остановилась перед ней, набрала полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и постучала. Стук был не простой. Захар не запомнил ритмический рисунок – уж больно замысловатым он был. Код настоящий. Несколько секунд ничего не происходило, затем загремело железо, и дверь приоткрылась.
– Ферзяева? – того, кто говорил, рассмотреть не получалось, но голос у него был явно удивленным. – Ты откуда взялась?
– Оттуда, – буркнула девушка. – Открывай.
– Ты одна? – последовал вопрос.
– Нет. С другом.
– С каким еще другом? – теперь в голосе слышалось явное недоумение.
– С тем, который сейчас эту долбаную дверь вынесет, – прорычал порядком продрогший Захар. – Долго ты нас тут держать будешь?
Вынести толстенную дверь ему было не по силам, но в голосе его звучала такая уверенность в своих силах, что внутри, после секундной паузы, раздалась возня, и дверь со скрипом открылась.
– Заходи медленно, руки в гору задери и не дергайся, – скомандовали из-за двери. – А ты, – это, видимо, адресовалось кому-то еще, – пойди и скажи, что Юлька пришла. С кренделем каким-то.
Захар шагнул внутрь, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте, резко контрастировавшей с полумраком, подсвеченным белым снегом, вверху. В коридоре школы тоже было темно, но лунный свет, проникавший сквозь щели в щитах, закрывавших окна, позволял видеть хотя бы контуры. Здесь же не было видно ничего.
Дверь за спиной грохнула, закрываясь, и тут же луч света от ручного фонаря с динамкой, узнаваемого по характерному звуку, ударил Захару в лицо. Тот прикрылся рукой.
– Ну что ж ты, зараза, мне светишь в лицо? – Всплыли в памяти строки из какой-то древней даже по меркам времени до Срани, песенки, которые он и не преминул озвучить.
– Спокойно стой, не дергайся, – светивший, видимо, рассмотрел лицо Захара, так как луч опустился ниже, немного задержался на кобуре, из которой торчала рукоять обреза, а потом отодвинулся в сторону. – Проходи. Медленно.
Теперь заскрипело впереди, полоса тусклого света упала из-за открывшейся второй двери, и Захар смог рассмотреть «привратника».
Бледный, худой парень, одетый в тулуп, с густыми, блестящими от жира волосами направил в живот Захару… арбалет! Самый настоящий арбалет! Видно было, что оружие – самоделка. Далеко не спортивное оружие из карбона и прочего пластика, которое можно было до Срани приобрести в спортивном магазине по сумасшедшей цене, нет. Ложе было грубо выточено из куска древесины, обработанной наждачкой, «рога» оружия представляли собой металлическую пластину – видимо, рессору от какого-то транспортного средства. Болт, лежащей в выемке, тоже был самодельным. Но от этого менее смертоносным он не становился. Захар представил себе, как заточенная тонкая арматурина разрывает ткань многострадального пуховика, рвет брюшину, внутренние органы, и его передернуло. Действенная штука, должно быть. Хоть и крайне медленная в перезарядке.
– Да без проблем, – буркнул лесник, шагая в открывшуюся дверь.
Узкий коридорчик за дверью освещался лампадкой, чадящей на металлической трубе. Захар потянул воздух носом – какой-то жир, судя по едкому запаху.
– Вперед давай, там встретят.
Девушка шла по коридору вместе с Захаром. И только сейчас он понял причину странного ее поведения там, наверху. Она боялась. Боялась возвращаться. И, наверное, не зря. Тут ей рады не были, это очень бросалось в глаза. Черт, чего она натворила? И как вообще оказалась в убежище релейного завода?
Коридор закончился простой деревянной дверью. Захар тряхнул головой, решительно толкнул ее и остановился на пороге.
Они оказались в большом зале. Ну, если это помещение можно было назвать залом. Площадь – примерно квадратов двести-двести пятьдесят. Стены закрыты пенопластом, какими-то тряпками, досками. Утепление, видимо. Потолки – метра два с половиной. Низкие для такого помещения, отчего сразу появилось чувство зажатости. Все пространство было заполнено нелепыми хижинами из картонных коробок, обрезков досок и другого строительного мусора. Особняком выделялись палатки – синтетические импортные, брезентовые отечественные. Между палатками и нагромождениями картона вел лишь один небольшой коридорчик. Несмотря на костры, горящие в закопченных жестяных бочках, тут было холодно. Захар покрутил головой, пытаясь понять, куда же девается дым из бочек. Видимо, тут работала какая-то хитрая вентиляция. Больше всего походило на то, что жители убежища переключили стандартные вентиляторы, входящие в комплектацию школьного бомбоубежища, на выдув.
В глубине стояла большая армейская палатка – столовая или что-то вроде зала собраний, наверное. Дальний конец помещения тонул в темноте. Освещался зал только отблесками пламени из бочек. Впрочем, здесь, на крохотном пятачке перед началом «жилой линии», их было целых четыре, как понял Захар – они выполняли роль тепловой завесы, не давая неизбежному сквозняку из коридора расходиться по залу. В их свете можно было легко разглядеть людей, направляющихся ко входу. Видимо, вестовой, которого отправили вперед, наделал немало шуму. Заспанные обитатели убежища выползали из своих жилищ и подтягивались к пятачку, так что тут очень скоро стало тесно. Их лица не выражали радости при виде Юли, из-за чего Захар еще сильнее утвердился в своих подозрениях.
– Ты откуда взялась, Ферзяева? Тебя ж на завод отправили? – послышался из толпы удивленный голос.
– Оттуда и взялась, – угрюмо ответила девушка.
– Да она сбежала! Еще и кренделя какого-то с собой привела!
Это уже кто-то другой говорил. Захар поискал глазами говорившего. Кренделя. Ты смотри.
– Ты правда сбежала, что ли? – Девушка не ответила. По залу разнесся гул голосов. – Так нас же теперь релейщики… Того… – Вычленил Захар из общего гомона.
– Да давайте их назад отправим, да и все, – раздался громкий крик откуда-то из толпы.
Захар вскинул бровь. Нормально тут так люди живут. Дружненько.
– Он это сейчас серьезно, что ли? – не поворачивая головы вполголоса спросил он у стоящей за ним Юльки.
– Боюсь, что да, – вздохнула девушка.
– На улицу ее! Пусть назад идет, откуда пришла! А с ним разобраться, кто он такой вообще! – из толпы выступил крепкий парень, резко приблизился и попытался схватить девушку за рукав бушлата.
Та отдернула руку. Захар отодвинул девушку за спину и положил руку на обрез, откинув ремешки кобуры.
– Грабли убери, – тихо, но веско прогудел он. Вышло довольно угрожающе.
Парень оглянулся и, не найдя поддержки у соплеменников, вернулся на свое место. Вперед протолкался сухонький старичок.
– Успокойтесь все, – надтреснутым голосом проговорил он, подняв руку в успокаивающем жесте. – Расходитесь давайте. Чего разорались? Разберемся сейчас.
– Ага. А пока мы разбираться будем – нас релейщики наказывать примчатся? Чего она вернулась? Она же сбежала, Пал Евсеич! – не успокаивался все тот же парень.
– Утихни, – отмахнулся старик. – Расходимся. Я разберусь, и утром, на совете мы решим, как быть.
Толпа все так же недовольно гудела и тем не менее стала распадаться на отдельные кучки. Люди действительно начали понемногу расходиться, хоть и нехотя. Захар с уважением посмотрел на старичка, которого выскочка, что хотел вытолкать Юлю из убежища, назвал Пал Евсеичем. Видимо, у старика тут был недюжинный авторитет.
– Вы – со мной, – распорядился Павел Евсеевич. – Юля, успокойся. Все будет нормально. А вы, молодой человек, уберите руки от оружия. Не нервируйте людей. Никто вас не тронет.
Захара аж передернуло. Молодой человек? Сто лет его никто так не называл. И сейчас с отросшей бородой меньше всего он подходит для такого эпитета. Лесник только покачал головой, но руку с обреза убрал. Старик развернулся и, не оглядываясь, двинулся вперед, уверенный, что Юля с Захаром следуют за ним. Девушка повернулась, как-то виновато взглянула на Захара и мотнула головой: пойдем, мол. Захар лишь пожал плечами и тронулся с места.
Школьное убежище, чего, впрочем, и следовало ожидать, было намного меньше, чем на релейном заводе. Пока они лавировали между палатками, Захар пытался прикинуть, какое количество людей живет здесь. По всему выходило, что около сотни. Но почему тогда они ютятся здесь, в тесноте? Ведь школьное убежище в случае тревоги должно было вместить всех учеников. Почему же все пространство не используется? Ответ пришел сам собой: холод. Банальный холод. Обогреть один большой зал проще, чем несколько маленьких.
Вообще, убежище производило тягостное впечатление. Здесь не жили. Здесь выживали. Захар покачал головой: до уровня жизни релейщиков школьной общине очень и очень далеко. Нереально далеко. Как до неба.
Они миновали главный зал, прошли по короткому коридорчику и остановились перед металлической дверью. Пал Евсеич достал плоский ключ из кармана шинели, отпер дверь и сделал приглашающий жест. Захар не стал мяться и, пригнув голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, шагнул внутрь.
Комната местного старейшины раньше была кладовой. Места здесь хватало только на письменный стол, два колченогих стула, да кресло-кровать, на котором, судя по всему, Пал Евсеич и спал.
Освещалась комната двумя тусклыми лампадками. В углу стояла металлическая бочка, превращенная каким-то умельцем в некое подобие буржуйки. Толстая труба из нержавейки уходила в стену.
Здесь было относительно тепло. Захар даже смог расстегнуть куртку. Пал Евсеич уселся за стол, Юлька – на стул рядом с ним. Захару хозяин каморки указал на кресло-кровать. Лесник скинул рюкзак и поморщился от боли, задев рану. В пылу бегства, битвы с обезьянами и сумасшедшей гонки по льду Захар совсем забыл про нее. Сейчас же в руке начало дергать. Пал Евсеич заметил гримасу, увидел порванный рукав, испачканный кровью, и предложил:
– Может быть, вам в медпункт? Пусть осмотрят?
– Нет, спасибо, – помотал головой Захар. – Я сам.
– Как скажете, – пожал плечами старичок. – Не против, если в процессе мы познакомимся и пообщаемся?
Настал черед Захара пожимать плечами. Старичок удовлетворенно кивнул.
– Позвольте представиться, Меньшиков Павел Евсеевич, директор общеобразовательной школы номер сорок семь.
– Захар.
Почему-то его не удивило то, как отрекомендовался старик. Было в нем что-то такое… Директорское.
Лесник аккуратно стянул куртку, зашипев от боли, когда рукав пришлось отдирать от раны: кровь успела запечься, и ткань подкладки прилипла.
– Захар…? – Пал Евсеич явно ждал продолжения.
– Просто Захар.
Рукав свитера тоже прилип, и так легко, как куртка, отдираться не хотел. Лесник стиснул зубы и дернул. Ткань отошла вместе с корочкой, и он едва не вскрикнул от боли. Из раны вновь начала сочиться кровь.
– Вы уверены, что не хотите, чтобы вам помогли? – участливо поинтересовался старый директор.
– Сам! – почти прорычал Захар, стягивая рукав водолазки и осматривая рану.
Ему повезло; рана была не более чем длинной, поверхностной царапиной. Если бы не рваные края и не продолжающая сочиться кровь – можно бы и вовсе не переживать. Захар подтянул к себе рюкзак и достал аптечку.
– Тогда начнем разговор, если вы не против, конечно.
Захар против не был.
– Итак, начнем с наиболее насущного. Юля, как и почему ты тут оказалась?
– Сбежала, – тряхнула челкой девушка.
Сейчас, когда она сняла шапку и бушлат, Захар понял, что не ошибся насчет ее возраста. Лет двадцать пять, не больше. Он достал из аптечки пузырек с перекисью водорода, зубами вытащил пробку и полил рану. Жидкость зашипела, запузырилась, и Захар скрипнул зубами.
– Ее хотели изнасиловать. Я оказался рядом. Не люблю насильников, – проговорил Захар.
– И что вы с насильниками сделали, позвольте поинтересоваться?
– Убил, – просто ответил Захар, доставая пинцет. Он придвинул одну из коптилок поближе, натянул уцелевший рукав водолазки на руку и, держа инструмент через ткань, принялся прокаливать пинцет на огне.
– Только одного, – вставила Юля. – Второй успел сбежать.
– Жаль, что успел, – буркнул Захар.
– Это очень и очень нехорошо… – покачал головой директор.
– Вот и я говорю – хреново, что сбежал.
Захар закончил стерилизацию и теперь погрузил пинцет в рану, доставая оттуда нитки от свитера и частицы подкладки. Конечно, при таком освещении вероятность того, что в ране что-то да останется, была велика, но лучше уж так, чем совсем никак.
– Видите ли, Захар, у нас с обитателями релейного завода очень непростые отношения. И им явно не понравится, что Юля сбежала, да еще и стала причиной смерти одного из членов их общины.
– Двух, – перебил Захар.
– Но вы же сказали, что второй насильник живой… – растерянно развел руками Пал Евсеич.
– Часовой на дверях решил проявить рвение, – объяснил Захар. – Пришлось объяснить ему, что нам очень надо наружу.
– Это очень, очень, очень плохо! – сокрушенно повторил Пал Евсеич.
– Что плохо? Что ее не изнасиловали? – Захар нашел в аптечке хирургическую иглу и стерилизовал теперь ее, готовясь накладывать швы. – Как ты вообще туда попала? – Захар взглянул на девушку.
– Меня… Меня продали.
– Чего? – вытаращился лесник, забыв о ране.
– Продали, – девушка пожала плечами.
Лесник продел нитку в ушко иглы и посмотрел на директора школы.
– Так. Рассказывайте, что у вас тут вообще происходит. А то чего-то мне с каждой секундой все удивительнее и удивительнее становится.
– Да, конечно. Нам же вместе теперь нужно придумать, как выйти из ситуации.
– У… Вон оно чего… Ну-ну… – Захар достал свою бессменную фляжку, всколыхнул, страдальчески сморщившись, когда жидкость колыхнулась на самом дне, и сделал большой глоток. – Подумаем, – выдохнул он. – Время не тяните, рассказывайте.
Рассказ получился не особо длинным, но Захара шокировал. История отношений с «релейщиками» была простой и… фантастической. Если опустить тупиковые ветви повествования, выходило следующее.
В этом районе Иркутска, кроме людей с релейного завода было еще три общины. Сорок седьмая школа – бывшие ее ученики, пришедшие в роковой день по какой-то надобности, педагогический состав и некоторое количество выживших из расположенного рядом жилкомплекса. Некие жестянщики – люди, облюбовавшие руины речного порта, и, как понял Захар из рассказа директора школы, крайне отвратительные личности, едва ли не каннибалы. И рыночные, засевшие где-то в труднодоступном месте. Труднодоступном не в плане крепости, а в плане радиации и разрушенных зданий. То ли тучу так неудачно пронесло, то ли еще чего – только именно там пройти мешал неистовствующий дозиметр. Что характерно – почти везде в других местах уцелевшего города фон был нормальным. Единственный путь, который вел к рыночным, лежал через подземный переход, вырытый незадолго до войны. Вот только ни один человек, в тот переход пошедший, до сих пор обратно не возвращался. Лишь это и спасало рыночных, про которых знали только то, что они есть, от рэкета, устроенного «релейщиками».
Да. Совершенно обычные в условиях Срани люди оказались малость не такими, какими показались сначала Захару. Имея в своем распоряжении самое крупное и благоустроенное убежище, в котором разместились вполне комфортно, оказывать помощь другим они не спешили. Как и переселять их к себе. С одной стороны, разумно – в условиях перенаселения и на релейном заводе не сладко пришлось бы. Вот только если бы они просто сидели у себя и никого не пускали…
Через несколько лет после начала Срани к школе подъехал приснопамятный БТР. Из башни пальнули очередью по первому этажу, и в громкоговоритель приказали всем выйти из убежища. Перепуганный народ вывалил наружу. Имея четыре ружья и несколько луков с арбалетами, смастеренными трудовиком незадолго до гибели, они ничего не могли противопоставить свирепого вида мужикам с автоматами, прикатившим на бронетранспортере в сопровождении вездехода. Означенные мужики пробежались по рядам, отобрали нескольких женщин из числа тех, что помоложе, и прикладами загнали их в грузовой отсек вездехода. Нескольких мужчин, попытавшихся возмутиться, пристрелили там же, во дворе. А потом из вездехода вышел мужик, назвал себя Батей и сказал, что, если обитатели убежища не хотят, чтобы подобное повторилось – они обязаны ежемесячно сдавать «релейщикам» некоторый объем полезного барахла: строительных материалов или того, что в их качестве можно использовать, годной в пищу еды или дичи, ну, и, если вдруг подвернется чего особо ценного и уникального – типа газовых баллонов, семян или исправной техники – тогда объем к сдаче пересчитывается. Ну а если не согласны… Батя пожал плечами, и в тот же момент пулеметная башня на бронетранспортере недвусмысленно качнулась из стороны в сторону.
Общине пришлось выполнять требования релейщиков. И до недавних пор это удавалось делать. Пока не погиб единственный серьезный добытчик общины – Ферзь. Он же – Ферзяев Антон, до Срани – молодой охотник-промысловик, Юлин дядя, вместе с девочкой пришедший в убежище из подвала жилого комплекса, ставшего непригодным для жизни сразу после похолодания.
Недавно отслуживший срочку Антон нашел себя в охотничьей артели. Тем роковым летом он вернулся с промысла домой и застал день «икс», играя с пятилетней племянницей. Родители Юли были на работе. В нижнем городе. С того самого утра, когда сестра позвонила Антону и попросила посидеть с девочкой вместо приболевшей бабушки, Антон больше не видел ни ее, ни зятя.
Именно благодаря Антону все эти годы община стабильно выдавала норму. То ли промысловик был удачливым, то ли имел какой-то особенный подход, но он всегда находил больше, чем другие. Именно он нашел нетронутый по какой-то причине в первые страшные годы оптовый продовольственный склад, еду с которого таскали почти месяц, под покровом ночи, чтобы не привлечь внимания ни жестянщиков, ни релейщиков. Один из залов убежища забили продуктами, остатки которых община доедала до сих пор. Именно он вычитал про технологию автоклавирования, благодаря которой консервированную еду можно было перезакрывать, продлевая, таким образом, срок ее годности. Именно он научил Юлю всему, что умел сам. Теперь становилось понятно, почему девушка так уверенно обращалась с оружием, не истерила и вела себя вполне мужественно во время побега с релейного завода.
Ферзь умудрялся возвращаться с добычей даже после того, как пришли приматы – здоровенные мутировавшие и приспособившиеся к суровому климату павианы, скорее всего – разбежавшиеся из Иркутского зоопарка. Как они не погибли во время наводнения – непонятно. Чем они питались в разрушенном городе – неизвестно. Фактом оставалось лишь то, что, мигрировав в уцелевшую часть города, павианы предпочитали питаться людьми. В условиях новой напасти добывать норму становилось все труднее, и Антон все чаще говорил о том, что надо искать выход из ситуации. Что нужно или воевать с релейщиками, объединившись с другими общинами, или уходить из города. Его не поддерживали. Люди привыкли к такой жизни. Привыкли к тому, что их обирают. Зато – без лишнего риска погибнуть в схватке с павианами, напороться на арматуру в поисках пути из города или замерзнуть насмерть, такой путь найдя. Сначала просто кривились и уходили в сторону, когда Ферзь заводил разговор, если это происходило на совете – плавно съезжали с темы. А со временем начали выказывать открытую неприязнь к его словам. Особенно когда к этим словам начали прислушиваться самые молодые члены общины – ребята от восемнадцати до двадцати пяти лет, для которых Ферзь был кем-то вроде супергероя.
Некоторые из жителей общины посчитали, что Антон разносит вредные идеи, и вместо того, чтобы пудрить молодым мозги, лучше бы он больше времени посвятил поискам. И в один день на общем собрании Ферзю запретили учить молодежь.
А потом Антон ушел в поиск… И не вернулся. Уходил не один, с еще тремя мужчинами, из тех, что постарше. Вернулись все, кроме него. Рассказали, что попали в засаду приматов, с каждым годом становящихся все умнее. Тело отбить не смогли. Юля тогда прорыдала всю ночь. А через месяц община не смогла набрать норму для сдачи заводским. Ее добавили из своих запасов. Еще через месяц ситуация повторилась. А на третий месяц пришли к выводу, что такими темпами они скоро вовсе останутся без еды. И заставили женщин тянуть жребий. Короткую соломинку вытянула Юля.
Захар, закончивший шить рану и наложивший на руку повязку, сидел в углу на табурете и тихо отъезжал от услышанного. Он искренне не понимал, как можно отдавать своих женщин. Жители общины успокаивали себя тем, что в убежище релейного завода женщин ждет более сытая и обеспеченная жизнь. И женщины в это верили тоже. Даже скандал вспыхнул: некоторые искренне хотели оказаться на месте Юли. Однако на справедливости жребия настояли. И девушка отправилась на завод вместе с очередной партией топлива и строительных материалов. Ну а там ее уже встретил Захар.
– И теперь вы считаете, что релейщики придут мстить? – Лесник достал самокрутку из портсигара, но закуривать не стал.
– Нет. Почему мстить? Наказывать, – пожал плечами директор. Причем, сделал это так безразлично, что Захару даже стало страшно.
– Да… Дела… – протянул лесник. – И как думаете этот вопрос решать?
– Не знаю, – честно признался Павел Евсеевич. – Раньше мы всегда собирали норму. И никогда не думали, что не получится это сделать.
– М-да. И как вы думаете, когда они придут?
– Днем, скорее всего. Они не станут долго тянуть. Но и с утра ждать их не стоит. Они знают, что мы никуда не денемся.
– Ясно. Значит, времени немного есть. Юля. Отправляйся спать. А мы с Евсееичем пошушукаемся немного.
– Не надо ей сейчас никуда отправляться. Пусть тут спит.
Директор встал, кивком головы предложил Захару сделать то же самое. Потом натянул висевший до этого вдоль одной из стен тросик, и задвинул ширму. Теперь места визуально стало еще меньше – драная мешковина поделила и без того небольшую каморку практически напополам. Зато девушка могла спокойно спать. Отпускать ее в общую часть убежища и правда было боязно. Захар не знал почему, но он чувствовал ответственность за дальнейшую судьбу девушки. Мы в ответе за тех, кого приручили, да.
Юля немного повозилась за ширмой, и наступила тишина – измотанная переживаниями, девушка уснула мгновенно. Захар повернулся к директору.
– У вас есть карта города, Павел Евсеевич?
На то, что наступило утро, в убежище не указывало ничего. Точно так же потрескивало пламя в бочках, тусклым светом разгоняя мрак, так же слегка першило в горле от чада, полностью вытянуть который вентиляторы были не в силах без внешнего привода.
И точно так же множество пар глаз смотрели на Захара с Юлей, которые сейчас стояли в тени большой брезентовой палатки, установленной у дальней стены зала. Это было привычное место для собраний, и поместились все. Еще и для выступления место осталось – чистый пятачок пять на пять метров.
Павел Евсеевич вышел на центр импровизированной площади, прокашлялся и заговорил:
– Итак, на повестке дня у нас один вопрос. Один – но глобальный. Я не буду скрывать: мы на пороге войны с релейным заводом. Чем эта война закончится – думаю, понятно без пояснений.
Толпа зашумела. Директор поднял руку, требуя тишины. Люди успокоились не сразу.
– Мы можем избежать этой войны, отдав людям с релейного Юлю и выдав убийцу их товарищей. – На этот раз шум был, скорее, одобрительным. – А можем… уйти.
Последнее слово, сказанное директором, будто повисло в воздухе среди внезапно наступившей полной тишины. Несколько секунд было так тихо, что Захар услышал, как у кого-то тикают часы.
– Уйти? Из убежища? – кажется это был тот самый парень, что порывался выгнать Юлю сразу же, как только они пришли. – Куда уйти? Как уйти? Бросить все здесь и идти искать чистые земли, которыми бредил Ферзь? Это сумасшествие. Даже если предположить, что они есть, – мы не знаем, что происходит вокруг. Если мы не в состоянии выжить здесь – куда мы пойдем? Где мы будем жить? В лесах, которые кишат хищниками? А жрать мы что будем? Снег? Да мы сдохнем от холода!
Павел Евсеевич махнул рукой, прерывая говорящего.
– Среди нас есть человек, который пришел с чистой земли. Земли, где нас не будут пытаться сожрать павианы. Где мы не будем провожать людей на рыбалку, как в последний путь. Где нам не придется платить унизительную дань. Где у нас будет намного больше шансов на выживание, чем здесь. Давайте его по крайней мере выслушаем. И тогда будем решать. Поверьте, у него есть что нам сказать.
Захар протянул руку, ободряюще сжал Юлькино плечо и шагнул из тени палатки в круг света. Он обвел взглядом обитателей школьного убежища. Бледные, худые, заросшие волосами, давно нормально не мывшиеся, они выглядели гораздо хуже, чем люди из монастыря или даже зэки из лагеря старателей под Золотым. Даже если отбросить внешний вид. У них было то, чего Захар не видел ни у кого из виденных до сих пор выживших. Печать страха. Страха и покорности перед обстоятельствами.
Они смирились со своей судьбой. Смирились с тем, что они проиграли. Проиграли в тот день, когда отдали своих женщин и согласились платить дань. Захар вдруг почувствовал отвращение. Стоят ли эти люди того, чтобы помогать им? Ведь при всей своей жестокости, релейщики были гораздо ближе Захару по сути. Батя и его люди не остановились бы ни перед чем, чтобы выжить. Эти же… они сломались. Сдались и опустили руки, отдавая своих людей, своих женщин. Так стоят ли они хотя бы тех усилий, что придется придать голосовым связкам, чтобы говорить с ними? Захар всмотрелся в лица пристальнее – и увидел то, что искал. Печать страха и безволия лежала не на всех. У некоторых сквозь нее проступала надежда. Робкая, опасливая – но надежда. Люди устали жить в страхе. Хотя уже и не могли представить себе жизнь без него.
Он оглянулся назад, на Юлю, стоящую в тени большой палатки. Посмотрел на замученных такой жизнью женщин, прижимающих к себе оборванных детей. И решился.
Даже если они смирились с такой жизнью – это не значит, что они не заслуживают лучшей. И, как казалось Захару, если кого-то в Иркутске и нужно спасать – то этих людей. Не о духовном же спасении релейщиков говорили его видения, чем бы они ни были.
– Вы меня не знаете, – начал Захар. Он не повышал голос, но его гулкий бас разносился по помещению, будто усиленный громкоговорителем. – Вы меня не знаете, и оснований доверять мне у вас нет. Точно так же как, у меня нет оснований врать вам. Меня зовут Захар. Я пришел из тайги. Я проделал огромный путь в одиночку. На снегоходе. Ни разу мне не попадалось мест с повышенным радиационным фоном. Ни разу до того момента, как я пришел сюда, меня не пытались сожрать. – Тут Захар лукавил, но вся правда его слушателям была пока не нужна. – И при этом я считал, что живу в погибшем мире. Я ошибался. Я шел сюда в надежде узнать, что произошло с миром. Считал, что здесь условия не в пример лучше тех, в которых довелось жить мне. Думал увидеть цивилизацию, что поднимается с колен. Услышать радиосигналы из других городов, познакомиться с людьми, которых не сломила даже ядерная война. Которые сплотились против общей беды. А что я увидел?
По залу пробежал шепоток.
– А увидел я, – Захар слегка повысил голос, – стаи помойных крыс, грызущихся на руинах города за кусок падали пожирнее. Хотя нет. Неверная метафора. Вы даже не пытаетесь грызться. Вы сдались. Вы платите дань своими соплеменниками. Дань людьми, которые дышат одним с вами воздухом последние двадцать лет. – Захар сделал шаг назад, протянул руку и, взяв Юлю за руку, мягко вытолкнул ее в круг. – Посмотрите на эту девушку. Вы все ее знаете. Она росла на ваших глазах. Ее дядя год за годом спасал вас, добывая вам пищу, отдавая за вас большую часть дани, которой вы позволили себя обложить. И как вы отплатили ему? Отдали сестру вместо пайки, которую были не в состоянии собрать без него?
По толпе прогудел ропот. Вперед выступил тот самый парень:
– Да кто ты такой, чтоб пенять нам? Ты вообще знаешь, что нам довелось пережить? Какого…
– Заткнись и вернись на свое место, пока я тебе кадык не вырвал, – спокойным и даже доброжелательным тоном распорядился Захар. – Небось, с релейщиками так не базаришь, а? Чмо. Не заставляй меня руки пачкать.
В толпе кто-то рассмеялся, и Захар понял, что попал в точку. Выскочка побледнел и вернулся в толпу.
– Скажите, вам не надоело жить, как крысам? Вы хотите жить, как живут люди? Не прячась в норах, не дрожа за свою жизнь каждую секунду? Хотите жить, не ожидая, что придет злой дядя с пушкой и потребует ваших баб? Что вы будете делать, когда не соберете норму и в этом месяце? Кого вы отдадите на этот раз? Ее? – Захар указал пальцем на миловидную женщину под сорок, стоящую в первом ряду. – Ее? – Девушка, Юлькина ровесница, стоящая с тем самым горластым парнем, поежилась. – Или может ее? – Девочка лет пятнадцати спряталась за спину пожилого мужчины, сжавшего кулаки.
– Ты что-то конкретное предложить хочешь или просто поумничать пришел? – голос, прозвучавший из толпы, звучал раздраженно. – Если по делу что-то – говори. А проповеди твои нам и нахрен не нужны. Мы сами знаем, как у нас обстоят дела.
Захар кивнул, улыбаясь.
– Речь не мальчика, но мужа. Хорошо. Давайте перейдем к делу. Я могу вывести вас из города. И я сделаю это, если вы сами захотите этого.
– И куда мы пойдем? – голос из толпы был полон сарказма. – Жить в снежных домах и питаться корой с деревьев?
– Там, куда я вас отведу, еды хватит вам и вашим детям. Дальше я не загадываю, – с улыбкой парировал Захар. – А еще там есть семена и станки, оружие и патроны, одежда и обувь. И этого всего много.
– И где эта земля обетованная? – поинтересовался тот же насмешливый голос. – Ты имей в виду, мы сорок лет по пустыне ходить не сможем. Вымрем нахрен.
Захар ухмыльнулся.
– Росрезерв, слышали такое слово?
Ответом была пораженная тишина.
– Перед самой войной, – продолжил Захар, – старая программа Росрезерва была признана малоэффективной. Большие хранилища, способные прокормить целый город, стоили слишком дорого – в обустройстве, содержании. Кроме того, вероятность того, что придется кормить город, была невероятно мала. Уже тогда предполагали, что если кому-то доведется воспользоваться этими хранилищами – то это явно будут не тысячи людей, а горстки выживших. В таких условиях обустраивать огромные спецхраны было пустой тратой средств. Именно отсюда, с Сибири, начали реализовывать более дешевую и продуманную программу – программу малых убежищ, разбросанных по всему краю. В них есть все необходимое для жизни – для настоящей жизни, а не жалкого ее подобия. И у меня есть карта. На этой карте отмечено расположение всех малых хранилищ программы. Одно из них – не так далеко отсюда. Если вы решитесь, то вы больше ни в чем и никогда не будете нуждаться.
В зале повисла такая тишина, что будь тут мухи – их крылья грохотали бы подобно лопастям транспортного вертолета. Люди переваривали услышанное.
– И где оно находится, твое хранилище? – снова спросили из толпы.
– Выйди сюда, пожалуйста. Мне надоело кричать в темноту, – попросил Захар.
В круг вышел парень лет тридцати. Высокий и широкоплечий, он был бы очень крепким, если бы нормально питался. Из-под падающей на глаза темной челки твердо и ясно смотрели серые глаза. Захар довольно кивнул. Этот человек сломленным не был. Скорее всего, он был из следопытов, обученных Ферзем. Сейчас именно такой человек и нужен ему в качестве собеседника. В качестве представителя школьного убежища. Убедит его – убедит и остальных.
– Ближайшее хранилище находится на территории заброшенной воинской части в ста километрах от города, если идти на север.
– Мы не дойдем туда, – мотнул головой парень.
– Почему? – поинтересовался Захар.
– К северной окраине ведут только два пути. Один – мимо завода. Второй – в обход всего города, через леса. Мы просто не пройдем там пешком с людьми. Среди нас есть старики и дети, которым крюк в триста километров не под силу. Они умрут. Ты предлагаешь оставить их здесь?
– Нет. Не предлагаю. Какое расстояние до северной окраины, если идти по дороге через завод?
– Не больше двадцати километров. Но как ты собираешься пройти там? Даже если нам удастся обойти завод незамеченными, сто пятьдесят человек не смогут не оставить следов. Релейщики погонятся за нами. Они заставят нас вернуться или убьют всех, кроме женщин. Они не допустят потери источника халявного топлива и пищи. А если они узнают про твое хранилище… Ты понимаешь, что до него не доберется никто, кроме них?
– Они не погонятся за нами, – уверенно сказал Захар.
– Почему это?
– Потому что мы их уничтожим.
