Когда следующего раза не будет

За год до смерти Мем впервые в жизни я испытал боль утраты близкого и родного мне человека. Это было 10 февраля 2004 г., я тогда учился в 10‑м классе. В тот вечер был матч нашей школьной баскетбольной команды. Я никогда не любил играть в баскетбол, поэтому мне нравилось просто сидеть на трибуне и наблюдать за тем, как играют мои друзья.

Во время игры один из школьных тренеров подозвал меня рукой и сказал, что мне нужно как можно скорее ехать домой.

«Хорошо», – ответил я, не зная, что еще говорят в таких случаях.

Я понятия не имел, чего мне ждать по возвращении, но я думал, что, видимо, произошло что-то хорошее, раз меня срочно вызвали домой. Если бы с моими родителями случилось что-то плохое, я думал, меня сразу направили бы в больницу.

Войдя в дверь, я увидел плачущую навзрыд маму.

– Что случилось? – спросил я.

– Мэтт. – вот все, что она сказала.

– Какой Мэтт?

– Твой кузен. Он умер.

У сестры моей мамы, тети Крис, было шестеро сыновей: Донни, Митчелл, Дастин, Маркус, Даррен и Мэтт.

Мама сказала, что не знает подробностей. Все, что было ей известно: Мэтт умер от огнестрельного ранения.

После практически бессонной ночи мы с мамой и сестрой рано утром выехали в Мичиган – впереди нас ждали 10 часов дороги. Во время всех тех многочисленных поездок, когда мы ездили навестить семью, особенно когда я был младше, этот путь всегда казался очень длинным, ведь я с таким нетерпением ждал, когда же снова увижу своих родных, особенно братьев и сестер. Но на этот раз наш путь был просто бесконечным. И все это время Мэтт был в моих мыслях.

Все мои двоюродные братья и сестры очень любили играть на улице, но Мэтт был поистине дворовым парнем. Иногда мне казалось, что вся его жизнь сводилась к охоте и рыбалке. Я не мог выбросить из головы тот последний раз, когда мы ездили в Мичиган. Мэтт хотел, чтобы я пошел с ним на охоту, но я отказался, потому что у нас с Донни – старшим братом Мэтта, моим ровесником, – были другие планы.

«В следующий раз», – сказал я ему тогда.

А сейчас – в этот следующий раз – мы ехали на его похороны.

Я вспоминал то прекрасное и веселое время, которое мы проводили вместе.

Однажды Мэтт взял меня с собой на охоту на енота. Мы были в лесу, когда он спросил меня: «Видишь енота на том дереве?»

Я ничего не видел. Все, что я видел, – дырку в дереве. «О чем ты?» – спросил я.

Ответом Мэтта стал выстрел, направленный прямо в эту дырку. Из дырки выпал енот.

«Как ты его увидел?» – недоумевал я.

А Мэтт продолжал показывать мне, где еще он видел енотов, и хотя я ничего не видел, еноты падали замертво один за другим.

Мэтт мог бы с легкостью жить в лесу. С ранних лет его увлекало все, что было связано с природой.

Однажды зимой на пруду дяди Дона и тети Крис поселилась семья канадских гусей. Мэтт побежал к гусям и схватил одного гусенка, а затем рванул в противоположном направлении. Взрослые гуси кинулись преследовать Мэтта и похищенного гусенка, но он продолжал бежать.

С одной стороны, нам было смешно, а с другой – мы просили Мэтта отпустить гусенка, но ему очень нравилась погоня. Все это продолжалось несколько минут – Мэтт бегал и смеялся, а приведенные в ярость гуси преследовали его, пронзительно крича. Наконец он повернулся назад к пруду и, проходя мимо, бросил гусенка в воду. Гусенок выплыл на поверхность – выглядел он вполне спокойно, хотя и немного растерянно, не понимал, что происходило с ним последние пять минут. Когда гусенок был спасен, гуси-родители прекратили преследование.

Когда Мэтт стал старше – кажется, ему было около шести, – мы рыбачили, и Мэтт схватил то, что, как ему казалось, было лягушкой. В итоге оказалось, что он достал каймановую черепаху. Мэтт был удивлен не меньше нашего, но не отпускал черепашью голову, пока она пыталась укусить его за руку.

«Что ты делаешь?» – спросили мы у него.

«Большая лягушка!» – все, что он нам ответил, разразившись смехом.

В этом был весь Мэтт – он считал, что жить нужно бесстрашно и на полную катушку.

Но как бы Мэтт ни любил жизнь, у него были определенные проблемы со здоровьем. У него диагностировали синдром дефицита внимания (СДВ), и члены семьи вместе с врачами пытались найти медицинские пути решения этой проблемы. Мозг Мэтта всегда работал на полную мощность, он никогда не сидел на месте. Поэтому в школе он часто попадал в неприятности. Конечно, это не были какие-то глобальные проблемы – он не был хулиганом, – но его частенько ругали за то, что разговаривал на уроках или слишком шумел.

У Мэтта был один страх: он боялся спать один в темноте. Поэтому однажды летом, когда я гостил у них дома, я спал в его комнате. Мы поздно ложились спать и постоянно шутили, но помимо этого мы много разговаривали обо всем на свете. Именно в то лето мы с Мэттом очень сблизились.

А сейчас, всего лишь несколько лет спустя, Мэтта неожиданно не стало. Ему было всего четырнадцать.

Приехав к ним домой, я сразу пошел на цокольный этаж, ведь именно там мы с братьями и сестрами любили проводить время. Комнату, где случайно выстрелило ружье, убирали.

Мэтт был хорошим парнем из хорошей семьи, у него было большое сердце, и он любил веселиться. А потом его жизнь оборвалась – это было как гром среди ясного неба.

Когда уходит лучший друг

Донни был старшим сыном в семье Хансакеров. Кроме того, в детстве теснее всего я общался именно с ним. Мы родились с разницей в двенадцать дней, Донни был старше меня, и ему доставляло удовольствие постоянно напоминать мне об этом. Среди той конкуренции, которая происходила между всей ребятней, с Донни мы соперничали сильнее всего.

Донни был моим лучшим другом, а после смерти Мэтта мы стали еще ближе. Во‑первых, после смерти Мэтта я понял, насколько коротка наша жизнь. Когда я говорил Мэтту, что в следующий раз пойду с ним на охоту, то не мог и подумать, что следующего раза не будет. Из смерти Мэтта я извлек урок – завтра может не наступить никогда. Теперь я чаще звоню, пишу электронные письма и смс-сообщения своим кузенам – особенно Донни.

На самом деле Донни очень нуждался во мне – смерть Мэтта действительно его подкосила. С гордо поднятой головой и честью Донни исполнял обязанности старшего брата – и он был лучшим старшим братом, скажу я вам. Мальчики из семьи Хансакеров жили по принципу: «Мы можем задирать друг друга, но за пределами нашей семьи никто не имеет права никого из нас обижать». Не было предела фантазии, когда они друг над другом подтрунивали, но Донни был главным защитником своих младших братьев, когда их обижал кто-либо не из семьи. Когда умер Мэтт, Донни сложно было справиться с мыслью о том, что он не смог должным образом защитить брата. Безусловно, в этой ситуации нет его вины, но мозг отказывался в это верить.

Хуже всего для Донни было осознавать, что его последний разговор с Мэттом был не из приятных. В тот вечер, когда мы приехали на похороны Мэтта, мы с Донни общались в комнате, смежной с той, где Мэтт получил смертельное ранение. Донни вспоминал, как он узнал о том, что у Мэтта были неприятности в школе, связанные с поведением, и как они встретились в школьной столовой в день смерти Мэтта. Мэтт тогда улыбнулся, глядя на Донни.

«Что ты улыбаешься? – сказал Мэтту Донни. – Ты плохо себя ведешь».

Это были последние слова, которые Донни сказал брату.

Конечно, это были безобидные слова, но, учитывая то, что случилось потом, Донни очень сожалел о сказанном.

Острая боль была написана на лице Донни и отчетливо слышалась в его голосе, когда он рассказывал мне эту историю. Начиная с того момента, пусть неосознанно, но я пытался представить, о чем мог думать Донни в последующие недели и месяцы после несчастного случая.

После смерти Мэтта я решил сделать себе первую татуировку, так сказать, в его честь. С тех пор инициалы Мэтта – MJH – всегда со мной на правой лопатке, причем выполнены они под кельтским крестом кельтским шрифтом, учитывая ирландское и католическое происхождение моей семьи. А внутри креста – буквы «IHS», что означает «к Его услугам». Донни был в восторге от татуировки.

У моих родственников есть привычка неожиданно появляться на пороге дома на выходных или в чей-либо день рождения – их не может остановить даже десятичасовая езда. Стук в дверь, вы открываете, а за дверью стоят десять членов вашей семьи из Мичигана с чемоданами – для нас это обычная ситуация.

Именно так Донни однажды оказался на пороге нашего дома со своей семьей в мамин день рождения в 2006 г. Приехав, он решил остаться на неделю. В ту неделю мама собиралась ехать в Мичиган, поэтому в нашем с Донни распоряжении была целая мамина квартира. Мы были хорошими мальчиками по большей части, но по возвращении домой у Донни были большие неприятности. Дело в том, что, оставшись без взрослых, Донни решил, что хочет себе такую же татуировку, как у меня. И, несмотря на то что татуировка чтила память его брата, родители, мягко говоря, были недовольны, когда он продемонстрировал им свою обновку.

В ту неделю почти случилось еще кое-что, что могло бы стать намного более серьезным событием, чем татуировка.

Мы были на волоске от поступления на военную службу в ВМС США.

Мы с Донни решили, что хотим стать «морскими котиками». Мы все продумали: вместе поступим на военную службу, а затем будем вместе служить. Исследование, которое мы провели, показало, что среди «котиков» очень большой процент отсева. Но мы были твердо уверены, что если мы будем проходить боевую подготовку вместе, то станем друг для друга мотивирующей силой, чтобы выстоять и дойти до конца. Мы точно знали, что поддержка друг друга не позволит ни одному из нас сдаться.

Уверенные в своем плане, мы переговорили с сержантом по набору в ВМС два или три раза и впоследствии пришли в офис, чтобы подписать бумаги о поступлении на военную службу. Сержант задавал все необходимые вопросы, и все ближе и ближе подходила та минута, когда мы должны были поставить свои подписи.

– У кого-нибудь из вас были операции? – спросил сержант.

– У меня была операция на плече, – ответил я.

– Когда это было?

– После десятого класса.

– Это ничего страшного, – сказал он и продолжил путешествовать глазами по списку вопросов. – Были ли у кого-нибудь из вас приступы эпилепсии?

Назревала проблема.

Я знал, что у Донни было три или четыре приступа. Он не страдал эпилепсией, но оказалось, он был подвержен приступам при недосыпании. Все, кто знает об учебной подготовке «морских котиков», в курсе, что в течение «Адской недели» кандидаты, желающие попасть в подразделение, пять дней спят очень мало, чтобы успеть выполнить миссии – способность жить без сна считается неотъемлемым атрибутом «котика».

– У меня было несколько приступов, – ответил Донни.

– Ну, не волнуйся об этом, все будет хорошо, – ответил сержант.

Тут я не выдержал:

– Подождите!

Я мгновенно представил, как у лишенного сна Донни случится приступ эпилепсии, в результате которого его просто исключат из учебки. Я ведь останусь один. Я не был настолько уверен в своей способности выдержать тренировочный процесс без Донни. После этого Донни найдет себе работу, скажем, поваром на корабле посреди океана, не став «морским котиком», как он мечтал, а я при этом вообще могу оказаться где угодно. Я прикинул, что шансы на то, что мы с Донни останемся вместе, крайне малы.

Мы не стали дожидаться, пока сержант придумает, как еще уклониться от наших проблем, и просто покинули его кабинет – мечта о «котиках» осталась за дверью.

Донни должен был вернуться в Мичиган с другим нашим кузеном, который возвращался через Теннесси с весенних каникул во Флориде, но, принимая во внимание наши наполеоновские планы относительно поступления на военную службу, мы дали кузену отбой. Итак, теперь надо было думать, как вернуть Донни домой. В конечном итоге отцу Донни пришлось использовать накопленные мили постоянного клиента авиалиний, чтобы доставить Донни самолетом в Мичиган.

Я помню, как мы с Донни шли по аэропорту. Он не брал с собой вещи, когда ехал из дома, поэтому вся его ручная кладь уместилась в одном контейнере Rubbermaid, который мы заклеили скотчем. Это была самая лучшая неделя – наша неделя.

С тех пор мы с Донни постоянно поддерживали связь, но жизнь распорядилась так, что с возрастом мы общались все реже. Он поступил в колледж, я поступил в колледж, и мы практически не виделись.

Я все еще чувствую за собой вину, ведь 30 декабря 2007 г. еще один тревожный звонок раздался в нашем доме.

В то утро мама спустилась, снова плача навзрыд.

Она сказала мне, что Донни погиб в автокатастрофе.

Донни было всего двадцать. Субботним вечером он пошел в гости к другу и засиделся допоздна. Донни был уставшим, и поэтому друг предложил остаться переночевать, но Донни сказал, что обещал маме сходить утром на воскресную службу.

В 3 часа утра всего лишь в нескольких минутах езды от дома Донни, видимо, уснул за рулем. Его машина врезалась в дерево со стороны водителя – это была мгновенная смерть.

Как и четыре года назад, мы снова отправились в бесконечный путь на похороны моего брата.

Говорят, нет ничего страшнее, чем хоронить собственного ребенка. Дядя Дон и тетя Крис собирались хоронить второго. Как бы там ни было, тетя Крис подошла ко мне и спросила: «Ты в порядке?»

Я не мог поверить, что после всего того, что она пережила с Мэттом, и тем, что переживала сейчас с Донни, ее волновало мое самочувствие. Я никогда не забуду ту силу веры, которую она проявляла в минуты такого страшного горя.

Мой двоюродный брат Рейчел также был почти одного возраста со мной. Мы всегда и везде были втроем: Донни, Рейчел и я, – мы были ровесниками и всегда находили занятия по интересам. Когда мы приехали в Мичиган и я увидел Рейчел, меня сразу пронзило ощущение того, что одного из нас нет и никогда больше не будет – больше никогда мы не соберемся втроем.

На похороны Донни пришло очень много людей – говорят, было больше тысячи. Несколько человек выступили с речью, много хорошего было сказано о Донни. Он был чудесным парнем, которого все любили и уважали. На похоронах присутствовало много тех, для кого Донни был лучшим другом, хотя я знал, что он был моим самым лучшим другом. Я много чего хотел бы ему сказать, но боялся говорить на публике, поэтому я промолчал. И я буду жалеть об этом всегда.

Мы ездили на место аварии. Это было жуткое зрелище. Посреди поля стояло одно-единственное дерево, и именно в этом месте его машина съехала с дороги. Одно дерево, которое стало для Донни роковым. Глядя на дерево, было сразу понятно, что удар был очень сильным. Водительское сиденье было вжато в пассажирское.

Я отрезал небольшой кусок коры, чтобы сохранить его в память о Донни. Позже дерево срубили, и часть дерева использовали в качестве материала, из которого сделали кресло-качалку для его отца, дяди Дона. Я повесил кору на зеркало в своей комнате, чтобы видеть ее каждый день. Спустя несколько лет я ее снял. Воспоминания о Донни, которые всегда были со мной благодаря этому кусочку коры, конечно, с одной стороны, приносили мне тепло, но, с другой стороны, они были очень болезненными – более болезненными, чем я мог вынести.