Книга: Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней
Назад: Глава 6 Истоки динамической психологии
Дальше: Глава 8 Женская сексуальность и модерн
Глава 7
Литература в поисках глубинного смысла
Втом же году, когда Фрейд опубликовал “Толкование сновидений”, свой вклад в развитие представлений о психике внес Артур Шницлер. Использование приема внутреннего монолога позволило ему раскрывать естественный ход мыслей и фантазий. Шницлер отошел от традиционной прозы и стал писать рассказы, дающие читателям прямой доступ к психике персонажей – к свободному потоку их желаний, надежд, впечатлений и ощущений. Этот подход был во многом похож на то, чем занимался Фрейд, стремившийся проникнуть в психику пациентов с помощью метода свободных ассоциаций. Наделив персонажей собственными голосами, Шницлер дал читателю возможность самостоятельно делать выводы о движущих ими мотивах.
Шницлер впервые воспользовался методом внутреннего монолога в новелле “Лейтенант Густль” (1900). Главный герой – молодой эгоист, не особенно умный, аристократ и офицер австро-венгерской армии. Он оскорбил пожилого человека, булочника, с которым по ничтожному поводу повздорил после концерта, и может погибнуть на следующий день на дуэли. Поскольку кодекс чести запрещает дуэли с гражданскими, Густль готовится покончить с собой и вспоминает всех, кто ему дорог. В финале, к своему огромному облегчению, Густль узнает, что булочник умер от удара. Шницлер никак не комментирует происходящее, и читатель узнает все из внутреннего монолога лейтенанта.
Новелла начинается еще до ссоры – с внутреннего монолога лейтенанта во время концерта, с мыслей, в общем, банальных:
Сколько это еще будет продолжаться? Надо посмотреть на часы… да, наверно, не полагается на таком серьезном концерте. А кто увидит? Если увидит, стало быть, так же плохо слушает, как я, и мне перед ним ни к чему стесняться… Всего только четверть десятого?.. У меня такое чувство, будто я уже целых три часа торчу здесь. Правду сказать, я к этому непривычен… А что, собственно, исполняют? Надо заглянуть в программу… Оратория – вот оно что! А я-то думал – месса. Таким вещам место только в церкви.
Артур Шницлер привнес в австрийскую литературу принципиально новые темы. Он писал о сексе с беспрецедентной откровенностью, изображал женщин гораздо правдивее, чем современники, и стал голосом своего аморального поколения. Шницлер описывал молодых людей, чья жизнь скучна, бесцельна и несчастлива, полна обмана, разочарования и пустоты. Они ищут любви, но не находят ее, мечтают о счастье в браке, но оно ускользает, изменяют женам, но и тогда их ждет разочарование.
Шницлер независимо от Фрейда понял, какую важную роль играет сексуальность. С 17 лет и до смерти он вел дневник, в котором подробно описывал свой богатый сексуальный опыт (ему было 16 лет, когда он начал регулярно пользоваться услугами проституток) и вел счет оргазмам, когда-либо им испытанным. Страсть к самоанализу находила отражение и в его персонажах, большинству которых свойственна очевидная им самим гиперсексуальность. В произведениях Шницлера часто фигурируют аристократы и представители среднего класса (к которому относился он сам), флиртующие и заводящие то и дело сменяющихся любовниц.
В 1893 году Артур Шницлер воспользовался результатами самоанализа в пьесе “Анатоль” – одной из его первых и самых известных. В пьесе показаны отношения любвеобильного молодого человека с несколькими подругами. Собственные двойные стандарты Шницлера заметны уже в первой сцене. Анатоль подозревает, что любовница ему изменяет, и гипнотизирует ее, чтобы узнать правду, но так и не задает беспокоящий его вопрос. Он решает, что может быть уверен в верности любой женщины, лишь пребывая в неведении. Парадоксальное поведение Анатоля отражает непоследовательность самого Шницлера (Фрейд использовал бы термин “двойной моральный кодекс”) 2. Анатоль, как и сам автор пьесы, изменял всем любовницам, при этом ожидая от них верности. Мужские персонажи Шницлера не особенно задумываются о сексуальной жизни своих возлюбленных.
Еще одна заслуга Шницлера состоит в том, что он привнес в австрийскую литературу политическое измерение. Роман “Дорога к воле” (1908) посвящен нараставшему антисемитизму и зарождению сионизма. Среда венских евреев показана на примере салона Эренбергов. Шницлер здесь поднял тему, за которую Фрейд впоследствии взялся в работе “Человек по имени Моисей и монотеистическая религия”, – антисемитизма как разновидности эдипова комплекса. У Шницлера эдипов комплекс принимает вид неприятия сыном религии отца. Хозяин салона, богатый промышленник Оскар Эренберг, гордится еврейскими корнями, чем раздражает других членов семьи, склонных к карьеризму, и особенно сына, который пытается подражать аристократам-католикам. Гостей салона Эренбергов тревожат всплески антисемитизма в Вене. Они много говорят о своем еврействе и о том, считают ли они себя преимущественно австрийцами или евреями. Они прислушиваются к призывам сионистов и обсуждают возможность переселения в Палестину.
Одна из ключевых идей “Дороги к воле” состоит в том, что к свободе ведет много дорог (либерализм, социализм, политический антисемитизм, сионизм), но все они перекрыты. Когда кто-либо из гостей салона Эренбергов выбирает свой путь, другие мешают ему достичь цели. В этой непростой ситуации представители молодого поколения предпочитают искусство как альтернативу политике, уже разочаровавшей людей постарше. Подразумеваемый вывод, что единственная надежная дорога к свободе лежит через искусство, отражает дух венской культуры рубежа XIX–XX веков, для которой было характерно бегство от действительности.
Артур Шницлер (рис. 7–1) не сразу стал писателем: он начинал как врач. Он родился в 1862 году в Вене, в еврейской семье. Его отец, Иоганн Шницлер, был знаменитым отоларингологом, профессором Венского университета. Шницлер поступил на медицинский факультет Венского университета в 1879 году и окончил его в 1885-м. Рокитанский незадолго до этого ушел на покой. Шницлер учился у его бывшего ассистента Эмиля Цуккеркандля. Студенческие годы Шницлера частично совпали со студенческими годами Фрейда. На молодого Шницлера, как и на Фрейда, повлияли психиатры Теодор Мейнерт и Рихард фон Крафт-Эбинг. Вскоре он увлекся психологией и, как и Фрейд, заинтересовался проблемами истерии и неврастении. В 1903 году, в возрасте 41 года, Шницлер женился на актрисе Ольге Гусман – также еврейке моложе его на 20 лет, с которой у него уже три года длился роман и от которой у него был сын, родившийся за год до свадьбы. В 1910 году у Шницлеров родилась дочь Лили; в 1921-м они развелись. В 1927 году Лили вышла замуж за человека на 20 лет старше себя. Брак оказался несчастливым, и в 1928 году Лили покончила с собой. Ее смерть стала для Шницлера тяжелым ударом. Умер он три года спустя от кровоизлияния в мозг.
Рис. 7–1. Артур Шницлер (1862–1931).
Особый интерес Шницлера вызывали сновидения и гипноз. Некоторое время он работал ассистентом у невролога Жан-Мартена Шарко, написал о гипнозе диссертацию и сам пользовался гипнозом в медицинской практике для лечения пациентов, страдающих афонией – потерей голоса. В первой статье Шницлера об этом расстройстве (“О функциональной афонии и ее лечении с помощью гипноза и внушения”) обсуждаются те же проблемы, которыми занимались Брейер и Фрейд. Последний высоко оценил статью Шницлера и процитировал ее в 1905 году в своем описании случая Доры – одном из канонических текстов психоанализа.
После смерти отца Шницлер оставил медицину и полностью посвятил себя литературе. Он снискал мировую славу как мастер короткого жанра (одноактных пьес, рассказов и новелл), но написал и два романа. Шницлер стал ведущим представителем литературного движения “Молодая Вена”. Будучи врачом, Шницлер, как и Фрейд, знал, какую богатую пищу для литературы может поставлять психиатрия. Он понимал, что врач-психиатр, записывая анамнез, создает литературный текст, особенности которого определяются как рассказом больного, так и его интерпретацией врачом.
Особенно удобно использовать подобные тексты в драматургии, потому что отношения пациента и врача не так уж трудно трансформировать в отношения персонажа и зрителя. Много лет Шницлер и вправду писал преимущественно для театра. Он понимал, что зритель, как и психиатр, делает выводы непосредственно из наблюдаемого. Знаток человеческой природы, Шницлер знал (и из собственного богатого сексуального опыта, и из опыта окружающих), что нами во многом управляют инстинктивные влечения.
Влияние Фрейда, особенно “Толкования сновидений”, явно проявилось в “Новелле снов” Шницлера, написанной в 1925 году (Стэнли Кубрик снял по ней фильм “С широко закрытыми глазами”). В этом произведении рассказывается, как за две ночи расстроились, а затем как будто наладились отношения молодой супружеской пары – венского врача Фридолина и его жены Альбертины. Размывая границы между желаниями героев и событиями их жизни, Шницлер погружается в пограничные области, разделяющие сновидения, фантазии и реальность. Разлад между героями начинается с того, что Фридолин и Альбертина признаются друг другу в невинном флирте с незнакомцами на недавнем бале-маскараде. После этих признаний оба рассказывают друг другу, что испытывали влечение к другим людям.
Фридолина сильно задевает мысль об эротических фантазиях жены, хотя он сам только что признался в собственных фантазиях этого рода. Фридолин решает отомстить жене за воображаемую неверность и вернуть себе уверенность в собственной желанности. Его ждет несколько несостоявшихся сексуальных приключений – от простых встреч с соблазнительными женщинами до тайной оргии в масках, в которой он чуть не принял участие; происходящее становится все более похожим на сновидение. Когда он наконец возвращается домой, Альбертина признается, что видела эротический сон, в котором изменила ему. Сновидение Альбертины пропитано терзающим ее чувством неприязни к Фридолину, вызывающим у него новый приступ ревности и заставляющим снова пуститься в приключения. Таким образом, Альбертина лишь во сне может освободиться от нечуткого мужа, и лишь сновидения позволяют ей реализовать свои бессознательные желания. Фридолину доступно большее: он может воплощать свои фантазии.
У Шницлера сновидения могут сказываться на людях и благотворно, и пагубно и раскрывают внутреннюю жизнь персонажей так же глубоко, как внутренний монолог. Умение писателя вплетать эротические желания в ткань снов показывает, как хорошо он понимал фрейдовский анализ принципа работы сновидений: соединения отголосков событий прошедшего дня с инстинктивными влечениями, которые было бы приятно удовлетворить, но которые вытесняются в связи с их социальной неприемлемостью. Фрейд, в свою очередь, ощущал интеллектуальное родство со Шницлером, у которого отмечал умение изображать “недооцениваемый и всячески порицаемый эротизм”. Это ощущение родства было столь сильным, что доходило почти до соперничества. В письме Шницлеру, написанном 14 мая 1922 года, накануне шестидесятилетия писателя, Фрейд говорил:
Я хочу Вам кое в чем признаться и очень прошу, чтобы это осталось между нами… Я давно и мучительно гадаю, как получилось, что за все эти годы я никогда не искал Вашего общества… Я думаю, что избегал Вас из страха перед встречей с “двойником”… Ваш детерминизм и скептицизм… Ваше глубокое понимание истин бессознательного и биологической природы человека… и степень, в которой Ваши мысли заняты полярностью любви и смерти, – все это вызывает во мне неизъяснимое чувство узнавания… У меня давно сложилось впечатление, что Вы узнали посредством интуиции (хотя на самом деле, конечно, тонкого самоанализа) все, что я открыл в людях посредством непростого труда. Более того, я убежден, что по сути Вы также исследователь глубин человеческой психики.
В вопросах женской психологии Шницлер даже превосходил Фрейда. Понимая, что либидо свойственно всем людям, независимо от их социального положения, Шницлер вместе с тем с исключительной ясностью раскрывал особенности психологии представительниц рабочего класса, состоящих в связи со склонными к нарциссизму мужчинами более высокого положения. В частности, он изучал тип süßes Mädl – миловидной, простоватой незамужней женщины, чувствующей себя вправе удовлетворять свое любопытство в сексуальной сфере. Вот как Эмили Барни, историк венской культуры рубежа XIX–XX веков, описывает представления Шницлера об этих женщинах:
Süßes Mädl – это симпатичная девушка из простонародья, по ряду причин хорошо подходящая для мужчин из высшего общества в качестве любовницы – в связи с меньшим риском заразиться венерическим заболеванием, чем от проституток, невозможностью получить вызов на дуэль от родственников мужского пола, принадлежащих к низкому социальному классу, а кроме того (по крайней мере, в идеале), с любовью и вниманием, которыми süßes Mädl готова осыпать любовника в благодарность за его скромные подарки, позволяя, вместе с тем, обращаться с ней, как ему заблагорассудится.
В 1925 году Шницлер опубликовал новеллу “Барышня Эльза”, главная героиня которой – не süßes Mädl, а девушка из высшего общества. Здесь Шницлер демонстрирует новый уровень понимания женской психологии. Исследовательница и переводчица Шницлера Маргрет Шефер предположила, что он написал новеллу в ответ на поверхностный портрет Доры в опубликованном 20 годами ранее знаменитом исследовании Фрейда. Здесь Шницлер впервые использовал радикальную разновидность внутреннего монолога, позволяющую читателю следить за переменами психологического состояния 19-летней Эльзы, попавшей в почти безвыходное положение. Эльза – романтичная девушка, еврейка, вхожая в высшее общество, которая отдыхает на курорте со своей тетушкой, кузеном Полем и его подругой Цисси. Эльза гордится своим еврейским происхождением – Шницлер подчеркивает стереотип, связывавший еврейство с обостренной сексуальностью. Эльза получает от матери телеграмму о том, что отцу угрожает долговая тюрьма. Мать умоляет Эльзу спасти его, обратившись к пожилому знакомому их семьи, фон Дорсдаю, с просьбой о 30 тыс. гульденов. Эльза предчувствует неладное, но встретив Дорсдая перед отелем, решается просить его о помощи. Первой его реакцией оказывается предложение денег в обмен на секс, но столкнувшись с возмущением Эльзы, он сбавляет цену и говорит, что даст деньги при условии, что она наедине с ним пятнадцать минут простоит совершенно обнаженной. Однако и это ужасает Эльзу. Дорсдай вызывает у нее отвращение.
Во внутреннем монологе Эльзы Шницлер передает противоречивые мысли, обуревающие растерянную девушку. В театре своих мыслей Эльза разыгрывает объяснения с обоими мужчинами, по вине которых угодила в ловушку:
Нет, я не продамся. Никогда. Никогда не продамся. Я подарю себя. Но не продамся. Я согласна быть дрянью, но не девкой. Вы просчитались, господин фон Дорсдай. И папа – также. Да, просчитался папа. Он ведь должен был это предвидеть. Он ведь знает людей. Знает господина фон Дорсдая. Он ведь мог представить себе, что господин Дорсдай не пожелает даром… Иначе он мог бы ведь телеграфировать или сам приехать. Но так это было надежнее и удобнее, не правда ли, папа? Имея такую красивую дочку, нет надобности садиться в тюрьму. А мама, по своей глупости, садится и пишет письмо.
Эльза колеблется. Она пытается понять отцовскую “страсть к игре”, превратившую дочь в товар, который можно продавать и ставить на кон в этом развратном мире. Вызывающе отвергая правила поведения своего отца, Эльза пытается почувствовать себя хозяйкой собственного тела. Но в конце концов она сдается:
Папа принимает нас в полосатом халате. Глаза у него не сердитые, только грустные. Он ведь не может выглядеть сердитым… Эльза, если бы ты мне тогда добыла деньги, – это он подумает, но не скажет. У него не хватает духа упрекать меня. Он ведь такой добрый, только легкомысленный… Письмо ко мне также легкомыслие. Ему, может быть, совсем не пришло в голову, что Дорсдай может воспользоваться этим случаем как поводом потребовать у меня такой низости. Он хороший друг нашего дома, он уже дал однажды папе восемь тысяч взаймы. Можно ли было ждать от него такой вещи? Вначале папа, наверное, испытал все остальные средства. Чего только не пришлось ему проделать, прежде чем он поручил маме написать это письмо? Бегал от одного к другому… И все ему отказали. Все так называемые друзья. И теперь Дорсдай – его последняя надежда, его последняя надежда. И если деньги не придут, он покончит с собою.
Однако покончила с собой сама Эльза, подобно Гедде Габлер из пьесы Генрика Ибсена или фрекен Юлии из пьесы Августа Стриндберга. Получив от матери вторую телеграмму, на сей раз с просьбой добыть уже не 30, а 50 тыс., Эльза ставит на столик у кровати смертельную дозу снотворного, снимает одежду, надевает на голое тело манто и отправляется на поиски Дорсдая. Не обнаружив его в номере, она оставляет ему записку о возросшей сумме, необходимой ее отцу. Наконец она находит Дорсдая в музыкальной гостиной, полной людей. Эльза сбрасывает манто, так что все присутствующие видят ее обнаженной. Музыка замолкает. Эльза падает в обморок, и Поль и Цисси уносят ее в номер. Дорсдай справляется о ее состоянии и в расстроенных чувствах уходит – вероятно, чтобы отправить деньги ее отцу. Когда Эльзу ненадолго оставляют в одиночестве, она отравляется снотворным.
В “Барышне Эльзе” Шницлер создал весьма привлекательный портрет молодой, неопытной женщины, пытающейся совладать с обстоятельствами и разобраться в отношениях с родителями, в ответственности перед ними, обманутом доверии и чувстве стыда. В итоге она становится жертвой патриархального миропорядка, вступающего в противоречие с романтичной жизнью, которую она себе воображала.
Уильям Эдгар Йейтс, специалист по австрийской литературе, отмечает: Шницлер сознавал, что женщин лишили чаемого понимания, и стал “одним из первых активных сторонников равноправия” женщин. Йейтс цитирует статью Клары Блум, опубликованную вскоре после смерти Шницлера:
Оправданность стремления женщин к равным правам в обществе, работе и любви Шницлер воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Но и сегодня далеко не все воспринимают это стремление именно так, поэтому к Шницлеру можно относиться не как к представителю былых времен, а как к новатору, терпеливому новатору, отстаивавшему идею, борьба за которую по-прежнему… в центре внимания – идею равенства в эротической сфере.
Описанный Фрейдом случай резко отличается от истории Эльзы. Восемнадцатилетняя Дора (настоящее имя – Ида Бауэр) подвергалась домогательствам богатого, уверенного в себе мужчины средних лет, друга ее семьи. Фрейд начал лечить Дору 14 октября 1900 года и работал с ней всего одиннадцать недель. У него состоялась еще краткая встреча с пациенткой 1 апреля 1902 года, но описание ее случая он опубликовал только три года спустя, и то после серьезных сомнений. Во многих отношениях эта работа продолжает “Толкование сновидений” и заметно отличается от исследований, которые Фрейд публиковал ранее совместно с Йозефом Брейером.
Отец Доры был состоятельным промышленником. Именно он привел дочь к Фрейду. В свое время, до женитьбы, он заразился сифилисом, и Фрейд его лечил. Симптомы расстройства Доры включали депрессию, асоциальность (и некоторую суицидальность), обмороки, затрудненное дыхание и потерю голоса. Случай сильно осложнялся тем, что у членов семьи Бауэров были социальные и сексуальные связи с членами семьи К. Мать Доры, склонная к навязчивым идеям, посвящала массу времени наведению порядка в доме и, по-видимому, не удовлетворяла сексуальные аппетиты мужа, у которого в итоге начался бурный роман с госпожой К. Господин К. в ответ увлекся Дорой. У девушки появились симптомы, по мнению Фрейда, указывавшие на истерию (особенно мигрень и нервный кашель). Со временем симптомы усилились.
Дора, объясняя свою депрессию и неприязнь к господину К., к которому она некогда относилась с симпатией и доверием, рассказывала, как тот ее домогался. Однажды (Доре тогда было 14 лет) К. у себя в кабинете обнял и поцеловал ее. Возмущенная Дора дала ему пощечину. Через некоторое время, став привлекательной шестнадцатилетней девушкой, она начала открыто выражать неприязнь к К. и его ухаживаниям. Тогда он сам перешел в наступление, объявив, что Дора читает порнографическую литературу и помешана на сексе. Отец Доры обвинил ее в фантазировании и взял сторону К. Дора видела причину нежелания отца принимать всерьез ее жалобы в романе с госпожой К., из-за которого ему было неудобно затевать с господином К. ссору. Дора чувствовала, что отец в некотором смысле использует ее как сообщницу.
Взявшись за лечение Доры, Фрейд заметил противоречия в рассказах ее отца и переменил свои выводы. Пожалуй, это был момент наибольшего взаимопонимания врача и пациентки. Однако их отношения начали портиться из-за взаимного недоверия и удивительной бесчувственности Фрейда. Вместо того чтобы признать, что господин К. обманул доверие Доры, Фрейд истолковал ее отвращение как превращение чувства к нему в нечто противоположное.
Фрейд не мог понять, почему Дору не вдохновляли знаки внимания, и настаивал, что чувства, которые демонстрировал господин К., никак не могли стать причиной истерии. Фрейд пришел к выводу, что причины болезни лежат глубже. Он приписал симптомы сильному бессознательному половому влечению к отцу, к господину К. и к госпоже К.: “Эта ситуация, несомненно, должна была вызвать у невинной четырнадцатилетней девочки отчетливое чувство полового возбуждения”. Поэтому Фрейд принял сторону отца Доры и господина К. и интерпретировал неприятие Дорой господина К. как невротическую защиту. Фрейд оказался не в состоянии понять, какую психологическую травму может нанести девушке-подростку обманутое доверие. Отмахнувшись от чувств Доры и извратив ее анамнез, Фрейд лишь усугубил вред, уже нанесенный пациентке. Дора отказалась от терапии.
Фрейд оказался не на высоте. Здесь нередко видят пример его неспособности представить эротические ощущения женщины. Фрейд признавал, что не преуспел в лечении Доры, но объяснял неуспех тем, что не смог выявить его причину – перенос аффекта, бессознательный эротический интерес пациентки к нему самому. На самом же деле причины были глубже и сложнее. Фрейд не сумел разобраться в природе собственного контрпереноса – бессознательной реакции на присутствие Доры и ее эротический интерес. Хотя Фрейд настаивал на собственной открытости, в начале практики он проявлял склонность к навязыванию пациентам своих интерпретаций. Как и в случае с Эммой Экштейн в “Сне об инъекции Ирме”, Фрейд не сумел проявить эмпатию, вместо этого обвинив пациентку в попытке соблазнения.
Фрейд признавал, что плохо разбирается в женской сексуальности. В данном случае он перекладывал вину на Дору и совершенно не винил ее отца. Шницлер же винил в судьбе Эльзы ее мать, а также отца и других мужчин, демонстрируя при этом незаурядную интеллектуальную честность: он сам был ловеласом и игроком и не раз оказывался в долгах.
Мы сталкиваемся здесь с классическим противоречием между характером автора и его творчеством. Выбрав наугад страницу из дневника Шницлера, можно убедиться, что он эксплуатировал женщин, и в двойных стандартах Анатоля по отношению к женщинам можно усмотреть позицию автора. Это нетрудно обосновать: обычно Шницлер вел себя с женщинами эгоистично, а не эмпатично. При этом он прекрасно понимал эмоции женщин: как писатель он проявлял эмпатию. Возможно, его понимание женщин отчасти проистекало из его успеха у них и, в свою очередь, способствовало этому успеху.
В широком спектре женских характеров Шницлера нашли отражение главные женские архетипы Вены тех лет. Героини Шницлера ярки, сложны и эротичны. Их внутренние голоса составляют хор вытесненных желаний, долго бившихся о стены предрассудков. Эти женщины пытаются найти свою дорогу в мире мужчин, в мире, населенном такими людьми, как Шницлер-человек, но осуждаемом Шницлером-писателем.
