Часть 2. Экспрессия
Глава 1. Кто ты будешь такой?
День закончился ничем. Про них попросту забыли. Посадили в домик-клетку, как подопытных крыс, и оставили докапываться до правды. И насрать, что правда очевидна.
Сигаретку, Евой подброшенную, Глеб все же выкурил, прямо в комнатушке, пуская дым в черный кругляш противопожарной сирены. Сирена глотала и молчала. И камера, обнаруженная в углу, тоже была мертва. И душ не работал. А вот в умывальнике вода была, горячая в обоих кранах. И Глеб, спустив до максимума, набрал в миску кипятка, высыпал белковую смесь, размешал. Он сидел на полу и глядел, как разбухают и разваливаются гранулы, превращаясь в зеленоватую массу — на упаковке значилась «Каша гороховая туристическая». Горохом она и пахла. И еще жиром, который выплыл на поверхность нефтяною пленкой. Развернулись черные спирали дегидрированного лука, выплыли волоконца соевого мяса. От одного запаха еды к горлу подкатила тошнота.
Ложек в настенном шкафу не было. И вилок тоже. Зато нашлось три вазочки, выстроенные по ранжиру, и одна пластиковая кружка с аккуратно спиленной ручкой.
Как там Ева говорила? Все страньше и страньше. Но ничего, и руками поесть можно.
Глеб и ел, зачерпывая пальцами. Глотал, не замечая вкуса, и миску вылизал, урча от удовольствия. Вот только досыта наесться все равно не вышло. Ну да за последнее время ощущение легкого голода стало привычным. А вот вкус еды он почти перестал воспринимать, зато обоняние обострилось. Запахи четкие, как будто прочерченные в воздухе. Хотя бы этот взять, сигаретно-конфетный, женский.
Скрипнула дверь. Раздался запоздалый стук и Ева спросила:
— Можно?
Глеб вытер пальцы о штаны и кивнул.
— Я подумала, что наш дневной разговор был… не совсем удачен, — Ева пригладила волосы. — И что, возможно, ты был не в том настроении, чтобы слушать. Мы все здесь не в том настроении. Дурацкая ситуация, правда?
Куда уж правдивей. На ней свежий комбинезон, и поверх вышитого имени виднеется знакомая эмблема. Глеб мог бы с закрытыми глазами ее изобразить.
Но подделать эмблему просто.
Или взять с уже разваленного поселка. Надо просто помнить, что она лжет. Да и то: какой дурак поверит Еве?
— И я надеюсь, ты не откажешь мне в беседе. Я устала молчать. Сначала пока шла. Теперь вот здесь. С этой парочкой особо не поговоришь, — Ева облизала губы. — А ты — другое дело. Глеб… я уверена, что в поселке не было никого по имени Глеб. Я могу назвать каждого жителя. Я помню их лица и имена, помню истории болезни и последние анализы. У Машки Вяземской — острое пищевое. В третий раз за последний месяц. У Серегина — простатит, который прогрессировал, а Серегин его прятал, потому что считал стыдным. Тебе эти имена не о чем не говорят?
Только о том, что Ева лжет. Но Глеб готов послушать.
— Ну да. У тебя своя Омега. Вот только Альфа одна на всех. Ладно, давай о другом.
— Давай, — согласился Глеб.
— Я надеюсь, что ты не откажешься от помощи. Повязку стоит снять. А они здесь помогать не станут.
— Почему?
— Не знаю. Хочешь — попробуй. Я пробовала. Попросила комбез новый. На моем дыра, видишь? — Ева повернула левую ногу так, чтобы стал виден грубый шов на штанине. — Не дали. Не отказали, а просто не дали, как не дали нормальной еды.
— Зачем им тратится?
Странно, что вообще живыми оставили. В такой ситуации одно решение одинаково правильно: к стенке всех. Сначала стрелять, потом разбираться. И никаких обид: жизнь такая.
Радуйся, Глебушка, что хозяева не то гостеприимны, не то глупы, не то, наоборот, умны до перемудрежа. Радуйся и разговаривай с гостьей. Беседа — это слова. Слова — это информация. А информация — это возможность понять, какого хрена происходит.
— Может быть ты прав, дело в тратах, — Ева сделала шаг, переступая пограничную линию порога. Потом еще один. Шла она, как эквилибрист по канату, разве что в руках был не шест, а зеленый чемоданчик с логотипом медслужб.
У той, которая осталась в поселке, тоже был чемоданчик. И тоже зеленый. Только замки ярко-оранжевые, глазированные люминисцентом. Та, другая, настоящая, носилась с чемоданчиком, как дурак с писаной торбой, все лезла, куда не просят. И эта лезет. Чем не сестра-близнец?
Всем.
— Я не враг тебе, — сказала Ева, когда Глеб вскочил на ноги. — Поверь, я тебе не враг, о светозарный мальчик мой.
— Мальчики в церковном хоре поют.
— Извини.
По хребту пробежал холодок, плечи напряглись, а руки скользнули к поясу. И опустились: оружия нет. И сейчас эта улыбающаяся сука раскроет чемоданчик, достанет блестящий скальпель и перережет Глебу горлышко. А он так и будет пялиться на нее, не в силах пошевелиться.
Да что с ним такое-то?
Ева поставила ношу на пол. Взяла Глеба за руку, подняла, поворачивая к свету лампы. Провела кончиками пальцев по ладони. Эхо ее прикосновений ощущалось ожогом.
— Ты не любишь андроидов, — констатировала Ева, перехватывая запястье. Она слушала пульс, и в глазах щелкал хронометр, отмеряя удары Глебова сердца. Судя по выражению, хронометр остался доволен.
— А ты… любишь андроидов? — Глеба отпускало.
— Я отношусь к ним нейтрально.
— То есть тебе плевать, есть они или нет?
— Можно сказать и так, — она отступила и, повернувшись спиной, занялась содержимым чемодана. Вот теперь самое время действовать. Подойти. Положить руки на шею. Сдавить, перекрывая сонные артерии, и держать, пока она не перестанет дергаться. А потом положить на пол и аккуратно перерезать горло. Или отнести в ее собственную комнату и там перерезать. Камеры не работают. Никто не узнает.
А нож кинуть в коридоре.
Да что с ним такое? Глеб на всякий случай сделал шаг назад.
— Они — хороший экспериментальный материал. Дорого, конечно, зато при экстраполяции данных потери минимальны. Ну и при получении некоторых вакцин без дроидов не обойтись. Например, слышал об иммунизации дендритными клетками? Нет? Это своего рода вытяжка из лизата опухоли, предварительно обработанной некоторыми специфическими агентами. Хотя в последнее время все больше химерные использовали. Говорили, что за ними будущее. А будущего, оказалось, не существует. Но все равно: in vivo всегда было эффективнее, чем in vitro и уж тем паче in silico.
Складно поет. Ее послушать, так андроиды — белые пушистые кролики в лабораторных застенках томящиеся. И не кончать их надо, а спасать.
Находились придурки.
Мальчики светозарные с мечами словесей.
— Сядь куда-нибудь, — попросила Ева. — И руку положи на стол. Постарайся не дергаться. Поверхность плотная, а станок у меня портативный. С ним быстро не выйдет.
Ева продемонстрировала прибор: рукоять синего пластика, горб мотора и круг лезвия на плавающих ножках. И перчатки надела. Не для того ли, чтобы не оставить следов?
Паранойя развивалась стремительно, и Глеб, сглотнув тугой ком слюны, сел. И даже не дернулся, когда Ева прижала руку к столу. Взвыла пила, но когда лезвие коснулось повязки, звук стал глуше.
— И если уж продолжать тему, то андроиды — просто собаки. Некоторые послушны хозяину. Некоторые — непослушны. Эти срываются с поводка и убегают. В нормальных условиях их бы просто ликвидировали.
— Как собак.
Пила медленно двигалась от запястья к локтевому сгибу.
— Да. Как собак. Поэтому нет смысла испытывать ненависть к животному. Оно не виновато, что оно — животное.
— Даже разумное?
— Даже разумное, — спокойно ответила Ева. — Животные могут быть полезны или вредны. А бессмертные — только вредны.
Теперь-то взгляд у нее лютый, волчий. И улыбка больше оскал напоминает.
— А тебе, значит, девочка не по вкусу пришлась, — Глеб уставился на руку. На линии спила оседала серая пыльца, лишенная запаха и наверняка вкуса.
Ева хмыкнула:
— Это ты воспринимаешь ее как девочку. Как ребенка, если точнее. Реагируешь на заложенную в генах программу, — дойдя до края, Ева высвободила лезвие, передвинула фиксатор, увеличивая глубину проникновения, и вновь начала движение по единожды прочерченному пути. — Пропорции тела. Ярко выраженные инфантильные черты лица. Высокий лоб. Большие глаза. Пухлые губы. Отбор на инфантильность, который ложится на минное поле инстинктов.
— Ты ей не веришь.
— Конечно. Бессмертное дитя торчит в бункере в компании андроида с лабораторной меткой? — Ева коснулась виска. — Сиротинушка несчастная. Ни мамы, ни папы. Никого. И при этом относительная нормальность. Нет уж, не верю. Она опасна. Все они опасны!
Хрустнуло. И серая повязка, сковывавшая движения, разломилась пополам. А пила замерла, пошевелив волосы на коже.
— Извини, — Ева улыбнулась и с явной неохотой убрала инструмент. — Меня они бесят.
— Приходилось сталкиваться?
— Да уж… приходилось. А тебе?
Глеб кивнул и медленно согнул руку. Разогнул. Повернул. Пальцы сжали рукоять несуществующей сабли, описав клинком полукруг. Поворот. Удар. Переход. И выпад, поражающий соперника-тень. На этот раз Глеб знал тень в лицо.
А плечо неприятно заныло, пальцы дернуло, точно током, но почти сразу отпустило. Ева, наблюдавшая за манипуляциями, сказала:
— Ты бы аккуратнее. И я еще не закончила. Если ты, конечно, не против.
— Спасибо.
Благодарность получилась вымученной, но Ева приняла, ответив:
— Не за что. А от девчонки держись подальше. Тронешь ее, попадешь под удар. Или если попробуешь тронуть. Или если десятый решит, что в твоей голове появилась подобная мысль. Они все параноики. А уж после многолетней консервации в обществе мелкого монстра…
— Десятый?
— Последний номер в серии. Кожу не обдирай! Ее смывать надо, а не… ну дай сюда. И господи, ну что вы за люди! Зашивал тоже сам? Да я говорила, что про аппараты думаю. Просто чудо, что сепсис не начался. В нынешних-то условиях…
Ева бормотала, как тетка, выговаривавшая за оценки или ночную прогулку. Ева ватным шариком сдвигала пласты отмершей кожи, и покрывала новую, розовую, пленкой регенеранта. Евины пальцы порхали, а прикосновения были почти не ощутимы, и Глеб подумал, что убивать ее будет неприятно.
И что шея у нее смуглая, цвета чая.
Ева наклонилась, оказавшись вдруг слишком близко. Глеб вдохнул ее запах: резкий, одуряющий. Он видел этот запах, цветным пятном обволакивавший кожу. Он сочился из пор Евиной кожи, поднимаясь по стержням волос, оседая на Глебе.
И не выдержав, Глеб лизнул Евину шею.
Горькая.
— Спокойно, мальчик, — сказала Ева, не пытаясь высвободиться. — Сейчас все будет.
А глаза у нее все-таки волчьи.
Андростероловая ловушка сработала. Самка вида, соответствовавшего виду носителя, получила дозу безусловного аттрактанта и включилась в брачный танец. Ее согласие проявилось вместе с потом, и носитель уловил его раньше, чем сформулировал мысль и желание. Гайто затаился. Дальнейшее его вмешательство могло лишь повредить отточенному тысячелетиями эволюции механизму взаимного притяжения.
Щелкал фениэтиламиновый хлыст, разгоняя нейроны. Зоны тревоги глохли, получая дофаминовые конфеты, и кровь закипала, принимая адреналин, порцию за порцией.
Ускорялся ритм сердца. Работали легкие. Работали мышцы. Нейронные пути перекачивали потоки сигналов от кожных рецепторов. И гайто едва успевал засекать точки раздражения.
Затылочная часть головы. Шея. Грудь. Редуцированные молочные железы. Нижняя зона живота. Бедра. Половой член. Проникновение в самку. Движение. Нарастающий поток импульсов, в котором видится эхо Зова. И вспышка, чем-то похожая на пережитую смерть.
Но носитель жив. И самка, принявшая его ДНК, модифицированное носителем, тоже жива. Следовательно, процесс передачи состоялся.
Гайто, растрачивая остатки запасов энергии, принялся перенастраивать процессы, очищая организм носителя от избытка гормонов.
Ритуал их размножения поражал своей неэргономичностью. Оставалось надеяться, что самка отложит достаточное количество яиц, компенсируя тем самым затраты на спаривание.
— Ты меня укусил, — сказала Ева, натягивая комбинезон. На шее и вправду виднелся красный отпечаток зубов. И Глеб хотел извиниться, но вместо слов из глотки вырвалось урчание. А Ева отмахнулась, забрала чемодан свой зеленый с люминисцирующими замками и вышла. Дверь еще аккуратненько прикрыла, словно желая продемонстрировать собственную обиду.
Ну и сама дура. Он же не специально. Просто бабы не было давно, вот и сорвало крышу. До того сорвало, что не помнит, чего было. Голова чиста, как тетушкина простынь после кипячения с хозяйственным мылом. И снова жрать охота.
Глеб вытряхнул содержимое рюкзака на пол. Пара банок с консервированным псевдомясом, пара — с бобами, и порошковые каши на синтетических витаминах.
Хрень какая-то творится.
А Ева — ничего. Только зря она думает, что этот перепихон повлияет на Глеба.
— Каждая женщина достойна секса, — сказал Глеб, переворачиваясь на спину. Банку с тушенкой поставил на грудь, доставал пальцами жирные куски и тщательно разжевывал, пытаясь уловить вкус. — Но не каждая — дважды.
Тушенка закончилась до отвращения быстро.
Прежней осталась обстановка комнаты: четыре стола, смыкавшиеся углами, тумба кафедры в центре и желтое полотнище шторы, украсившее стену. Прежними остались люди: Ева в мятом комбинезоне, девчонка в кофте с зайцем и с книгой в руках. Хуже, что нелюдь тоже осталась прежней. Оно стояло, подпирало угол и мониторило комнату. Не взгляд — луч радара. И Глеб — алое пятно на экране внутреннего сканера.
Раздражает, наверное.
Ну и пускай. Хуже то, что сегодня андроид был при оружии. И наглая скотина даже не пыталась спрятать. Конечно, такое хрена с два и спрячешь, но факт оставался фактом: андроид явно издевался.
В магнитных лапах правой кобуры сидел солидненький «Бизон» последней модификации. На левом бедре красовался франтоватый SPAS-19-спец 23-его калибра. Глеб такой видел. На картинках. Хорошая игрушка. Корпус из армированного пластика, питание смешанное, магазин на двенадцать патронов. Приклад отсутствует, ствол короткий и система булл-пап для пущего изящества и сокращения длины. Удобненько.
И дорого. А вот поди ж ты… появились аргументы. Вопрос — откуда.
Глеб собирался спросить, но сзади раздалось интеллигентное покашливание.
Сегодня на Игоре был ярко-красный пиджак и джинсы с прорехами на коленях. На мизинце виднелся тонкий ободок кольца с крупной жемчужиной.
С этим понятно: не все, что с яйцами — мужик.
— Добрый день, — сказал Игорь, кланяясь. — Я рад, что вы все решили найти общий язык друг с другом. Это во многом облегчит мою работу и позволит в минимальные сроки выяснить причины аномалии.
Ишь как запел, птичка-голубь. Ну и до чего же ты допоешься?
— Нам всем стоит обсудить сложившуюся ситуацию, — продолжил речь Игорь, умудряясь глядеть сразу и на всех.
— Она парадоксальна, — Айне, сложив страницу треугольником, закрыла книгу. — Следовательно, невозможна. Наиболее логичным выводом по сумме данных является предположение о преднамеренном искажении информации.
— То есть ты хочешь сказать, что я вру? — Ева уперла руки в бока, сделавшись похожей на Глебову соседку. Вечно скандалила по пустякам.
Пусть покоится с миром.
— И он тоже. Это элементарно. Поскольку вариант одновременного развития событий по трем векторам вероятности в одной точке пространства не возможен, то его можно принять в качестве нулевой гипотезы. Следовательно…
— Есть доказательства! Снимки. И образцы.
— И у нас.
— И у меня, — вынужден был сказать Глеб.
Игорь, на которого уставились все трое, лишь развел руками.
— К сожалению, в настоящий момент нельзя сказать ничего определенного по…
— Стойте, — перебила Ева. — Это ведь поселок Альфа? Центр?
Который должен быть уничтожен. Ева-нуль. А он с ней трахался, как одуревший от гормонов подросток. Да что с его головой стало? Что вообще стало с ним самим?
Или это другая Ева? На имя, небось, лицензии не выдают.
— Если так, то здесь хранится общая база. Включая генетические карты. Все генетические карты, — мстительно добавила она, оглянувшись на Айне. Девчонка лишь плечиком дернула. И думала, прежде, чем согласие дать, недолго:
— Результат данного анализа будет однозначен.
— И я не против, — сказал Глеб, хотя его не спрашивали.
На рассвете от центра к краю поселка протянулась тончайшая струна, и невидимые пальцы тронули ее, пробуя на прочность. Слабый отголосок Зова утонул в тумане, но гайто услышал.
И услышанное заставило действовать. Раскрылись чуткие локаторы рецепторов. Развернулась фибриллярная сеть. Установились первичные коннекты между нейронами, обрабатывая информацию.
Тембр менялся. Звук становился чище. Яснее. Ритмичнее. Параллельно нарастало ощущение опасности, характер которой был неопределим.
Гайто прервал мелатониновый синтез, пробуждая носителя. А заодно стимулировал работу надпочечников, временно перекрыв секреторные каналы.
Амплитуда звуковых волн нарастала. Носитель нервничал. Нейронные цепи замыкались на уровне центра агрессии.
И все же гайто пропустил момент, когда удары слились в один сплошной гул. Первая волна накрыла, разрывая белковые связи. Во второй гайто почти задохнулся. А когда вибрирующая струна Зова оборвалась, разломив воздух, гайто отключился.
Последнее, что он успел сделать — открыть шлюзы секреторных каналов, выбрасывая в кровь носителя смесь норадреналина и тестостерона.
Сердце ухнуло за долю секунды до того, как снаружи раздался грохот. Колыхнулась земля, сдвигая столы, задрожала, и Глеб понял: началось.
Он вылетел из комнаты и, оттолкнув с дороги Игоря, скачками пронесся по коридору. Земля вздрагивала все сильнее. По асфальту бежали трещины. Они смыкались друг с другом, высыпая черную крошку битума, они растягивали подложку и прорывали ее хлыстами побегов. А те впивались в здания стреловидными отростками-якорями.
Соседний дом уходил под землю с мрачной грацией тонущего корабля. Края воронки вскипали биомассой. Хрустели стены под гнетом побегов, карабкались по ним мутанты. Серая ласка раскачивалась на флюгере, высматривая жертву. Зацепилась взглядом за Глеба и взлетела молнией. В воздухе сжалась в клубок, приземлилась и покатилась под ноги.
Пистолеты, мать их! А нету! И винтовки нету. И ни хренища нету. Глеб взвыл от бессильной ярости и, руками подхватив ком шерсти, швырнул его в сплетение щупалец. Пнул вторую зверюгу.
Заплясал, подошвами давя разномастную мелочь, что сочилась из трещин в земле.
— Хрен вам!
Страха не было. Наоборот, кровь бурлила. А длинный штырь, выломанный из асфальта, был ничем не хуже сабли.
Не режет? Зато ломает!
Хрустнула черепушка кошкообразной твари, брызнуло из трещины кровью и слизью. А острый конец штыря уже вошел в покатый глаз второй. И вышел, закладывая новый круг движения, сбивая на лету хорька.
— Аста ла виста, беби! — Глеб наотмашь лупанул верткую лису, перебивая позвоночник. Рядом рявкнул пистолетный выстрел, и словно по сигналу бодро застрекотали пулеметы.
А твари шли. Ломаным строем они прорывались сквозь огневую завесу, добирались до людей, норовя повалить. И если выходило — кипящее море смыкалось, спеша растащить добычу по ошметкам.
— Пистолет! — краем глаза Глеб уловил яркое пятно и, повернувшись, ткнул прутом в пиджак Игоря. — Пистолет дай, пидор несчастный!
Тот протянул сразу два.
Вот и ладно. Вот и славно.
На золотом крыльце…
Пара пуль прошила змеевидную тварь, и та заплясала перерубленным шлангом, разбрызгивая слизь.
…сидели…
Череп крысы разлетелся на осколки.
…царь, царевич, король, королевич…
Нетопырь шлепнулся в разлом и пополз, дергая крыльями. Глеб наступил и крутанулся, дробя хрупкие кости.
…сапожник, портной…
Гигантская медведка медленно выползала из ямины, с натугой волоча упакованное в хитин тело. Застряли комья земли в покрывавших брюхо волосках, скрипели сочленения, судорожно дергались жвалы.
И сетчатый глаз был неплохой мишенью. Пуля проломила оболочку и увязла.
…а ты кто такой?
Медведка повернулась к Глебу и, окончательно выбравшись из-под земли, двинулась на него. А патроны кончились.
Погано.
