— Глава 5. В которой Дориан Дарроу обустраивает мастерскую, пьет чай, а также заводит одно не самое приятное знакомство
Багажа оказалось неожиданно много. Конечно, я предполагал, что перевозка мастерской будет нелегким делом, но увидев воочию все эти ящики, ящички и кофры, растерялся.
— Грузчиков нанять надо бы, — вяло посоветовал служащий приемного пункта и, ковырнув ногтем в ухе, предложил. — Могу прислать…
Выразительный взгляд, полшиллинга, перекочевавшие из руки в руку, и моя проблема если не разрешилась окончательно, то всяко в решении продвинулась.
Дюжие мужики, от которых зверски несло немытым телом и отчего-то псиной, молча и сноровисто перетаскивали ящики в повозку. Давешний служащий, очнувшись ото сна, прохаживался рядом да покрикивал, проявляя весьма душевную заботу о целостности моего груза. Впрочем, усилия его большей частью пропадали втуне.
Я же, владелец и вместе с тем сторонний наблюдатель, испытывал двойственные чувства. С одной стороны, несомненно, я был рад, что груз, пусть и с запозданием, но прибыл. С другой… исчезла еще одна возможность отступить.
— Готово, мистер, — буркнул грузчик, а служащий, забежав вперед, протянул руку, выразительно потерев пальцами. Отдал я лишь часть обговоренной суммы, пообещав остальную сразу после того, как ящики займут свое место в бывшем каретном сарае.
Там стало тесно. А я, совершенно не представляя себе, как разобраться со всем этим, начал с простого: вооружившись ножом, топориком и ломом, попросту стал вскрывать ящики в том порядке, в котором они выстроились у стены.
Открытия порой были неожиданны.
Так в массивном, с виду похожем на саркофаг, коробе лежали тубы с чертежами. Кофр из черной кожи был полон гаек, болтов, шурупов и прочей железной мелочи, а склянки, которым бы надлежало находиться в его бархатной утробе, обнаружились в щелястом ящике.
Вот полые железные трубки для моего аппарата и свиток шелка к нему же.
Вот наполовину разобранный микроскоп и мешочек с линзами, каждая — как зерно в коконе из овечьей шерсти.
Вот тончайшая шелковая нить, которую я заказал перед отъездом, но получения не дождался.
Вот лабораторное стекло, сброшенное небрежно, но меж тем уцелевшее — не иначе как чудом. Книги. Мои дневники с заботливо вымаранной первой страницей. Три газовые горелки и бутыль со спиртом. Египетская мумия и фарфоровая кукла, затесавшаяся в прошлую мастерскую по случайности и теперь переехавшая сюда вместе с прочим добром. Слепки зубов старого Ангуса… отливки я так и не сделал. Кожаный чемодан с инструментом… железо… снова железо… опять железо…
— Мистер Дарроу, может быть, вы прерветесь на чай? — осведомилась миссис Мэгги, чье появление я пропустил.
Сегодня на ней был новый наряд: черное платье с белым кружевным воротником и белым же фартуком, поверх которого лежал привычный уже пояс. Праздничность убранства подчеркивали нарядный чепец и тонкая цепочка с медальоном-ракушкой.
Неужели, в доме гости?
— Я бесконечно рад и благодарен за приглашение, но вы сами видите, что мой нынешний вид не позволяет… — Я продемонстрировал метлу из куриных перьев, которой смахивал с ящиков пыль и мелкий дорожный сор.
— У вас будет столько времени, чтобы привести себя в порядок, сколько вам нужно, — сказала она, глядя с явным неодобрением. Кажется, сегодняшний вечер нанес сильнейший удар по моей репутации. Однако, увы, здесь я ничего не мог поделать. Разве что принять настойчивое — почти неприлично настойчивое! — приглашение.
— Мы очень надеемся, что вы сочтете возможным присоединиться к нам с Пэгги, — повторила леди, водружая на нос очки. — Мы хотели с вами поговорить.
И эта манера речи, прежде ей несвойственная… определенно, в доме грядут перемены.
Тогда я и представить себе не мог, сколь глобальными они будут.
Прежде, чем подняться в гостиную, я привел себя в порядок. А заодно с сожалением отметил, что гардероб мой следовало бы пополнить десятком-другим рубашек, не говоря уже о носовых платках и перчатках. Правда, следом пришла мысль, что Дориану Дарроу не мешало бы пересмотреть некоторые прежние привычки, каковые, несомненно, принадлежали совсем другому существу.
— Совсем другому, — повторил я, глядя в честнейшие глаза отражения. Оно подмигнуло в ответ.
Следует сказать, что здешние чаепития разительно отличались от тех, каковые устраивались в Хантер-холле в каждую пятницу, если только она не выпадала на праздник или чьи-либо именины.
Здесь не было места суровым ритуалам, расписанному по минутам шествию и виртуозным танцам прислуги вокруг малознакомых мне людей, собравшихся лишь затем, что собираться было принято.
Здесь не мучили клавесин и не читали стихов, не рассуждали о политике и не пытались завлечь в очередное "крайне выгодное" предприятие, которое при малых вложениях обернулась бы сказочной прибылью; не подсовывали девиц околобрачного возраста и… В общем, не делали ничего, что прежде вызывало во мне стойкое неприятие и тоску по бездарно потраченному времени.
Мне пришлись по душе простота и уют гостиной, невзыскательность обстановки которой с лихвой окупалась сердечностью милых леди, и даже их привычка доливать молоко в чай, а не наоборот, казалась милым чудачеством.
— Сегодня вы выглядите особо очаровательно, — сказал я, кланяясь. Мисс Пэгги смущенно фыркнула и покраснела, миссис Мэгги вздохнула и, отложив книгу, дернула за шелковую ленту. Где-то в глубине дома зазвенел колокольчик, и спустя несколько минут горничная подала чай.
Пили молча. Я исподтишка разглядывал сестер, пытаясь понять, чем могли быть вызваны столь разительные перемены в их облике. Сестры отчаянно избегали моего взгляда.
Не выдержала мисс Пэгги.
— Персиваль приезжает, — сказала она, отставив чашку.
— Представляете, мы и не думали, что так скоро. А он отправил телеграмму, что прибывает в самые ближайшие дни.
— В отставку вышел.
Вот на этом месте я окончательно перестал что-либо понимать. И миссис Мэгги поспешила разрешить мои затруднения.
— Персиваль — мой племянник.
— По мужу, — уточнила мисс Пэгги, снимая с чайника ситечко. Перевернув, она стряхнула на салфетку коричневые капли, а салфетку сложила вчетверо, спрятав под чашку.
Определенно, эта леди меня удивляла.
В отличие от сестры, миссис Мэгги сидела неподвижно, лишь пальцы ее, не останавливаясь ни на секунду, терзали край скатерти. Она говорила, глядя прямо перед собой, и словно бы ни к кому не обращаясь:
— Но для нас Перси — родной. Вот увидите, он очень милый мальчик…
И сейчас они скажут, что мне придется съехать. А я почти уже разобрался с ящиками…
— Но эта его служба… и годы вдали от дома…
— И характер, характер у него прескверный. Весь в твоего муженька. Такой же упрямый! Никого никогда не слушает, — сказала мисс Пэгги, складывая из второй салфетки конверт. — Он сам знает, как и чего. Я ведь права?
— Несомненно, — поспешила согласиться миссис Мэгги: — Несомненно, права. Мистер Дарроу, поймите, мы очень любим Перси, но все же опасаемся, что он может быть несправедлив к вам и поспешен в оценке…
А что бы там ни говорили, но у холодного чая на редкость мерзкий вкус.
— И потому умоляем вас проявить терпение.
— Да, да, немного терпения, пока мы не образумим этого мальчишку.
Значит, съезжать не придется?
— К нему нужно привыкнуть, — поспешно завершила монолог миссис Мэгги, выпуская из пальцев истерзанную скатерть. — Просто привыкнуть.
— Да, да, привыкнуть.
— …Перси — милый юноша…
…юноше было чуть за сорок. Высокий и широкий в плечах, он сутулился и передвигался как-то боком, отчего становился похож на больную гориллу. Ко всему он имел привычку бриться налысо, и делал это весьма неаккуратно: на сизой коже белыми нитками выступали шрамы. Казалось, что кто-то, быть может, сама миссис Мэгги сшила эту уродливую, бугристую голову, а после выдавила в ней неглубокие глазницы, наспех прилепила пуговицы-глаза и кривоватый нелепо длинный нос.
Следует добавить, что тот же нос, который был не единожды ломан, и безобразные уши выдавали в мистере Персивале любителя кулачных боев. И смею предположить, что драться ему приходилось отнюдь не на аренах клуба.
Но в замешательство меня привела не внешность "милого юноши". Форма. Почему я, глупец, не удосужился поинтересоваться, где имел честь служить досточтимый племянник миссис Мэгги? И теперь, глядя на серый мундир, на котором уже успели заменить пуговицы и ремни, я клял себя почем зря.
О, невозможно было не узнать этот крой с высоким и широким воротником, призванным прикрыть "железное горло"; или пропустить сложную вязь форменной вышивки, где верхние кресты перемежались с нижними, создавая защитный узор; или не заметить деревянную кобуру, лежавшую на столе.
— Дориан Дарроу к вашим услугам, сэр, — сказал я.
Персиваль медленно кивнул. Потом столь же медленно снял с плеча тонкую ручку тетушки. Поднялся. Потянулся к кобуре…
— Не стоит, — вежливо попросил я, поворачивая набалдашник трости. Внутри щелкнуло.
Персиваль лишь хмыкнул. И утратив кажущуюся тяжеловесность, одним прыжком преодолел расстояние между нами. Он замахнулся, целя крестом в лицо, но шпага приняла удар. Хрустнули, расколовшись пополам, деревянные ножны, взвизгнуло лезвие, снимая стружку с креста.
— Вот так, да? — мой соперник перебросил крест в левую руку и ладонью оттолкнул лезвие. — Я тебя, тварь, все равно достану…
Очень даже возможно.
Его выпад был лишен всякого изящества, что впрочем компенсировалось силой. Шпага в руке, приняв внезапную тяжесть, выгнулась ивовой ветвью, а распрямившись, звонко завибрировала. Персиваль же, не тратя времени на разговоры, атаковал, норовя зажать лезвие между лепестками перекрестья.
Ну уж нет. Я не боец, но… Крест, пролетев клинок, скользнул по гарде и припечатал руку. Больно же! Пусть через рубашку, но все равно больно!
Персиваль оскалился. Я скрутил фигу и шагнул навстречу. И чуть в сторону. Теперь поворот. Выпад. Укол.
Боль за боль.
— Ах ты сука этакая…
К чести его, Персиваль не выпустил оружие. Лишь потер место укола и, перехватив крест, словно дубину, неспешно двинулся на меня.
Он знает, что я не могу его убить. И знает, что сильнее. И еще он в ярости и вряд ли способен себя контролировать.
Отступление — еще не бегство…
— Персиваль!
— Дориан!
— Немедленно прекратите…
— Негодный мальчишка, я…
— …это безобразие!
Мисс Пэгги отвесила племяннику подзатыльник, миссис Мэгги повисла на моей руке, заставляя опустить шпагу.
— Он первый начал! — воскликнули мы с Персивалем одновременно. И не имея возможности скрестить оружие, скрестили взгляды.
— Ты — негодный мальчишка, который… — толстые пальцы клещами вцепились в ухо мистера Персиваля. Мисс Пэгги дышала праведным гневом. Раскрасневшаяся, она казалась глиняным големом, обряженным в муслин. — Мы его вырастили собственными руками! А он…
— Простите, леди, я, пожалуй, вас оставлю.
— …в доме оружием бряцает, как будто тут ему не дом даже! Как будто ему тут армия… сущая неблагодарность, Мэгги, сущая неблагодарность…
Мой уход остался незамеченным.
Не скажу, что испытывал сочувствие к моему случайному противнику: я не настолько наивен; скорее уж я пребывал в полном недоумении и растерянности, поскольку нынешняя ситуация во многом усложняла мою и без того непростую жизнь. Прощенные ангелы от души посмеялись над моими планами и, полагаю, с нетерпением ждали новых, чтобы и их разрушить. Именно поэтому планы и мысли я оставил на потом, решив заняться делом простым и неотложным.
Спустившись в мастерскую, я снял сюртук, закатал рукав рубахи и принялся изучать ожог. Алый треугольник смотрелся на белой коже нарядно. Болеть он, естественно, болел, но не сказать, чтобы невыносимо. Поверхность раны была гладкой, форма — четкой, ни темных вкраплений, ни metastasis не наблюдалось.
Похоже, нигде, кроме общевойсковой молельни, крест не бывал. Да и владелец его на мое счастье, не являлся личностью набожной.
Дальше было просто: унция дистиллированной воды, кусок медной проволоки, щепотка порошка и тридцать секунд над горелкой. Остывая, смесь светлела, пока не обрела чудесный оттенок малахита. От нее исходил мягкий аромат карамели, а прикосновение — теплое, но не обжигающее — почти моментально уняло боль.
Но квартиру придется-таки менять… я не настолько безумен, чтобы жить в одном доме с бывшим инквизитором.
