— Глава 40. О новых старых знакомых
Минди сбежала из дому. Она терпела два дня, выслушивая нытье тетушки, каковое дополнялось молчаливым презрением кузины. Та никак не могла простить порушенных надежд и если открывала рот, то лишь затем, чтобы напомнить, как драгоценный Уолтер искал Минди и не нашел.
Сбегать в сад от женихов было неприлично.
Вообще сбегать от женихов было неприлично. А из дому тем паче. Но обстоятельства требовали от Минди решительных действий.
Обстоятельства явились на второй день после злосчастного бала, вооруженные букетиком цветов, блеском штиблет и тетушкиным суровым взглядом, в котором читался приговор, вернее договор. Брачный. Уже составленный и подписанный.
Сумма в договоре по всему стояла немалая, и сие обстоятельство оказало на тетушкин паскудный характер самое благотворное действие
— Почему бы вам не прогуляться в саду? — спросила она, отчаянно обмахиваясь веером. И Минди обеими руками ухватилась за предложение. В саду хотя бы не слышно, как Хоупи несчастный клавесин мучает.
Вышли. Догуляли до стены и назад. Минди молчала, Уолтер, начавший было беседу весело, скоро тоже стушевался и, вздохнув, присоединился к молчанию. Нагло орала кошка, приторно воняли розы.
— Я вас чем-то оскорбил? — поинтересовался Уолтер, когда Минди, обогнув куст азалии, взяла курс на беседку.
— Нет.
— Тогда… кто-то другой вас оскорбил?
— Тоже нет.
На круглом лице отразилось недоумение. Впрочем, отражалось оно недолго.
— Полагаю, что тот, с кем вы имели встречу в саду, взял на себя труд рассказать обо мне? И надо полагать, говорил он вещи не самые приятные?
— Да, — Минди решила быть краткой. И еще порадовалась, что веер на прогулку взяла собственного изготовления, со стальными спицами. Обмахиваться им было тяжеловато, но вот бить удобно.
— Что ж, — Уолтер, наклонившись, сорвал розу и протянул Минди. — Смею вас заверить, что бы там ни было рассказано…
…вот только врать и оправдываться не надо! Минди терпеть не может оправданий. И вранья.
— …но на самом деле все гораздо хуже. И конечно, смешно было надеяться, что вас оставят в неведении. Возьмите цветок, он не кусается.
Минди взяла. Ну и дальше что? Он встанет на колено и начнет петь о любви, которая вернула свет заблудшей душе? А ей придется слушать?
Уолтер запрыгнул на перила беседки и, глядя с насмешечкой, сказал:
— Вы некрасивы. Дурно воспитаны. Напрочь лишены чувства вкуса и меры. Титула также не имеете…
Вот сволочь!
— …что оставляет вам одно-единственное достоинство: состояние вашего отца. Как по мне, это достоинство с лихвой искупает все недостатки. Паче того, они не столь и серьезны. Немного усилий, хорошего наставника и из вас получится вполне приличная супруга.
Определенно сволочь. И наглая. И веер надо перехватить поудобнее.
— Вы всегда будете эксцентричны, хотя бы в силу роста и натуры, каковых не исправить, но в остальном я готов помочь.
От злости у Минди потемнело в глазах.
— Вы смотрите так, будто собираетесь меня пристрелить.
К сожалению, пистолет остался в будуаре. А вот веер был при Минди.
— Зато со мной будет весело, — выдвинул последний аргумент Уолтер и, вытащив из кармана носовой платок, шумно высморкался. — Тетушка считает, что мне следует за вами поухаживать. Но я вижу, что вы не глупы, именно поэтому предлагаю договориться полюбовно. Хотя цветы я вам подарил. Дважды.
— Ты…
— Можно и на "ты".
— Я тебя ненавижу!
— Ну это еще не повод отказываться от брачного предложения. Милая моя, рано или поздно тебе придется выйти замуж. Так стоит ли противиться? В конце концов, именно в этом смысл жизни женщины…
Она все-таки не ударила, пусть и очень хотелось. Подхватив юбки, Минди опрометью бросилась к дому, взбежала по лестнице, едва не сбив овцеокую Хоупи, и с чувством огромного облегчения закрыла дверь, для надежности подперев ее комодом. Комод был тяжеловат, но злость придала сил. Да что он о себе думает? Павлин щипаный! Идиот! Сволочь!
В дверь стучали. Тетушка сначала уговаривала, потом пыталась угрожать, а утомившись, сказала, что рано или поздно, но Минди придется спуститься.
Не на ту напала!
И ведь что самое отвратительное, этот гусь лощеный был прав: замуж идти придется. За Уолтера ли, за кого другого, но сомнительно, чтобы тот другой, пока не появившийся на горизонте, был чем-то лучше Уолтера. И Минди решилась.
Нет, она не собиралась убегать насовсем, ей просто требовалось время, чтобы подумать.
Минди вытащила из-под кровати ящик, порадовавшись, что, несмотря на все уговоры, не позволила убрать его на чердак. Откинув крышку, она принялась изучать содержимое. Револьвер новейшей системы Кольта, которую Минди еще немного усовершенствовала. Веревка. Перчатки. Башмаки на удобной толстой подошве. Старая амазонка, расстаться с которой было выше сил Минди. Чековая книжка. Стопка наличных. Что-то около тысячи фунтов, но на первое время хватит.
Жаль, что сам сундук тяжеловат.
Вещи Минди перекладывала на простыню, которую свернула индийским способом, превратив в компактный узел. Переодевшись и переобувшись она, сунула за пояс кольт, а в сапог — крохотный дамский пистолетик, подаренный папенькой — ох, он точно не обрадуется выходке!
Тяжелее всего было дождаться рассвета. А по веревке в сад спуститься — дело плевое. И стену здешнюю перемахнуть даже дурак сумеет. Или дура.
Оказавшись на улице, Минди с облегчением вздохнула, поправила платье и шляпку и, воровато оглянувшись, закинула тюк на плечо.
Мобиль стоял на углу улицы.
— Не хотите ли прокатиться, леди? — спросил водитель. Лицо его было скрыто за маской, но Минди узнала голос.
— Что вы тут делаете?
— Ну, я подумал, что вам, возможно, пригодится помощь. Позволите ваш багаж?
По указанному адресу обнаружился склад. И леди Джорджианна, с трудом сдерживая злые слезы, разглядывала темную громадину, к боку которой жался дощатый домик конторки. Дверь была запрета. Все двери были заперты.
Кажется, над Джорджианной сыграли дурную шутку.
Леди Фэйр, подняв юбки, решительно переступила через лужу, шикнула на драного кота и постучала в дверь. Прислушалась. Снова постучала. И разозлившись, изо всех сил эту дверь пнула.
А та вдруг взяла и открылась. Из-за двери на Джорджианну смотрела темнота.
Нужно уходить отсюда! И немедленно… сейчас же… Джорджианна сделала шаг назад, и уперлась спиной во что-то жесткое.
— Не стоит так спешить, — ласково пропела мадмуазель Лепаж. — Мы ведь хотели побеседовать. И будьте так любезны, вашу сумочку. Меняю на лампу. Она вам пригодится.
Вот тварь!
Но лампа и вправду пригодилась. Она была старой и тяжелой, Джорджианна обеими руками держала за гнутую ручку, испытывая острое желание швырнуть лампу в Лепаж. Лампа желание чувствовала, скрипела и качалась, расплескивая тени по узкому проходу.
Слева и справа возвышались ящики. Нижние заросли коростой пыли и грязи, на верхних виднелись печати и иногда — надписи. Среди ящиков что-то шуршало и попискивало, и Джорджианна старалась не думать о крысах. Наверняка, есть. И вряд ли эти крысы похожи на ту, что таскает с собой Черити.
— Уже совсем скоро, милая Джорджианна, — Лепаж держалась в трех шагах сзади. И пистолет она держала уверенно, но почему-то не спешила стрелять.
О, как глупа была Джорджианна! А ведь мадам Алоизия предупреждала! И следовало быть осторожнее, теперь же эта шлюшка убьет Джорджианну, а лорд Фэйр поможет убийство скрыть. Должность у него для подобных штучек подходящая весьма.
Ящики вдруг расступились, освобождая квадрат пространства, который, впрочем, был занят комодом, столом и парой кресел.
— Прошу вас, садитесь, — мадмуазель Лепаж указала на одно из кресел. — И перестаньте дрожать, я не имею намерения вас убить.
Джорджианна не поверила. В кресло она садилась не без брезгливости, а масляные следы на перчатках лишь усилили раздражение.
— Я рада, что вы решили придти, — мадмуазель Лепаж ловко зажгла свечи. — Нам давно следовало поговорить, но… когда-то мне казалось, что будет проще наладить контакт с вашим супругом.
И не столь она молода, каковой казалась. Сумрак подчеркивал тени и морщины, пока мелкие, едва заметные, но выдающие возраст.
— Молчите? Надеюсь, вы не настолько напуганы, чтобы потерять дар речи.
— А что вы хотели бы услышать? — леди Джорджианна решила быть вежливой.
— Ну для начала ваш голос.
Она заняла второе кресло и положила пистолет перед собой. Следующий вопрос ударил в самое сердце:
— Вы ведь любите своего супруга, Анна?
— Какое это имеет значение?
— Я надеюсь, что любите, поскольку тогда вы сможете понять меня. И не только меня.
Мадмуазель Лепаж расстегнула воротничок, поддела мизинцем цепочку и вытащила медальон. У нее не сразу получилось снять, потому что руки ее дрожали, хотя она и скрывала дрожь. И в этот миг можно было вскочить, схватить пистолет и…
— Вот, — медальон лег перед Джорджианной. — Откройте. Поверните против часовой стрелки.
Украшение было сделано в виде двух шестеренок. Они легко повернулись, и внутри щелкнуло. Медальон раскрылся, словно устрица, и на вогнутых половинках блеснули зеркала. Мадмуазель Лепаж подвинула свечу, и отголосок пламени, пойманный зеркалами, вдруг распустился между половинками медальона.
— Сейчас.
Голос мадмуазель Лепаж был странно глух, а пятно света таяло, превращаясь в портрет.
— Вам ведь знакома эта девушка?
Личико-сердечко, пухлые губки и острый носик. Рыжие волосы и длинная шея. Вот только красных пятнышек на ней нет.
Леди Джорджианна попыталась коснуться изображения, но пальцы прошли сквозь облако света.
— Не стоит, — мягко попросила мадмуазель Лепаж. — Просто скажите, вам когда-нибудь доводилось видеть эту девушку?
— Кто она?
— Моя соратница. И подруга. Так вы видели ее?!
— Она мертва, — леди Джорджианна выпрямилась. — Убита. В моем доме. И могу я, наконец, получить объяснения?
— Можете. Если согласитесь помочь мне.
Это предложение было поистине неожиданно. Мадмуазель Лепаж накрыла медальон ладонью, гася изображение.
— Для начала прошу простить меня за то беспокойство, которое я вынуждена была вам доставить.
Щелкнули створки.
— Меня зовут Вивьен, и я представляю в Королевстве интересы Французской республики, вернее будет сказать той части граждан, кто не равнодушен к судьбе страны.
О Боже! Джордж придет в ярость, если узнает об этом разговоре…
— И смею заверить, что на сей раз в интересах короны будет мне помочь. Тот, кого я ищу, опасен. Он умен, если не сказать — гениален. Он зол. И он одержим желанием уничтожить монархию (ага). И пусть я согласна, что наивысшей формой общественной организации является Республика, но методы его могут спровоцировать войну, каковая повредит Франции. Следовательно, мой долг его остановить.
— А я здесь при чем?
— Возможно, я снова ошиблась, но… просто выслушайте. Вы вряд ли знаете, что сейчас моя родина находится в сложнейшем положении. Слишком много вокруг тех, кому не по нраву наш уклад жизни. И пытаясь выжить, мы создаем оружие. Кровью за кровь!
Ее крик потонул в пыльных глубинах склада, лишь громко завозились крысы.
— Народ имеет право восстать против угнетателей. И право защитить обретенную свободу. Мы не агрессоры, каковыми нас пытаются выставить, но лишь скромные труженики на ниве Свободы и Равенства. И мы рады принять тех, кому близки наши идеи. Как приняли и его.
— Кого? — уточнила Джорджианна, потому как окончательно перестала понимать что-либо.
— О, мне не известно его настоящее имя. Эта история началась четыре года тому, когда один из наших агентов написал о талантливом юноше. Механик. Изобретатель. Возможно, один из тех гениев, что рождаются раз в столетие. Агент переслал и некоторые чертежи. Признаться, они поставили в тупик наших специалистов. И тогда было принято решение, которое… которое принесло нам многие выгоды, но может принести и многие проблемы. Их я и пытаюсь предотвратить.
Крысы все не успокаивались.
— Он был одержим. Две страсти — к науке и к женщине — терзали его душу. Работая сутками, созидая вещи невозможные, он думал лишь о возвращении. Он продавал нам свои изобретения, свой талант, голову и руки, взамен собирая золото, чтобы кинуть его к ногам той, которая не желала связывать жизнь с бедняком.
Какая милая, трагичная история. Она почти искупает неудобства, испытываемые Джорджианной.
— Но около двух лет тому он получил письмо, после прочтения которого впал в неистовство. О, я помню разгромленную лабораторию, разрушенный… механизм. И безумине Дайтона, переросшее в мозговую горячку. Он бредил. Он требовал вернуть жену, взывал то к милосердию, то к справедливости. А очнувшись, исчез. Поверьте, мы искали его и во Франции, и в Королевстве, но он словно сквозь землю провалился. Спустя месяц поиски прекратили, решив, что несчастный покончил с жизнью.
Шелест крысиных лап мешал Джорджианне сосредоточиться. Вивьен же глядела прямо перед собой, и ничего будто бы не замечала. И тень, мелькнувшая в проходе, не заставила ее насторожиться.
— А месяц тому Лаура написала о случайной встрече. Было решено попытаться восстановить контакт. Поверьте, мы были готовы исполнить любое его требование. Гениями не разбрасываются.
— Он отказался?
В проходе вновь мелькнула тень, но явно не крысиная. Джорджианна с трудом заставила себя не смотреть в ту сторону.
— Второе письмо было очень коротким и очень странным…
Тени крались по проходу. Джорджианна не видела, но чувствовала их присутствие.
— … Лаура была напугана… моя Лаура ничего не боялась, но вынуждена была пойти на сделку…
Мадмуазель Лепаж вскочила, вскинув пистолет.
— Это ты? Ты пришел? Выходи!
Из темноты выступил человек в черном сюртуке. За ним второй. И третий. А следом раздался такой родной и любимый голос:
— Мадмуазель, бросьте оружие, — попросил Джордж. — И отпустите мою жену. Она уж точно ничего не знает.
Леди Фэйр с ужасом ощутила, как дрожат руки. И сердце в груди колотится быстро-быстро, а перед глазами пелена стоит. Это не слезы, конечно, это не слезы.
Леди не плачут.
— Вы… вы не понимаете, — сказала мадмуазель Лепаж, направляя оружие на Джорджа. — Вы ничего не понимаете!
— Я понимаю, что вы планировали покушение на Ее Величество.
Какой ужас!
— Нет!
— Сдавайтесь, Вивьен, — Джордж почесал кончик носа и сделал шаг к пистолету. — Ваш заговор…
— …заговор кукол! Лаура писала о заговоре кукол!
Джордж протянул руку:
— Ваше оружие, мисс.
— Лаура писала, что нужно опасаться кукол… помните, Анна. Кукол!
Дуло прижалось к виску. Грянул выстрел.
Леди Джорджианна закрыла глаза и попыталась представить, что мокрые капли на ее лице — просто роса… всего лишь роса…
— Анна, с тобой все хорошо? Аннушка?! Пожалуйста…
Он снова прежний.
Нет, Джордж никогда не будет прежним. Теперь леди Фэйр знала правду. Она все-таки открыла глаза. Попыталась улыбнуться. Позволила вытереть лицо. Приняв флягу с коньяком, сделала несколько хороших глотков.
— Мы… мы можем уйти? — она спросила, потому что испугалась, что если промолчит, то разучится говорить. — Теперь мы можем уйти?
— Конечно. Скоро. Совсем скоро. Потерпи, Анна. Ты умница. Я всегда знал, что ты особенная. И что ты исполнишь мою просьбу…
Какую? Джорджианна не помнит. Она бы хотела не помнить еще больше, но вряд ли получится.
— …и будешь носить с собой крест.
Крест? При чем здесь крест? Бояться надо не креста, но кукол.
— Если бы с тобой что-то случилось, я бы умер.
Он произнес это шепотом, но Джорджианна поверила. Ей очень хотелось верить, потому что если Джордж врет, то жизнь не имеет смысла.
И все-таки, чем же так опасны куклы?
Минди сложила руки на коленях и для надежности вцепилась в юбку. Слишком много было вокруг нового и интересного. Взять хотя бы букет рычагов с навершиями всех форм и размеров. Или россыпь циферблатов по передней панели. Или вот эти ручки, нависающие прямо над головой Минди.
Этот мобиль совсем не походил на папенькин. Низкий и длинный, с колпаком из толстого стекла, он даже двигался иначе: быстро и мягко.
Не удержавшись, Минди потрогала посеребренную трубку. И тотчас одернула руку: трубка была ледяной.
— Вижу, вы увлекаетесь механикой, — бросил доктор Дайвел, передвинув вперед три рычага. Мобиль запыхтел, днище его ощутимо нагрелось, а справа от Минди раздался оглушительный свист.
— Осуждаете?
— Ну что вы, напротив. Мне импонируют люди, которые имеют увлечения. С такими проще договориться, всегда знаешь, что им предложить.
— И что бы вы предложили мне? — Минди попыталась вытянуть ноги, но в кабине было несколько тесновато.
— Знание.
— Знание о чем?
Жаль, маска не позволяла увидеть выражение лица.
— Для начала об устройстве этой машины. Потом, быть может, об устройстве других машин. Или о принципах, позволяющих эти машины создавать. Или о принципах, на основе которых можно создавать принципы созидания машин.
За толстым стеклом розовел город. Мобиль, разогревшись, несся на немыслимой скорости. Мелькали дома. Шарахнулась в сторону лошадь в повозке молочника. Погрозил кулаком полицмейстер…
— В этом мире не так много тех, кому интересно устройство мира, — продолжал рассуждать доктор Дайвел. — Большинство предпочитает пользоваться благами, каковые создает меньшинство. И при том глядит на созидающих свысока, с презрением. Веллингтон воюет с Пилем, но на самом деле в этой войне нет смысла, ибо оба — два лица одного бога. Вы меня понимаете?
— Пожалуй, — осторожно ответила Минди, пытаясь затолкать тюк с вещами под сиденье.
— Вряд ли. Я сам, признаться, плохо понимаю, как изменить этот мир. Но давайте лучше не о мире, а о вас. Например, о том, куда вас доставить?
А и вправду куда? Вариант был лишь один, и Минди назвала адрес.
Дориан, несомненно, разозлится. И выговаривать будет. Потому что он, Дориан, часть того мира о котором говорит доктор Дайвел. И если даже не будет выговаривать, то уж точно станет глядеть с неодобрением, как до того Хоупи.
Или Лукреция.
Или Сиби.
Мобиль пыхтел, внутри капсулы становилось душновато и жарковато, на стекле оседали капли воды.
Нет, конечно, выставить ее из мастерской Дориан не посмеет, потому что он, во-первых, вежливый, а во-вторых, Минди — полноправный его компаньон. А раз так, то имеет право оставаться в мастерской столько, сколько захочет.
— Простите? Вы говорили вслух, — доктор Дайвел вновь передвинул рычаги, и в приоткрывшееся оконце ворвался поток свежего воздуха. — И безусловно любопытство с моей стороны будет несколько неуместно, но вы упомянули одно имя в весьма интересном контексте. Позвольте уточнить, этот человек — механик?
— Механик. Только не человек.
— Тоже весьма любопытно. Скажите, Минди, а вы верите в совпадения?
