— Глава 28. Снова о матримониальных планах и нежелании отдельных личностей устраивать свою судьбу
— По-моему, он очень милый, — Минди кормила Ратта сыром. Отламывая куски размером с ноготь, она подсовывала их к самой морде. — И аккуратный. Я не думала, что крысы могут быть такими аккуратными.
Ратт, прежде чем есть, тщательно обследовал каждый кусок.
— Вы не боитесь?
— Нисколечко, — Минди протянула руку, чтобы погладить, но в последний миг передумала. И правильно: Ратт вздыбил шерсть. — Знаете, еще раньше, когда мы жили в Прити-Саус, это такой городишко и даже не городишко, поселок для шахтеров, так там было полно крыс. Даже больше, чем собак. А потом случился голод и крыс ели…
Ратт зашипел, выплюнув кусок сыра, и Минди поспешила его успокоить:
— Я не ела. И вообще крысы тоже ели, особенно если мертвяков. Ну и крупу конечно. Если уж доберутся, то все…
Я машинально кивнул и вернулся к занятию, коему предавался уже часа полтора: уставился на лист, уже изрядно исписанный и исчерканный.
Написать письмо Эмили или тем, кто удерживает ее, оказалось не так и просто. Я начинал. Останавливался, понимая, что пишу не то и не так, как следовало бы. Зачеркивал. Снова начинал, чтобы спустя несколько предложений остановиться.
— К слову, мистер Марчиолло просил передать, что единорог работает. И еще что он приглашает вас на представление. И меня тоже. И будет рад, если вы согласитесь стать его штатным механиком, но мне кажется, что вам не следует принимать это предложение и…
И напиши я все-таки письмо, что с ним делать? Воспользоваться советом Персиваля и услугами королевской почты? Снова проникнуть в дом? Нанять кого-нибудь, кто проникнет и передаст послание? Ни один из способов не выглядел в достаточной мере надежным.
— …и понятия не имею, что мне там делать! — воскликнула Минди, ловко поднимая Ратта за шкирку. Тот попытался вывернуться, но Минди держала крепко. Пальцы второй руки прошлись по позвоночнику, ощупали огрызок хвоста и неподвижные задние лапы, после чего уперлись в лысый живот. — Его нужно искупать. И блох вывести.
— Его нужно оставить в покое, — ответил я, откладывая перо.
— У старика-Джинглса, это давнишний папенькин товарищ, ноги отнялись, после того, как медведь его помял. Так мы с папенькой тележку сделали. На колесиках… он сначала ругался и не хотел, а потом ничего, попривык.
Минди вернула Ратта на место и почесала за ухом. К моему удивлению он лишь вздохнул, принимая внимание как неизбежность.
— Так я сделаю? — спросила Минди. И я снова кивнул: пусть делает. Пусть делает, что хочет, лишь бы оставила меня в покое хоть ненадолго! Мне нужно сосредоточиться, дописать письмо, найти способ его отправить, а после подумать, как устроить встречу с Эмили и не попасться в очередную ловушку.
Неплохо было бы узнать, кто их устраивает и зачем.
У меня-нынешнего нет врагов. У меня-прошлого — и подавно.
— А ты очень милый. Жалко, что вампир. Был бы человеком, я бы за тебя замуж вышла.
От подобной откровенности я несколько растерялся.
— Ты не занудный, в обмороки не падаешь, не пытаешься меня учить и даже разрешаешь тут работать… — Минди широким жестом обвела мастерскую, едва не смахнув на пол колбу с глицерином. — И тебе было бы хорошо. Денег-то у тебя нету, а у меня есть… только деньги и есть.
Она вдруг вздохнула и закрыла лицо руками. И жест этот был совершенно ей несвойственен.
— Ты извини, ладно? Я понимаю, что веду себя… неприлично. Я всегда веду себя неприлично. И вообще американка. А еще богатая. Как будто это преступление быть богатым!
Ратт сердито засвистел и уставился на меня. И что я? Я тут каким боком? Минди же вскочила, естественно, задев при этом стойку с тубами. К счастью, последние были хорошо закреплены.
— Я… я пожалуй пойду… мне еще к балу готовится. Господи ты мой, я только и слышу, что про этот бал! Какая честь для меня и все такое!
— Какой бал?
— Баксли! — выкрикнула Минди и губу закусила, как будто желая остановиться. И уже тише, спокойнее, произнесла: — Я не хочу туда идти.
Баксли? Ну конечно, как я мог забыть о Баксли! Бал Лилий, ярмарка невест, которая собирает дебютанток со всего Королевства. И Эмили ее не пропустит.
Никто в здравом уме и твердой памяти не пропустит бал у Баксли.
— Вы приглашены? — уточнил я, не смея поверить подобной удаче.
— Два дня назад. Они думают, будто я слишком дика, чтобы не понять, что в последнюю минуту в гости не зовут, — Минди снова присела. — Это тетушка Летти расстаралась. Папенька ей заплатил и еще заплатит, если меня прилично замуж пристроят…
Ее глаза подозрительно заблестели.
— Вам не хочется туда идти?
— А тебе бы захотелось? Я в этом платье выгляжу полной дурой. И они тоже так думают. И еще, что у меня манер нету, и… и я знаю, что все будут пялится и говорить друг другу: посмотри на эту американку! Она же дикая совсем. Она и того не умеет, и этого тоже! И как она сюда попала? Ах мужа ищет!
У Минди очаровательно получилось передать хорошо знакомые мне интонации.
— Это все Сиби. Зачем папенька на ней женился? Нам ведь было хорошо вместе. Он говорил, что никогда-никогда меня не бросит, а сам женился…
Слезы делали Минди еще более некрасивой. Веки ее моментально набрякли, нос распух и покраснел, а щеки полыхнули румянцем. Но когда она начала громко, с придыханием, всхлипывать, я окончательно растерялся.
— Минди, замужество — это… это не так ужасно.
— Отвратительно!
— …и вам повезет встретить кого-нибудь…
— …кому настолько нужны деньги, чтобы жениться на мне…
— …кто оценит вас по достоинству…
— …в пятнадцать тысяч фунтов годового дохода! И долю в серебряных рудниках! — сказала она, размазывая слезы по лицу. — Это ты хотел сказать? Да?
— Вы настолько богаты?
— Да!
— Тогда вам следует быть крайне осторожной. Не хотелось бы вас пугать, но и среди людей высшего света встречаются личности, которые… которым не следует доверять.
— Знаю, — Минди последний раз всхлипнула. — Только такие и встречаются. Встречались. И встречаются, потому что ты не человек. И не из этого их…
Она помахала мокрым платком, словно веером и сердито фыркнула.
— Идиоты. Думают, что я идиотка, а сами… только все равно замуж идти придется. И на бал тоже.
Раздумывал я недолго. Конечно, использовать Минди для разрешения собственных затруднений было несколько неэтично, но уж очень удачно все складывалось.
И строки письма сами собой в голове появились, словно ждали этого момента.
А Минди согласилась сразу же. И вопросов задавать не стала, за что я был ей несказанно благодарен. И как-то решив этот вопрос, я занялся иным.
Менахем Шмуэль, как подобает всякому спасенному еврею, в ночь третьей субботы месяца работал. У дверей его конторы вытянулась очередь из просителей, каковые входили по одному и задерживались недолго. Одни выходили опечаленными, другие — злыми, третьи старательно прятали счастливую улыбку.
Взяв у сонной девицы с неправильным прикусом номерок, я пристроился в конец очереди, приготовившись ждать. Однако не прошло и четверти часа, как из крохотной дверцы за конторкой появился Ноам. Скользнув взглядом по собравшимся, он указал сначала на меня, после на дверь. Очередь же, было загомонившая, вмиг успокоилась, стоило Ноаму укоризненно покачать головой.
Признаться, мне было несколько неудобно, о чем я и сказал Менахему. Но он, всплеснув руками, поспешил уверить, что ничего неудобного нету и напротив, было бы неудобно, если бы он, позабыв о давней дружбе наших семей, оставил меня на улице.
Его лицо было столь искренне, что я почти поверил.
Сложно не верить Менахему.
Мы прошли через контору, где Ноам и три его брата принимали посетителей и минули помещение, сплошь заставленное шкафами. Одни из них ломились от гроссбухов, другие хранили на полках престранного вида коробки и тючки, третьи и вовсе блестели стальными листами, словно латами. Следующая комнатушка была невелика и довольно грязна. Обои на стенах ее выцвели и почернели, камин был давно не чищен, а на огромном столе возвышалась груда серебряной посуды.
Менахем молча указал на дряхлое кресло, сам забираясь в другое, побольше и поновее с виду.
— И таки я не одобряю вашу выходку, сэр Дориан, — сказал он, надевая на нос окуляры. — В высшей степени неблагоразумно! В высшей!
— Увы…
— Ах, оставьте. Ваше сожаление будет притворным. Но это лишь пока. Поверьте старому еврею, очень скоро вы начнете жалеть по-настоящему, но будет поздно. Да, да, поздно… — Менахем картинно вздохнул и, сцепив руки, иным, деловитым, тоном поинтересовался: — Таки чем обязан чести лицезреть вас? Желаете получить ссуду?
— Отнюдь, — я замолчал, прикидывая, как бы изложить просьбу и при том избежать всех тех вопросов, отвечать на которые у меня не было ни малейшего желания. Менахем ждал. — Мне нужны рекомендации. Не для меня. Для одного очень хорошего человека…
— Человека?
— Человека. В обоих смыслах. Ему требуется работа, однако вы сами знаете, что без рекомендаций…
— Имя.
Я назвал. Больше всего в тот момент я опасался, что Менахем откажет. Конечно, причин для отказа не было, но ему и не нужны причины. Его крупный, хрящеватый нос достаточно чуток, чтобы уловить грядущие неприятности, а я был уверен, что без неприятностей Персиваль не обойдется.
Но Менахем просто сдвинул груду серебра в сторону и достал шкатулку с письменными принадлежностями. Писал он быстро, почти не задумываясь, и с каждым словом, перенесенным из мудрейшей головы Менахема на бумагу, я чувствовал себя все более и более свободным.
— А вы знаете, сэр Дориан, что ваш братец собрался жениться? Да, да, жениться… — Менахем отложил перо и осторожно подул на лист. — Весьма, я вам скажу, поспешно…
— В таком случае мне остается лишь пожелать ему счастья.
Нельзя сказать, чтобы эта новость совсем не взволновала меня. Скорее стало немного грустно, ведь в нынешнем положении я не смогу присутствовать на торжестве, равно как и просто поздравить Ульрика.
Менахем же, приложив печать к письму, протянул бумагу мне. Но отдал не сразу.
— Порой мне кажется, что вы достаточно блаженны, чтобы стать пророком. Да простит меня Господь за подобную вольность. Но ваш брат, получив ваш титул, теперь собирается жениться на вашей же невесте, а вы, сэр Дориан, желаете ему счастья…
На Ольге? Он собирается жениться на Ольге?! Этого я не знал.
— Пока еще не поздно все вернуть, сэр Дориан. Послушайте Менахема, который дает совет не потому, что его просят, а потому, что он знал и вашего отца, и вашу мать. Вернитесь.
Во взгляде его были искренняя забота и сочувствие, от которых становилось вовсе не по себе. Он ждал ответа, и получил его, единственный, который я мог дать:
— Не могу.
К счастью, Менахем не стал меня уговаривать. А я не стал затягивать визит и, со всей вежливостью поблагодарив за услугу, покинул контору.
Сложно сказать, какие чувства овладели мной. Злость. Обида. Одиночество, острое как никогда. Желание вернуться и… и желание исчезнуть навсегда. По-настоящему.
Персиваль был у себя.
— Чего? — буркнул он вместо приветствия.
— Вот. Возьми. Я обещал, — я протянул ему бумагу, несколько измявшуюся в кармане сюртука, но нисколько не утратившую ценности. Персиваль развернул, скользнул взглядом и, сложив, поинтересовался:
— Чего случилось?
— Ничего.
— Ну да, конечно… выпить хочешь?
— Пожалуй. Только лучше у меня. У меня хотя бы виски нормальный.
Двадцатипятилетней выдержки. Взял на память о Хантер-холле… но с памятью следовало распрощаться как можно быстрее.
Проклятье, а ведь такими темпами я и сопьюсь скоро. Хотя… чем не способ расстаться с жизнью? Во всяком случае относительно приятный.
