Бык несся огромными скачками, вбивая в скалы клинья копыт. И скалы рушились, разваливались с треском и грохотом, выпуская клубы белесых снежинок. Они норовили прилипнуть к бычьей шкуре, но соскальзывали, оставаясь позади, как остался дом Ульвы и море.

Алекс держался. На широкой бычьей спине оказалось несложно усидеть. И места хватило всем.

— Девочку не потеряйте, — сказала Ульдра, перед тем, как вывести быка наверх. И еще на Алекса посмотрела так, с упреком, как Аллочка иногда смотрела на отца.

Алекс хотел ответить, что не собирается никого терять, но не успел.

Там, наверху, он только и увидел, что карлика в смешном наряде и синее существо, не то человека, не то обезьяну. Вид его был мерзок невыносимо, и Алекс схватился за молот. Мьёлльнир же сперва загудел, требуя изничтожить тварь. А потом вдруг стих, точно испугался.

Сокрушитель не знает страха, так ведь?

Как бы там ни было, но драугр и тот карлик остались позади, а бык понес их вглубь страны, которой не существовало. Он бежал и бежал, а скалы наливались синевой, как если бы на них опрокинули чернила. Все чаще попадались деревья, белые, гладкие, с ветвями-щупальцами. И ветви эти поворачивались к Алексу, тянулись, заставляя сами стволы изгибаться и кланяться в притворной почтительности.

— К нам, к нам… — шелестели они, раскрывая жадные пасти цветов. Дрожали волосяные лепестки, слетали, устремлялись по ветру, спеша догнать.

Не догоняли.

Под деревьями лежали кости. Некоторые выпирали кучами, обглоданными остовами ребер, ожерельями позвонков, руками, сжимавшими ржавые мечи.

Здесь некогда проходило войско?

Попадались и черепа, уже в ветвях, костяным вороньем сидели, укрывались старыми шлемами, звенели остатками кольчуг, приглашали отдохнуть.

Рассказать обещали.

— Я — Торгсиль Рудая секира. Я — кормилец ворон… Орм Одноглазый…хозяин волков… Брюгги Силач… крылья зрел… шел, шел, шел… ложь… ложь… ждали… здесь, здесь… Сирглами из Гардарики… крепкий берег, каменные зубы… Ивар Широкие объятья. Сидел на Сконе, Скьёльдунгов славный сын. Держал табун коней морских. И воинов, которым равных нет. Множил земли… кольца прибавлял.

Эхо катало голоса, дробя их на тысячи, и каждый желал рассказать о себе.

Алекса не хватит на всех! Пусть отстанут!

— На острове Фюн возвел я город, краше которого нет… нет…нет…есть… Прекрасней всех городов и земель Ауда Ивардоттер. Я Хрёрек Метатель колец, братоубийцей прозванный, так говорю. Бурю мечей я поднял. Волки сыты стали! Слушай, слушай…

Алекс не желал их слушать. Но бык, утомленный бегом, теперь ступал медленно, огромными рогами раздвигая ветви. И те не смели перечить, убирались.

Сталкивались черепа, падали на землю. Говорили.

— Я Ангантюр, держатель го?тов, которых вел…

— Колец бессчетно роздал…

— Звалась Кримхильд Волоокой… — женский плач — коготь по стеклу, железо по камню. — Любить желала и любимой быть…

— Брунхильд Сильная искала лишь того, кто был ее достоин! Слабым места нет в покоях дочери валькирий!

Бык остановился.

— Хельги, сын Хьёрварда, лязг щитов не раз я слышал, рубахи битв не раз я мерил и ран огонь в руках держал…

— Пошел, — Алекс хлопнул быка по боку, но тот не шелохнулся. Он стоял посреди леса и лишь головой поводил. — Пошел!

— Тише, — Юлька обернулась. Лицо ее было злым, а глаза опасно блестели. — Ты мешаешь!

Кому? Вот этим мертвецам? Нельзя мертвецов слушать!

— Сваву Легкокрылую в жены взять я жаждал… Альв, сын Хродмара, отнял иву злата.

Алекс спрыгнул на землю, которая оказалась мягкой, как мармелад. Она вроде бы и держала, но стоило замереть, как ноги начинали тонуть. Не земля — синее болото пыли.

Черепа улыбались. Сколько их? Бессчетно!

Не пыль это — толстый слой праха. Он и кормит дерева, он стекает с костей, оставляя их, как оставляет нетронутыми сами камни, лежащие на дне.

— Спускайся, — Алекс подал руку, и когда Юлька покачала головой, просто стянул ее.

Она вовсе нетяжелая.

— Отпусти!

— Идти надо. Джек?

Двоих не выволочь. Крышкина дергается, стучит по спине, но хоть не визжит.

Алекс скинул ее на перину истлевшей плоти — синяя пыль взметнулась, заплясала, облепляя шлем черным вороном — и велел:

— Стой смирно.

Качались деревья, расправляли крылья истлевших знамен. Осокой прорастали из праха стрелы, голые остовы копий подпирали небо. Щербатые щиты смыкались плотно, сдерживая туман, и шептали черепа:

— Идите, идите…

— Идем, — Джек тронул плечо. — Надо уматывать.

— А бык?

Бык каменел. Задние ноги его обрели гранитную серость, прилип к боку хвост и трещины поползли по рогам. В лиловых глазах еще теплилась жизнь, но надолго ли хватит ее?

— Почему? — Алекс провел по широкой голове, тронул мягкие ноздри, из которых торчало кольцо. Горячее дыхание зверя грело руку.

— По кочану, — огрызнулся Джек, перекидывая через плечо сумку.

Он просто не хочет говорить вслух. Если бык умирает, значит, и Ульдра мертва. И Бьорн тоже. Он не пустил бы мертвеца в ее дом. И если так, то…

— Надо идти, — повторил Джек.

— Можно крови дать.

Крови в человеке много. Литра четыре. Или больше даже. Хватит пары капель, чтобы бык ожил, поднял их на спину и понес сквозь лес. Или вернулся к холму, к хозяйке, дал бы ей немного жизни.

Алексу не жалко крови.

— Хильд Хитроумная руду жил лила щедро. Открыла путь бурану Хьядингов…

— Давай. Режь, если свербит, — Джек переложил копье в левую руку. — Им тоже охота. Выжрут досуха.

— …Хёгни и Хедин не знают покоя…

Юльку пришлось взять за руку. Она ступала, дико озираясь по сторонам, иногда останавливалась, вырывала руку и говорила. А что говорила — не понять.

Земля же, чем дальше, тем сильней хватала за ноги, норовя удержать от следующего шага. И каждый давался с боем. Молот выл. Копье кричало, и Алекс слышал его крик. Но шел и шел, тянул за собой Крышкину, а когда устал тянуть — снова на плечо закинул.

Джек шагал впереди, выбирая дорогу меж одинаковых белых стволов. От ветвей он отмахивался, через кости переступал, а порой шел и по костям, и тогда голоса затихали. Становилось слышно, как всхлипывает Крышкина.

— Вот и вы, — Снот сидела в огромном черепе, сохранившем остатки волос. Они свисали до самой земли ярко-рыжими воздушными корнями. — Я уж испугалась, что не дойдете.

— Дошли, — Джек оперся на копье. — Ты нас бросила.

— Отлучилась. По делу… по очень важному делу…

— …Мьёлльнир… мой Мьёлльнир… здесь мой Мьёлльнир…

Кошачий хвост смахнул пыль с черепа, и голос умолк.

— Вас тут не заговорили? Они умеют.

— Что это за место? — спросил Алекс.

— Просто место. Одно из многих. В Ниффльхейме великое множество всяких мест, которые раньше имели имя, но потом потеряли. Имена — они как вещи, тоже имеют обыкновение теряться.

— Нет! Нет… нет… нет… — все голоса слились в один, и Алексу пришлось зажать уши руками, чтобы не слышать этот отчаянный крик.

И Крышкина закричала вместе с ними.

— Что это за место?! — он и сам теперь орал, выплескивая на кошку злость.

Она ушла, зато появился драугр, и Бьорн погиб, и Ульдра с ним. А кошка жива, сидит, улыбается. Издевается.

— Ну… прежде звалось это поле — Нидавеллир. Долина мрака. Ныне, пожалуй, имя негодно. Мрака хватает везде. Чуть больше, чуть меньше… разница невелика.

Кошка улыбалась. А клыки у нее длинные. Острые. И когти — чем не ножи?

— Сменим его? Назовем это место… долиной забытых героев. Кто знает теперь о Хёгни, убившем Сигурда? Или о мстительной дочери Гьюки? Или о Сванхильд, которую Атли под копыта коней бросил? О самом Атли, поедателе сыновей? О Хельги, убийце Хундинга? Хёдбродде, победившем Инсунга? И славном младшем брате его. Оглянись, человечий детеныш. Здесь некогда эйнхерии Вальгаллы бились с инеистыми великанами и йотунами. А дети Хель добивали слабых. Асы сошлись с асами, и рухнули чертоги Имира. Здесь море пахали два корабля, равновеликих славой и силой. Скидбландир стремился пробить грудь Нагльфара. А тот пламенем волны палил. Змей же Ёрмунганд, восстав со дна, грозился изничтожить всех. Здесь великан Сурт увидел, что нет в бою ни правых, ни виновных. И собрав весь жар мира, выплеснул его на берег. Берег теперь далеко, правда? Здесь некогда закончился мир. Но кто теперь помнит об этом? На твоих ногах прах героев. Но на что он годен? Деревья и те не растут.

И кошка звонко рассмеялась. Только из глаз ее текли слезы. Прах глотал их, выпуская белесые, похожие на червей, ростки.

— Помни… помни нас… — умоляли голоса. Алексу же хотелось убраться подальше.

Прах героев прочно прилип к сапогам из черной кожи. Впитался в волчий плащ и в волосы.

Хуже, чем сигаретный дым.

Горше на вкус.

— Идем, — кошка соскочила на землю, и прах выдержал ее. — Здесь и вправду не стоит задерживаться. Когда-нибудь это место исчезнет, и всем станет спокойней. К слову о забытых… Алекс, твой отец весьма о тебе беспокоится. Я посоветовала ему завести другого детеныша, но он как-то не захотел. Пока во всяком случае. Он еще не знает, что норны дали виру за тебя. Хотя если и узнает… Вы, люди, бываете упрямы.

— Ты видела отца?

— Конечно, видела. Не скажу, что успела соскучиться. Он мало изменился. Такой же трус, как прежде.

Алекс остолбенел. Врет! Отец — не трус. И никогда не был трусом. Это Алекс всего боится и ревет, как девчонка. А отец… отец сильный. Сильнее всех!

— Ему было начертано владеть Ниффльхеймом, — сказала Советница. — И тогда Бьорн остался бы жив.