Лия

Но, что бы там ни говорил Локи, мне было страшно. Казалось, все видят, что я притворяюсь, что я не такая, как они, и американец это тоже вот-вот поймет, и тогда… Но время шло, а ничего не происходило. Белые стены, белые лавки, люди в белых балахонах, свет, струящийся сверху. Похоже на операционную. А Джек? Лицо Бога, значит? Сегодня я не увидела в нем ничего, подобного вчерашнему впечатлению. Обыкновенное лицо, ничем не примечательное, разве что этой своей обыкновенностью, таких лиц – девятьсот на тысячу. Обыкновенный нос, не широкий и не тонкий, обыкновенный рот с обычными губами, обыкновенный подбородок, впалые щеки и широко расставленные серые глаза. Эти глаза – единственная необычная черта лица, казалось, что их украли и перенесли сюда с какого-то совершенно другого лица, настолько неестественно они смотрелись. Вот то лицо, которое лишилось этих глаз, – то лицо вполне могло принадлежать Богу.

И голос у него обыкновенный. Вот у Локи голос похож на бархат. Хотя нет, бархат – мягкая ткань, а Локи мягким не назовешь, наоборот, он какой-то шершавый, колючий, словно боится слишком близко подпускать к себе других людей. А американец никого не боится, ишь, как смотрит, будто султан ревизию своего гарема проводит. Я поспешно натянула на лицо благочестиво-восторженное выражение, стараясь не слушать Джека, который в данный момент рассказывал что-то о том, какая церковь традиционная неправильная, а он, следовательно, правильный, и слушать надо именно его. Кстати, если он американец, то можно его поздравить – русский выучил в совершенстве, говорит складно, так и тянет поверить ему. А вот и вино поднесли. Когда тяжеленная, литра в два объемом, чаша дошла до меня, я сделала, как и просил Локи: лишь коснулась резко пахнущего напитка губами, хотя, признаюсь, отхлебнуть хотелось! Ну, мало ли чего кому хочется.

А балахон мне так и не выделили.

Жалко.