Антон Первушин
Критерии подобия
(из цикла «Открытие космоса»)
[Граничные условия]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Знаете, я не из пугливых. Серьезно! Да и с чего? Если б было иначе, меня и на пушечный выстрел к «Внеземелью» не пустили бы. А тем более к Отряду. Даже Владимир Николаевич не помог бы. Придумали бы что-нибудь. Типа врожденная патология, предрасположенность к болезни Меньера, мало ли. На отказать наши лекари – большие выдумщики. Так что если бы что такое нашли, какую-нибудь фобию, отправили бы в ЦУП операторствовать без разговоров…
Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз боялся по-настоящему. То есть до дрожи и липкого пота… Десять лет мне было, не больше. Пансионат «Айвазовский» на южном берегу Крыма. Нас всем лицеем поселили там на полтора месяца. И я впервые оказался в общей комнате с тремя такими же пацанами. Непривычно поначалу было, но вписался – подростки быстро к таким вещам привыкают. Тем более что с ребятами этими я учился и дружил. Но тема сейчас не об этом. Отдыхали мы славно. Море в двух шагах, платаны, кипарисы, кактусы, легко представите. Единственное было – воспитатели решили, что мы за компами пересиживаем, а это вредно, и ввели строгое ограничение на доступ к сетям. Не больше двух часов в сутки. Реально глушили все каналы блокираторами. Поэтому после отбоя ни фильм не посмотришь, ни в командную стрелялку не порубаешься. А все живые и озорные. Спать совсем не хочется. Сначала делились впечатлениями. Потом обсудили какую-то игру. Потом и это наскучило. И кто-то предложил рассказывать страшные истории. Знаете, наверное?.. Дети придумывают разные страшилки. Обычно нелепые. О родителях-людоедах, о бомжах-мутантах, о красной перчатке и черной простыне, про гроб на колесиках. Тут и завелись все. А я, честно говоря, ничего такого раньше не слышал. Меня эта культурка обошла, совсем тепличный цветок. И принял байки за чистую монету. И вот представьте. Летний душный вечер, почти ночь. Шорох прибоя. Ароматный воздух. За окном тускло горят фонари. Приятели тихим шепотом обмениваются байками, одна страшнее другой. Причем каждый раз особо предупреждают, что история настоящая. И у окна лежу я – едва жив от ужаса. Обхватил плечи под одеялом. Стиснул зубы, чтобы не закричать. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Смешно вспоминать. На следующий день я разболелся. Температура поднялась, сыпь какая-то выскочила. В общем, отправили меня в карантин, а потом и Владимир Николаевич приехал, забрал. Я, конечно, не жаловался, но после тех каникул он занялся мной всерьез. Гимнастический клуб, авиамоделизм, картинг, астрономическая секция, радиодело, автомастерская. Потом дошло и до парашютных прыжков, и до дайвинга, и до экстремального туризма. Вообще юность у меня была насыщенная, спасибо Владимиру Николаевичу. Много рискованных случаев, но знаете, никогда я больше не боялся так, как в тот вечер под одеялом…
Иногда, конечно, случались забавные истории, похожие на те детские страшилки. Могу одну рассказать, если вам интересно… Интересно? Расскажу. Дело было в тренажерном комплексе ИМБП. Нашу команду «Плато» запечатали на трехмесячную высидку, тест на совместимость. Как вы знаете, в команде люди опытные, бывалые, а я самый молодой. Они всё шутили, что я у них как бы стажер и должен бегать за пивом для ветеранов. А ведь из комплекса никуда не убежишь. Так и закрепилась эта фразочка. Дескать, пошлем стажера за пивом. Означает, что нужно быстро придумать какой-нибудь экстраординарный ход и спасти ситуацию… Ситуации нам подкидывали разные, да. То пожарная тревога, то обесточат лабораторный модуль и надо через лунную камеру тянуть временные кабели. Но это всё рутина. Я не дурак и прекрасно понимал, что старички мне испытание устроят. Типа прописки. И ждал, конечно, подвоха. И дождался.
Помню, началось это на десятый день нашей изоляции. Точнее, на ночь. Я спал в личном отсеке. Громкое название – отсек, на самом деле это комнатушка три на два метра, но зато изолированная. Вполне позволяет почувствовать себя в одиночестве. Это, как вы знаете, в космических экспедициях немаловажно. В общем, разбудило меня что-то. Какой-то посторонний звук. Со сна я даже не смог понять, что это такое. Потом дошло. Тихое ритмичное постукивание. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Я проснулся. Сел на кровати, включил освещение, огляделся. Постукивание сразу прекратилось. И сколько я ни вслушивался, ничего больше не уловил. Как отрезало. Я залег обратно. Думаю: ну нормально, постучало и хватит. Только на часы глянул – было начало второго по московскому. А ближе к утру меня снова торкнуло. Проснулся и слышу: тук-тук-тук, тук-тук-тук. На этот раз я вскочил резвее. Снова свет, и вокруг озираюсь. Сориентироваться попытался. Вроде бы, эти тук-туки идут со стороны стенки, которая в изголовье. Пока соображал, опять прекратилось. Я обследовал стенку. Ну и что в ней такого особенного? Перегородка из гипсокартона. Разделяет личные отсеки. Со стороны изголовья находится отсек Артема Ореха. Тут я задумался. Орех – штатный врач и психолог нашей команды. И относится он ко мне неоднозначно. Это я увидел сразу. Ему вполне хватило бы наглости устроить мне психологический тест, испытать на прочность. Приняв эту гипотезу за основную, я успокоился и снова завалился спать. Утром, за завтраком, я уселся напротив Ореха и рассматривал его более внимательно, чем допустимо приличиями. Он невозмутимо ел. Иногда только зыркал в мою сторону, но без озорного огонька. Я засомневался. Может, мне всё приснилось? А следующей ночью тихий стук повторился. Причем опять ровно в час по Москве. У меня сработал внутренний будильник. Я проснулся за несколько секунд до начала и слышу: тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук. Раз уж не могу это прекратить, решил сделать замеры. Подсчитал, что тук-туки воспроизводятся с частотой в две секунды. Продолжительность цикла – сорок секунд. Ближе к финалу учащаются, затем стихают. Второй цикл начался ровно в пять и был идентичен первому. Я забеспокоился. Версий было две. Либо Орех настроился вывести меня из равновесия и делает подлянку строго по графику. Либо тут что-то совсем другое, и оно с провокациями и тестами никак не связано. А что другое?..
Я, конечно, знаю о психологических феноменах, которые возникают у отдельных людей в изолированном пространстве. По сурдокамерам большой экспериментальный опыт накоплен еще во времена Гагарина и Армстронга. Испытуемые, которые в них сидели, то глюки разные видели, то слышали странные шумы. Но это ведь при полной изоляции, когда в условиях информационного голода начинается изменение сознания. А в тренажерном комплексе какой голод? Наоборот, каждый вечер я чувствовал себя немного утомленным от болтовни коллег, от распоряжений и поручений. Спать бы и спать. Но следующей ночью всё повторилось. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. В час и в пять… Прям «Пестрая лента», да…
Утром я подумал и решил, что стуки имеют механическую природу. Человек вряд ли способен с такой скрупулезностью мотать душу другому человеку. Разве что выродок какой. Но Артем Орех, хоть и были мелкие шероховатости в наших отношениях, на выродка не тянул. Но если стучит какая-то механика, значит, где-то есть техническая проблема… На четвертый день после начала тук-туков я доложил о происходящем нашему командиру – Виктору Скобелеву. Тот задал пару уточняющих вопросов и сразу пошел ко мне в личный отсек. Тут я и увидел, что командир – настоящий мастер. Он осмотрелся, снял ботинки, влез на мою кровать. Вытянул руку и коснулся пальцами решетки, закрывающей вентиляционное отверстие. И я услышал: тук-тук-тук.
– Оно? – спросил Скобелев.
– Оно, – ответил я.
Вот так и выяснилась причина загадочных тук-туков. Оказалось, два из четырех шурупов, которые удерживали решетку, чуть вывернулись из резьбы. В час по московскому вентиляционная система переходила на ночной режим работы, в отверстиях возникал легкий противоток – он и толкал решетку к стене. А основной поток ее тут же отталкивал. Решетка хлопала и появлялся стук. В пять утра система выходила на нормальный режим, и всё повторялось. Достаточно было подвернуть шурупы, и тук-туки прекратились. Всё прозаично. Скобелев проблему вычислил, потому что сразу увидел совпадение между временем тук-туков и периодами смены режимов работы вентиляционной системы. А в совпадения он не верит и всегда докапывается до сути. Еще и поблагодарил меня за бдительность. Работать под его руководством – одно удовольствие, да.
Видите, меня трудно вывести из равновесия. Но когда «кентавры» поперли на базу, я, знаете, испугался. Впервые с детских времен по-настоящему испугался. До полуобморочного состояния. И не тому испугался даже, что «кентавры» представляли реальную угрозу. А тому, что Скобелев и Орех сошли с ума. Прямо у меня на глазах…
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
Чрезвычайное происшествие, спровоцировавшее нарушение программы работ на лунной базе «Плато 1», требует анализа и организационных выводов. Необходимо собрать независимые показания очевидцев и участников событий. В настоящем рапорте я постараюсь изложить свое видение ситуации, дать оценки произошедшему и действиям моих товарищей. Прошу обратить внимание вышестоящей инстанции, что рапорт не предназначен для цитирования и не может быть использован в качестве доказательства при дальнейшем разбирательстве и вынесении вердикта о правомерности тех или иных поступков членов четвертой экспедиции.
(Приписка на полях: «Здравия желаю, Паша! Поздравляю с новым званием!»)
18 июня 2026 года (в начале лунного дня) четвертая экспедиция посещения обитаемой лунной базы «Плато 1» (Море Кризисов) в составе трех космонавтов высадилась на ракетодроме ЛР 12. К сожалению, межпланетная транспортная инфраструктура пока еще не развита в должной мере, поэтому эксплуатация базы, рассчитанной на шесть человек, осуществляется штатом сокращенного состава.
Перечислю членов четвертой экспедиции. Первый номер – командир экспедиции, роботехник и главный инженер базы Виктор Иванович Скобелев. Третий номер – врач и психолог, специалист по СЖО и СХР, космонавт-исследователь Артем Вячеславович Орех. Шестой номер – механик базы, радиоинженер, водитель-наладчик ЛТС, космонавт-исследователь Максим Владимирович Левин.
Отмечу, что в экспедиции должен был участвовать пятый номер или его дублер, однако за две недели до старта решением Кадровой комиссии МРКК «Внеземелье» выбор был сделан в пользу Максима Левина. Назначение вызывало кривотолки среди членов Отряда космонавтов, однако смею заверить, что никакой политической подоплеки под ним не было. Максим доказал свою готовность работать на Луне; он коммуникабелен, талантлив, инициативен; у него прекрасное физическое и психическое здоровье. Скажу больше, во многом благодаря Левину нам удалось преодолеть возникший кризис.
(Приписка на полях: «Я знаю, что он твой ставленник, Паша. Спасибо!»)
Главные задачи четвертой экспедиции посещения – техническое обеспечение второго этапа развертывания базы «Плато 1», продолжение программы научных исследований в районе кратера Пирс, контроль над экспериментальной кибернетической группой сборщиков накопителей космогенных изотопов «Кентавр».
Самой трудоемкой, на мой взгляд, была первая задача. Как я отмечал ранее, работать приходилось в сокращенном составе, и это увеличило нагрузку на каждого члена экспедиции. Причем пик нашей деятельности пришелся на первые лунные сутки – с 18 июня по 3 июля 2026 года. Напомню, что этот же период был адаптационным. Наибольшую тревогу у меня вызывал Максим Левин: в отличие от меня и Артема Ореха он впервые попал на Луну, и в реальных условиях могла проявиться скрытая патология. Хорошо известны случаи, когда у дебютантов развивалась аллергия на реголитную пыль. Хотя Максим прошел подготовку в «Имитаторе лунной поверхности» Института медико-биологических проблем (ИМБП РАН), реакцию его организма трудно предсказать. К счастью, никаких отклонений от нормы мы не выявили. Левин с энтузиазмом брался за любое дело, иногда даже во вред собственному распорядку дня. Мне было очевидно, что он старается показать себя с лучшей стороны, стать в глазах коллег «настоящим космонавтом».
Главная проблема, с которой мы столкнулись в первые сутки посещения, – сбой в электролизной системе электрохимического генератора № 2. В преддверии лунной ночи такой сбой представлял опасность. Энергетические нужды «Плато 1» обеспечиваются тремя регенеративными электрохимическими установками серии «Фотон-Л». Выход одной из них из строя не станет фатальным для базы, однако придется обесточить на лунную ночь исследовательский и производственный модули, используя генератор № 1 как основной при снабжении базы и сохраняя генератор № 3 в «холодном» резерве. Понятно, что часть оборудования исследовательского и производственного модулей может попросту «замерзнуть» и выйти из строя без возможности восстановления. Комплекты запасных элементов для «Фотонов» на «Плато 1» еще не доставлены, поэтому нам пришлось действовать своими силами, руководствуясь рекомендациями из ЦУП-Москва. Полевой ремонт выполняли два члена экспедиции: я и Максим Левин. Третий номер, Артем Орех, плотно занимался оранжереей «Витацикл», компоненты которой прибыли на базу в ходе третьей экспедиции посещения и еще не были развернуты. Несмотря на высокую загруженность, нам удалось отремонтировать системы генератора № 2 и вывести его на рабочий режим до начала лунной ночи, что позволило использовать эту установку в качестве резерва.
Насыщенный график работ не давал нам полноценно решать две другие задачи экспедиции: научно-исследовательскую и контролирующую. Можно заключить, что научно-исследовательская программа в тот период свелась к мониторингу медицинских показателей членов экспедиции, которые осуществлял Артем Орех. Контроль над кибернетической группой «Кентавр», которая находится в зоне моей ответственности, я осуществлял дистанционно с поста ДУиК-К дважды за рабочую смену. Кроме того, регулярно перед общим «отбоем» я просматривал log-файлы центрального логического контроллера кибернетической группы, чтобы удостовериться в работоспособности всех систем.
Следует сказать, что экспериментальная кибернетическая группа «Кентавр» к нашему прибытию отработала только три полных цикла в автономном режиме, но успела продемонстрировать выдающиеся показатели. Заполнение сорбционных рефрижераторов «Гелиос» космогенными изотопами составило от 4 до 9 % (сборщики-накопители № 5 и 3 соответственно), что в два раза превышает теоретически предсказанную величину. Разумеется, одной из причин перевыполнения плана по сбору и накоплению изотопов является высокое содержание 3He и 4He в реголите Моря Кризисов, обнаруженное еще в прошлом веке по итогам изучения проб, доставленных возвращаемым аппаратом АЛС «Луна 24». Однако нельзя недооценивать и эффективность выбранной проектной схемы: кибернетическая группа «Кентавр» продемонстрировала высокую надежность и производительность в полевых условиях, что позволяет уверенно рекомендовать ее к дальнейшему развитию и использованию в других, богатых изотопами, районах Луны.
Поэтому я не ожидал от группы сюрпризов. 16 июля 2026 года, перед началом второго лунного дня (т. е. перед началом четвертого рабочего цикла сборщиков накопителей), мы провели расширенную чат-конференцию с разработчиками проекта «Кентавр». Генеральный конструктор Илья Адольфович Шейкин заверил, что анализ телеметрических данных не выявил каких-либо сбоев, и можно рассчитывать на успешное продолжение программы. Максимум, что могло случиться, по мнению Шейкина, – поломка ходовой части одного из сборщиков накопителей за счет абразивного воздействия реголитной пыли. Но это учитывалось инженерами из технико-эксплуатационного сектора как «плановые» потери.
Негативные ожидания проектантов не оправдались – с началом лунного дня все без исключения сборщики-накопители восстановились и продолжили нормальную работу. Вот почему неадекватное поведение кибернетической группы «Кентавр», проявившееся утром 20 го июля, застало меня врасплох.
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
Моя бабушка по материнской линии, Элеонора Никитична, всегда поучала: если хочешь что-то понять, запиши. Как говорится, qui scribit, bis legis . И была права: большинство людей только через запись способны упорядочивать мысли, анализировать их, а я – не исключение. Но кто ж из нас слушается бабушку? Сколько себя помню, мне всегда претила идея вести дневник. Конспекты, рабочие записи, протоколы, медкарты, отчеты, рапорты, статьи – сколько угодно и с преогромным удовольствием. А вот фиксировать мелкие события жизни, свои мысли и чувства, возникающие по этому поводу, – увольте. Малоинтересно, не привык, не умею. Но на этот раз придется. Другого столь значимого события в моей жизни не произойдет точно, и не исключаю, что когда-нибудь эти записки будут обсуждаться синклитами коллег, которые вникнут в каждую запятую. Посему я постараюсь избегать здесь чисто профессионального взгляда на произошедшее. Диагнозы пусть ставят другие. В этих записках я предстану в качестве одного из реципиентов, реагирующего на внешние раздражители, мучительно преодолевающего информационно-дефицитный и замещающе-искажающий коммуникативные барьеры. Мне кажется важным сохранить это для истории. Natura incipit, ars dirigit, usus perficit . Удачи вам, коллеги!
Итак, начнем. Меня зовут Артем Вячеславович Орех. Мне тридцать шесть лет. Я космонавт-исследователь, специалист по космической медицине и психологии. Заканчивал Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени академика И. П. Павлова. Второй диплом получил на биологическом факультете Московского государственного Университета имени М. В. Ломоносова. Оттуда перешел в Институт медико-биологических проблем Академии наук на должность старшего лаборанта. Участвовал в трех проектах Лаборатории замкнутых биосистем, проводимых в интересах Международной ракетно-космической корпорации «Внеземелье»: «Биосфера-К», «Биосфера-Л», «Грядка». Подал заявление в Отряд космонавтов «Внеземелья», прошел кадровый отбор и двухлетнюю подготовку.
Полет на Луну в июле 2026 года был моим третьим рейсом в космос. Специалистов по космической медицине и психологии начали включать в экипажи в обязательном порядке после полета корабля «ЮГ 9», который едва не закончился катастрофой и гибелью экипажа из-за проблем с психикой у полковника Э. П. Кокорышкина (так называемый «мемориальный синдром»). Впервые я побывал в космосе в октябре 2023 года, посетив околоземную орбитальную станцию «Ядро 2»; участвовал в исследованиях по проекту «Колесо». За эту работу меня в числе других участников проекта удостоили Государственной премии в области науки и технологий. Затем Кадровая комиссия по моему заявлению перевела меня в группу подготовки рекогносцировочной лунной экспедиции. Хотя многие из коллег считали меня «фаворитом лунной гонки», я попал в дублирующий состав и должен был остаться на Земле. Однако в течение года мой статус внутри иерархии изменился. Судьба свела меня с академиком Леонидом Семеновичем Калмановичем – блестящим московским математиком, лауреатом Нобелевской премии, возглавляющим Управление информационно-расчетного обеспечения МРКК «Внеземелье». Вскоре я узнал, что круг интересов и обязанностей Калмановича выходит далеко за пределы математических абстракций. Академик предложил мне стать одним из его «эмиссаров» и получил согласие, что тут же сказалось на моей карьере. Подробнее об этом я расскажу дальше, а пока отмечу вот что: Калманович, как говорится, выдал пропуск в новые сферы, и с того времени я на многое стал смотреть по-иному.
Почти сразу меня перевели в основной состав рекогносцировочной экспедиции, и в начале 2024 года я отправился в свой второй космический рейс. Таким образом, я побывал в Море Кризисов до того, как там была развернута база «Плато 1». Впрочем, база уже существовала, но представляла собой лишь набор из трех док-станций, через которые шло управление сворой киберов экскаваторов, разгребавших площадки под ракетодром и модули.
После возвращения и реабилитации я получил назначение в эксплуатационную группу «Плато 1». Сначала планировалось, что я буду участвовать во второй экспедиции посещения, затем попал в состав четвертой. Здесь нет каких-то тайных причин: переводы космонавтов из группы в группу – нормальное явление, неотъемлемая особенность службы в Отряде. Еще в советские времена бывали случаи, когда космонавт мог годами готовиться к одному полету, а потом отправиться в другой.
В период подготовки я обратил внимание на Максима Левина, который в штате базы занимал должности связиста и механика-водителя. Не скажу, что он был мне неприятен. Но его биография заставляла присмотреться. Насколько мне известно, он выходец из весьма обеспеченной семьи, принадлежит к так называемой «золотой молодежи». У него своеобразные отношения с отцом – известным бизнесменом в области IT Владимиром Николаевичем Левиным. Я сказал бы, что Максим находится под психологическим прессингом этого сильного во всех смыслах человека. Фактически Левин-старший, увлекшись модой на всё космическое, заданной десятилетием «Внеземелья», сформировал образ жизни сына, сознательно сделал из него космонавта.
Мне этот типаж показался интересным, и я провел несколько психологических тестов, не входящих в типовой набор подготовки экипажей. Как говорится, nihil est hominis animo jucundius quam discere . К примеру, я организовал невербальный тест на ситуативную и личностную тревожность. Разумеется, на правах врача и психолога экспедиции я мог потребовать от Максима пройти стандартную процедуру, заполнив таблицы Спилбергера – Ханина или Тейлора, но я решил организовать индивидуальный раздражающий фактор. Однажды, когда Левин-младший тренировался в изолированном боксе «Имитатор лунной поверхности» тренажерного комплекса ИМБП, я зашел к нему в каюту и отверткой ослабил шурупы, удерживающие решетку на вентиляционном отверстии. Этому фокусу меня научили в медицинском университете. Неплотно прилегающая решетка хлопает о стену при смене режима вентиляционной системы, а определить причину постороннего звука непросто. Мои ожидания оправдались: хотя Максим старался скрыть беспокойство, он явно занервничал. Но вышел из ситуации блестяще – доложил о происходящем командиру Виктору Скобелеву. Тот раскусил мою уловку и приватно отчитал за самодеятельность.
Именно тогда я начал подозревать, что Левин-младший совсем не тот, кем стремится выглядеть. Наверное, не введи меня академик Калманович в закулисный мир «Внеземелья», мне такая странная идея просто не пришла бы в голову. Мало ли на свете «мажоров», отрабатывающих причудливые планы своих богатых отцов в надежде на скорое освобождение? Однако Максим явно нарушал усредненный образ такого «мажора», созданный моим воображением.
Подозрения еще больше укрепились после того, как Максима назначили в сокращенный штат экспедиции. По всем законам логики и здравого смысла лететь должен был номер пятый – инженер-селенолог Лев Вальцев, сотрудник КЛИВТ, специалист по промышленной переработке и утилизации реголита. Он был в Море Кризисов в составе второй рекогносцировочной экспедиции, является одним из разработчиков научно-исследовательской программы для «Плато 1», имеет патенты в области изотопного экспресс-анализа. «Лисий нос» для наших харвестеров разработал именно он!.. И вот вместо этого незаурядного космонавта и ученого, имеющего огромный опыт работы на Луне и с лунным грунтом, в четвертую экспедицию назначают Максима Левина, которого даже в нашей команде называли «стажером» и вечно предлагали послать за пивом. Впрочем, я не думал, что на Кадровую комиссию оказал давление Левин-старший, мечтающий увидеть свое чадо в рядах летавших космонавтов. Я нашел другое объяснение, и оно меня полностью устроило. Но я ошибся. В утешение себе могу сказать только одно: cuiusvis hominis est errare, nullius nisi insipientis in errore perseverare .
Однако ошибка стоила мне дорого. Сегодня стыдно думать и писать об этом, но, как говорится, из песни слова не выкинешь: вместо того чтобы действовать по предписанному плану, я ждал, чем закончится инцидент с харвестерами «Кентавр». Ведь я всерьез (всерьез!) полагал, что Максим Левин – инспектор.
[Первое приближение]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Тут бы надо еще одно небольшое отступление сделать. Вы не возражаете? Хорошо…
Не скажу, что я с раннего детства Луной увлекался и мечтал космонавтом стать. Лет до двенадцати мне всякие боевики нравились. Истории про шпионов и киллеров, про ловких аферистов. И мечты им соответствовали, конечно. Представлял себя этаким ловким агентом, который легко втирается в доверие, проникает в закрытые зоны, раскрывает тайны и прочие заговоры, легко обводит врагов вокруг пальца. Короче – спасает мир. Даже не Джеймс Бонд мне представлялся, а Итон Хант. И ту дрессировку, которую Владимир Николаевич устроил, именно в таком наивном аспекте и воспринимал: будущему шпиону обязательно пригодится. А вот пилотируемая космонавтика казалась мне скучной. Особенно, когда «Внеземелье» поставило полеты на поток. Сначала «Ядро 1», потом «Ядро 2». Потом отель этот феерический… «Galactic Travel». Слава богу, его закрыли. Когда на орбите – толпа народу, а Сеть переполнена всяким околокосмическим барахлом, то кажется, что романтика из этого дела ушла навсегда. Да, картинки красивые, но в 5D – красивее. А я в спелеологических экспедициях такого насмотрелся, что, знаете, любые картинки – тьфу и растереть. Да, в космонавтике много познавательного, но познавать сегодня можно и за компом. «Eyes on the Solar System» давно в особый мир превратились… У меня даже в астрономической секции хватало приятелей, которые были убеждены, что пилотируемая космонавтика не нужна. Бестолково жрет ресурсы и прочее. Я вполне с ними соглашался…
А знаете, как изменил мнение? Однажды в обсерватории Ка-Дар в Подмосковье наблюдали частичное лунное затмение. Я был там на особом счету. Владимир Николаевич закосил под генерального спонсора, и мне как сыну доверили полный цикл наблюдений на «Астросибе». Сижу скучаю. Что может быть интересного в частичном затмении? И вдруг будто иглой кольнуло. И сердце тревожно забилось. Сначала я даже не поверил глазам. Вскочил из кресла и несколько раз присел, вытянув руки. Чтобы кровь разогнать и проснуться. Но посмотрел на мониторы. Один из процессов запустил на обратное воспроизведение и убедился, что не сон это. И не мираж. А увидел я, натурально, как в кратере Аристарх, близко к центру, разгорелась ярко-голубая звездочка. Причем не мигнула и пропала, а именно разгорелась. Интенсивность свечения росла несколько секунд. Потом от звездочки посыпались такие же голубые искорки – как будто на Луне заработала электросварка. Я хоть и ошалел, но сразу прикинул угловые размеры явления. Как результат деятельности космонавтов это не прокатывало. Чтобы я мог разглядеть в любительский телескоп подобный лунный феномен, в Аристархе должно было начаться мощнейшее извержение вулкана. Или должна была взорваться атомная бомба в десяток килотонн. Эти объяснения были бы по-своему хороши, но вот только ни извержение, ни атомный взрыв не выглядят голубой звездочкой с искрами. На каком бы расстоянии от наблюдателя они не находились. Явление продолжалось двести тридцать секунд. Комп, естественно, засек время, а я навсегда запомнил. Потом сошли на нет искры, погасла звездочка. И знаете, что я в эти минуты испытывал? Невероятное возбуждение. Духоподъемный азарт. Мощное желание докопаться до истины. Понять, что же такое случилось в Аристархе.
Я тут же полез на астрономические форумы докладывать о своем открытии. Оказалось, что не я один такой умный. Десятки астрономов видели феномен в кратере. В Сети уже появились ролики разного качества. А уж флейм разбух – святых выноси! Тогда-то я и узнал, что на Луне давно наблюдаются так называемые Lunar Transient Phenomena, а кратер Аристарх по этим феноменам – просто рекордсмен. Там чуть ли не со времен Коперника то светящиеся пятна видят, то полосы, то звездочки. В общем, наблюдается непонятная активность, которая никак не связана с землянами.
Я почитал, почитал и понял, что это – судьба. Мои экстремальные путешествия, мои пещеры и рифы, прыжки и полеты поблекли, стали ничем на фоне величайшей тайны из всех, с какими сталкивалось человечество. Ведь Луна – вот она, рукой подать, мертвый пустой мир, но там происходит что-то значительное и не совсем понятное. Феномен манил именно своей неопределенностью, нелогичностью. Выходом за границы привычного бытия. И я увлекся. Стал фанатиком этого дела. Записался в программу изучения кратковременных явлений. По-настоящему заболел Луной. И, конечно же, космосом…
Кстати, забавный факт из моей биографии. Владимир Николаевич так и не знает, что послужило толчком к моему энтузиазму. Я скрыл от него. Мне кажется, он не одобрил бы такое странное увлечение. Сейчас я, может быть, и нашел бы слова, чтобы обрисовать ему и убедить, но тогда… Тогда я еще был мал и глуп… Но главное – я обрел цель, и мне стало важно попасть в экспедицию посещения. Критически важно. Особенно, когда я узнал, что «Плато 1» будут строить в Море Кризисов.
Наверное, это кажется странным, да? По логике, меня должно тянуть в Аристарх, а не в Море Кризисов, которое по аномальной активности на последнем месте. Но всё не так просто, как думают дилетанты. «Внеземелье» – не шарашкина контора, а серьезная организация, работающая в границах современной науки. Хотя академики признают существование кратковременных явлений, подход к их изучению консервативен. Проще говоря, никто из авторитетных не хочет, чтобы его имя связывали с зелеными человечками на летающих тарелках. И тему обходят стороной. Принцип там такой. Кратер Аристарх, говорите? А что в нем такого особенного? Молодой? Есть и помоложе. Ударный? На Луне большинство кратеров имеют импактную природу. Интересная структура? Тут есть такое дело: чем интереснее структура, тем сложнее прилуниться. Вы вообще видели фотоснимки этого кратера? Там же ровного места нет – сплошные буераки-реки-раки. Право слово, на Луне имеются места куда более перспективные в смысле изучения и освоения. Ими и займитесь. Так и говорят, да…
Однако я уже не дилетант и на какие-то вещи обращаю внимание. Почему, собственно, для строительства первой базы было выбрано Море Кризисов, а не кратер Малаперт у южного полюса, как собирались вначале? Вначале понятно – высокое содержание изотопов гелия в реголите. Хотя Море Кризисов – сравнительно молодое образование, меньше четырех миллиардов лет, имбрийский возраст, но по ильмениту даст любому другому району сто очков вперед. Раз уж мы не просто изучать Луну прилетели, а взялись ее промышленно осваивать, то надо окучивать грядки побогаче. Еще один плюс – мало трещин и грабенов, морское дно чистое, идеально подходит для работы экспериментальных комбайнов. Но самое интересное в другом. Реголит в Море Кризисов перемешан. То есть верхние слои старше нижних, а должно быть наоборот. На это еще в прошлом веке внимание обратили, но внятного объяснения не придумали. Конкретная ведь аномалия. И почти такая же необъяснимая, как существование масконов. Я когда впервые об этом прочитал, целый день по стенкам бегал. И придумалась гипотеза, что Море Кризисов создано искусственно. Будто чей-то огород. В кавычках, конечно. А если так, то можно там отыскать и другие следы чужого присутствия. Воображение разыгралось! Представлял, что найду какой-нибудь тоннель в недра, а там – россыпи артефактов и древние механизмы…
Со временем страсть, конечно, поутихла. Да и критичнее я стал… На Луне всё оказалось прозаичнее. Работы до чёрта, вокруг мертвый опасный мир. Какие, знаете, поиски артефактов? Я уж решил, что пройдет экспедиция без приключений. Нечего будет потом на Земле рассказать. Не хвастаться же в самом деле тем, как чинили электростанцию или как промучились неделю с регенерацией и чуть не загубили оранжерею… Но приключений хотелось. Напросил на свою голову… И сразу же выяснилось, что заниматься рутинными процедурами куда полезнее для души, чем участвовать в космических приключениях…
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
Экспериментальная кибернетическая группа сборщиков накопителей космогенных изотопов «Кентавр» состоит из пяти машин с высокой степенью автономности. Четыре машины являются прототипами серийных сборщиков накопителей КГД 100 («Агрий», «Анкрий», «Гирей», «Орей»), пятая – прототипом командного центра кибернетической группы на основе модернизированного сборщика-накопителя КГД 80 М с предустановленным телеуправлением и системой оперативного контроля и реагирования («Хирон»). Со стороны сборщики мало похожи на мифических полулюдей-полуконей – оригинальное название связывают с соответствующим увлечением генерального конструктора И. А. Шейкина и с общей концепцией кибернетической группы, централизованно управляемой машиной-лидером, которая для этой цели использует эмулятор искусственного интеллекта поколения «Сократ».
Так или иначе, но именно проект «Кентавр» победил на техническом конкурсе, объявленном корпорацией «Внеземелье» в рамках реализации программы «Армстронг» («Луна-В2»). Преимущества проекта были очевидны экспертам.
(Приписка на полях: «Не подумай плохого, Паша! Я прекрасно помню твое заключение по кентаврам и отчасти с ним согласен».)
Конкуренты предлагали сложные схемы забора и механического измельчения реголита с его последующей высокотемпературной переработкой. К примеру, предлагался комплекс из ковшового экскаватора в сочетании с машиной-конвейером, которая измельчала бы вынимаемый грунт и отбрасывала крупные обломки породы. Такой комплекс при движении должен оставлять за собой траншею шириной в 10 м и глубиной до 3 м. Среди минусов – высокая энергоемкость и уязвимость перед абразивным воздействием реголита. Вспоминаются и довольно нелицеприятные замечания ряда критиков из Комплексной лаборатории исследования внеземных территорий (КЛИВТ), которые доказали, что если на Луне начнут работать не прототипы, а серийные тяжелые комплексы, изменения на «лике» естественного спутника Земли станут заметны в телескоп уже через четыре-пять лет после начала добычи. Концепция построения кибернетической группы «Кентавр», по-видимому, учитывала возможные возражения и поэтому разительно отличалась от конкурентных.
Прежде всего конструкторы отказались от «вспахивания» реголита, в связи с чем у сборщиков накопителей нет ни ковша, ни рыхлителя, ни отвала, ни транспортной ленты. Если сравнивать их с чем-то визуально, то больше всего КГД похожи на толстые матрасы в серебристом чехле с характерным зеленоватым оттенком. Длина «матраса» – 30 м, ширина – 14 м, высота на уровнем грунта – 4,5 м. Как уже отмечалось, так выглядят прототипы; серийные машины будут намного больше, что позволит в соответствующее количество раз увеличить нормы добычи изотопов гелия.
Понятно, что габариты сборщиков накопителей не позволяют доставить конструкцию на Луну целиком. Поэтому она наращивается из унифицированных элементов. Под светоотражающей оболочкой находится рама балочной конструкции. По бортам она опирается на шесть пар четырехколесных шасси. Снизу рама открыта, сверху расположен сборный купол улавливателя, который одновременно является радиатором для сброса тепла. Внутри рамы, по бортам, размещены рельсовые направляющие – по ним перемещается мостовая опора с СВЧ-излучателем. Нижний периметр рамы снабжен многослойными мягкими юбками. Юбки поднимаются и опускаются – их назначение, прижимаясь к поверхности, герметизировать внутренний объем сборщика-накопителя.
Конструкция работает следующим образом. «Кентавры» двигаются шеренгой по поверхности Луны с крейсерской скоростью 1 500 м/ч. В заданном районе они останавливаются. После проверки систем герметизирующие юбки опускаются. Из своего кармана по рельсовым направляющим выезжает мостовая опора. Начинается облучение реголита СВЧ на глубину 2–3 м. Необходимая температура для выпаривания газов составляет 700 ºС, что заметно ниже температуры плавления и спекания грунта (1 200–1 500 ºС). Выпаривание вместо механической переработки позволяет сохранить поверхность почти первозданной – сборщики-накопители оставляют за собой только луноходную колею. Таким образом удается обойти претензии экологов и КЛИВТ. Выделившиеся газы поступают в купол уловителя. После нескольких рабочих циклов под куполами сборщиков накапливается ощутимое количество газов. Шестиступенчатый компрессор с промежуточным охлаждением нагнетает газы в баллон высокого давления. Сепарация компонентов и выделение полезных изотопов происходит в период лунной ночи по мере снижения температуры. Нижняя температура рабочего цикла сепаратора – 55 К, что достаточно для ожижения всех компонентов, кроме изотопов гелия. Гелиевая смесь подается в двухступенчатый сорбционный рефрижератор, где происходит ее ожижение и разделение на 4He и 3He. При заполнении до 98 % рефрижератор отделяется от сборщика-накопителя и в специальном контейнере доставляется на Землю.
Перечисленные операции энергоемки. Однако с источником энергии для «кентавров» конструкторы пока не определились. В будущем планируется использовать компактный ядерный реактор мощностью не менее 1 МВт, но в настоящее время он находится в стадии разработки (проект «Шаблон»). Поэтому в кормовом внешнем боксе сборщика-накопителя, предназначенном для реактора, установлены электрохимические генераторы, питаемые прицепной фотоэлектрической станцией «Хорс» на луноходном шасси.
(Приписка на полях: «Извини за нудные технические подробности, Паша, но мне было важно самому себе напомнить базовые принципы работы кентавров. Чтобы еще раз удостовериться: источник наших проблем никак не связан с технической стороной дела».)
Лидер кибернетической группы «Хирон» отличается от других прототипов наличием защищенного модуля, в который входят: многофункциональный блок контроля и управления «Сенатор», устройство широкополосной радиосвязи «Диалог», система оптического контроля «Панорама», радиолокационная станция ближнего действия «Горизонт». Лидирующая машина непосредственно или по командам с Земли управляет всей группой, а эмулятор искусственного интеллекта «Сократ» позволяет «Хирону» принимать частные решения или формировать запросы на принятие решения. Информация, накапливаемая лидером группы, передается через ретрансляционные спутники лунной группировки и орбитальную станцию «Ядро-Л» по двум каналам – на пост ДУиК-К «Плато 1» и на его аналог в ЦУП-Москва.
Массив поступающих данных огромен, и проанализировать его в исходном виде затруднительно. Поэтому на посту организован дружелюбный интерфейс. Голографический стол генерирует в режиме реального времени трехмерное изображение всей кибернетической группы, а также участка лунной поверхности, где идет добыча космогенных изотопов. На четыре настенные резистивные панели выводится в виде анимированных схем информация о работе основных элементов системы: ходовая часть, электротехническая, энергетика, радиосвязь и т. п. Отдельный монитор служит для воспроизведения видеоизображения, передаваемого «Панорамой» (фактически «глаза» группы, и с их помощью можно увидеть пейзаж, окружающий «Хирона»). Как резервную систему управления на посту ДУиК-К можно использовать специальный пульт, который по традиции называется «дискеем» (от английского «display+keyboard»), – электронное устройство, позволяющее управлять «Хироном» с помощью простейших команд.
Кстати, я участвовал в разработке интерфейса поста ДУиК-К, провел на тренажере-имитаторе три месяца в общей сложности и могу с уверенностью заявить, что сразу заметил бы любое отклонение от нормы и принял бы надлежащие меры. Однако до 7:35 UTC 20 июля 2026 года каких-либо сбоев не наблюдалось.
В обозначенное время я направился в помещение контрольного поста и обнаружил, что на резистивных панелях инфографику заменила надпись «Sorry! System is not available. Please try again later», а монитор «Панорамы» транслирует разноцветный «снег». Полноценно работал только голографический стол. Объяснение простое: трехмерная картинка локального района, которая отображена на столе, не зависит от данных, передаваемых с «Хирона»; она заранее подготовлена картографами КЛИВТ и обновляется в начале каждого лунного дня по мере прохождения спутников. А положение сборщиков накопителей на этой карте в реальном времени определяется теми же спутниками по пассивным транспондерам. На голографическом столе я увидел, что «кентавры», которые должны были в тот день шеренгой двигаться на юго-восток, в сторону кратера Экерт, по неизвестной причине перестроились в колонну. Я немедленно включил сетку координат и навигационный компас. И увидел истинный масштаб проблемы. Кибернетическая группа в полном составе покинула район добычи и на скорости 5 000 м/ч приближалась к базе «Плато 1».
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
Понимаю, что это непрофессионально, но вольно или невольно я сравнивал командира экспедиции Виктора Скобелева и механика-водителя Максима Левина друг с другом. Хотя Виктор старше Максима всего на восемь лет, они выглядели людьми разных поколений. Причем настолько разных, что казалось, будто бы где-то между датами их рождений пролегает незримая, но весьма значимая для коренного изменения мотивационных паттернов граница.
Анализируя их реакции, стилистику высказываний, культурный и интеллектуальный багаж, я убедился, что Виктор и Максим придерживаются совершенно противоположных и отчасти враждебных мировоззренческих платформ. Чтобы зафиксировать глубинное различие, я даже придумал метафорический образ – два рыбака, один из которых предпочитает, надев маску и ласты, охотиться на рыбу в ее естественной среде обитания (Виктор), а второй – пользуется спиннингом и сетью, не сходя с берега (Максим).
Трудно и неправильно давать оценки чужим взглядам по обобщенной шкале «негатив позитив», но миропонимание командира Скобелева представлялось мне более близким. Личность Виктора формировалась в те времена, когда российская пилотируемая космонавтика находилась в кризисе. Если статус космонавта оставался достаточно высоким, то работник космической отрасли выглядел в глазах большинства «блаженным». Ревизии подверглось целеполагание космонавтики. Без звука умирали научно-технические школы и «фирмы». Зарплаты ведущих инженеров упали до уровня прожиточного минимума. Чтобы выбрать стезей работу в ракетно-космической отрасли, недостаточно было мужества и силы воли – надо было по-настоящему болеть этим делом, воспринимать его единственно значимым и прочным в меняющемся мире. Тут не до романтических фантазий. Для Виктора космос стал родной стихией, домом и постоянным местом работы. Насколько мне известно, Скобелев придерживается радикальных взглядов в духе космизма. Он полагает, что Вселенная устроена разумно и подобно декорациям в Большом театре; что человечеству уготована роль в некоей величественной постановке, и только от наших дел напрямую зависит, что это будет за роль: статиста «кушать подано» или ведущего актера, который задает тон всей пьесе.
Ad notanda , что командир Скобелев из тех людей, кто, как говорится, сделал себя сам. Он приехал в Москву из маленького поселка где-то под Тамбовом. И имел за спиной тот еще опыт: драки, повальное пьянство, нищета разлагающейся русской деревни. Но он сумел сохранить себя и устоять перед мерзостями жизни. Закончил МГТУ имени Баумана, стал инженером-конструктором космической техники, работал в Королёве, потом подал заявление в Отряд космонавтов (еще старый, до «Внеземелья»), готовился по программе МКС. Мыкался по общагам, экономил, семьей так и не обзавелся. Шансов полететь в космос у него было немного – количество миссий сокращалось, многие достойные люди сошли с дистанции. И если бы британцы не запустили первый изотопный МГД-генератор «Эврика», то мечты Виктора так и остались бы мечтами. Я хорошо помню то время, когда началось настоящее движение: пошли конференции, посыпались заказы, как бурными аплодисментами встречали Головина на первом большом форуме «Внеземелья». И как засветились глаза у ребят, работающих в отрасли. А Виктор воспринял перемены как должное – словно заранее знал, что именно так всё будет. И вписался в новые структуры молниеносно.
Совсем иначе выглядел в моих глазах Максим Левин. Я уже отметил выше, что его биография была сконструирована. Я даже не берусь предсказать, кем бы он стал, не случись «Эврики» и «Внеземелья». Может быть, прожигающим жизнь бездельником? А может, возглавил бы какую-нибудь финансовую структуру – типовой путь для сына современного российского нувориша. Но внезапно всё космическое вошло в моду, пахнуло шестидесятыми – эпохой, когда космос стал близок. «Внеземелье» изменило судьбу многим, в том числе и Максиму. Однако был ли он добровольцем? Разделял ли он наши убеждения? Или просто развлекался, вылавливая одну золотую рыбку за другой из щедрого потока новых возможностей?.. Я даже не сумел определить точно, как Левин-младший воспринимает стратегию «Внеземелья», насколько разделяет наши устремления. Ведь он из тех, кто, взбираясь на Эверест, уверен, что на вершине он найдет уютную гостиницу с горячим душем, теплой постелью и кондиционером. И, что характерно, такую гостиницу он там находит.
Поэтому Максим сильно удивил, когда мы, отдыхая после рабочей смены, заговорили о тайнах Луны. Сейчас я уже не скажу точно, с чего началась та беседа. Вроде бы инициатором был командир Скобелев. Он любит время от времени порассуждать на отвлеченные темы, чаще всего связанные с перспективами космической экспансии, – вполне в духе убежденного космиста.
Виктор взялся рассуждать о парадоксе Ферми – Харта. Еще в 1950 е годы было показано, что технологически развитая цивилизация, расширяя сферу своего влияния на другие планеты, могла бы освоить Галактику за пару миллионов лет. Поскольку возраст Галактики оценивается в интервале от семи до пятнадцати миллиардов лет, то логично предположить, что если когда-то в ней зародился разум, то его носители должны были уже посетить Землю и оставить материальные следы. А если таких следов нет, то значит, что и технически развитых цивилизаций поблизости нет. Однако, принимая такой вывод, мы неизбежно впадаем в грех антропоцентризма. В принципе существуют две напрашивающиеся гипотезы, разрешающие парадокс Ферми – Харта. Первая – время жизни цивилизаций ограничено, и нас в том числе ожидает скорый финал. Вторая – разум появился в Галактике сравнительно недавно, и мы являемся передовиками.
Представьте себе картину. Сидим мы трое в кухонном отсеке, за общим столом. Из-за тесноты упираемся друг в друга коленями, пьем растворимый кофе, а Виктор весьма экспрессивно говорит о том, что парадокс Ферми – Харта основан на ложных предпосылках. Даже если исходить из гипотезы, что инопланетяне, осваивая космос, прекратят развиваться как культура, не следует ждать от них обязательного движения к разреженной периферии Галактики. Куда более выгодной целью выглядят звездные скопления, содержащие колоссальные ресурсы. Допустим всё же, что инопланетяне по каким-то причинам посещают и разреженные области, но какой смысл, скажите, в том, чтобы высаживаться на массивные планеты типа Земли и вступать в непосредственный контакт с дикарями? Достаточно разместить несколько наблюдательных постов, причем лучше всего на астероидах-аполлонах, имеющих стабильные орбиты между Юпитером и Венерой. Именно там, по мнению командира Скобелева, и следует искать следы палеовизитов, а вовсе не на Земле – тем более что на Земле агрессивная среда за десяток тысяч лет разрушит и похоронит любой заметный артефакт. В интонациях Виктора сквозила убежденность поистине верующего человека – верующего в силу чуда, называемого разумом. В заключение своей пламенной речи Скобелев посетовал, что у «Внеземелья» до сих пор нет внятной программы поиска следов инопланетных посещений и артефактов на малых телах Солнечной системы, а ведь только этой корпорации под силу осуществить столь масштабный план. Разумеется, я мог бы многое рассказать Виктору о проектах «Йети» и «Хрусталь», которые ведет Аркада, но командир четвертой экспедиции не относился к числу посвященных.
И вдруг заговорил Максим Левин.
«А что если инопланетяне скрываются от нас? – спросил он. – Тогда найти их будет непросто…»
Командир Скобелев посмотрел на него с озорным огоньком в глазах.
«Аполлон 18?» – подначил он.
У селенологов и космонавтов есть свои легенды. Одна из них – история о засекреченной миссии «Аполлон 18». Дескать, в середине 1970 х годов американские военные отправили на Луну еще один пилотируемый корабль. Два астронавта высадились в районе южного полюса, но не смогли вернуться на Землю, столкнувшись с враждебной формой жизни. Очень мощная «страшилка». Даже фильм был на эту тему.
«Нет. – Левин-младший покачал головой. – Я, наверное, не совсем точно выразился. Мы ведь не знаем, как выглядит инопланетная цивилизация, научившаяся летать среди звезд? Может, она совсем не похожа на человечество. Скорее всего, не похожа. Может, их следы и артефакты у нас перед глазами, но мы не можем их различить?»
«О! – сказал командир Скобелев. – Слова не мальчика, но мужа! Впрочем, Макс, ты не оригинален. Пантокреатическая гипотеза Лема как раз утверждает точку зрения, что деятельность сверхцивилизации может восприниматься менее развитыми в качестве естественного природного процесса. Есть еще зоогипотеза Болла. Он вообще полагал, что мы живем в заповеднике, который инопланетяне построили для наблюдения за молодыми расами».
«Тоже вариант, – согласился Левин. – Я в юности читал один рассказ, – продолжил он. – Там пришельцы приняли группу людей за животных и посадили их в клетку. Кого-то препарировали, кого-то оставили на развод. И знаете, как земляне доказали свою разумность?»
«Как?»
«Они сделали клетку, посадили туда грызуна. Пришельцы всё поняли правильно. Только разумные существа строят клетки».
Сказать, что в тот момент меня осенило, значит ничего не сказать. Не знаю, какой рассказ читал Левин в юности, но ситуационную игру «Клетка» в группе Калмановича проигрывают для неофитов в обязательном порядке. Начальные условия такие же. Допустим, негуманоидные инопланетяне похищают вас и сажают в изолированное помещение, подобно животному. Кормят, поят, но не выпускают. Необходимо подручными средствами показать этим гипотетическим инопланетянам, что вы разумное существо. Мало кто из испытуемых сразу же находил оптимальное решение. А оно в принципе не из сложных: задание считалось выполненным, если неофит так или иначе изображал место своего заключения. Я потратил на решение около часа. Потом взял блокнот и нарисовал план бокса, в котором находился, и свой, достаточно условный, портрет. Воспроизвел эту картинку несколько раз, причем помещая автопортрет в разные части схемы, вырвал страницы и разложил их в соответствующих местах бокса. Так я демонстрировал наблюдателю, что ориентируюсь в пространстве, анализирую местоположение и окружение, способен зафиксировать их в абстрактном виде. Калманович признал мое решение удовлетворительным.
Получалось, что Левин-младший проходил ситуационную игру «Клетка», но скрывает это, придумав для отмазки какой-то «рассказ». Получалось, что он допущен к тайным проектам «Внеземелья». Но зачем на базе «Плато 1» два сотрудника Аркады – да еще таких, которые не знакомы друг с другом лично? Здесь что-то назревает? Что-то готовится?..
Я нашел объяснение. Полевые учения, поэтапная отработка большого плана, в подробности которого посвящено только высшее руководство. А Максим Левин попал на Луну в интересах этих учений. Он должен запустить некий процесс и пронаблюдать нашу реакцию sine ira et studio . Он – инспектор, и всё сказано.
Такой подход мне знаком и понятен. Я и сам предпочитаю активные невербальные тесты скучному заполнению вороха бланков. Полевые учения с большей надежностью выявят «тонкие места» в линии нашей условной обороны, а если удастся показать себя в выгодном свете, то это может поспособствовать карьерному росту – такие соображения в наше меркантильное время нельзя отбрасывать. Левин-младший случайно проговорился, и грех было не использовать его оплошность в свою пользу. Grata, rata et accepta .
Разумеется, я скрыл догадку от членов экспедиции. Но сам приготовился к подвоху. При этом попытался просчитать, как будут выглядеть учения. Место учений – наша база, форпост землян в других мирах. Время учений – второй лунный день: мы успели адаптироваться, текущие технические проблемы решены, новых пока не предвидится. Форма учений – близкий контакт CE 3F по шкале Хайнека (световые эффекты и, возможно, выход на связь по одному из открытых каналов). То, что может забарахлить какая-то жизненно важная техника, я представить не мог. Учения учениями, но подвергать экспедицию опасности никто в здравом уме не будет.
Посему поначалу я был озадачен. Прервав рабочий цикл, харвестеры покинули район добычи и направились к базе. Вряд ли Левин-младший был способен remotis testibus организовать столь серьезную техническую диверсию. И вряд ли Земля (с учетом вошедшей в легенды скупости топ-менеджеров «Внеземелья») согласилась бы на учения, которые могут обернуться многомиллиардными убытками, повышением страховых рисков и падением деловой репутации.
Но в ту же минуту пришла убедительная мысль: не нужно организовывать реальный технический сбой в группе харвестеров, работающих вдали от базы, – достаточно сделать так, чтобы обитатели базы поверили, будто бы какие-то технические проблемы существуют. А виртуальную имитацию сделать очень просто: для пунктов дистанционного управления и контроля группы «Кентавр» выпущена масса тренажерных программ, моделирующих разнообразные чрезвычайные ситуации. Утрата контроля над харвестерами – лишь одна из стандартного набора моделей. Получалось, что именно работу такой тренажерной программы мы и наблюдаем.
Я видел, что командир Скобелев растерялся и лихорадочно пытается разобраться в происходящем. Я отдавал должное актерским способностям Левина-младшего, который, по моему мнению, искусно изображал тревогу. Сам же пребывал в состоянии эмоционального покоя, в согласии с собой. Ведь я знаю правду. Aliena vitia in oculis habemus, а tergo nostra sunt! Впрочем, это продолжалось недолго.
[Второе приближение]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Заболтался… Прошу извинить. Пора переходить к истории с «кентаврами»…
Дело было так. Утром двадцатого, сразу после завтрака, я отправился в сантехнический узел… извините… чтоб проверить, как фурычит «Утёнок» – система приема и консервации урины. Лунной ночью сломался центробежный сепаратор. Вездесущая пыль забилась. Оранжерея чуть не осталась без воды. Пришлось воспользоваться техническим заделом… Так наши циники называют накопленные продукты жизнедеятельности других экспедиций. Починили быстро, да. Но Орех внес мне в расписание ежесуточную проверку всей системы. А заодно, чтоб два раза не бегать, визуальный осмотр оранжереи. Этим я и занялся. Произвел контроль «Утёнка». Потом – осмотр контейнеров с зеленью, китайской капустой и репой. Отметил, что салаты изрядно подросли, скоро будет первый урожай. Потом вернулся из оранжерейного модуля в стыковочный отсек, и тут меня окликнул командир. Он сидел на посту управления «кентаврами» – это в дальнем конце производственно-ремонтного модуля. Я, конечно же, подошел, но в тот момент ни о чем таком не думал. Вижу только, что экраны пустые, как при зависании системы.
– Максим, что ты тут видишь? – говорит мне Скобелев и тычет в трехмер.
Я, значит, внутренне подобрался и посмотрел… Что мне сразу бросилось в глаза?.. Порядок машин, конечно. При добыче они идут ровной такой шеренгой. В пределах радиогоризонта. Никогда не удаляются. «Хирон» может контролировать их в любой момент. А тут – маршевая колонна, «Хирон» замыкающим.
Отвечаю:
– Перестройка группы. С какой целью?
Уточнил, потому что Скобелев мог и сам перестроить «кентавров». Прикинул и второй вариант: команда «Хирону» пришла с Земли.
Командир спрашивает:
– Ты и впрямь не видишь?
Я внимательнее посмотрел на виртуальные модели в раме трехмера. Но больше ничего подозрительного не заметил. Пожал плечами.
Тогда Скобелев сообщил:
– Они ушли из района добычи. Там группа кратеров F, здесь – D. Навигатор новую дислокацию подтверждает.
Тут я сообразил. Группы мелких ударных кратеров служат нам неплохим ориентиром, благо на морском дне их немного. В районе группы кратеров F «кентавры» должны были работать четверо ближайших лунных суток. А в районе группы кратеров D работали до нашего прилета, то есть при третьей экспедиции. Отстоят эти две группы на пять километров, а D соответственно ближе, чем F. Значит, наше стадо приблизилось к «Плато» на пять километров.
Я говорю:
– Когда они успели? Им четыре часа нужно на такой переход. И никто ничего не заметил?
Командир отвечает:
– Думаю, им понадобился час. Это максимальная скорость для «кентавров».
Помолчал и добавил:
– Но только в режиме ручника.
Тут меня словно кто-то холодной лапкой тронул. Еще не страх. Скорее, легкое возбуждение. Предчувствие тайны и большого приключения.
Я спросил:
– Ты хочешь сказать, что кто-то подошел к «Хирону», перевел его в режим ручного управления и теперь едет на нем к базе?
Скобелев хмыкнул и ответил так:
– Я ничего не хочу сказать. Единственное объяснение – аппаратный сбой. Осталось выяснить его причины.
Я не знал, что ему посоветовать. Конечно же, нас всех готовят к работе с «кентаврами». Мы учимся ими управлять дистанционно и вручную. Изучаем приборный состав и программное обеспечение. Но более грамотного специалиста по лунным комбайнам, чем Скобелев, найти трудно. Он участвовал и в конкурсной комиссии. И в испытаниях на Камчатке. И в модернизации. Если он не может установить причину, то нам-то, грешным, и подавно…
Тут «кентавры» тронулись. В навигационном окне зажглась стрелка направления. Побежали цифры: азимут, скорость, превышение. И сама картинка в трехмере начала меняться. Сначала сдвинулся «Хирон», потом – остальные. Скобелев чертыхнулся.
– Он что-нибудь пишет? – спросил я о «Хироне».
Командир объяснил, что по всем каналам идет только шум. «Панорама» вырубилась. «Дискей» отказывается принимать команды. При этом Скобелев не понимал, какая инструкция или подпрограмма может привести к подобному сбою.
Я предложил поднять логи. Командир сказал, что уже просмотрел главное. Логи обрываются час назад. Буквально на полуфразе. Как будто в «Хирона» врезался приблудный метеороид и уничтожил жизненно важные системы. Но комбайн идет. Значит, метеороиды здесь ни при чем.
Скобелев спросил:
– Где Орех?
Нашего врача и впрямь видно не было. Но его отсутствие как раз легко объяснялось. Орех работал по сдвинутому на четыре часа графику и отдыхал в своем отсеке.
Я сказал:
– Спит еще. А чем он нам поможет?
Скобелев сказал:
– Идеями. У тебя идеи есть? У меня пока нет.
Я предложил связаться с Землей. Командир сказал, что отправил запрос по чату. Однако сейчас в зоне видимости Индийский океан. Пока запрос пройдет через ретрансляцию, пока в ЦУПе проснутся, пока вызовут экспертов, пока то, пока сё, комбайны доберутся к базе. Если, конечно, не снизят темп.
Скобелев спросил:
– Чуешь, чем пахнет?
Я, конечно, почуял. Неконтролируемые «кентавры», каждый массой в сорок тонн, разнесли бы на «Плато» всё. Начиная с ракетодрома и кончая нашими модулями. Если мы не порешаем проблему в ближайшее время, придется эвакуироваться на «Ядро». А что будет дальше, даже Земля не скажет. Но ничего радостного точно не будет…
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
В первую очередь я проверил log-файлы эмулятора ИИ «Сократ». Ведь это единственная система в составе сборщика-накопителя «Хирон», которая способна принимать самостоятельные решения в отсутствие прямых инструкций с пульта оператора. Почти сразу я обнаружил, что log-файлы оборваны – последняя запись датируется 6:28 UTC, причем это была рядовая команда на начало цикла-шага самого «Хирона». Напрашивался вывод: произошел сбой в управляющей программе лидирующего сборщика-накопителя. Вместо того чтобы занять новое положение для продолжения добычи, он выдал команду на отход кибернетической группы. Версия подтвердилась при просмотре индивидуальных log-файлов подчиненных сборщиков накопителей, вышедших из связи в 6:32 UTC, т. е. на четыре минуты позже.
В моей практике такое один раз уже было – в июле 2023 года, на полигонных испытаниях кибернетической группы на Камчатке. Поднимаясь по склону сопки, «Хирон» остановился без сигнала и почти сразу сдвинулся назад – на расстояние около полуметра. Потом вновь остановился и двинулся вперед. Прошел те же полметра – и опять встал. И так раз за разом – вперед и назад, вперед и назад. На директивные команды с пульта сборщик-накопитель не реагировал. Передача телеметрии оборвалась. Испытатели с риском для жизни взбирались на водительскую площадку «Хирона» и переводили его в режим ручного управления. Только после этого судорожные перемещения прекратились.
Чтобы определить причину сбоя, потребовалось несколько часов. Испытатели расшифровали записи «черного ящика» и установили, что в момент движения вверх по склону реальный угол тангажа «Хирона» на 0,2º превысил предельно допустимый. Согласно одной из инструкций после этого сборщик-накопитель должен вернуться к исходному положению, остановиться и запросить решение у оператора. Однако этого не произошло, потому что на программном уровне возник конфликт приоритетов. Команда на движение вперед, поданная с пульта, имела более высокий приоритет и требовала от сборщика-накопителя продолжать движение. «Хирон» в буквальном смысле «запутался»: он шел вперед, но инструкция возвращала его на исходную позицию, после чего высокоприоритетная команда вновь толкала его вверх по склону. Почему оказалась блокирована телеметрия, так и не выяснили. В отчете испытатели предположили, что решение задачи, не имеющей решения, поглотило вычислительные ресурсы «Хирона». Но телеметрические контуры разведены с управляющими во избежание паразитной генерации, причем поток данных сенсоров организован в одностороннем порядке, без обратной связи.
По итогам испытаний на Камчатке было рекомендовано модернизировать «Хирон», введя в систему управления эмулятор ИИ поколения «Сократ», одной из главных функций которого является гибкое изменение приоритетов выполняемых задач в случае возникновения конфликта, подобного вышеописанному. Правильность выбранного решения была подтверждена новыми испытаниями.
(Приписка на полях: «Паша, ты был всё-таки прав, когда высказывался об искусственном интеллекте. Штука и впрямь требует серьезной доводки, иначе мы с ней еще намучаемся».)
После изучения log-файлов «Хирона» и подчиненной ему кибернетической группы стало ясно, что ситуация во многом похожа на «камчатскую». Оставалось два серьезных вопроса. Почему прекратились передача телеметрии и видеотрансляция? Какие инструкции выполняет в настоящее время «Хирон»? Без ответа на эти вопросы я не мог составить план необходимых мероприятий для возвращения управления группой.
Понятно, что самый прямой путь к получению ответов – техническая консультация с конструкторами «кентавров» и, прежде всего, с И. А. Шейкиным. Однако время суток не располагало к установлению оперативной связи: в зоне прямой видимости находился Индийский океан, и запрос можно было направить лишь через ретрансляционные спутники. По моим прикидкам, на сбор комиссии, проверку данных и выработку рекомендаций должно уйти три-четыре часа. Поскольку для базы «Плато 1» явной угрозы не было, я решил дожидаться резюме конструкторов. К сожалению, в 8:02 UTC положение ухудшилось.
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
Впрочем, я забегаю вперед.
О том, что харвестеры перестали выполнять программу добычи изотопов, я узнал после того, как меня разбудил Максим. В каюту его прислал Скобелев. И первое, что я отметил в облике нашего «стажера», – нервную ухмылочку. И сразу подумал: началось!
Пока я одевался и приводил себя в порядок, Левин-младший стоял за стенкой и бубнил, излагая acta diurna : «кентавры» ведут себя странно, связи с Землей нет, «происходит аномальное». Именно так и сказал: «аномальное». Всё это настолько укладывалось в мою концепцию расстановки сил внутри экспедиции и взаимодействия разнонаправленных паттернов, что я только посмеивался.
Потом мы направились в производственно-ремонтный модуль, к посту дистанционного управления и контроля группы «Кентавр», где находился командир Скобелев.
«Доброе утро, – поприветствовал Виктор. – Хотя вряд ли оно доброе. Макс уже всё тебе рассказал?»
«Ну да, проблемы с киберами», – ответил я.
«“Хирон” ведет их к базе, – сообщил командир. – И ведет, сволочь, быстро, на максимально возможной скорости. Посмотри».
Мне хватило одного взгляда на раму голографа, чтобы понять смысл затеи (ведь я не сомневался, что это затея). Потеря контроля над харвестерами – одна из тех ситуаций, которые активно моделировались и обсуждались. Конструкторы допускали возможность выхода из строя управляющих систем, однако всегда подразумевалось, что при заметном отклонении от нормативов сработают электромеханические предохранители, которые не зависят ни от «Сократа», ни от оператора. Если группа по-прежнему двигалась, причем довольно резво, получалось, что отклонений в ее работе нет – всё в пределах допустимого.
«Данные?» – спросил я и тут же осознал, что вопрос лишний.
Всё понятно без объяснений: системные экраны на стенах рисовали сбой, командный дисплей мигал курсором, монитор «Панорамы» изображал сломанный телевизор.
«Никаких данных, – отозвался Скобелев. – Макс тут выдвинул идею, будто кто-то к “Хирону” подошел, взял ручное управление на себя и теперь едет к базе».
Виктор говорил с улыбкой, но я понимал, что он за ней прячет – командир уже перебрал возможные версии, и ни одна из них его не устраивала, впору отчаяться. Но в отличие от меня он даже не предполагал, что идут учения. Я же уверился в этом еще больше. Особенно после упоминания в нужном контексте имени Левина-младшего.
Вариант, который озвучил Максим Левин, проходит в документах Аркады под кодовым названием «Вояджер 6». Для человека с улицы это сочетание прозвучит абракадаброй. Интересующийся историей космонавтики, возможно, вспомнит о космических аппаратах «Вояджер 1» и «Вояджер 2», которые были запущены НАСА во второй половине 1970 х годов для изучения планет-гигантов, а теперь улетели далеко за пределы Солнечной системы. Знаток научной фантастики, скорее всего, встрепенется и поведает вам о популярном американском телесериале конца 1990 х, повествующем о звездолете «Вояджер». Он провалился в черную дыру, а потом семь лет добирался до Земли. И только совсем уж выдающийся эрудит с обширными познаниями (или с доступом к изощренным поисковым системам) расскажет, что давным-давно, когда культовая виртуальная вселенная «Звездного пути» обрела киноэкранизации, в одном из первых фильмов фигурировал «Вояджер 6» – межпланетный аппарат. Отправленный в дальний полет, он обрел разум благодаря вмешательству некоей могущественной машинной цивилизации. Если же говорить о веселых ребятах из аналитического отдела Аркады, то под «Вояджером 6» они понимают целый набор детерминированных моделей автоэволюционирующей цивилизации, которая по неведомым причинам нуждается в контакте с себе подобными. Однако в силу особенностей своего мышления (если только ее интеллектуальную работу можно назвать мышлением) такая цивилизация не готова признать адекватность биологических носителей разума, и любые попытки контакта с ее стороны выразятся в воздействии, прямом или опосредованном, на нашу техносферу.
Итак, затейники во главе с Калмановичем решили проверить наши рубежи на устойчивость перед лицом чужеродного вторжения. Но подсунуть нам нечто, убедительно смахивающее на артефакт, не смогли. Как-никак в экспедиции из трех человек двое – агенты Аркады, нас не проведешь. Не могли они изобразить и разумную деятельность по установлению контакта, из-за которой не торчали бы хорошо различимые земные уши. Поэтому вариант «Вояджера 6» был более подходящим. Допустим, на Луне и впрямь обосновался робот-наблюдатель, о которых любят писать уфологи. Допустим, он определил кибернетическую группу «Кентавр» как «братьев по разуму». Допустим, он попытался вступить с ними в контакт. Что в таком случае произойдет? А всё что угодно. Калманович, обсуждая это, призывал отпустить на волю фантазию… Что нам подсказывает фантазия? Робот может заменить «Сократа» своим информационным слепком. Робот может перехватить управление. Робот может изучать реакции кибернетической группы, подавая противоречивые команды. Какой сценарий используется в качестве «легенды» учений?.. А есть ли разница? Проверяют-то не модель и не сценарии – проверяют нас. Только мы реальные фигуры, всё остальное – виртуальное облако без определенных очертаний. Когда мы раскусим орешек, предложив решение, которое устроит в первую очередь нашего юного инспектора, а во вторую – группу Калмановича на Земле, облако развеется без следа.
В своих рассуждениях я умудрился сделать следующий шаг. Представил себе, как ситуация выглядит со стороны, без дезинформационной завесы. Харвестеры, скорее всего, продолжают добычу изотопов в предписанном районе под контролем оператора на пульте ЦУПа. Заминка со связью организована сознательно, а время суток выбрано так, чтобы мы не заподозрили постановку. Телеметрия и оптика перекрыты по той же причине – иначе этот орешек командир Скобелев взял бы в одиночку и без большого напряжения. Нам оставили только голографический стол, который показывает не ситуацию, а лишь образ ситуации. Реагировать мы должны соответственно, а именно: обсудить детали происходящего, уговорить друг друга, что имеем дело с аномальным явлением, составить краткий внятный отчет для Земли и запросить у ЦУПа разрешение на эвакуацию, чтобы наблюдать за феноменом с «Ядра-Л». После этого нас похвалят за бдительность и раскроют карты. О, sancta simplicitas!
Для ускорения процесса я наклонился к раме голографа и, помахав растопыренными пальцами над миниатюрными параллелепипедами харвестеров, произнес с показной небрежностью:
«А ты заметил, Виктор, что они идут по собственной колее?»
Сказал наобум. Мне и в голову не пришло бы наложить маршруты друг на друга. Просто я следовал логике, принятой в Аркаде. Но Скобелев подскочил и сунул руку в манипулятивную зону голографа. Тут же внутри рамы появились две извилистые линии, красная и синяя. Виктор повертел картинку, и линии сошлись – один в один.
«Чёрт», – сказал он.
«В каком смысле?» – спросил Максим, который продолжал играть партию за идиота.
«Они идут не просто по колее. Они идут точно по колее».
«Поясни», – потребовал я, уловив в голосе Виктора незнакомые дребезжащие нотки.
«Такой инструкции для группы не существует», – заявил Скобелев, выделяя слова.
Я пожал плечами. Моя версия находила всё больше подтверждений. Затейники Калмановича за животики наверняка держатся. И тут командир спутал карты.
«Всё! – сказал он. – Хватит! Я немедленно отправляюсь туда. И остановлю этого идиота».
[Третье приближение]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Загадка, тайна… Об этом я и мечтал, когда рвался на Луну… Но я почему-то – по молодости, наверное – и не думал совсем, что тайна может быть опасной. Что она может убить. Наоборот, ореол опасности придает тайнам еще бóльшую притягательность. Да и к опасностям я привык, спасибо Владимиру Николаевичу. Но одно дело спускаться в Воронью пещеру или нырять у Большого Барьерного рифа, когда рядом друзья и надежный инструктор. И совсем другое – оказаться в трехстах восьмидесяти тысячах километров от Земли, на мертвом пыльном шарике, где любая оплошность вызовет быструю смерть. Утешало, конечно, что здесь два опытных космонавта. Да и ЦУП в случае чего придет на помощь, но… Но! Утешало слабо, и я почувствовал то, что называют потерянностью. Словно я не человек, а безропотная бессмысленная песчинка в необозримо огромном океане. Меня носит течениями. Я быстро иду ко дну. Но не способен осознать неизбежность близкой гибели. И никто в мире не заметит, не вспомнит… Кому нужна песчинка?..
Как-то так, да. Нахлынувшее чувство оказалось настолько поглощающим, что у меня перехватило дыхание. Но Скобелев велел разбудить Ореха, и я опомнился. Надо действовать. И быстро. Рефлексию можно отложить на потом. По дороге в жилой модуль я думал, что мы имеем дело с чудом. Но никто не обещал, что мы встретим добрые чудеса. Наоборот, чудеса в космосе могут быть только жестокими. Мы вышли в новую среду обитания, а значит, наступила эпоха жестоких чудес. Не люблю пафос, но это так. Если необъяснимое поведение «Хирона» как-то связано с лунными аномалиями вообще, если за всем этим стоит разумная деятельность каких-то существ, то не стоит ждать от них доброжелательности. Возможно, эти существа просто-напросто нас боятся. Мы боимся их. Они боятся нас. Нормальная такая ксенофобия. И надо им как-то показать, что земляне доброжелательны. Что готовы к контакту и взаимопониманию.
Потом мы с Орехом пришли на пост. И там Артем приятно поразил меня, что сразу взял быка за рога. Честно говоря, от него не ожидал. Хотя с другой стороны, он профессионал и облазил Море Кризисов еще до возведения базы. Потом-то стало понятно, почему он такой деловитый и уверенный, но в первые минуты я всё списал на его опыт.
Артем заметил, что «кентавры» в движении к базе с ювелирной точностью воспроизводят свою прежнюю трассу. Командир на это сказал, что такой программы для «Хирона» не предусмотрено. До меня вдруг дошло, что ни Скобелев, ни Орех не видят чуда. В упор не видят! Рядом со мной находились два человека, которые готовы были обсуждать что угодно. Причины аппаратного сбоя, проблемы связи, скорость «кентавров» и потенциальную угрозу. Но они не хотели или не умели сказать о главном: мы встретились с необыкновенным! Что происходящее уже вышло за пределы нашего маленького мирка. Наших мелких интересов. Что сейчас и здесь творится мировая история. И, в общем, уже неважно, уцелеем мы в заварухе или нет. Что такое три смертных человека перед событием, которое раз и навсегда изменит цивилизацию?.. Скажете, наивно? Скажете, глупо? Сейчас мне и самому хочется так сказать… Я поддался эмоциям. Поверил в фантазию. Решил, что на пороге мечты… Жаль, что так получилось, да. Но мне не стыдно в этом признаваться, потому что ради мечты мы и летаем в космос. Ради звезд и мечты о звездах…
Я снова отвлекся, извините… Продолжу. Очевидно, у Скобелева лопнуло терпение. Он вообще энергичный человек и не любит бездействовать. Он сказал:
– Я собираюсь отправиться к «Хирону». Надо взглянуть, что там происходит.
Потом обратился ко мне:
– Максим, оформишь ВВС?
А я мечтал! И внезапно для самого себя воспротивился командиру. Тогда он мне казался скучным сухарем, который не способен разглядеть чудо. Было бы в высшей степени несправедливо, если бы к непознанному отправился человек без воображения, без страсти… Может, всё проще. Может, я приревновал Скобелева к феномену. Но это была ревность увлеченного человека. У меня и мысли тогда не мелькнуло, что при вступлении в контакт я войду в историю, как Гагарин или Армстронг. Наоборот, я был уверен, что впереди меня ожидают крупные неприятности и, возможно, смерть… Однако отправиться туда и увидеть всё своими глазами… представлялось таким естественным. Самым правильным, да… Может быть, помните «Космическую одиссею» Кубрика? Там такой астронавт Дэвид Боумен. Он фактически обречен, знает об этом, но продолжает полет к Юпитеру. И завершает миссию. Может быть, я представлял себя таким астронавтом. И я уперся рогом. Громко сказал:
– Виктор, я пойду к «Хирону»!
Скобелев не поверил ушам.
– Что еще за новости? – спросил он.
Я тут же придумал аргумент:
– Ты командир экспедиции. Ты номер первый. Ты отвечаешь за выживаемость базы. А мой номер – шестой. Считай, шестерка. Меня и надо посылать.
Однако Скобелев остался глух к моим, вполне разумным, доводам. Он сказал:
– Я еще и главный инженер базы. И «кентавры» под моей ответственностью. Много ты там разберешься?
– Разберусь, – ответил я. – Я, между прочим, с ними тоже работал. И железо знаю. Если что, у тебя по связи спрошу.
Я почему-то вообразил, что Орех меня поддержит. И обратился к нему. Но тот неожиданно выступил за Скобелева. Но как-то странно выступил. Он сказал:
– На вашем месте я дождался бы ответа с Земли. Но если уж приспичило, то пусть идет Виктор. Только, Витя, как ты собираешься с ними работать при максимальной скорости? В скафандре точно не угонишься.
«Кентавры» будто услышали нашего врача. И разом остановились.
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
Когда на Земле прорабатывались различные варианты выхода из строя кибернетических сборщиков накопителей «Кентавр», никто не мог предположить, что «Хирон» проявит «самодеятельность», т. е. начнет выполнять действия, не прописанные в управляющих программах. Подобное просто невозможно. Никакое повреждение центрального контроллера, его процессора, информационных накопителей, оперативного и постоянного запоминающих устройств в принципе не способно вызвать изменение программного кода, которое имело бы осмысленное содержание. И тем не менее в движении кибернетической группы прослеживался смысл.
С 6:32 по 7:35 UTC кибернетическая группа прошла 5 км – из района F в район D. Там она находилась до 8:02 UTC, после чего вновь начала двигаться с максимально возможной скоростью 5 000 м/ч. В 8:29 UTC, не добравшись до района C, группа остановилась во второй раз. При этом маршрут следования группы с точностью до 0,2 м (разрешающая способность навигационной карты) совпадал с колеей, которую создал «Хирон» в процессе добычи космогенных изотопов.
(Приписка на полях: «Именно “Хирон”, Паша! Я тут же проверил все варианты. Пока шла подготовка, потом добыча, группа сходилась и расходилась – наследили за полгода изрядно. Но “Сократ” из всех возможных путей отхода выбрал именно эту колею. Тут нам есть о чем помозговать в смысле стратегии развития ИИ».)
На основе наблюдений за перемещениями кибернетической группы я пришел к выводу, что «Хирон» полностью функционален, идеально ориентируется на местности и решает какую-то конкретную задачу. Однако суть задачи оставалась неизвестной, а установить последовательность команд я не мог – не было связи с кибернетической группой. Классический замкнутый круг.
Продвижение сборщиков накопителей к базе «Плато 1» создавало в перспективе опасность для четвертой экспедиции посещения. Техническая консультация с конструкторами, по моему мнению, не помогла бы быстрому устранению возникшей угрозы.
У меня оставалась только одна возможность переломить ситуацию – совершить выход во внешнюю среду (ВВС), добраться на транспортном средстве до кибернетической группы и произвести технический осмотр «Хирона» для того, чтобы найти неполадки в его работе. Разумеется, я рассчитывал и на возможности ручного управления: каждый сборщик-накопитель имеет в своем составе водительскую кабину. Она снабжена автономной СЖО с ресурсом на 96 часов, «луноходным» пультом, резервной системой управления и дополнительной системой мониторинга, позволяющей оценивать текущее состояние «кентавра». В особом случае я мог воспользоваться кабиной любого из сборщиков накопителей, но предполагал, что мне удастся если и не перехватить контроль, то хотя бы выяснить причину сбоя.
В 8:30 UTC я изложил свой план другим участникам четвертой экспедиции посещения. Артем Орех поддержал меня без колебаний. Однако Максим Левин захотел отправиться в район дислокации кибернетической группы «Кентавр», чтобы самому всё осмотреть, хоть и под моим руководством. Отмечу, что в предложении Максима Левина был здравый смысл. Как командир экспедиции, я не должен в экстремальной ситуации покидать базу, отвечая за ее выживаемость. Поэтому Максим являлся более подходящим кандидатом на роль разведчика. Но я боялся, что в силу молодости и малого опыта работы в полевых условиях он не сумеет быстро прореагировать, если ситуация вдруг критически изменится.
(Приписка на полях: «Паша! Положа руку на сердце, а ты сделал бы иначе? Поставь себя на мое место. Серьезно! Отбрось “высшие” соображения и поставь. И если тебя не торкнет, то можешь смело лишать меня пропуска».)
Максим Левин настаивал на своем варианте. И я воспользовался авторитетом командира, чтобы подавить «бунт» в зародыше. Регламент предписывает: для совершения ВВС необходимо соучастие одного из членов экспедиции, который останется на базе до окончания выхода и будет через систему видеонаблюдения контролировать перемещения и манипуляции космонавта, работающего на поверхности Луны. При обычном распорядке за выходы первого номера отвечает шестой. Когда мы с Максимом Левиным работали над электрохимическими генераторами, наши выходы по согласованию с ЦУП-Москва контролировал Артем Орех. Однако я не мог рассчитывать на Максима, вступившего со мной в конфликт, и в нарушение регламента обратился за помощью к Ореху. Я еще не знал, что третий номер экспедиции имеет собственный план действий на случай чрезвычайной ситуации.
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
Идея командира Скобелева совершить вылазку к харвестерам не сразу пришлась мне по душе. В открытом космосе любая самодеятельность имеет границы, особенно если речь идет о выживании. Но потом я посмотрел на нее под другим углом.
Учения проводятся в виртуальном, а не в реальном пространстве. Поэтому самое важное для инспектора и его начальников – сохранение иллюзии, будто бы «кентавры» и впрямь приближаются к базе. Если Виктор слетает в район добычи и увидит всё «невооруженным» глазом, учения придется прекратить, а контроль над кибернетической группой вернуть базе. Cessante causa cessat effectus . Я решил, что так будет лучше. Никогда не требуйте лояльности от подопытного кролика!
Хочу обратить ваше внимание, коллеги, на казусную аберрацию моего восприятия. Когда Максим Левин вызвался лететь в предполагаемый район дислокации харвестеров вместо командира, мне даже в голову не пришло, что «стажер» высказывает искреннее желание разобраться на месте; что он хочет, как говорится, вызвать огонь на себя. Наоборот, я заподозрил его в циничном намерении сохранить «легенду» учений, оттягивая неизбежное разоблачение. И я поддержал Скобелева, который попросил взять на себя обеспечение выхода – таким образом воздействие инспектора на дальнейшее развитие ситуации сводилось к нулю.
Максим продолжал твердить, что мы очень ошибаемся, отказываясь от его участия в разведке, но Виктор отмахнулся и направился в шлюзовой отсек.
Необходимо отметить, что на Луне мы пользуемся двумя типами серийных скафандров: «Чеглок» и «Сапсан». Первый создан для аварийных ситуаций – это простой и сравнительно легкий костюм с долгохранимым ресурсом на шесть часов. В нем можно работать в помещениях базы при разгерметизации или эвакуироваться на орбитальную станцию «Ядро-Л». Полужесткий «Сапсан» рассчитан на многократные продолжительные выходы во внешнюю среду и во избежание заноса пыли пристыковывается к шлюзу спиной по внешнему контуру. Для наблюдения за выходом создан специальный пункт, поблизости от шлюзового отсека, в складском модуле. Поэтому нам пришлось покинуть пост управления группы «Кентавр» и перейти туда.
На подготовку к выходу Виктор Скобелев потратил около двадцати минут. Я сел за пульт контроля и прогнал тесты, убедившись, что скафандр полностью функционален. Время от времени я искоса посматривал на Максима Левина. Нужды в его присутствии на пункте не было никакой, но остаться вне ситуации он, разумеется, не мог. Выглядел наш «стажер» слегка злым, переминался с ноги на ногу. И это тоже вполне вписывалось в мои представления о мотивах Левина-младшего.
Наконец командир Скобелев отстыковался от шлюза. Он походил вокруг модуля, привыкая к скафандру, а я через наружные видеокамеры осмотрел костюм и сообщил Виктору, что всё в порядке. Солнце находилось в созвездии Близнецов и достаточно высоко над горизонтом – всё было прекрасно видно. Мы сверили показания систем жизнеобеспечения скафандра, и я дал добро на продолжение выхода.
Не мешкая, Виктор зашагал в сторону ракетодрома. Кроме корабля возвращения и эвакуационной платформы, там находились два «кузнечика». Это пассажирские суборбитальные аппараты «Katydid», которые поставляет нам Локхид-Мартин и которые позволяют делать невысокие прыжки с дальностью два десятка километров. Поскольку эти машины прожорливы, а ресурсы базы в части топлива ограничены, использовать их мы имеем право исключительно по согласованию с Землей. Но ЦУП оставался безучастным к нашим проблемам, и командир Скобелев постановил, что такое право у него есть. Когда он встал на пилотскую площадку «кузнечика», я ожидал какой-то реакции от Максима Левина. Не мог же в самом деле инспектор спокойно смотреть, как катятся к чертям хитроумные планы Аркады. Однако Максим оставался безучастным, хмуро смотрел на мерцающий экран нашлемного видео. Я ощутил укол смутного беспокойства. Стройная и кажущаяся столь логичной версия начинала пробуксовывать. А если я не прав? Что если Максим – не инспектор? Что если харвестеры и впрямь ушли из района добычи?.. Признавать свою ошибку не хотелось. Потому что если бы версия оказалась ложной, это имело бы серьезные последствия. И дело не закончилось бы эвакуацией.
Я отогнал сомнения. Реальность подтвердит мою правоту. Как говорится, alea jacta est!
Виктор Скобелев включил панель управления «кузнечика», проверил навигационное оборудование, радиосвязь и наполнение топливных баков. Потом закрыл замок на ограждении, прицепил страховочные ремни к карабинам скафандра. И прыгнул. Аппарат отработал безупречно. Под главным соплом чуть полыхнуло, взлетела пыль, и «кузнечик» исчез с экранов наружных камер.
«Вижу группу», – после небольшой паузы сообщил командир.
«Где они? – спросил я. – Показать можешь?»
Скобелев чуть повернулся, чтобы харвестеры оказались в поле зрения его нашлемной видеокамеры. На темном, почти черном, морском ложе, стояли пять аккуратных и более светлых по цвету параллелепипедов, выстроенных один за другим в колонну.
Это был шок! Частота пульса у меня резко возросла. В висках застучало от прилива крови. Я мгновенно вспотел. Проявились психосоматические ноющие боли в области solar plexus . Подобное случается перед космическим стартом или при выходе на орбиту, когда до конца не знаешь, пройдет циклограмма штатно или весь рейс закончится зубодробительным падением в Тихий океан. Моя версия разлетелась вдребезги, как цветной витраж под ударом кирпича. Но самое угнетающее – я пока не мог сложить отдельные осколки в новую картинку. Получалось, Максим Левин прав: мы имеем дело с аномальным явлением. Вся подготовка в Аркаде пошла прахом. Я сидел за пультом и тупо пялился на экраны, не в силах произнести ни слова.
«Иду на спуск, – докладывал Скобелев. – Позиционирование завершено. Сажусь в пятнадцати метрах западнее “Хирона”. Высота – пятнадцать метров… Десять… Пять… Стою на Луне… Всё в норме… Жду квитанцию…»
Нашлемная видеокамера расположена не слишком удачно, а разрешение не позволяет разглядеть мелкие детали, но и ее трансляции хватило, чтобы понять и наконец-то признать: мои гипотетические построения ничтожны и противоречат реальности. Перед Виктором Скобелевым, ярко светя навигационно-габаритными огнями, высился харвестер «Хирон», который не мог там находиться ни при каких обстоятельствах. Ни при каких!..
И меня осенило. Разноцветные осколки вдруг снова сложились в ясную, хотя и очень страшную картинку. «Белая трость»!
Тут же пришло понимание, что нужно делать. Я наклонился к микрофону и крикнул:
«Виктор! Взлетай! Я приказываю: взлетай!»
[Четвертое приближение]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Так и получилось, что командир взял инициативу на себя. И сам отправился в полет к «кентаврам»… Обиделся ли я, получив отказ на инициативу?.. Знаете, немного было обидно. Но я не строю целые миры из своих обидок, как некоторые. И пословицу про водоносов помню, да… Кроме того, правота была всё-таки на стороне Скобелева. Он старше. И технически более подкован. А еще, думаю, он и молодость мою учитывал. Наверное, исходил из того, что посылать, условно говоря, необстрелянного юнца под пули неэтично. Да и просто не по-мужски… В общем, я признал его выбор. И отстранение от контроля за ВВС тоже принял без звука. Иначе и быть не могло после моей заявы…
Самое интересное началось дальше. Скобелев под контролем Ореха покинул базу, проверился и стартовал с ракетодрома на «кузнечике». Знаете, наверное?.. Это такая ракетная платформа на двух пилотов. В земных условиях она была бы бессмысленна, сопротивление среды велико. На Луне – нормальное такое транспортное средство. Самое подходящее для прыжков по баллистике… И вот стартовал он, а я вижу, что Орех явно нервничает. Ерзает на табурете. Не придал, конечно, значения. Я и сам нервничал. Жестокие чудеса космоса. Кто мог предсказать, что случится через минуту? И если случится, что мы будем делать без командира и связи с Землей?.. Инструкций на счет встречи с непознанным не существует, да. Точнее, они есть и как раз требуют беспрекословно слушаться командира и ЦУП… И Орех, по всему, тоже понимал, думал об этом…
Рассказываю дальше в деталях. Вот командир совершает мягкую посадку рядом с «Хироном» и просит выдать ему «квитанцию». Это общепринятый жаргонизм. Означает, что контролирующий чьи-то действия должен подтвердить, что принял информацию, осознал ее, дает отмашку на следующий этап. Орех должен был ответить: «Тебя понял. Посадка прошла успешно. Всё в норме. Разрешаю сход с платформы». Но вместо этого он как заорет истошно:
– Приказываю! Убирайся! Немедленно!
Я вздрогнул и опешил. И Скобелев тоже. Но говорит:
– Артем, что случилось?
Орех не унимается:
– У тебя случилось! Улетай, возвращайся.
Командир, конечно же, ответил:
– Не подумаю. Я в двух шагах от дуболома. Сейчас схожу к нему. Всё выясню.
И добавил как бы в шутку:
– Не знаю, какая муха тебя укусила, Артем, но явно не самая умная в этой части Галактики.
Орех опять забрызгал:
– Запрещаю! Официально! Как контролер ВВС.
И я вижу: он буквально звереет. Раскраснелся. Волосы скребет на затылке. Будто бы вырвать хочет. Никогда прежде не видел его в таком состоянии. А Скобелев, наоборот, даже успокоился и твердо говорит:
– Артем, дай «квитанцию». И я пошел. Под мою ответственность.
Орех еще больше повысил голос. Кричит:
– Не смей! Заклинаю! Не смей!
Тут, наверное, командир и сам не выдержал. И отчеканил:
– Артем, отстраняю тебя от контроля ВВС. Немедленно отойди от пульта. Максим, ты еще там? Займи его место.
Я хотел вмешаться, чтобы как-то смягчить внезапный конфликт. Но они продолжали орать друг на друга. Наш врач впал в натуральную истерику. А командир изъяснялся по-военному и уже прям лязгал. Но, знаете, тогда я еще не испытывал страха. Только тягостное такое недоумение от поведения старших товарищей. Скажем, уровень неадеквата нарастал, но не зашкаливал. И, конечно, я был на стороне командира. Хоть он и оставил меня на базе. Уйти от чуда? Уйти от тайны? Что может быть глупее?..
Кончилась перепалка тем, что Скобелев просто отстегнул страховку и слез с платформы. И пошел. Без «квитанции». Без поддержки… Знаете, я поступил бы так же. Тем более что угрозы видимой, в общем-то, не было. Стоит себе «Хирон». На глаз – вполне себе нормальный. Всего-то и дел пройти десяток метров и добраться до панели ручного управления.
Кстати, Орех мигом заткнулся. Понял, что его истерика мешает командиру. Оглянулся на меня дикими глазами. И пробормотал непонятно:
– Надеюсь, это не белая трость. Иначе нам кранты.
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
Предполагал ли я, что третий номер экспедиции Артем Орех выполняет на базе «Плато 1» тайную миссию? Могу ответственно заявить: нет, не предполагал.
Слухи о том, что в структуре МРКК «Внеземелье» имеется глубоко законспирированная организация, занимающаяся проблемами возможного контакта с инопланетными существами (ксеноморфами), ходили в отряде космонавтов давно. В принципе, если бы слухи подтвердились, я не удивился бы, ведь подобное решение напрашивается. В истории космонавтики зарегистрировано немало феноменов, не получивших должного объяснения. Такая организация могла бы заняться их изучением и вынесением вердикта о естественной или искусственной природе различных явлений. Кроме того, понятно, что дальнейшее проникновение в глубины Вселенной потребует готовых рецептов и соответствующих инструкций на случай внезапного столкновения с чем-то, выходящим за границы имеющегося опыта. Значит, кто-то должен разработать рецепты и инструкции.
Однако я не мог представить Артема Ореха в роли агента такой организации. Мы давно знакомы, и он всегда скептически относился к легендам, распространяемым космонавтами. Старательно избегал и чисто теоретических дискуссий на эту тему. Возможно, поведение Ореха связано с необходимостью сохранять конспирацию, и, зная подноготную, хочу отметить, что он блестяще справлялся со своими обязанностями. Раскрыться ему пришлось под давлением чрезвычайных обстоятельств.
В 9:01 UTC я покинул базу «Плато 1» в скафандре «Сапсан» и совершил перелет на лунном суборбитальном аппарате «Katydid 1» в район между группами кратеров D и С, где, по данным навигационных спутников, находилась кибернетическая группа «Кентавр». В 9:23 UTC я прилунился в непосредственной близости от лидирующего сборщика-накопителя, чтобы снять показания с контрольной панели системы ручного управления. В это время Артем Орех, контролирующий мой выход во внешнюю среду, запретил продолжать операцию. Разумеется, добравшись почти до цели, я воспротивился его приказу и потребовал объяснений, которые третий номер дать отказался. В результате мне пришлось нарушить регламент ВВС, за что я готов понести заслуженное наказание.
(Приписка на полях: «Паша! Надеюсь, комиссия будет объективна. При таких вводных поступить по-другому я просто не мог. Вину осознаю. Раскаиваюсь».)
В 9:37 UTC я приблизился к «Хирону» вплотную, осмотрел его, после чего взобрался на водительскую площадку и попытался открыть кабину. Однако электромеханический замок оказался заблокирован. Снаружи установлен еще один, резервный, пульт ручного управления с контрольной панелью. Им я и воспользовался, сдвинув поворотные прижимы и сняв защитную крышку. Я увидел, что панель светится, причем инициирован интерфейс командной строки. С помощью клавиатуры пульта я набрал запрос на выведение списка выполняемых программ. И получил неожиданный ответ – вместо списка на экране появилась короткая запись: «461». Я перепробовал еще несколько команд, но каждый раз высвечивалось одно и то же.
Поскольку я не сумел идентифицировать этот код, то сообщил о нем на пункт контроля ВВС, попросив свериться с таблицей кодов. Артем Орех спросил, правильно ли считаны цифры на экране. А после того как я еще раз повторил число «461», третий номер экспедиции заявил буквально следующее: «Всё хуже, чем я думал. 461 – код особой ситуации. Виктор, мы должны эвакуироваться. Уже поздно что-либо менять».
Орех сказал это в 9:46 UTC, и в ту же минуту кибернетическая группа вновь начала двигаться.
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
«Белая трость». Я так и не выяснил, почему модель одностороннего агрессивного контакта по схеме Моравека – Кэрригена назвали именно так. Логичнее выглядело бы название «Вирус». Или «Троянский конь». Впрочем, академик Калманович отдавал предпочтение непрямым ассоциациям – проще скрыть суть от посторонних.
Какие же ассоциации вызывает белая трость? Атрибут слепого, его костыль. Когда знаешь подноготную, всё воспринимается иначе. Мы слепы перед вторжением, в ходе которого изощренным образом будут использованы наши собственные технологии. Мы даже не заметим, как окажемся в плену чужой воли, как примем навязанные извне правила, оставаясь при уверенности, что совершили свой собственный и оптимальный выбор. И если всё-таки заметим, будет слишком поздно. Белая трость.
Вспоминаю один из давних разговоров с Калмановичем. Он пригласил меня к себе на московскую квартиру. Мы сидели в его библиотеке, среди полок с коллекционными фолиантами, пили душистый чай, за окном шумел сильный дождь, а Леонид Семенович перелистывал альбом старинных гравюр. Разумеется, он взял его неспроста. Остановившись где-то посередине, наш гениальный математик и руководитель Аркады придвинул альбом ко мне, чтобы я мог в подробностях рассмотреть выбранную им картинку.
«Как вы думаете, Артем, кто это?» – спросил он.
Гравюра изображала длинноволосого юношу в пажеском одеянии, развязно приобнимающего и целующего монахиню в черной котте и с белым вимплом на голове (названия этих предметов средневекового туалета я уточнил потом).
«Паж, соблазнивший монашку, – предположил я. – Или наоборот».
«Иллюстрация из демонологического трактата XIX века, – пояснил Калманович. – Это не паж, а incubus . Есть еще и succubus ».
Он перевернул страницу и продемонстрировал следующую гравюру; на ней был изображен лежащий навзничь со спущенными штанами бородатый мужчина, на обнаженной груди которого уютно свернулась голая и по виду несовершеннолетняя девочка.
«Примечательно, что оба эти термина относятся к мужскому роду, – продолжал Леонид Семенович. – Демонологи позднего Средневековья и Возрождения расходились в представлениях о природе инкубов и суккубов. Кто-то считал их падшими ангелами, воплощением сладострастных желаний. Кто-то полагал, что сам дьявол принимает облики прекрасных мужчин или женщин для соблазнения противоположного пола. Более материалистически настроенные писали о том, что инкубы и суккубы никогда не принимают телесную форму, оставаясь духами, повелителями эротических фантазий и снов. Еще одна версия: они вселяются в людей или недавно почивших мертвецов, заставляя их неудержимо стремиться к удовлетворению похоти».
«Любопытно», – сказал я, хотя никогда до того не интересовался подобными вещами.
«Проблема в том, – сказал Калманович, – что эти демоны лишь в особых случаях проявляют истинную сущность. При обычных обстоятельствах они неотличимы от людей и даже очаровательны. Но самое главное – они могут давать потомство. Дети инкубов от женщин безобразны, дети суккубов от мужчин – наоборот. Зачем же демонам размножаться? Считалось, что они завидуют бессмертию человеческой души и стремятся обрести ее хотя бы в потомстве».
«Любопытно, – повторился я. – Но, наверное, в этой истории содержится какая-то мораль?»
«Содержится, – сказал Калманович. – Демонологи занимались чепухой, пытаясь описать психические процессы, связанные с либидо, или давая метафизическое оправдание заурядному адюльтеру. Но мы в Аркаде работаем с такими материями, которым еще не придумано четких и ясных описаний. Могут ли существовать космические инкубы и суккубы? Почему бы и нет? Достаточно развитая цивилизация вполне способна создать технологию дистанционного воздействия на серое вещество человеческого мозга, внедрять ложные воспоминания, проникать в наши сны. Еще проще – воздействовать на наши компьютеры, системы управления и сети. Гипотетически можно представить себе некое модулированное особым образом излучение, которое мы не отличаем от радиошума Вселенной, но которое несет в себе информацию, меняющую наши мозги и наши компьютеры. Для чего это нужно некоей цивилизации? А ровно для того, в чем нуждались мифические демоны-соблазнители – обретение бессмертия в чужих телах, в чужих детях, сохранение и воспроизведение собственной культуры. Всё когда-нибудь разрушается, виды и расы вымирают, но стремление транслировать достижения в будущее представляется самоочевидным, такова особенность разума. Ты, Артем, не хотел бы когда-нибудь возродиться на другой планете и снова прожить полноценную жизнь?»
«Не знаю, – ответил я. – Никогда не думал над этим».
Калманович усмехнулся, но сказал очень серьезно:
«А я думал. И придумал, что хотел бы. Даже очень хотел бы! Мне по возрасту уже никогда не полететь в космос, а такое путешествие сквозь пространство и время будет посильнее наших орбитальных вылазок. Мы ведь так и не знаем, Артем, возможны ли межзвездные путешествия. Есть ведь серьезные доводы против. Не окажется ли, что самый прямой и естественный путь развития цивилизаций – пакетная передача индивидуальностей в бестелесном виде? Не окажется ли, что, выйдя в космос, наши лучшие люди уже стали носителями этих индивидуальностей? Инкубы и суккубы среди нас. Уже среди нас».
Леонид Семенович замолчал. А я всё еще не мог понять, к чему он меня собирается подвести.
«Интересная гипотеза, – сказал я. – Что же мы можем противопоставить такому влиянию? Не хотелось бы в одно прекрасное утро проснуться и увидеть в зеркале инопланетное чудовище».
«Пока противопоставить нечего, – признал Калманович. – Не носить же в самом деле алюминиевые шапочки. – Он снова усмехнулся. – Но я хотел бы обратить твое внимание, Артем, на эту проблему. Ты скоро отправишься на Луну. Будь внимателен. Будь очень внимателен. Отмечай любое отклонение в поведении своих спутников, следи за высказываниями и соображениями. Стань средневековым демонологом. Нет! Стань инквизитором, выискивающим ереси и колдовство. Отбрось скепсис, но не теряй критичность. И не стесняйся докладывать о своих подозрениях. Для этого, в сущности, нам и нужны в экипажах такие специалисты».
Наш разговор закончился, но я легкомысленно отнесся к наставлению руководителя Аркады. Гипотеза Калмановича граничила с паранойей – как говорится, sed semel insanivimus omnes . И модель под названием «Белая трость» я воспринимал, скорее, юмористически. Для космонавта в этой связи куда реальнее и опаснее получить лишнюю порцию бэр от вспышки на Солнце.
Но всё сошлось! И аномальное поведение харвестеров, и взбрыки командира Скобелева, и подозрительные ужимки Левина-младшего. За одно короткое мгновение я стал таким же параноиком/демонологом/инквизитором, как Калманович. Я увидел инопланетного инкуба в действии. А потом моя новая версия получила неопровержимое доказательство. Код «461», который возвращала специальная подпрограмма управляющей системы «Хирона», означал, что кибернетическая группа наткнулась на искусственный артефакт.
[Локальный экстремум]
Максим Левин, номер шестой (расшифровка аудиозаписи)
Знаете, я растерялся, да. Не представлял, что происходит. Мало было проблемы с «кентаврами», так еще и Орех явно впадал в безумие, а за ним – Скобелев. И вот это, знаете, было самое страшное.
Командир сказал что-то о коде четыре-шесть-один и попросил посмотреть таблицу. Но Артем весь выпрямился на табурете и говорит:
– Поздно, Виктор. Прости, но мы должны эвакуироваться.
Скобелев в ответ гаркнул, аж в динамиках подвыло:
– Какого хрена?! «Хирон» идет к базе. Куда я эвакуируюсь?
Орех с силой стиснул кулаки. Я увидел, как побелели у него костяшки. А потом он медленно сказал, словно приговор выносил:
– Прости, Виктор, мы тебя бросим.
Я ошалел. Должно быть, ошалел и командир. А потом разразился забористыми ругательствами. Артем его не слушал. Он вскочил с табурета и выбежал из модуля. Я остался в пункте ВВС один. И почувствовал настоящий страх. Близкий к панике. Сердце просто заходилось в груди. Стало вдруг очень холодно. Я обхватил плечи руками, как в детстве. Что, черт побери, происходит? Почему Орех в неадеквате? Почему надо бросить командира? Что такое код четыре-шесть-один? При чем тут белая трость?.. Вопросов было много. Но я даже не способен был их обдумать. Всё перепуталось в голове. Полная беспомощность. Ужасное состояние… Не хотел бы еще раз испытать.
Орех вернулся через минуту. И в руках у него был… да-да… трехствольный пистолет «ТП 82». Даже предположить не могу, где наш врач его прятал. И он сразу наставил пистолет на меня. Хотя специально и не целился. Говорит:
– Максим, мы уходим на ракетодром. И ты мне поможешь.
Я смог всё-таки выдавить:
– Не пойду никуда.
Он мне:
– Пойдешь. Иначе застрелю.
Скобелев всё это безобразие слышал. И опять стал ругаться и грозить Ореху всякими карами. Но тот постоял, послушал и говорит:
– Ты дурак, Виктор! Трижды дурак! Я ж просил тебя уйти от «Хирона». Ты сам остался! Код четыреста шестьдесят один. Базу уже не спасти. И тебя уже не спасти, понимаешь? Чем больше мы тут ковыряемся, тем больше шансов, что накроют всех разом. В любую минуту с «Ядра» пустят ракету. Надо уходить!
Тут Скобелев хихикнул. И с такой ехидной ноткой произнес:
– У кого-то явно поехала крыша.
Орех снова взорвался:
– Нас закопают здесь! Скажут потом, что астероид упал. Обелиск возведут. Я не хочу обелиска. Тебе-то легко. А у меня семья. Я сына взрослым хочу увидеть.
Командир снова съехидничал:
– Сквозь тюремную решетку?
И тут Орех вывалил:
– Не будет решетки. Я действую по инструкции. Модель «Белая трость». Сценарий «Тройка». Код означает, что «Хирон» нашел артефакт. А если мы не контролируем ситуацию, значит, инопланетяне перехватили управление. Ясно вам? Они уже здесь! И мы в зоне карантина.
Я его слова воспринимал, будто сквозь пелену. Инопланетяне? Код? «Тройка»? Контроль? Карантин? Сюрреализм какой-то. Мне стало еще хуже. Поджилки натурально затряслись. Во рту пересохло.
Не знаю, чем бы всё кончилось. Может, всё-таки истерикой, да. Выручил командир. Его смекалка. Он послушал Ореха и рявкнул:
– Стажер, сбегай за пивом!
Орех озадаченно завертел головой. Он явно не ожидал ничего подобного. Вытаращился на пульт и даже пистолет опустил дулом вниз. А меня пробрало до печенок, да. Вспомнил, что стажером меня называли в Институте медико-биологических проблем, во время отсидки в тренажерном комплексе. Вспомнил, что послать стажера за пивом – это найти неординарное решение, спасти ситуацию. И пелена спала. А с нею сгинул страх.
И я ударил Ореха уже не в помрачении, а осознанно. Расчетливо. С учетом лунной силы тяжести. Бил так, чтобы не покалечить, но вырубить одним ударом. Умею.
Артем, конечно же, свалился. Я пистолет подобрал. И действовал потом быстро. Словно по наитию. Даже мозги не стал включать – само всё покатило… Полагаю, вела моя изначальная нацеленность. Еще – вера в чудо. Желание увидеть и коснуться чуда… Как-то так…
Я пошел в шлюз. Положил пистолет в лоток. Впрыгнул в скафандр. На скорую руку проверил системы. Загерметизировался. Предупредил Скобелева, чтоб ждал. Вышел на Луну.
Как сейчас помню, было светло и хорошо. И даже какие-то оттенки различались. Солнце висело в Близнецах, Земля – в Рыбах. Слева и снизу от Земли ярко горел Сатурн. А сама она в растущей полуфазе поворачивалась к нам Африкой. Невероятная красота!..
Но любоваться было некогда. Я двинул к ракетодрому. Пистолет с собой прихватил… Была, конечно, опасность, что Орех очухается и рванет на «Ядро» без нас. Но мне было наплевать. Да и не думал я, будто Земля решится убить своих космонавтов из-за какой-то призрачной угрозы. Не может такого быть, знаете ли!
Дальше просто. Я взобрался на второго «кузнечика». Провел тесты. Прыгнул, ориентируясь по спутниковому компасу. Увидел цепочку «кентавров». А там перешел на ручное управление и прилунился по ходу движения «Хирона». Скобелев мне уже рукой махал и радостное что-то вещал по ближней связи. Я с «кузнечика» слез. Встал у колеи – по ней только что прошло стадо. Дождался «Хирона». Пошел параллельно с ним. С лестницей поравнялся и прямо на ходу запрыгнул. Схватился за поручни. Удар был довольно сильный, но скафандр его выдержал. Поднялся на площадку. И даже ничего командиру не сказал. Отодвинул его, вытащил из поясного контейнера пистолет и дважды выстрелил в резервную панель управления. Руку вывернуло отдачей, я чуть не упал, но результат был налицо: панель покрылась трещинами и погасла. Потом сработали предохранители, «кентавры» замерли.
Скобелев похлопал меня по плечу. Говорит так уважительно:
– Изверг! Мне теперь всю схему перебирать. Вручную…
А я ему в ответ:
– Пошли.
Он поинтересовался: куда, мол, собрался, герой?
Я говорю:
– Смотреть на чудо.
И мы пошли смотреть на чудо. Но сначала вернулись к «кузнечику», закрепились и стартовали. Увидели артефакт издалека. Прилунились на ровной площадке неподалеку. Последние тридцать метров одолели пешком.
Он стоял на краю небольшого кратера. Чуть накренившись. Массивный. Высотой почти в два человеческих роста. Четыре опоры, круглые баки. И на цилиндрическом приборном отсеке был хорошо различим один из старых земных символов – надпись красными буквами: «СССР».
Я, конечно же, узнал конструкцию, знакомую по книгам и по фильмам. Разочарование было велико. Но я всё-таки сказал:
– Здравствуй, «Луна 24». Рады тебя видеть.
Командир поправил:
– Ты забыл. «Луна 24» садилась юго-восточнее. У кратера Фаренгейт. От нее осталась только платформа спускаемого аппарата. Перед нами «Луна 15».
Я спросил:
– Что это значит?
Скобелев, помолчав, ответил:
– Это значит, что чудес не бывает…
Виктор Скобелев, номер первый (собственноручная запись)
Чрезвычайное происшествие грозило обернуться катастрофой и для базы «Плато 1», и для всей космической программы МРКК «Внеземелье» в целом. Лишь мужественное вмешательство шестого номера экспедиции Максима Левина позволило нам ликвидировать угрозу.
Артем Орех, подчиняясь секретным инструкциям, доступа к которым я не имею до сих пор, запустил процедуру эвакуации. Чтобы остановить его, Максим прибег к силовому воздействию. Завладев личным оружием третьего номера, Левин отправился ко мне на выручку и успел вовремя: совершенно очевидно, что ресурсов моего скафандра не хватило бы для пешего перехода к базе или к брошенному на поверхности ЛТС «Katydid 1».
Нам удалось остановить продвижение сборщиков накопителей в районе группы кратеров С путем механического разрушения управляющих цепей эмулятора ИИ «Сократ». Затем мы перелетели на ЛТС «Katydid 2» к группе кратеров F, откуда «Хирон» начал отступление к базе «Плато 1». Там мы обнаружили не инопланетный артефакт, как предполагал Артем Орех, а советскую автоматическую станцию «Луна 15».
Напомню, что АЛС «Луна 15» была создана во второй половине 1960 х годов в НПО имени С. А. Лавочкина под руководством главного конструктора Георгия Николаевича Бабакина. Станция должна была прилуниться раньше американского космического корабля «Apollo 11» и доставить на Землю образцы реголита. Таким способом советские ученые собирались снизить эффект от прорывного достижения агентства НАСА, первым отправившего своих пилотов на Луну. Однако из-за отсутствия точных карт места посадки «Луна 15» разбилась в Море Кризисов. 21 июля 1969 года связь с ней прервалась. До сих пор историки космонавтики были уверены, что от «Луны 15» мало что осталось, но мы обнаружили АЛС в цельном виде, пригодном для дальнейшего изучения.
Предлагаю разработать программу инспекции «Луны 15» и взятия образцов сплавов, использованных в ее конструкции, для проведения научных исследований влияния «космической коррозии» на земные материалы. Предлагаю ввести такую или схожую по сути программу в план работ пятой экспедиции посещения базы «Плато 1».
Обстоятельства данного дела еще предстоит прояснить, но в ходе начального этапа расследования с привлечением членов четвертой экспедиции и конструкторов разработчиков проекта «Кентавр», можно сделать следующее предварительное заключение.
Проблема возникла в результате действия набора управляющих подпрограмм, произведенных в секретном подразделении МРКК «Внеземелье» на случай обнаружения лидирующим сборщиком-накопителем «упорядоченных структур с высоким содержанием металлов» (формулировка Артема Ореха), т. е. артефактов искусственного происхождения (земного или инопланетного). Для сохранения тайны отработка подпрограмм шла не на полигоне, а в лаборатории – на моделях в масштабе 1:1 000. Таким образом, продольный размер модели сборщика-накопителя, используемой программистами, не превышал 30 мм (меньше стандартного спичечного коробка). В случае обнаружения «упорядоченных структур», возможные параметры которых содержались в базе данных, эмулятор ИИ «Сократ» должен был остановить работы по добыче космогенных изотопов и отвести кибернетическую группу за пределы радиолокационной видимости, после чего остановиться, вернуть код 461 и ждать команд с Земли (возможности управления с базы «Плато 1» или вручную в данном случае исключались во избежание ошибок неподготовленного экипажа).
Однако в столь миниатюрную модель невозможно поместить радиолокационное оборудование. Поэтому расстояние до горизонта было прописано как постоянная величина непосредственно в теле подпрограммы, исходя из относительных размеров моделей. В качестве артефакта использовалась сувенирная металлическая пирамидка, по высоте значительно бóльшего размера, чем любая модель сборщика-накопителя. Если увеличить этот сувенир в 1 000 раз и поместить на Луну, то он выглядел бы, как пирамида Хеопса, и был бы хорошо заметен с поверхности и орбиты. Программисты грубейшим образом нарушили критерии подобия при моделировании, что и привело к сбою.
Эмулятор ИИ «Сократ» обнаружил «Луну 15» и тут же, как было предписано, прервал связь с базой «Плато 1», отвел группу на 5 км, после чего остановился. Он ожидал команд с Земли, но их не было. Вместо этого одна из подпрограмм упорно возвращала значение постоянной расстояния до радиолокационного горизонта, которая заметно превышала реальное. В конце концов количество запросов накопилось до такой астрономической величины, что эмулятор ИИ «Сократ» поменял приоритетность и отвел кибернетическую группу на следующие 5 км. Затем ошибочный цикл повторился еще два раза.
Теоретически в какой-то момент времени реальное расстояние до «Луны 15» сравнялось бы с прописанным в подпрограмме. В таком случае «Хирон» остановился бы окончательно. Но мы не знали о существовании секретных подпрограмм и действовали по обстоятельствам.
Предлагаю еще раз проверить программное обеспечение проекта «Кентавр» на наличие подобных и других ошибок.
(Приписка на полях: «Проще говоря, Паша, “Сократ” дурачил сам себя виртуальной схемой, которую наши многомудрые программеры затолкали в его электронную башку. Но сам убрать из башки он эту схему не мог. Всё же не человек! Кстати, отличный пример для дискуссий с противниками пилотируемой космонавтики. Пусть утрутся! Космос будет наш! Жму руку! Твой Виктор».)
Артем Орех, номер третий (электронный дневник)
Feci quod potui, faciant meliora potentes .
Расследование случившегося продолжается вторую неделю. Но мне нечего сказать в свое оправдание, кроме того, что я старался действовать в интересах Земли. Решение принималось на бегу и в условиях дефицита информации. И это было жестокое решение. Никому не пожелаю оказаться перед выбором, который довелось сделать мне. Ведь я считаю Виктора Скобелева одним из своих друзей и единомышленников. Но я знал, что не успеваю вытащить его с Луны. И попытался вытащить хотя бы Максима Левина.
Сегодня я благодарен Виктору и Максиму за то, что после всего произошедшего они не отвернулись от меня, не объявили бойкот, хотя имеют полное право. Они замечательные люди.
Увы, но эта поганая история не закончилась. Виктор и Максим полагают, что нашли старинную станцию «Луна 15». Они ошибаются. Я был членом рекогносцировочной экспедиции в Море Кризисов и в ходе одного из плановых вылетов нашел ее обломки к северу от места строительства базы. Я даже снял с нее вымпел, чтобы представить Аркаде. Он хранится в нашем музее.
Получается, на юго-востоке от «Плато 1» стоит нечто. Оно и впрямь очень похоже на земной аппарат. Оно изготовлено из земных материалов. Но в действительности оно не имеет с Землей ничего общего.
В Аркаде мы придумали множество планов и сценариев. Среди них были и экзотические вроде «Вояджера 6» и фантастические вроде «Белой трости». Но никто из нас, включая академика Калмановича, не смог вообразить, что кому-то понадобится реконструировать старые космические станции, запущенные с Земли. Зачем? Какой в этом смысл?
Возможно, ответ лежит на поверхности, но я не могу его найти.
Скоро мне придется доложить академику о ложной «Луне 15». Хотя, наверное, он уже наслышан об инциденте и сам всё просчитал. Что мне сказать ему? Как охарактеризовать существ, которые без видимой цели занимаются детальным воспроизведением чужой примитивной техники? Как назвать их? Реконструкторы? Моделлеры? Какие дать рекомендации на будущее? Пока не знаю…
Непознанное манит, но и отпугивает. Аркада может прийти к выводу, что риск слишком велик. И свернуть базу, ограничившись дистанционным наблюдением. Небесные миры снова станут недоступны для людей. Может быть, навсегда. Слишком могущественная сила проявилась рядом с нами, чтобы сбрасывать ее со счета.
Пожалуй, мне стоило бы посовещаться с Виктором и Максимом. Рассказать им правду. Но они умные ребята и сразу сообразят, к чему идет дело. Они будут в ярости, но выполнят волю Земли. И вернутся туда с тоской и болью в сердце. Ведь они мечтают когда-нибудь добраться до звезд и встретить там доброжелательных существ, ценящих разум…
Нет, я им ничего не скажу! Потому что не хотел бы, чтобы кто-нибудь сказал мне: Primum non nocere, seu noli nocere, seu cave ne laedas . Ведь надежда на разум – последнее, что у нас осталось. И в этом мы подобны.
